* * *
Но самым большим даром инока Владимира, бросающимся всем в глаза при первой же с ним встрече, было его любвеобильное сердце, именно оно было источником притяжения многих. В эпоху истощения любви в ней особенно нуждались, и потому как мотыльки на огонь слетались к иноку все, жаждущие этого тепла. Часто приходилось ему раздувать тлеющие угольки любви в больших семьях, как правило, неблагополучных. Для этого иноку ничего не нужно было делать, достаточно было только появиться и посидеть за общим столом.
Прихожане храма свт. Иоасафа Белгородского любили инока, и день его именин всегда праздновался очень торжественно. В один из таких дней, уже после закрытия Важеозерского монастыря, инок был в Тосно. Парголовские после литургии, которая прошла «при многочисленном стечении богомольцев, с хором певчих», отслужили еще молебен, и сторож «ради праздничка» даже в колокол позвонил, но инока в тот день в Парголово не было. Ну, а какие же торжества без именинника? Собрались и поехали к нему с поздравлением.
— Приезжаем мы, — рассказывал отец Борис, — а инок Владимир нас встречает радостной улыбкой, празднично одетый, но босой. Обнимает нас, приговаривая:
— Ради такого дурака, грешного Владимира, торжество-то какое, торжество! И молебен! Да еще с трезвоном! А инок Владимир босой ходит. Все у него есть, а вот носков-то и нет...
Вдруг староста падает перед ним на колени:
— Прости меня, отец Владимир, Бога ради, прости. Ведь это я забыл тебе носки. Жена мне твердила все утро «носки не забудь», а я забыл.
— Аминь, — ответил инок и пошел надевать сапоги.
Его «аминь» словно печать запечатывала сердечное раскаяние человека часто под тяжестью обличений инока. Иногда из опасения, что чадо его, совершая добрый поступок, возгордится или усладится им, в слова благодарности не забывал блаженный подсыпать «перчику». Разбирая посылку, приговаривал:
— Спаси тебя, Господи, как все хорошо...
И вдруг тоном, полным разочарования, называл какую-нибудь грошовую по цене, сущую безделицу по сравнению с содержимым подарков:
— Что же вы перчику-то, перчику забыли? А я-то надеялся, ждал...
Можно себе представить досаду того, кто забыл купить этого «перчику». Уж не до гордости или самоуслаждения было тут.
Так было и в случае с забывчивым старостой. Надо добавить, что никто не мог сообщить иноку о торжествах, какие были в тот день в Парголово, т. к. Тосно от Парголово находится в противоположной стороне, верстах в 80-ти, и приехавшие были первыми его гостями.
...Писатели, поэты, историки часто сравнивают человеческую жизнь с дорогой, по которой движется герой из прошлого в будущее, от детства к старости. А раз дорога, значит поступательное движение только вперед. Но еще русский философ Н. Я. Данилевский сравнил историю с полем, которое человек должен исходить все, перемещаясь, на первый взгляд, без видимой цели. В действительности же пунктир наших троп проложен Промыслом Божиим «случайными» встречами друг с другом. К жизни инока Владимира очень подходит именно этот образ поля-времени, только исходил он его не хаотично, а как верный послушник Матери Божией. Маршруты и время переездов блаженного инока восстановить уже невозможно, да и не так это важно. Значительно важнее свидетельства очевидцев о том, что всюду, где ступала его нога, он оставлял частицы тепла, той благодати, которую вручил ему Господь для сеяния по земле, для укрепления ослабевающих в вере.
— Бывало, попросит поставить самовар, — вспоминала матушка отца Бориса Николаевского, — но вдруг собирается и уходит, невзирая ни на какую погоду, не обращая внимания на уговоры хозяев остаться. «Мне Матерь Божия велит идти, — отвечал он, — я должен идти, я у Нее в послушании».
Весной или осенью, летом или зимой, в любую погоду он шел к тем, кто в ту минуту больше других в нем нуждался.
