Уроки русского


* * *

О родине, о маме,
о жизни, о любви
стихи приходят сами —
зови иль не зови...
 
Жгут сердце строки эти,
они не могут тлеть,
и ты живешь на свете,
чтоб их запечатлеть.

 

* * *

Дрогнет рябины ветка
вдруг за моим окном...
Я к середине века
добрым пророс зерном
сквозь чернозем с навозом
в послевоенный быт.
В нашей семье колхозом
не был никто забыт.
В кузнице утром ранним
батька огонь вздувал.
В правую руку ранен,
левой рукой ковал.
Засветло мне на конный
двор — жеребят пасти.
Молится у иконы
мама: «Господь, спаси!»
В зыбке сестренка — помню —
сладко спала тогда.
Братья в лугах и в поле —
лето, покос, страда.
Старшей сестре работа —
веялка на току.
И от жары охота —
с берега да в реку...
 
Детство за мной живое
катится по судьбе...
Слышали вы, как воет
ветер зимой в трубе?
Десять коленок острых
рядышком на скамье:
братья мои и сестры —
пятеро нас в семье.
С печи да на полати,
кубарем утром вниз:
сестры мои и братья —
Люба, за ней Борис,
а за Борисом Саша,
значит, за Сашей я,
следом Верунька. Наша
вся на виду семья...
 
Дрогнет рябины ветка,
и разомкнется круг.
Видимся, братья, редко,
видимся, сестры, вдруг.
Сельское все, простое
вижу теперь во сне.
Солнышко золотое
светит оттуда мне.

 

* * *

Только услышу — гармонь заиграла,
сердце на миг встрепенется в груди...
 
Легкое перышко с неба упало,
утро настало, вся жизнь впереди.
Песня исчезнет и... снова приснится.
Вот я бегу босиком по тропе
сквозь золотистое поле пшеницы
солнцу навстречу, навстречу судьбе.
А за околицей, а на лужайке —
праздник престольный, Кузьма и Демьян1.
Там на гармошке и на балалайке
брат мой играет — не нужен баян.
Песню подхватят и бабы, и девки.
Сдвинут стаканы молчком мужики.
И далеко разлетятся припевки —
до горизонта, до самой реки...
Вдруг — из района товарищ. Вопросы:
— Что за гулянка?
             Ответят ему:
— Это Орловка вернулась с покоса,
с дальних лугов аккурат на Кузьму.
 
Небо в глазах опрокинется навзничь.
Воздух июльский полынью горчит.
И одноногий Максим Афанасьич:
— Мы победили! — сквозь слезы кричит. —
Руку подай, одногодок Петруха!
Мне деревяшка житья не дает!
Мы-то живые... Другим — невезуха —
тем, кто с войны никогда не придет.
На зиму хватит и сена, и хлеба.
Раны болят? Потерплю, заживет...
 
Русская песня — дороженька в небо —
только услышу — зовет и зовет.
Спеет пшеница. Луга покосили.
И нагулялись. Пора и домой!
 
Как же охота вернуться в Россию
послевоенную, Боже ты мой!

 

УРОКИ РУССКОГО

Самовар остывал неохотно.
И беседа, как речка, текла.
А лиловые сумерки плотно
опускались на крыши села.
— Ночевать-то оставишь, Мариша?
— На ночь глядя, куда ж ты пойдешь?
 
Вот и жизнь пролетела, а слышу
на два голоса оканье сплошь:
— Понесет — не догонишь на паре, —
о подружке судачат они:
наша мама и тетенька Варя,
наша гостья из дальней родни.
Мне давно уж пора за тетрадки.
Утром в школу. Что ж, делаю вид...
Не могу не подслушать украдкой —
Тетя Варя опять говорит:
— Пусть Петруха поправит тычинник —
в огурешнике вашем дыра.
— Сам-то в кузнице. Борька починит.
Или Санька — обоим пора.
— Трудно с ними? Семья-то большая:
трое неслухов, пара невест.
— Нет! Живем, никому не мешая —
Бог не выдаст, а нехристь не съест.
 
Чашку чая с гостинцем откушав,
я залезу на теплую печь.
Пусть вливается в детскую душу
деревенская русская речь. 

 

ЛУКОМОРЬЕ

Между сосен тропинка лесная
В Лукоморье зовет, на траву.
Ничего о свободе не знаю —
я по воле небесной живу.
 
Это облако белое — чудо!
Реки — правда? — впадают в моря?
— Мама, мама, я взялся откуда?
Улыбается мама моя...
 
Мне б увидеть любимого брата!
Брат играет — гармошка поет.
В смерть не верю. Есть точка возврата.
В детство выбегу я из нее...

 

* * *

                   Ты жива еще, моя старушка...
                                              Сергей Есенин
                   В России поэтов любят только после смерти.
                                              Михаил Анищенко 

Вернуть соловьиные годы,
упасть в луговую траву...
Хотелось любви и свободы,
хотелось в Казань и в Москву
из Богом забытой Орловки.
Вперед! И Казань, и Москва
капканы свои и уловки
расставили — выжил едва.
Вернулся, аж мать не узнала,
смурным из незваных гостей.
Чье солнце тебя обжигало,
чей холод прошиб до костей?
Родная! Ни солнце, ни вьюга
меня не свалили бы с ног,
я сам из похмельного круга
вернулся к тебе на порог.
В столицах чужие бульдоги
российскую славу пасут.
Рванешься по скользкой дороге —
всю душу тебе растрясут
Тебе не расскажешь об этом,
но я занесу на скрижаль
вослед за великим поэтом
слезы материнской печаль.
Я вырвался из круговерти!
Спас матери иконостас.
И кто там кого после смерти
полюбит — неважно для нас...

