* * *
С понедельника до четверга
На Россию падают снега.
Телевизор щурится в углу,
Тычет бабка ниточку в иглу,
Затевает вьюга песню петь.
Дед развесил сети — ладит сеть.
С понедельника до четверга
Нарастают шапки на стога.
От мороза вскрипывает дом.
Проверяю узелок ногтем.
Будут снасти к лету, будет лещ.
С вьюгой разговаривает печь.
Снег плетет гнездо под фонарем,
Снег плетет, и мы свое плетем.
* * *
Сыта водою Вожа по весне.
Я вновь вернулся в детские пределы.
Далекое... Ты будто бы во сне.
Но ты сегодня плакало и пело.
Приятен мне овечий дух травы
В подтаявших копытцах у сарая.
Плывет подсолнух в волнах синевы,
Коровий взгляд неспешный повторяя.
Вот дед на вилы взваливает дни,
Вот бабушка идет ко мне из сада...
Я не забыл: под ветлами они —
Там, за селом, за тихою оградой.
Взгляни сюда! По этой вот тоске,
Которую дорогой называли,
Прошли они, как волны по реке,
Вселенской песней счастья и печали.
Я не забыл, как на коне скакал
Среди цветов, средь ворожбы шмелиной.
Мне пел о зорях росный краснотал!
Мне зори губы мазали малиной!
Я помню птичий щебет под стрехой.
Я кровью слышал в хоре песнопений
То бабу за согбенною сохой,
То мужика на пепелах сражений.
Хрипят ветра, хохочет пьяный лес,
Кипит река — проходят поколенья.
Разводят петухи гармонь небес —
«Ку-ка-ре-ку!» — скликаются селенья.
«Ку-ка-ре-ку!» И все мои века
С монгольским игом и французским пленом,
С немецкой отчеканкой сапога —
Горят в печи березовым поленом.
Я не забыл ни счастья, ни любви,
Ни луговых опят круговороты.
И потому, как мед, созревший в сотах,
Храню весь мир, бушующий в крови.
* * *
Вернулся под сельские своды,
Где лучшие дни берегу.
Скулят за туманом ворота,
Вздыхает былинка в стогу.
И так мне светло в петушиной
Заре, источающей мед,
Где пыльная прядь за машиной
Меж спелых колосьев идет!
И сердцу не надо иного —
Дворца, или денег мешок,
А только бы спела корова
Туману рассветный стишок.
А только бы вздрогнули росы
И клевер гулял ветровой,
А только бы смелые косы
Напились зеленой травой.
Но жизнь рассудила иначе.
Угасла деревня, молчит.
Лишь чибис об этом проплачет,
Лишь выпь у болот прокричит.
Душою ничто не забыто:
Грустит под навесом супонь.
И чавкает в луже копытом
Давно уже умерший конь.
ПТИЦА ВРЕМЕНИ
Евгению Кочеткову
В коленях хворь, с которой надо сжиться.
Разволновался — и губа дрожит.
Приляжешь в травы и увидишь: птица
В просторном небе медленно кружит.
Она свои просторы верховые
Сшивает с этим лугом и тропой,
Кружит она и кольца годовые
Свивает в синем небе над тобой.
И вспомнятся тебе родные лица,
Которых нет уже в земном краю.
Зачем ты кружишь, медленная птица,
Очерчивая в небе полынью?
В ту полынью уходят безвозвратно,
А нам с тобой пока что не черед.
Закат роняет пламенные пятна
На окна изб и клены у ворот.
Жизнь так спешит — за нею не угнаться,
И не упрятать прошлое в баул,
И хочется, как в детстве, разрыдаться,
Как будто тебя кто-то обманул.
Облокотилось прошлое на плечи.
Вопросов много, но ответов нет.
За все ошибки, где судьбе перечил,
Любому на земле держать ответ.
И дни все туже тянутся, все глуше,
А ночью вовсе не видать ни зги.
И только птица кружит,
птица кружит,
Свивает бесконечные круги.
К ПРОВИНЦИИ
За ветлами, за луговиной скошенной,
За тем погостом — он-то не предаст! —
Живут мои любимые, хорошие,
Которые и молятся о нас.
Вишневая, полынная провинция,
В косых дождях, с крылечком набекрень,
С обветренными далями и лицами,
С сорокой, изучающей плетень —
Люблю тебя!
Вот эти избы ветхие
Еще приветят и еще спасут.
Луна идет, качается над ветками,
И звезды ночь кромешную сосут.
И понимаю: за тропой, за листьями,
За плачем волн, за ветром на крыле,
За тихим взглядом милой и единственной
Мне ничего не надо на земле.
ПРИЗНАНИЕ
Дом уснул. Дожди проходят мимо.
Тополь шевелит тяжелой бровью.
Господи, пошли моей любимой
Светлых снов и доброго здоровья!
Катят годы быстро, неустанно.
И никак не сделаться моложе.
Нам с тобою вспомнить так желанно,
Как нам жарко было в росах Вожи.
Помнишь стога гибельную сладость,
Молодой зари самосожженье?
