Свет Пушкина

Певцы

Орел — чудесный русский город великих сражений, побед и волшебного русского слова. Основанный Иваном Васильевичем Грозным 450 лет тому назад, в августе он справляет свой юбилей. Город полон движения, красоты. Фасады его отмечены особым блеском, напоминают медовые или слюдяные сверкающие чудеса. Много тревог, ожидания торжеств, дорогих гостей, быть может, даже Светлейшего.

Но если покинуть этот губернский город, который утратил свой стародавний захолустный оттенок и блещет новизной, красотой, и удалиться в сторону от крупных шоссейных магистралей, от железных дорог, то окажешься среди дивных русских городков, названия которых тебе не были известны. Эти городки удивительно напоминают сохранившиеся маленькие музеи, в которых дышит прежний русский уклад: купеческий, дворянский. По улицам этих городков когда-то катилась пролетка, где сидел Тургенев, отправлявшийся на охоту. Мимо этих лабазов, ампирных особнячков шел Бунин, наполняясь удивительной русскостью, которую воспел в «Юности Арсеньева».

Один из таких городков — Болхов — стоит на крутых бирюзово-зеленых холмах у реки. Миленькие, крохотные домишки, погосты, два огромных собора. Один из них наивный, наполненный провинциальной прелестью, эклектический: то ли барочный, то ли классический. Другой величественный, восхитительный — один из последних соборов русского нарышкинского барокко. Зачем ехать в Геную, в Падую, зачем ехать в Венецию, чтобы полюбоваться на шедевры архитектуры? Вот — шедевр, удивительная простота: красные кирпичные стены и наличники резного белого камня. Каждый наличник, каждое окно — это окно в неведомые миры, в русский рай. Отсюда, от этого собора видны бесконечные холмы, перелески, маленькие тихие степные речки, леса. И ты стремишься в эти дали, едешь по этим далям. Едешь по безлюдному, почти без автомобилей, шоссе, напоминающему проселок, а по сторонам, среди дубрав, среди березовых рощ смотрят на тебя исчезнувшие дворянские усадьбы, ушедшие дворянские роды. За этим перелеском была усадьба Афанасия Фета, а за тем — усадьба Лескова. За этим — усадьба поэта Дениса Давыдова...

И все эти родовые фамилии, помещики, провинциальные и столичные писатели, приезжавшие сюда отдыхать и писать свои восхитительные стихи, все роднятся, ездят друг к другу в гости, перемешиваются, создавая удивительные ансамбли русского дворянского литературно-культурного уклада.

Ты уже не думаешь о сегодняшних московских страстях, ты стал наивным и, разговаривая с какой-нибудь богомолкой, почти веруешь, что здесь, по этому полю шел крестьянин и сохой или плугом вывернул из земли икону, и она стала чудотворной. А на берег этой речки вышел когда-то рыбак и увидел, что по воде плывет икона. Он выудил ее, и она тоже стала чудотворной. А третий человек ходил по красным сосновым борам и видел, как на соснах была явлена икона, и она тоже чудотворная.

Сосны удивительного орловского полесья. Когда среди полей вдруг возникают чудесные красные сосновые боры, которые тянутся на многие километры. В этих борах, на этих лесных озерах, на болотах охотился Тургенев. И ты увидишь колодец, из которого он пил воду. Увидишь тропку, по которой он пробирался, скрадывая тетерева. Среди сосен — заросший деревами огромный старый курган какого-то скифского вождя. И не удержишься от того, чтобы подняться на курган, наполнить чарку и помянуть безвестного воителя. И тут же второй курган, где было урочище легендарного Кудеяра-разбойника — того самого, о котором поется песня, как он вместе с двенадцатью разбойниками пролил кровушку многих честных крестьян, прежде чем стал старцем, святым Питиримом. Это тургеневские места, тургеневские названия. Льгов, где он писал свои рассказы. Где-то здесь таится Бежин Луг. И здесь же Тургенев писал своих «Певцов» — удивительное произведение о русской песне, о русском звуке, русской красоте, о божественной силе русских деревенских голосов.

