Подводники

Забытые рукописи

Сам я подводник по профессии, а как говорят, это профессия смелых, даже первый космонавт Земли Юрий Гагарин, побывав на подводной лодке, оценил мужество моряков выше космонавтов. Многие известные и неизвестные покорители глубин убеждены — Подводник — это не служба и не профессия, это судьба и религия!

 

БОГ ЕСТЬ

Раньше я как-то не задумывался об этом, веря только в судьбу. Однако всегда помнил слова покойной бабушки, которая, отправляя меня в Военно-морское училище, наставляла меня: «Внук помни — без Бога не до порога.... Пусть он всегда будет у тебя в душе!». Может эта вера во что-то божественное и помогла пройти без потерь нелегкий путь моряка-подводника, а потом еще семь лет пролетать на самолете.

Мы редко задумываемся — есть или нет Бог, а вот судьбу вспоминаем часто. Я на свою судьбу не жалуюсь. Все есть кроме денег, дачи и машины, но не в этом счастье. Счастье, когда есть любимое дело, любимые люди, но хотя бы увлечение. У меня оно есть — копаться в истории и писать об этом. Я достиг на этом поприще кое-каких успехов. И все это благодаря вере в себя и, конечно, Бога в душе.

Общеизвестно, что моряки народ суеверный, но мало кому известно, что ко всему — они в большей мере, чем кто-либо, верующие в Бога, которого носят в душе.

Еще в детстве мой дед-казак, по профессии бондарь, в субботние вечера учил меня читать Библию на старославянском языке со своими комментариями. Все это оставило у меня заметный след, особенно его напутствие: «Афишировать всем не надо это, а твоя вера в Бога поможет тебе в трудные минуты». Став коммунистом, я не выбросил из себя наставления своих предков. И эта вера в Бога была и в душах многих моих сослуживцев — подводников.

Кто-то сказал замполиту командира подводной лодки, был 1959 год, что Кулинченко знает Библию. Все ждали от него мне разноса. Замполитом был тогда еще капитан 3 ранга Юрий Иванович Падорин, в 70-х годах он стал членом Военного Совета Северного флота, Героем Советского Союза. Замечательный был человек. Думали, что он будет меня песочить, а он похвалил и поставил в пример всем офицерам. Значит, и тогда он знал силу святого доброго слова.

В своей подводной службе мне приходилось переживать не раз экстремальные ситуации. Пришлось и сталкиваться под водой в 1968 году с английской подводной лодкой. О некоторых случаях мои материалы были опубликованы в прессе. Меня спрашивали читатели — «Страшно было?». Что я мог ответить — «Конечно, страшно. Только дурак ничего не боится». Всегда внутренне молился в душе — «Господи, не выдай! Помоги людям своим!..» Не знаю, как это сказывалось, но вот сегодня я жив и не обижаюсь на судьбу.

Мои мысли подтверждает незабвенный Николай Затеев, командир легендарной «Хиросимы», подводной атомной лодки «К-19», мемориал которой установлен на Кузминском кладбище в Москве. Мысли Затеева обнародовал писатель-маринист Николай Черкашин:

— Когда истек срок всех надежд — встретить хоть какой-то корабль, — рассказывал в задушевной беседе Затеев, — я спустился в свою каюту, достал пистолет... Как просто решить все проблемы, пулю в висок — и ничего нет.... И тут я взмолился — Господи, помоги! Это я-то, командир атомохода с партбилетом в кармане! И что же?! Четверти часа не прошло, как сигнальщик докладывает с мостика: «Вижу цель!». Бегом наверх! Без бинокля вижу характерный черный столбик в волнах. Рубка подводной лодки. Наша! Идет прями к нам. Там услышали наш маломощный аварийный передатчик.

Разговор идет об аварии атомного реактора на «К-19» 4 июля 1961 года. Это подошла подлодка «С-270», которой командовал капитан 3 ранга Жан Свербилов.

Моряки народ суеверный, но не на столько, чтобы верить во всякие чудеса. Но после многих случаев и совпадений — помолился в душе и нате, сбывается желание, попросил у Бога помощи — она пришла, я уверовал в то, что Бог есть! Это трудно доказать, но ВЕРА — это, наверное, и есть БОГ!

