«И свет летит во все концы!»

ОДИНОЧЕСТВО

Живу один в бревенчатом дому...
Да, я бобыль! Бобылья жизнь — прекрасна!
Влачу постылую житейскую суму,
С утра загружен бытом безобразным.
Но я — не жалуюсь! Мне даже по душе
Мое уединенье холостое...
Варю картошку в жестяном ковше,
В бутылочках — винишко золотое.
Винишко терпкое, зови к себе, мани!
Ты — яблочное, крепости — отменной!
Ах, Боженька, за пьянство не вини,
Когда-нибудь отвыкну постепенно,
Как я отвык от женских ласк твоих,
От поцелуев — пылких и поспешных...
И даже от любви, даренной на двоих,
Что единила нас — восторженных и грешных.
Где и когда произошел разлом?
Мы треснули, как две прозрачных льдинки...
Спасай меня, родительский мой дом —
Жизнь раскололась на две половинки.
Кто виноват? Ужели — я? Винюсь!
Судьба темна, как вырытая яма...
Не ждите! Я над ней — не наклонюсь!
...К избе родной всем сердушком прижмусь —
Так сердцем прижималась ко мне мама!

 

ЗЕЛЕНЫЙ ЛУЧ

Когда прольются с небосвода
Луны холодные лучи,
Светясь, речные вспыхнут воды,
Искрясь, блеснет роса в ночи.
И лунный свет зеленоватый,
Заоблачный и неземной
От нас относит прочь куда-то
Вселенной отзвук потайной.
А тот, кто видел в свете этом
Реку, луга, поля и лес,
Тот хоть на миг, но был... поэтом,
Счастливцем дива и чудес.
Я тоже был им! Падал косо
Зеленый луч... Была видна
Не только зыбь речного плеса,
Но рябь ракушечного дна.
И майской ночью серебристой,
Отбросив сетчатую тень,
Мягка и млечно-шелковиста
К нам льнула белая сирень.
Ее пахучестью объятый
Я клялся сдуру, сгоряча
В любви, конечно... Спешны клятвы
При свете лунного луча.
Зеленый луч, в оконце брызни —
И озари мое жилье,
Являя мне и прелесть жизни
И как бы... призрачность ее.

 

БОЖЬЯ КРАСОТА

Как переменчива погода:
Вчера был снег, а нынче дождь...
Дурной характер у природы!
Кто говорит: «Хороший!» — Ложь.
Но я, привыкший к переменам,
Спокойно их перетерплю.
Я даже женщине измену
Прощу, когда ее люблю.
Прощу за то, что... не любила,
Не укоряя, не кляня.
Чтоб милосердьем осенило
И благодатию меня.
И не на год — на многи годы,
Чтобы добрым был я, а не злым
В часы осенней непогоды,
Под серым небом ветровым,
Где не ликуют нынче птицы,
Крылом и клювом поводя...
Лишь легкий облак светлолицый
Дырявят капельки дождя.
И я, прищурясь, озираю
Небес и даль и высоту,
От коих взгляд не отрываю...
Но как мне выразить? — Не знаю!
Всю эту Божью красоту.  

 

СТРОКА РУБЦОВА

Когда читаю я Рубцова,
То вижу, как родное слово
В его стихах поет и плачет.
Сквозь сосен шум в них свадьба скачет,
Позвякивают бубенцы...
И свет летит во все концы!
Во все концы Руси безбрежной,
Святой, мятежной, грешной, нежной,
Такой бедняцкой в наши дни!
Не поленись — и загляни
В строку поэта... Родникова
Строка угрюмого Рубцова,
Но вместе с тем и весела,
Воспевшая печаль села.
И пусть она совсем не зычна,
Зато пластична и лирична.
И что отрадно — иронична...
А коль у жизни на краю,
То суть ее всегда трагична —
Я в ней Россию узнаю.

 

ЗА СФЕРОЙ НЕЗЕМНОЮ...