Все люди разъединены,
И все сообщества распались.
Дома в сугробах потерялись
Невиданной величины.
А снег летит горизонтально,
Порою кажется, что вверх.
Сквозь этот белый фейерверк
Лишь пеший движется случайный.
Он неуклюж, как водолаз,
Но он идет от дома к дому,
Несет свое тепло другому,
Кому-то, может быть, из вас.
Метель имеет глубину,
На дне ее бело и пусто.
Тепла пульсирующий сгусток
Куда-то движется по дну.
* * *
«Скорби, — говорил инок своим чадам, — должны быть в нашей жизни обязательно. Их не избежать. Но ничего, не бойтесь, Господь победил мир. Если будем с Ним, то бояться нам нечего. Немножко здесь с Ним поскорбим, зато и там с Ним радоваться будем».
Самой большой скорбью всех почитателей инока была его кончина в 1927 году. Умер он в Ленинграде 8 февраля (н. ст.), и впервые был похоронен в районе Щемиловки на Спасо-Преображенском кладбище. «Впервые», — потому что предупреждал своих чад, что похоронен будет несколько раз и, в конце концов, упокоится в монастыре, откуда начинался его монашеский путь. Даже указал место последней могилы: «между трех берез».
Перед своим успением блаженный инок говорил, что скоро предстоит ему дорога в вечные обители. В ответ на естественную реакцию чад: «А как же мы?» — наставлял: «Будете приходить ко мне на могилку». И действительно, с переходом инока в иной мир связь с ним не прервалась, а в чем-то даже упростилась. Не нужно было ждать, когда он приедет или ехать к нему в монастырь за сотни верст, достаточно просто прийти на могилку и попросить его молитв. Так и поступали. Ходили, просили, получали и хранили благодарную память о блаженном иноке, рассказывали о его помощи своим детям, учили их обращаться к нему. А чтобы в круговерти наших дней ничего из воспоминаний не потерялось, стали записывать эпизоды из жизни блаженного инока и посмертные случаи его благодатной помощи.
Одним из собирателей этих историй был Владимир Владимирович Орловский, внук Марии Андреевны Николаевой. Конечно, никакое другое имя, кроме как Владимир, получить он при крещении не мог: родился в семье, возникшей по благословению инока Владимира, и в день памяти святого благоверного князя Владимира. Даже само появление его на свет было предсказано иноком десятью годами ранее. Тогда Орловские ожидали третьего ребенка. Первые две были девочки, и родители, естественно, хотели мальчика.
— Сейчас у вас опять будет девочка, — говорил им инок, — а через десять лет родится мальчик.
Обрекая Орловских на столь долгое ожидание сына, инок Владимир призывал их к терпению, которое им потребуется вскоре после его рождения:
— Потом начнется война, — пояснил он обескураженным родителям.
Они и представить себе не могли, что за война их ждет. Пророчества инока не были развернутой картиной будущего, но то, как он предсказывал голод или прямо говорил о бомбежках, помнили многие. О грядущей войне от инока слышали тосненцы Мария и Петр Кондаковы. Предупредив их, он обещал, что из их семьи никто не пострадает, и обещание сбылось. Внучка Марии Андреевны, Ольга Тарасова, вспоминала слова своей мамы, как та слышала инока, предсказавшего их родному Парголову безопасную судьбу во время войны: «То недолет, то перелет. А сюда не попадет». Эти слова Ольга помнила всю войну, и крепла ее вера с каждым недолетом и перелетом фашистских снарядов. За всю войну на Парголово так и не упало ни одной бомбы.