 

МОРДОТЫК¹

Было это в далекие годы моей лейтенантской юности. После выпуска из училища Подводного плавания (в/ч 62651) большинству из нас выпала служба на Северном флоте. «Вот это флот!» — говорили тогда. И действительно, флот рос и мужал на глазах, его значение в обороне страны и во внешней политике государства тогда ни у кого не вызывало сомнений. Объявленная в 1946 году Союзу Западом «холодная война» приобретала зримые очертания в гонке вооружений. В то время подлодки «пекли как пироги» — правда, они были дизель-электрические, но вполне соответствовали тому времени. Кадры подводников решали все. Даже хрущевское сокращение Вооруженных Сил не коснулось подводного флота, тем боле, молодых лейтенантов. А ведь многие из нас хотели воспользоваться этим моментом, чтобы «слинять на гражданку».

Но фокус не удался, и поэтому надо было служить честно и добросовестно, а мы были воспитаны именно в таком духе. Долг превыше всего, но и материальное обеспечение не на последнем месте — подводники в этом отношении тогда не были обижены. Надо было учиться практической деятельности, и мы начали «грызть гранит» морской науки.

Одним из первых стремлений было стать полноценным членом экипажа подводной лодки, а это значило сдать зачеты на управление своим подразделением и получить допуск к самостоятельному несению ходовой вахты вахтенным офицером.

Два зачета из всех были равносильны студенческому «сопромату», сдавши который, студент мог жениться, а лейтенант, «столкнувший» зачеты по устройству подводной лодки и знанию морского театра и всех навигационных премудростей, мог чувствовать себя подводником. На первый взгляд и делать нечего: нарисовал карту по памяти, ответил на 5‒7 вопросов, а на самом деле... Многие из нас, да почти все, сдавали эти зачеты не с первого захода. Это был фундамент на всю дальнейшую морскую службу, здесь выявлялся характер будущих покорителей морских глубин. Некоторые не выдерживали и уходили на береговую стезю, другие вгрызались в морскую глубь, познавая не только, как «эта железка плавает» и что в ней напихано внутри, но и как сохранить это «чудо техники» от всяких неприятностей морских стихий. Эти первые шаги на морской тропе были гораздо труднее даже последующих командирских зачетов. Там уже присутствовал практический опыт, а здесь было больше теоретических знаний.

С нас, офицеров-торпедистов-минеров, флагманский штурман бригады, принимая зачеты по навигационным премудростям, спрашивал больше, чем со штурманов. Отвечая на наше неудовольствие, говорил: «Что штурман? У него всегда перед глазами карта. А у тебя она где? Только в голове. Вот и подставляй ее!».

Действительно, штурмана обычно мудрили в своих рубках. Они, в отличие от штурманов гражданского флота, редко несли ходовые вахты на подводных лодках. Они и шифровальщики, да еще, пожалуй, радисты, числились в интеллигентах — бумажная работа, как у бухгалтера, но в кораблевождении весьма важная. А что было спрашивать с нас, минеров, вечно измазанных амсом. (Смазка для торпеды, покрывающая всю ее тушу. Это сейчас они крашеные, а тогда амса не жалели. — В. К.) Надо признаться, что у нас было какое-то пренебрежение к штурманской науке еще с училища — было у мамы три сына: двое умных, а третий штурман, — где было негласное соревнование между двумя факультетами, и где каждый «кулик отстаивал свое болото». Но флагманский штурман 25-й бригады подводных лодок 613 проекта Северного флота Толя Любичев так не думал.

Спокойный, полный для своих лет, дока своего дела, он был уважаемым специалистом не только в бригаде, но и на единственной тогда дивизии подводных лодок, базирующейся в Полярном. Он не делал различия между «группенфюрерами» — командирами штурманских и торпедных групп.