В селе Ильинское Дальнее есть хор, что поет исконные русские песни: обрядовые, свадебные, величальные, походные, солдатские, разбойные. Когда-то все деревни вокруг пели эти песни, и они вечерами, во время празднеств взлетали вверх, как костры, озаряя великие пространства. Потом эти костры почти совсем погасли. Мало искорок осталось и в этом селе, в Ильинском Дальнем. Но искорку подхватили местные люди, сберегли ее, поместили в лампаду.

И теперь в селе поет народный хор. Как сладко было слушать его, когда в избу с венцами, с беленой русской печкой собираются десять-двенадцать певцов. Пожилые женщины и совсем еще девочки, есть и мужчины. Все они в белоснежных домотканых одеждах, не сшитых на заказ в современных мастерских, а найденных, вынутых из сундуков. Алые вышивки, головные уборы, кики, усыпанные старыми жемчугами. Вот певцы садятся пред тобой и собираются петь. Они сосредоточены, почти угрюмы, каждый погружен в себя. И ты ждешь первого звука, первого всплеска песни. Вот он раздается. Поет пожилая женщина, и голос ее звучит слабо, как бы надтреснутый и печальный. Он поднимается высоко и потом готов упасть. Но его подхватывает другой голос, более молодой и сильный. Они сплетаются, как две лозы, и тянутся ввысь, к потолку. И опять ослабевают и готовы упасть. Но на помощь им приходит весь хор, все многоголосье, все сильное, красочное, сочное звучание, и начинается песня — долгая, без конца. Песня, славящая былых воителей, подвижников. Песня про коней, про орлов. Песни могут длиться пять минут, десять, пятнадцать — до бесконечности. И в этом суть протяжной русской песни.

С какой-то минуты что-то меняется в доме, меняется в избе, начинают светлеть темные венцы, светиться погасшие было лица, сиять глаза. Свет ярче, сильнее. И на каком-то переливе вдруг кажется, что вся изба наполняется сверкающим светом. Бревна становятся золотыми, потолок раздвигается, и ты летишь в эту лазурь вместе с песней. И испытываешь такую сладость, радость, такое упование, в тебя вливаются такие могучие силы, будто песня проточила коридоры в глубокую древность — туда, где мы все зарождались как народ, где были нетоптаные луга, огромные звезды, где люди изъяснялись друг с другом длинными, наполненными гласными звуками словами.

Песня — божественный дар русского народа. Через песню наш народ соединяется с могучими источниками силы, с источниками таинственных древних знаний. Эти песни и делали нас народом. Песни должны звучать и ныне. Русские предприниматели, которые скопили первый свой капитал и вдруг прониклись национальным сознанием и национальным чувством, жертвуют на храмы, на алтари. И это чудесно. Потому что каждый молитвенник, каждый алтарь поднимает нас ввысь, в фаворскую лазурь. Но, может быть, найдутся русские предприниматели, которые начнут поддерживать хоры, создавать хоры, приносить им свои дарения. Потому что каждый такой хор, возникнув, усиливает нас, создает из нас крепкий народ, преодолевает в нас уныние и слабость. Недаром в молодых государствах, которые хотят выстроить свое национальное сознание, поют все: школы, села, поют города, проходит огромное количество фестивалей песен. И не какие-нибудь рок-н-роллы или кантри. Песни исконные, древние, народные.

Еще недавно в Советском Союзе существовали знаменитые хоры: Северный народный хор, Уральский народный хор, Хор донских казаков. И, конечно же, Хор кубанских казаков.

Большинство из этих хоров потускнело, поувяло, их редко слышишь, они перестали быть символами нашей народной песенности. Все, кроме Кубанского казачьего народного, который возродил великий Захарченко. Он создал явление, которое требует разгадки.