Вспоминать — сомнительная радость,
Что дается людям в утешенье.
Мы с тобою у костра сидели.
Пролетали звезды, догорая.
Утихал костер, но угли пели,
Согревая нас с тобой, родная.
Жизнь с годами только солонее,
Но, минуя боли и напасти,
Я теперь люблю тебя сильнее —
Ровный жар души — живее страсти.
* * *
Мне хорошо, когда осень за окнами
И листопад, листопад...
Листьями рыжими, листьями мокрыми
Стелятся роща и сад.
Падают звезды за краем околицы,
Сыростью тянет с болот.
Сеет луна золотую бессонницу
Около наших ворот.
Падают яблоки влажные, спелые,
Падают так невпопад.
Дышат туманы густые и прелые
В светлую рощу и сад.
Лает собака за дальней оградою,
Птица ночная кричит.
Что тебя, сердце, невзгодит и радует?
Что так желанно горчит?
Будут дороги листвой припорошены,
Иней в лугах за окном.
Буду делиться со всеми прохожими
Золотом и серебром.
ВИНА
Бор шумит. Размазана дорога
У кривых и стылых тополей.
Мокрая дворняга у порога
Ждет меня, и стало веселей.
Ну и выпил, да, немного выпил,
Засиделся с другом у болот,
Где осенний ветер воет выпью
И за сердце холодом берет.
А жена печалится, конечно.
Посмотрела, словно незнаком,
Мне бидон поставила небрежно:
«Все забыл? Иди за молоком!»
Что ж теперь? Винясь и беспокоясь,
Я приму огнистым октябрем
Даже эту гибельную морось
Под скрипучим мутным фонарем.
Молока в бидон нальет соседка,
Потопчусь немного на крыльце,
И увижу: капелька на ветке, —
Как слезинка на родном лице.
Закурю. И тихо восвояси
Побреду дорогою кривой.
И последний лист уронит ясень
Этой жгучей ночью ветровой.
ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ
Печальней осенних цветов только небо осеннее.
В лесах — сквозняки, и уже не найти высоты.
Тревожно летят над дорогами листья последние,
Скрипит моя лодка, и жмутся к туману кусты.
Уже рыбаки собираются к дому — на теплое:
На потную рюмочку и на щемящие щи.
Небесная морось мошкою кружится над тополем.
И в печке трещат пересохшей березы хрящи.
Уныло вокруг. Что поделаешь? Так уж случается.
Пустынные дали оглянет угрюмо сосед.
Тягучее небо идет и никак не кончается,
Раскисла дорога и тихо стекает в кювет.
Я завтра уеду... Но даже и хилою рощицей
Хотел бы идти с мужиками сырым октябрем,
Чтоб словом скупым, сигаретку цедя, переброситься,
И лодку направить черненым речным серебром.
НА РУССКОЙ ДОРОГЕ
Здесь русский дух в веках произошел...
Н. Рубцов
Меня здесь знает каждый муравей,
И каждый куст, и каждая сорока.
Задумалась о прожитом дорога,
И солнце в лужах плещется по ней.
По ней — века — в туманах и крови,
И поступь уходящих поколений.
По ней струится столько сладкой лени,
Как в женщине, сомлевшей от любви!
В ней столько слез прощальных — в дальний путь,
И в вечный путь — до ближнего погоста.
И потому она в крестах и звездах,
Встречая нас, стоит в цветах по грудь.
Гудят шмели, где каторжник прошел,
Где проскакало пламя Чингисхана,
Где под гармошку радостно и пьяно
Мужик в избу смолистую вошел.
Снуют, как стрелы, юркие стрижи,
Болота дышат холодом и прелью,
Боровики сутулятся под елью.
Попробуй этот мир — перескажи?!
Здесь все века и каждого из нас
Хранит, как память, русская дорога.
А это поле и река у стога —
Немеркнущий, живой иконостас.
* * *
Затерялась Русь в Мордве и Чуди
С. Есенин
Расскажи мне, река... На охрипшем в ветрах крутояре
Сколько стрел просвистело и песен угасло в веках?
На поречных лугах гомонят до полночи татары
И потеет конина, шипит в раскаленных углях.
Только пляска кривая теней, да подлунная птица...
Петушиным пушком догорают седые углѝ.
И черствы, что копыта, под утренним заревом лица —
Пролетают войска серым ветром дорожной пыли.
Миновали века. Но наследство — оно неизбежно.
Мне навстречу бежит татарчонок, а тоже, ведь — Русь.
Также листья ему шелестят сокровенно и нежно,
И в глазах его светит такая рязанская грусть!
Не сама ли земля — хоть каких ты кровей и замесов —
Тайным током любви, словно пульсом, втекает в виски.
Вот пшеница плывет, разбиваясь волною у леса,
Облака над холмами роняют свои лепестки.
Хорошо на заре править лодку в кувшинках — на заводь,
И ловить молодых ветерков быстротечную грусть.
И тогда наплывает, как песня, далекая память,
И росою на сердце мерцает рассветная Русь.