 

БЕЗСМЕРТНЫЙ ПОЛК2

Идем одной колонной. И у каждого
в руках портрет — реликвия своя.
Не господа — товарищи и граждане —
единая российская семья.
 
Знамена и хоругви здесь не лишние.
Отцы и деды с нами! Мы — народ.
Они — в Небесном войске у Всевышнего,
мы на Земле свершаем Крестный ход.
 
Враги, вы зря протестами полощите, —
идут богатыри, а с ними Бог!
Вся ваша мелюзга с Болотной площади
осядет пылью пройденных дорог...
 
Со мною внучка, сын, жена любимая,
и вся моя Орловка, вся родня.
Идет по свету рать неодолимая!
Отец родной, ты слышишь ли меня?
 
Ты плачешь ТАМ слезами чистой радости,
ты не забыт, и пахарь, и солдат!
Не надо фейерверков — из-под радуги
На нас, живых, безсмертные глядят!
 
Державный шаг с молитвами великими —
единства очищающий момент!
Вглядись в людей — их лица стали ликами,
и впереди колонны — президент.
 
А лучше — вождь, вернувший Крым Отечеству,
и у него в руках — родной портрет.
Безсмертный полк — спаситель человечества.
Другой опоры не было и нет!

 

* * *

Трава, прибитая морозцем,
похрустывает под ногой
и чаги темные наросты
мелькают в рощице нагой.
 
И небо с отблеском металла
глядит в покорные глаза
берез. Давно ли в них метала
и гром, и молнии гроза?
 
И, выворачивая корни,
валил подружек ураган.
Кричали гуси, ржали кони,
и выл из будки пес Полкан.
 
В избе у камских побережий
молилась мать, целуя крест.
А сын, нежданный гость приезжий,
не узнавал знакомых мест.
 
И мнилось сыну — этой роще,
с небесной волею мирясь,
и тяжелее жить, и проще
в любую стынь, в любую грязь.
 
О чем же Господу молиться
под солнцем или под луной,
коль неизбежное случится
с природой, с вами и со мной?
 
О чем молчат и лес, и Кама,
а журавли летят трубя?
О чем твоя молитва, мама?
— Я, сын, молилась за тебя...
 
Утихнет ветер, зимний, хлесткий.
Весной воскреснет мир живой,
и зашумят опять березки
своей окрепшею листвой.

 

ОГОНЬ В ПЕЧИ

На небосклоне звезды тают.
Печь спозаранок затоплю.
Оттуда искры вылетают —
я на огонь смотреть люблю.
Вчерашний праздник подытожу,
под нос куплетик пропою.
Не мне судить, достойно ль прожил
я жизнь свою...
Друзей берег, врагов не нажил,
и, трезвый в дым,
за все грехи былые, скажем,
прощен и, может быть, любим.
Сквозь закоулочки кривые
к вершинам шел, был и на дне.
В минуты жизни роковые
вдруг улыбался ангел мне.
Огонь в печи, твой отблеск алый,
в глаза уставшие ловлю...
Я ближе к вечеру, пожалуй,
Еще и баньку затоплю.

 

* * *

Поэт не врач, а боль. Струна и нерв.
Когда к поэту уваженья нет,
не сомневайтесь в том, что одурачен,
народ, ведомый властью к поп-звезде
и к зрелищам, и далее везде,
где Пушкин на Киркорова растрачен...

 

* * *

                                         Виктору Суворову
Вот и мы постарели, мой друг, но не будем о грустном.
Для самих-то себя мы давно ничего не хотим,
лишь бы вновь увидать — журавли пролетели над Русью.
Только где она, Русь? Мы в сердцах ее молча храним.
 
Нам с тобою, наверно, счастливое детство досталось.
После самой свирепой и самой великой войны
из окопов промерзших сквозь боль и тоску, и усталость
возвратились отцы, чтобы мы появились, сыны...
 
И когда мы вдвоем держим путь к православному храму —
помолиться за них и поставить к распятью свечу
за ушедших любимых и — каждый — конечно, за маму,
вдруг заплачет душа: «Я от них уходить не хочу!..» 

Не спеша за столом поминальные чарки наполним —
впереди и у нас предназначенный Господом срок.
А рождественский снег все летит на житейское поле.
Мы идем по нему. Горизонт — как небесный порог...

 

* * *

В морозном воздухе двоится
крестьянский острый серп луны...
Кто любит Бога, не боится
иной неведомой страны.
 
Земная жизнь — подарок царский.
Что небеса откроют мне?
А серп заточен по-татарски
здесь, на казанской стороне.
 
И рядом с ним над зимней Камой
горит Полярная звезда.
С землею этой, словно с мамой,
легко ль расстаться навсегда?
 
Мы в ту страну с рожденья метим,
но почему-то все равно
живой душе смириться с этим
до самой смерти не дано...


1  14 июля мое родное село Орловка отмечает престольный праздник святых бессребреников Космы и Дамиана, в честь которых названа церковь.

  На букве «з» в названии настаиваю вслед за Владимиром Крупиным.