Эти народные хоры создавались в период, когда кругом все хрустело, ломалось, когда шло разорение деревни, громоздились заводы, когда формировались батальоны для будущей войны. И в эти хоры исчезающие уклады — и крестьянский, и казачий, и церковный — торопились снести свои ценности. Как это было в пору, когда на Русь надвигались нашествия, и в монастыри уносили скрижали, рукописи, иконы, спасая их от пожаров и набегов. И в таком хоре, как Кубанский, сохранились эти ценности. И теперь, когда Кубань хочет возродить казачество, когда казачество опять стремится создать свой уклад, они из этой великой сокровищницы черпают свои энергии и сущности, свои казачьи поверья.

Я слушаю этих прекрасных женщин, сосредоточенных мужчин, которые сидят в избе, срубленной их собственными руками, слушаю их песни. Мне сладко, на глаза наворачиваются слезы, я чувствую, что я им родной, и они мне родные. И в песне мы все соединяемся друг с другом и со всем народом, со всей бесконечной нашей историей, и теми, кто жил до нас, и теми нерожденными, которые наследуют эту землю. Славен хор!

 

Свет Пушкина

Это «слово лауреата» было сказано Александром Прохановым при вручении ему Всероссийской литературной премии «Капитанская дочка», учрежденной Правительством Оренбургской области и Союзом писателей России, в номинации «Профессиональные авторы» за 2016 год.

Я счастлив получить премию «Капитанская дочка» на земле, которая еще хранит следы кибитки Александра Сергеевича Пушкина, путешествовавшего по вашим краям.

Совсем недавно на Красной площади я представлял свой роман «Губернатор». Мне было лестно и в то же время страшно от того, что я презентую свою книгу там, где во время парада проходили громадные танки «Армата», катились «Ярсы». Сегодня в нашем обществе книга приравнена к оружию защиты и обороны. И книга — тоже оружие, она заслоняет нас от бед, хворей, недугов, духовно защищает нас.

Пушкин — удивительное явление русской жизни: в 1937 году, в год столетнего юбилея смерти поэта, по личному указанию Сталина Пушкин был признан главным поэтом Советского Союза. Его произведения начали издавать миллионными тиражами, возобновились оперы и балеты Чайковского по произведениям Пушкина. Пушкин стал предвоенным оружием. Страна строила танки, создавала военную организацию, армию. И читала Пушкина.

У Гитлера по ту сторону границы были Аненербе, нибелунги, золото Рейна... Он хотел подключить свою нацию, свою будущую армию, которую он готовил к нападению на Советский Союз, к таинственным источникам, чтобы эти источники наполнили вермахт волей, силой, беспощадностью, жесткостью и неодолимостью. А мы вместо Зигфрида поставили Пушкина, Пушкин оказался абсолютно божественным русским поэтом. Он соединил, как говорил Достоевский, русское сознание со всем мировым сознанием, он соединил нас с такими источниками света, красоты неодолимости, что поэт вместе с танкистами воевал на Курской дуге, сражался под Сталинградом, бился под Волоколамском. И в 1945 году, когда наши бойцы водружали знамя Победы над рейхстагом, вместе с ними это знамя водружал Пушкин. Он — языкотворец. Он создал новейший русский язык. С помощью русского языка русский человек поднимается в небеса, в божественные сферы и вычерпывает оттуда удивительные энергии, знания, свойства. Язык делает русских русскими, делает наш народ добрым, наивным, верующим, терпеливым, жестким в час невзгод, братским по отношению ко всем другим народам, населяющим нашу прекрасную родину.

Пушкин то исчезает из нашей истории, словно затмевается, то вновь возвращается во всей силе и яркости. И сейчас наступает новое время Пушкина. И я несу в себе его свет.

 

Царь и вождь

Участие генерального прокурора Республики Крым Натальи Поклонской 9 Мая в акции «Бессмертный полк» с иконой Николая II вызвало новое обострение отношений между «красными» и «белыми» патриотами России.