                         Юрию Ростовцеву
Когда в отлет собрались птицы,
Когда багрянцем бор горит,
Куда душа моя стремится,
В какой заоблачный зенит?
В какое дальнее далеко?
Зачем туда стремиться ей,
Когда и здесь не одиноко
Среди страдающих людей.
Здесь, на земле, слепой борьбою
И страстью полнится она.
А там, за сферой неземною,
На что она обречена?
Там гулко, пусто или глухо —
Поди узнай?! Там космос, тьма...
Какой там звук коснется слуха,
Увы, загадочно весьма.
Там виснут звездные полотна,
А здесь багрянцем бор горит...
...Вот, говорят, душа бесплотна!
Но что ее так тяжелит?!

 

СОСНЫ ФИНСКОГО ЗАЛИВА

... и содрогнулся я от гула,
То в глубине лиловой мглы
Морская непогодь качнула
Литые толстые стволы.
Что им гранитные укрепы
И вод бурунные толчки?
Они оскалили расщепы
И ощетинили сучки.
И углубляют, углубляют
Витых корней подземный ход...
Корой шершавой отражают
Таранный натиск непогод.
И поднимают хвою дыбом.
И лапы тянут до луны.
И воздух ртом хватают рыбы,
Выныривая из волны.
И рад я жизни, если живы
И вырываются из мглы:
И воды Финского залива,
И монолитные стволы.

 

ТАЙНЫЙ ЗВУК

Сиял горячий летний день...
Вдыхая влагу водоема,
Вползала ящерка на пень,
Раздув живот, впадала в дрему.
Животных жаля и людей,
Слепни зудящие клубились.
И как немолчный шум дождей
В звенящем зное проносились.
А по-над гладью тинных вод
Парило облако шатрово.
Пятнился белый небосвод
Летучей тучкою лиловой.
И хоть еще не грохал гром,
Раскатистый и бесшабашный,
Но, опахнув траву теплом,
Ко мне влачился ветер влажный.
И тайный звук в душе звучал,
Звук, рвавший смертные преграды,
И умягчавший жар луча,
И вызвавший волну прохлады.
Он реял где-то за плечом
И там, на краешке Вселенной...
...И был в том звуке заключен
Какой-то зов неизреченный.

 

У ЖИЗНИ НА ПИРУ

                             Виктору Лихоносову
В тиши провинциальной, непогодной
Шумит мой сад и клонит ветви ниц...
Дивит река своей стихией водной,
А лес — певучим — пересвистом птиц.
Все эти звуки выразит ли слово?
О чем они? О тайне Бытия,
Бессмертия? Вопросы бестолковы...
Ответить не берусь! В недоуменье я.
Мне слышится, как тихо плещут воды
О бережок... Как дыбится волна
Вольнолюбивая, познавшая свободы
Нерасшифрованные письмена,
Начертанные на воде, на суше,
На камне, воздухе и облачной гряде,
На всем на том, что людям в жизни служит
Их единя! Особенно... в беде.  
Кто расшифрует вод речных текучесть,
Терпенье камня, воздуха струю?
Иль грозовой разряд рычащей тучи,
Улыбку саркастичную твою?
Печальных слов пленительную ложность,
Их роковую, странную игру,
Явившую в итоге — безнадежность
Твою, поэт, у жизни на пиру.

 

У СТАРОЙ ЦЕРКВИ

                     Глебу Горбовскому
Осенний воздух сух, прозрачен...
И в той прозрачности сквозной
Как ясно купол обозначен
Пустынной церковки одной.
Торчат стропила, как оглобли.
Пожух и съежился лопух.
Меж поржавевших ребер кровли
Белеет голубиный пух.
Разбиты древние надгробья
И негде преклонить колен.
К тому же смотрит исподлобья
Вся нецензурщина со стен.
Когда-то здесь дубы валила
Гроза... Валяются окрест.
И лишь его, его щадила
Ажурный православный крест.
Кой-где он даже золотится,
Посверкивает и блестит.
И на него садятся птицы,
Чтоб только дух перевести.
И хоть стоит слегка наклонно,
Но выси держит — на весу...
И смотрит, с болью затаенной,
Что мы там делаем... внизу?!