31 января 1853 года (160 лет назад) российская публика впервые познакомилась с оперой Верди «Риголетто»
Шевцов Н. В. |
Наумова Е. Е. |
Утром туман, днем туман, вечером туман. Заботливо вывешенный в лифте миланской гостиницы прогноз погоды лишал надежды на хорошие съемки. До Мантуи, куда мы направлялись, меньше двух часов езды, значит, и там ясности не предвидится. В либретто оперы Верди «Риголетто» ничего не сказано о том, какой была погода в Мантуе в то роковое утро, но почему-то кажется, что он тоже был туманным, рассвет, когда несчастный шут Мантуанского герцога в отчаянии обнаруживает, что вместо «заказанного» герцога убита его дочь Джильда. Наверное, всплывает в памяти последняя сцена из фильма-оперы, снятого Жаном-Пьером Поннелем в 1983 году. В финальных кадрах постепенно рассеивающийся над Мантуей туман контрастирует со сгущающимся трагизмом происходящего.
«При чем тут Мантуя?» — удивится проницательный читатель. Ведь Франческо Мария Пьяве писал либретто знаменитой оперы по драме Виктора Гюго «Король забавляется». Трибуле, главный герой пьесы, — вполне реальное историческое лицо, придворный шут французских королей Людовика XII и Франциска I. Во Франции он был настолько знаменит, что стал персонажем множества анекдотов и литературных произведений. «Сумасбродом несомненным... неизменным и отменным» называет шута Франсуа Рабле в книге «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Премьера драмы Гюго состоялась 22 ноября 1832 года, и уже на следующий день постановка была запрещена. В ней нашли критику монархии и дворянства. Двадцать лет спустя история повторилась уже с Франческо Пьяве. Когда к нему попала рукопись пьесы Гюго, он решил переработать ее в либретто, и как тогда полагалось в находившейся под властью Габсбургов Северной Италии, передал текст будущей оперы австрийской цензуре. Конечно же, та тоже усмотрела в нем не вполне лояльное отношение к верховной власти. Было приказано внести изменения. Так шут поменял имя и место жительства. Трибуле был переименован в Риголетто, его дочь Бланш превратилась в Джильду, а злодей король — в абстрактного герцога Мантуанского. Дело в том, что к моменту триумфальной премьеры оперы, состоявшейся 11 марта 1851 года в венецианском театре «Ля Фениче», Мантуя уже более пятидесяти лет как перестала быть герцогством. Так что нежелательных ассоциаций возникнуть не могло.
Поезд Милан — Мантуя мчался сквозь туман, а мы думали о том, что искать следы Риголетто в Мантуе — это все равно, что отправиться в Швецию в надежде найти хибарку Карлсона на крыше одного из стокгольмских домов. Эту мысль тут же сменила следующая — если в Стокгольме до сих пор такой домик не построили, его властям определенно не хватает предпринимательской жилки. Так возникают идеи для новых путешествий, и в размышлениях о них время летит незаметно. Мы и опомниться не успели, как обнаружили себя стоящими на привокзальной площади Мантуи в некоторой растерянности. Путеводитель уже объяснил нам, что провинция Мантуя считается родиной Вергилия. Гордясь своим великим земляком, мантуанцы возвели древнеримскому поэту внушительный памятник. Здесь творил живописец Андреа Мантенья, чья роспись потолка брачного чертога («Камеры дельи Спози») в замке Сан-Джорджо считается главной достопримечательностью города. Сохранился и удивительный по своей архитектуре дом художника. В 1460 году Андреа Мантенья становится придворным художником семейства Гонзага. Именно так звали правителей Мантуи, герцогов Мантуанских... А замок Сан-Джорджо — это часть герцогского дворца, «Палаццо Дукале». Именно там начинается действие оперы Верди.
Мы все еще не сдвинулись с места. Куда идти? Посмотрев по сторонам, увидели заветное имя — Риголетто, точнее — «Hotel Rigoletto». В холл гостиницы вел коридор, на стенах которого можно было видеть изображения сцен из оперы. Нет нужды говорить, какой... Огромный плазменный экран в холле непрерывно показывал панораму Мантуи, уже знакомую по финальной сцене фильма Поннеля, а также скульптуру, в которой без труда можно было узнать злосчастного шута. Стало ясно, что с предпринимательской жилкой здесь все в порядке. «Риголетто, это что, фамилия хозяина Вашей гостиницы?» — решили мы пошутить с сотрудницей отеля. «Нет, это наш знаменитый земляк, разве вы не слышали это имя? Вот же он!» — и она показала на экран. «Где она, эта статуя?» — наперебой принялись спрашивать мы. Итальянка протянула нам карту города, заботливо отметив на ней место, где установлен памятник и показав, как туда пройти. «А памятник Джильде есть?» — не унимались мы. «Обязательно поставим!» — успокоила нас наша собеседница.