Ходили мы к нему на зачеты по всем штурманским делам обычно по 3‒4 человека, надеясь не на взаимовыручку, а больше на то, что Толе будет труднее «справиться» с нами всеми, чем с одним. Но у него была манера сосредотачиваться на одном из нас и по его знаниям определять знания всех. Сидим мы, бывало, у него в каюте, и рисуем карту всего северного театра со всеми бухтами — губами — заливами, маяками и даже неприметными на первый взгляд ориентирами. Он внимательно проверяет наши художества и ставит жирные минусы, приговаривая: «Сегодня ты, Капылов, нарисовал изумительно Терский берег, а вот Кольский залив не очень уважаешь. Для закрепления темы мы этот сеанс повторим в следующий раз! А сейчас, если готовы, перейдем к навигационным знакам и огням. Но чтобы не было пренебрежения к этой теме, расскажу вам один трагический случай, происшедший на нашей бригаде незадолго до вашего прихода:

— Подводная лодка «С-342», командир Жабарин, опытный подводник, выходила из Екатерининской гавани, а в гавань входил танкер «Алазань». Результат — танкер ударил в корму лодки, в 6-м и 7-м отсеках погибли люди. Я не берусь оценивать решение суда, признавшего виновным командира лодки, но есть одно но... Какой сигнал, были сумерки, в это время должен был выставлен на посту СНиС? Об этом, кажется, и забыли в судебном разбирательстве....

— Если сумерки, — перебивает Толю Вовчик, — то наверняка должны были быть вывешены огни по вертикали «Красный ― белый ― красный» или для лучшего запоминания «катись, брат, катись!».

— Молодец, ― говорит Толя, — но ты не уловил в моем рассказе один момент, «бежишь впереди паровоза». Да, были сумерки, добавлю — вечерние.

— Разрешите пофилософствовать мне, — говорит Витек. — Возможно, на мачте висел дневной сигнал «шар — треугольник вершиной вверх — шар», что означало «Воспрещение входа при нормальных обстоятельствах эксплуатации порта, когда на фарватер допускаются только суда, выходящие из порта». На «Алазани» не заметили этого сигнала, а вахтенный на посту проспал включение огней. И...

— Да, лейтенанты, в знаках и огнях на сегодня вы разбираетесь лучше, чем в театре и ветрах, чувствую вашу ответственность. Приглашаю вас посетить меня еще раз на следующей неделе.

Через день был короткий выход в море. Опекая меня на мостике, командир, капитан 2 ранга Сергеев Викторий Иванович, воевавший в войну с легендарным Луниным, спросил: «Минер, когда ты закроешь штурманскую графу в зачетном листе?» Старшие офицеры на лодках в море обращаются к лейтенантам обычно «штурман» или «минер», и неважно, что ты всего пока «группенфюрер» — командир торпедной или штурманской группы. На лодках вообще нет чинодральства. Никто под козырек не берет. Никто не тянется и не «ест» начальство глазами, когда к нему обращаются старшие. Все заняты своим делом, и уважение достигается только знанием своего ремесла — профессии, и умением прийти на помощь незаметно, без внешних эффектов.

Я стал ему объяснять, что мы рисуем флаг-штурману всякие розы ветров, а он все недоволен. Подавай ему господствующий ветер и все. А какой?

— Кулинченко, а какой сейчас ветер?

— Норд-вест, товарищ командир.

— Да нет, куда он дует тебе лично?

— Больше в лицо.

— Так вот, это и есть самый господствующий ветер и на море, и в жизни — всегда в лицо. И придется тебе, дорогой минер, всю жизнь кричать против ветра, конечно, если ты захочешь остаться порядочным человеком в этой жизни. А древние поморы очень мудро назвали этот ветер «мордотыком». Вот чего от вас добивается флагманский штурман, отличный специалист своего дела и знатный педагог. Молодчина!

В очередной заход к Толе, умудренные советами своих командиров, мы без особых помех сдали «розу ветров», а, кроме того, получили удовольствие от рассказов штурмана. Наши наставники учили нас не только профессии, но и делились своим богатым жизненным опытом, без чего нет преемственности во флоте.