Во время победных торжеств в Крыму, когда двигался победный мистический Бессмертный полк и каждый вносил в этот полк свои семейные реликвии, портреты своих убиенных, замученных, сражавшихся и выигравших эту войну предков, в колонне шла прокурор Крыма Поклонская, которая несла перед собой портрет Императора Николая II — хоругвь, которую она считала для себя и для близких ей монархически настроенных людей священной. Это событие вызвало переполох и большую волну негодования среди красных, исповедующих красную сталинскую Победу, когда говорили, что внесение в эту красную волну монархической энергии, которая никакого отношения не имела к жертвенности, к мученической священной победе, — чужеродно. С другой же стороны, негодовали монархисты, упрекая Поклонскую в том, что она принесла к подножью Мавзолея портрет великого мученика и великого русского святого, погибшего от рук «красных» сталинистов.

Мне кажется, что в этом деянии Поклонской нет ничего удивительного, а наоборот, это вызывает восхищение, потому что Победа, как мы ее сегодня трактуем, является огненным сгустком такой температуры, такой силы, такой соединительной мощи, что этот сгусток способен расплавить в себе все недоразумения, все противоречия, все накопившиеся в русской истории обиды. Ибо во время священной войны, священной Победы в нашем обществе соединилось, казалось бы, несоединимое. Соединились раскулаченные крестьяне и те комиссары, которые раскулачивали, — все они сошлись в окопах Сталинграда. Узники ГУЛАГа, которые уцелели от расстрелов, гремели цепями где-нибудь на Колыме, соединились с теми, кто их охранял и конвоировал, ибо и те, и другие записались в добровольцы и сражались на Курской дуге. Армия Деникина — стенающая, окровавленная, ненавидящая, посылающая эмигрантские проклятья красной стране — во время великих битв просилась на фронт, направляла письма генералиссимусу Сталину с просьбой открыть для их полков дорогу на передний край борьбы с Гитлером. И то, что в эту огненную, расплавленную купель вступила Поклонская с изображением императора — свидетельство того, что царское время и царская Россия, и царисты, и монархисты — они все логично и мощно вливаются в этот струящийся поток великой Победы.

У тех, кто стремился соединить белую Россию и красную Россию, давно возникало ощущение, что местом стыка, местом сварки этого разорванного волновода русской истории могли бы быть два человека: последний император Руси Николай II и первый некоронованный император красной эпохи Иосиф Сталин. И тот, и другой были собирателями и хранителями имперских заповедей. И тот, и другой были помазанниками. И если царя Николая II помазала на царство Православная церковь в Успенском соборе, то Сталин получил свое помазание от великой Победы, которая являлась, по существу, христовым торжеством, обнаружившим себя в красной истории.

Победа — это религия государства российского: не только нашего времени, не только советского, но и всего предшествующего, всего того, что последует за нами. Победа является вторым пришествием Христа на русскую землю, подтверждением того, что Россия — это святая Русь, подтверждением того, что миссия России, русского народа в этом мире — принимать на себя все самые темные страшные силы мира, превращая их в свет ценою огромных жертв и мученичества. Кто за Победу — тот с Россией. Кто против Победы, кто хулит ее, кто богохульствует, бросает в нее камни, плюет в нее — тот против русского мессианства.

Во время парада Победы и движения Бессмертного полка либеральные извращенцы глумились над их участниками, издевались, произносили в адрес этого священного пасхального крестного хода множество слов хулы и скверны. Ну что ж, в них говорили бесы, которые вселились в них, и вид этого торжествующего христианского богоносного шествия вызвал у них чудовищное, метафизическое страдание. Однако Бессмертный полк прошел по всей России, демонстрируя торжество светоносного духа, а бесы, как это им положено, вселились в свиней и кинулись в море, в мертвое море, утонув в нем.

По материалам газеты «Завтра»