Мы шли к центру города, оглядываясь по сторонам и заходя в попадавшиеся по пути церкви. Сквозь туман постепенно проступали контуры высоких квадратных в сечении башен и зубчатых стен из красного кирпича. Мощеные площади перетекали одна в другую, постепенно увеличиваясь в размерах. Что-то удивительно знакомое было в этой архитектуре. Последнюю площадь, самую большую, мы про себя сразу стали называть «красной». Увенчанные зубцами красные кирпичные крепости — фирменный стиль североитальянских зодчих, строивших стены и башни Московского кремля. «Красная» площадь, площадь Сорделло, как она называется на самом деле, упирается в Мантуанский собор, а по правую сторону как раз и находится герцогский дворец — темно-красный прямоугольник с «кремлевскими» зубцами. На площади царило оживление. Она постепенно заполнялась людьми, напоминавшими оперных статистов. Вообще-то первое действие оперы, когда на балу у герцога собираются придворные, происходит внутри дворца. Внутрь нам попасть не удалось. Мы приехали в Мантую в понедельник, и музей, в который теперь превращен «Палаццо Дукале», был закрыт. Но казалось, неведомый режиссер, пожалев нас, перенес действие на площадь. Она действительно похожа на оперную декорацию, и здесь уже собралось множество людей в эффектных мундирах. Статные мужчины в черных плащах-епанчах «с кровавым подбоем», с саблями, белыми эполетами и аксельбантами, в высоких сапогах с блестящими шпорами. Широкие красные лампасы, фуражки с высокими изогнутыми тульями и сияющими кокардами. У некоторых — лазоревые атласные ленты через плечо. Молодые «придворные» уважительно приветствуют старших, а те, в свою очередь, подходят засвидетельствовать свое почтение нескольким пожилым людям в штатском и инвалиду в коляске. Мы хотели зайти в собор, но не решились, потому что туда неожиданно переместились все собравшиеся на площади. Остались лишь припаркованные здесь же автомобили, на которых приехали обладатели мундиров. Они слегка портили декорацию, возвращая нас из ренессансных времен в двадцать первый век. По надписям на машинах мы поняли, кто собрался на площади: «Carabinieri». Мы набрались храбрости, и, подойдя к двум замешкавшимся карабинерам, поинтересовались: «Что здесь происходит?» Честно говоря, мы точно не поняли, что они нам ответили. Но они так доброжелательно и открыто улыбались, что ощущение оперного действа моментально испарилось. Мы решились попросить разрешения сфотографировать их. Они охотно согласились.
Позже, в туристическом офисе, расположенном метрах в ста от дворца, нам все объяснили. В тот день казавшиеся оперными артистами карабинеры отмечали свой праздник, и по этому случаю в церкви прошла специальная служба.
В туристический офис мы попали не случайно. Как уже было сказано, находится он неподалеку от дворца, то есть в центре города, на маленькой улочке, по сути дела, «аппендиксе» площади Сорделло. «Скромный маленький домик с двориком, окруженным стеной... В нем несколько деревьев и каменная скамья. В стене — дверь на улицу. Над стеной небольшая терраса с крышей, опирающейся на аркады в стиле Возрождения. На террасу выходит дверь второго этажа. Терраса соединена с двориком лестницей. Налево высокая стена сада особняка... На заднем плане отдаленные здания и колокольни церкви...». Эти строки вполне могли бы быть описанием дома, в котором расположился туристический офис Мантуи, а также дома, где Риголетто мог, наконец, сбросить маску шута и где он скрывал от всех свое сокровище — дочь Джильду. В либретто оперы ничего не говорится о том, как выглядело жилище шута. А вот в первоисточнике, в тексте пьесы Гюго дается довольно подробное описание дома. Только дом этот на окраине Парижа! Каково же было удивление мантуанцев, когда они обнаружили, что и в их городе есть здание, полностью соответствующее этому описанию. И двор, окруженный стеной, и ренессансная аркада, и терраса... Так Риголетто обрел в Мантуе крышу над головой. На особняке так и написано — «Casa di Rigoletto».
Войдя во дворик дома, мы увидели то, что искали — выразительную статую человека в шутовском наряде работы мантуанского скульптора Альдо Фальчи. Бронзовый Риголетто стоит здесь с 1978 года. Но он не обращает внимания на многочисленных посетителей расположившегося в его доме туристического офиса. Он оплакивает свою Джильду, не устоявшую перед чарами сладкоголосого обитателя стоящего поблизости мрачного дворца.
Это соседство с дворцом стало, пожалуй, единственным фактом, несколько смущавшим гостей Мантуи. Ведь и у Гюго, и в либретто Пьяве домик шута находится на окраине города, а не в двух шагах от герцогских чертогов. Однако когда в 1976–77 годах «Дом Риголетто» реставрировали, попутно проводя историко-археологические исследования, выяснилось, что одна из стен является частью старой городской ограды. А это значит, что дом все-таки находился на краю города. А кроме того, через пару сотен метров и центр города, и сам город кончаются, уперевшись в обширную водную гладь разливных озер Ди Меццо и Инфериоре. С воды открывается потрясающий вид, тот самый, который мы видели в холле гостиницы «Риголетто», и который знаком по одноименному фильму. Отступая от либретто, Жан-Пьер Поннель снимал финальную сцену на озере. Риголетто и Джильда поют свой дуэт, плывя в лодке. Ночной туман постепенно рассеивается, унося с собой хрупкую жизнь Джильды, а на заднем плане под софитами рассветного солнца вырисовывается массивный купол базилики Св. Андрея, герцогский дворец, замок Сан-Джорджо и Мантуанский собор.
Когда-то Оскар Уайльд заявил, что бурые лондонские туманы не существовали, пока их не изобрели импрессионисты. Скептики скажут, что это не более чем красивая фраза английского писателя, известного своей любовью к парадоксам. Мало кто сегодня верит в способность искусства менять мир. По цензурным соображениям Джузеппе Верди и его либреттист переселили своего героя из Парижа в Мантую. Могли ли они предположить, что спустя столетия мантуанцы станут считать оперного шута своим земляком, найдут для него жилище, поставят памятник и начнут его именем называть гостиницы и автосервисы? Идя к озеру, мы остановили взор на вывеске, которая была видна в окне последнего дома улицы: «Garage Rigoletto».