Сегодня, по прошествии более полувека, с теплотой вспоминаешь братьев-курсантов и наших наставников. Да, курсанты тогда действительно были одной семьей, особенно пацаны одного выпуска. Мы все четыре с половиной года вместе ели, спали в одном кубрике, ходили на лыжах и дрались на рингах, учились, любили девчонок, ходили в театры. Тогда мы не знали своего предназначения — мы готовились защищать свою Родину от врагов, и действительно были большой родней. И придя на флот лейтенантами, мы оставались и там братьями-курсантами, влившимися в большую флотскую семью подводников. Многие из нас, к сожалению, не дожили до нынешних времен.

Жизнь всегда испытывала и испытывает нас «мордотыком». Некоторые упорно стояли против этого ветра, став адмиралами и героями, другие остались рядовыми подводного братства, хотя это и трудно. Братья мои и сослуживцы разбрелись по необъятным просторам некогда единого Союза, но я стараюсь следить за их судьбами. Многие погибли в «холодной войне», не дождавшись войны горячей: вместе с лодками ушли на дно морское, умерли от болезней, от преждевременно наступившей старости, от разочарования и беспробудного пьянства... Но все они достойны памяти, выстоявшие и нет против господствующего ветра в нашей жизни — «мордотыка».

 

ПО ТРАПАМ СКОЛЬЗКИМ, ВЕРТИКАЛЬНЫМ

По достижении зрелого возраста, тем более пожилого, становится стыдно писать беллетристику, выдумывать то, чего не было. В нашей жизни бывало такое, что и без выдумок тянет на острые сюжеты.

По прошествии более полувека во сне, как наяву, являются мне события и люди, особенно сокурсники, с которыми мне и после выпуска приходилось соприкасаться по службе....

В прошлом году на встречу в Питер приехали немногие — возраст, болезни, да и из 123 братьев-сокурсников в живых осталось 39 человек. «Не густо!» — так бы сказал незабвенный адмирал флота Георгий Михайлович Егоров, оставивший добрую память о себе у многих подводников времен «холодной войны». Но что поделаешь — жизнь не остановишь и против природы не попрешь! У каждого человека своя судьба, на которую накладываются и судьбы страны, а она для нашего поколения была нелегкой, а старость вообще досталась печальной.

Мы пришли в училище подводного плавания в послевоенные годы, в основном мальчишки из глубинки, которые не то что подводную лодку, но и паровоз видели впервые. Но через 4,5 года из стен училища под грифом «Войсковая часть 62651», это потом оно станет имени Ленинского комсомола, мы вышли бравыми лейтенантами подводного флота страны. Напутствуя нас, начальник училища, герой-подводник, вице-адмирал Николай Павлович Египко говорил: «Служба ваша опасна, но почетна...». Так оно и было — опасностей было много (в подводном флоте они есть всегда), а вот почета-то никто и не заметил.

Вот я уже капитан 3 ранга, помощник командира атомохода. Западная Лица, секретная база нашего атомного флота. Здесь уже не одна дивизия, у причалов лодки разных проектов и разных поколений. И в каждой дивизии есть мои сокурсники, конечно, уже на разных должностях.

Полярная ночь, экипажи спокойно спят в казармах, на лодках бдят дежурные смены. И вдруг по флотилии объявляется — «Боевая тревога!».

Все приходит в движение. К причалам устремляется черный поток людей, извивающийся, словно гигантский удав. Я бегу рядом со своим сокурсником Львом Каморкиным, который служит на лодке первого поколения, он командир БЧ-3, не последний человек на торпедной лодке. Наши субмарины стоят у одного причала. На бегу мы рассуждаем, что бы значила эта боевая тревога. Проверок вроде бы не намечалось, неужели война? Вот и наши красотки, доблестные лодки. Он на свою, а я на свою. Здесь все отработано до автомата — не зацепиться ни за один предмет, когда по скользким поручням скользишь в чрево субмарины. У люка ногой — раз. Согнулся, рукой цепко схватился за крышку люка, и второй ногой на трап — два. Двумя руками за поручни вертикально стоящего трапа схватился — три, и ты уже на уровне нижнего рубочного люка. Спиной об открытый нижний рубочный люк навалился, и... здесь опять комингс. Не дай Бог в спешке на комингс люка, на зеркало его наступить. Это вырабатывается на уровне рефлекса у каждого подводника. Комингс люка на лодке — это жизнь. Комингс протекает, не плотно пригнана резина, или рукавица забыта на нем, или шнур от переноски — и все. Можешь утонуть со всей командой. Не дай Бог на комингс... — четыре, схватился руками за поручни трапа центрального поста — отсека и молниеносно на своем боевом посту. Все дело заняло полторы-две секунды. Не успел отскочить — и на голову тебе уже падают остальные. Но ты уже даешь команду — «Подводную лодку к бою и походу приготовить!».