Ольга Тарасова приводила еще один эпизод периода Великой Отечественной войны, связанный с блаженным иноком. Тогда у Николаевых была корова. В Парголово, где они жили, пасти корову было негде, и было решено перебираться в Левашово. Там замужем за Василием Тарасовым жила с семьей дочь Марии Андреевны Ольга. До начала известных боев под Белоостровом наши войска частично были расквартированы в Левашово. В доме у Тарасовых стояли тоже. Хозяева старались скрасить солдатам время короткой мирной жизни, и сердца воинов в ответ раскрывались рассказами о своих семьях. Конечно, перезнакомились, потом кое-кто из них даже писал Марии Андреевне. Из разговоров с постояльцами выяснилось, что среди них были верующие, и тогда Мария Андреевна стала им рассказывать об иноке Владимире. Говорила, наверное, о благодатной силе и молитвенной помощи инока, о его пророческом даре, возможно, вспоминала его слова о шедшей войне, о судьбе Парголово, вспоминала слова блаженного инока и о будущем его собственных останков. Вспоминала, как кто-то при нем рассказывал о каком-то чуде, на что он вдруг сказал: «Это не чудо. А вот будет чудо, когда с моей могилы люди услышат колокольный звон. Тогда со всех сторон к моей могиле народ грянет». Что ж, если есть будущее, значит, впереди победа! И это знание перед боем удесятеряло силы, добавляло мужества бойцам. Верующим Мария Андреевна дала песочек с могилы блаженного инока, и с ним они отправились на боевые позиции.
Ночью началось сражение. Левашовские, можно сказать, видели его. От залпов артиллерийского огня на улице было светло как днем, грохот стоял такой, что казалось, будто пушки находятся прямо под окнами. Очень многие наши солдаты из боя не вернулись. Почти вся рота, стоявшая накануне в Левашово, полегла под Белоостровом. Об этом Мария Андреевна узнала из письма, позднее полученного от постояльцев. Они писали, что в живых остались только те, у кого был с собой песочек с могилы инока.
После войны могилу инока посещали не только те, кто знал его раньше, но и новые благодарные почитатели, получившие по его молитвам помощь в житейских нуждах.
Кашкин Павел Иванович, профессор Медицинского и Фармацевтического институтов, вернувшись из эвакуации в родной город, не мог прописаться в собственной квартире. Естественно, переживал, не знал, что делать. Помогла ему знакомая, дала добрый совет сходить на кладбище к иноку Владимиру. Сходил, помолился, и на следующий день начальник, который прежде в прописке категорически отказывал, неожиданно дал на нее разрешение.
Тогда же, в 1945 году, останки блаженного инока были перезахоронены. Говорили, что Преображенское кладбище будет закрыто, а может быть, только часть его предполагалось занять под строительство, во всяком случае, возникла нужда мощи блаженного инока оттуда забрать. После смерти отца Владимира его почитатели по-прежнему жили одной большой семьей, главой которой оставался блаженный инок, и если кто-то в официальных органах назывался его родственником, лукавства в этом не было. Одной из «родственниц» покойного (право на перезахоронение давали только родственникам, но степень родства не проверялась) назвалась женщина, давшая совет Павлу Ивановичу сходить со своей проблемой к блаженному иноку. Звали ее Екатерина Николаевна Розанова. В октябре 1945 года, вместе с другими почитателями инока Владимира, приехала она на кладбище и была свидетелем извлечения гроба из могилы. День выдался холодный, ветреный, и многие замерзли, наблюдая за работой могильщиков. Большинство не дотерпели до конца, побежали греться, и у открытой могилы кроме могильщиков остались только четверо: Мария Андреевна Николаева с дочерью Ольгой и сыном Борисом и Екатерина Николаевна Розанова. Они-то и были свидетелями того, как крышка гроба, с трудом извлеченного, сдвинулась и открыла им нетленные мощи инока. Сохранились даже ряса и покрывало. Естественно, в документах того времени этот факт не мог быть отражен даже косвенно. Все присутствующие это понимали, и «товарищу Розановой», как врачу, было предложено подписать акт о «перезахоронении Алексеева В. А.». Так инок Владимир обрел новое место упокоения на Богословском кладбище.
Годом раньше Екатерина Николаевна сыграла важную роль в судьбе еще одного человека и тоже в связи с иноком.