В голове роятся шальные мысли. Нас готовили к войне — и вот она! Настоящая война! Мы выполним свой долг. Наш долг, я знал это точно, как и другие, состоял в том, чтобы беспрекословно выполнять все приказы командира лодки, точно и профессионально работать с целью и, в конечном итоге, поражать противника....

Нам повезло — «война холодная» тогда не переросла в войну горячую, и мы никого не утопили. Теперь я думаю, что случись худшее, мы бы работали на пределе сил, выполняя свой воинский долг...

Через полгода после этой боевой тревоги наша атомная ракетная подводная лодка ушла на боевую службу в Средиземное море. О том, что мы идем в Средиземное море, узнали, только выйдя в море, погрузившись и начав поход, когда вскрыли пакеты. Штурман заготовил карты на весь мировой океан. Этот район еще не был освоен нашими атомоходами. Мы были первыми, и как первым нам пришлось решать многие вопросы впервые.

Но главное, в июне 1967 года мы оказались в центре мировых событий — началась арабо-израильская война. Ни на какие уступки Израиль не идет. И опять мир стоит на пороге войны горячей, а мы гаранты мира. Сегодня об этом мало кто помнит, человечеству свойственно забывать уроки истории, а нам это стоило здоровья и нервов. Как пишут американские авторы: «Как только началась арабо-израильская война, командиру “К-131” было приказано в течение 15 часов подготовить лодку к нанесению ракетно-ядерного удара по Тель-Авиву.

Командир был ошеломлен. Он вовсе не хотел стрелять по Тель-Авиву, но знал, что не может не выполнить приказ...».

Одно дело писать, видя бой со стороны, другое — пережить его. Но, слава Богу, обошлось и тот раз. Только одним своим присутствием атомоход сумел погасить накал страстей. Мы выполнили свой долг, но не были отмечены наградами. Обиды не держим — это наша работа. И знаем истину: на фронте орденов не дают.

По возвращении в базу после 92 суток похода началась повседневная, изматывающая рутинная работа, где мы были уже не главные. Во всем бал правил береговой чиновник, прикрывшийся морем, словно одеялом...

Через полмесяца после возвращения я встретил в поселке Заозерный своего сокурсника Льва Каморкина. Он гулял со своей малой дочкой, а я со своей. Пока дети знакомились, мы разговорились. Он сказал мне, что их подлодку направляют на боевую службу в Средиземное море, а у него нет желания идти в эту автономку. Я ответил ему, что знаю об этом, так как их командир Степанов приходил к нам за нашим опытом похода в СРМ, так моряки называют этот морской театр. Лев сетовал на то, что у него из-за этого похода срывается учеба на офицерских классах по минно-торпедной специальности. Он категорически был против командирской карьеры.

Он любил минно-торпедное оружие, но не любил его применение, от него гибло сразу много людей. Мы вспомнили с ним одну горькую истину, которую высказал когда-то в шутку один из уважаемых наших преподавателей. Мы называли его «папа Лонцих». Приставку «папа» он получил, наверное, за чисто домашний, неофицерский и нестроевой вид. «Напьясно («папа» картавил) мы готовим из вас убийц массового масштаба». Это по поводу «отключившегося» на занятиях минного факультета курсанта. Мало кто задумался над этой шуткой тогда всерьез... Как и не думали мы тогда с Каморкиным, что это была наша последняя встреча. Остались, только воспоминая о нем.

Тогда мы дружески расстались, полные оптимизма и надежд на будущее.

Лев Федорович служил на знаменитом нашем первенце — атомоходе «К-3», который уже и на полюсе побывал, а теперь, летом 1967 года, направлялся в субтропические воды. После похода на полюс в июле 1962 года атомоход попал в полосу фавора — о нем писали в газетах, одна за другой на борт следовали разные делегации, а члены экипажа стали обязательными представителями многочисленных конференций и съездов. До боевой ли подготовки? Измученные командиры тихо спивались и без огласки снимались с должности. В таком «темпе» прошло пять лет, а тут понадобилось заткнуть дыру в плане боевой службы, и вспомнили о «К-3».

Срочно назначили нового командира капитана 2 ранга Степанова, доукомплектовали экипаж офицерами и сверхсрочниками с других подводных лодок и вытолкнули на боевую службу. Каморкин был самым опытным своим офицером. Экипажу пришлось срабатываться в процессе похода. Несмотря на все недостатки в подготовке к автономке, экипаж и лодка справились с поставленными задачами. Они возвращались домой, когда последовал приказ из Москвы — задержаться на Фареро-Шетландском противолодочном рубеже и провести его доразведку. И это тогда, когда экипаж на пике усталости! Не из-за таких ли необдуманных вводных с дополнительными задачами уже при возвращении в базу погибла АПЛ «Скорпион» (США) в мае 1968 года и «К-8» (СССР) в апреле 1970 года?

8 сентября 1967 года пришло радио — прекратить разведку и следовать в базу. А в четыре часа начался пожар в первом отсеке, причины неясны до сих пор.

Люди спали, кроме вахты. Все началось неожиданно. Лев, в отличие от механика и замполита, бросился из второго отсека в горящий первый, а не от него...

Пожар в первом отсеке! Что может быть страшнее этого на подводной лодке, где первый отсек торпедный арсенал — два десятка торпед, в их числе и ядерные. Это понимал Лев Каморкин, который, не считаясь со своей жизнью, аварийно затопил отсек. За этот героический подвиг он был удостоен посмертно ордена Боевого Красного Знамени и забыт. Все офицеры моего поколения знали, что орденов на «фронте» не дают, их больше вручают кабинетным военным. Таков кульбит жизни, и особенно военной. Что толкнуло Льва Каморкина на такой поступок? Это трудно понять сегодня, но не тогда...

Почему это знаю, потому что Лев был моим однокурсником-братом, и я по свежим следам изучал эту трагедию. Таких братьев у меня более сотни. Теперь, когда я знаю, кого из нас готовили, я бы назвал наш большой кубрик в училище на всех цехом завода по производству пушечного мяса. Но тогда из нас никто не догадывался о нашем истинном предназначении, мы готовились защищать нашу страну от врагов, и, действительно, были большой семьей. Хотя это и трудно, мои братья за 60 лет разбрелись по свету, но я стараюсь следить за их судьбами. Многие погибли в «холодной войне», умерли от болезней и непредвиденных событий, жизнь не стоит на месте.

Я бы мог много поведать случаев трагичных, а иногда и комичных, из своей жизни и жизни своих сокурсников, подводная служба изобилует такими, но рамки материала не позволяют сделать этого. Можно сказать одно — наша жизнь была связана с судьбою нашего поколения. И то, что Лев Федорович Каморкин погиб, выполнив честно и бескомпромиссно свой долг, за это ему вечная слава.

Хочу закончить пожеланием нынешнему и будущим поколениям подводников, этому элитарному мясу войны, что они должны служить и рисковать не во имя победы в войне, а во имя мира на планете!

 

В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МЕСТО ПОДВИГАМ!

В этом году Всеволоду Бессонову исполнилось бы 85 лет (род. 7 октября 1932 г.), но ему судьба предоставила только 37 лет, которые он прожил достойно. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно не на войне, но подвиг его не менее славен — подвиг в мирное время иногда даже более значим, чем на войне.

Подвигу предшествует вся жизнь. Короткая или длинная? Детство Всеволода чем-то похоже на мое детство. Мы дети войны и, как вспоминает его одноклассница Ю. Н. Скороходова: «Жизнь была тяжелой, одевались мы бедно, зато нравственные качества всегда оставались на высоте. В то время учителя давали нам знания от души. Сева окончил школу с развитым чувством патриотизма». Я привел эти слова простой женщины о детстве В. Бессонова, потому что готов подписаться под ними, сам рос и мужал в такой же среде. Наверное, поэтому еще в училище между нами возникли дружеские отношения. И в память о Всеволоде Борисовиче я могу сказать, что это был настоящий офицер-подводник, грамотный и беззаветно преданный Родине и морскому братству. Он был немного старше меня по годам, но никогда не кичился и был на равных и со старшими, и с младшими, всегда оставался человеком. Уже за это он достоин награды, у него в характере было больше достоинств, чем недостатков.

Геройство Всеволода Бессонова состоит в том, что он стремился сохранить не только корабль, но и людей. Ныне уже не секрет, что освоение новой техники, тем более атомных подводных лодок, шло с большим напряжением и трудом. Подводная лодка «К-8» была заложена в 1957 году, вошла в строй флота в августе 1960 года и была вторым серийным атомоходом нашего флота. Почему я на этом остановился? Это фактически был экспериментальный корабль, и выявленные недостатки на нем влияли на дальнейшее развитие атомного флота. Трагедия «К-8» 12 апреля 1970 года в Бискайском заливе наглядный пример того, что все серьезные инструкции пишутся кровью. Гибель одних есть предотвращение гибели других в будущем, может быть бóльших жертв. Так было с «К-19», не исключение и «К-8». Только об одной аварии знает весь мир, а другая до сих пор остается в тени.

Подводная лодка «К-8» не очень удачная субмарина, не только потому, что одна из первых, но и по своей судьбе. Не раз приходилось ее ставить в неплановый ремонт. После окончания ремонта в 1969 году «К-8» совершила поход на боевую службу уже под командованием капитана 2 ранга В. Бессонова. Следующая боевая служба, начавшаяся 17 февраля 1970 года, оказалась роковой. Вот как об этом повествует Петр Николаевич Петров, служивший на «К-8» в период аварии лейтенантом, командиром электронавигационной группы:

— Смотрю на снимки и вспоминаю горечь тех дней. Это Володя Шабанов. Мы вместе в одно время в 69-м году пришли на лодку. Ей к тому времени было десять лет. С азартом взялись за изучение атомохода. Володя стал командиром БЧ-3 (минером), а я командиром ЭНГ (штурманенком).

А это мой командир боевой части старший лейтенант Коля Шмаков, на год старше меня был. Экипаж у нас был, можно сказать, молодежный. «Стариком» для нас был командир лодки Всеволод Борисович Бессонов. Хотя — какой старик... Ему в ту пору было лишь 37 лет. Но это был уже опытный командир, о чем красноречиво говорил орден Красного Знамени. Если память меня не подводит, Бессонов прошел командирское становление на дизельных лодках, а затем побыл старпомом на атомоходе и лишь потом возглавил корабль.

Об аварии Петр Николаевич рассказывает через силу. Тяжело вспоминать то, что болью отзывается в сердце, обжигает душу.

— Мы, выполнив задачи боевой службы, возвращались домой, но нас привлекли на учения «Океан». 8 апреля после вечернего чая, где-то в 21 час 30 минут, стали всплывать на сеанс связи. Ничего не предвещало беды. И вдруг мичман Леонид Оголь доложил, словно обухом по голове ударил: «Пожар в рубке гидроакустиков!».

Тут же сыграли аварийную тревогу. Не успел стихнуть ревун, как в центральный пост поступил доклад из 7-го отсека «Горит регенерация!».

Тогда, к сожалению, не было тех средств борьбы за живучесть, в частности с пожарами, какие имеются сегодня на атомоходах. Вся надежда была на ВПЛ (воздушно-пенная лодочная система) да огнетушители. Попытка сбить огонь в центральном отсеке не удалась. Положение становилось критическим. Пришлось всплыть. Меня, задохнувшегося угарным газом, вытащил наверх механик капитан 2 ранга Валентин Николаевич Пашин. Глотнув свежего воздуха, пришел в себя. Море было почти спокойным, а в районе 7-го отсека вода, соприкасаясь с горячим металлом, парила.

До конца выполнили свой долг специалисты главной энергоустановки: капитан 3 ранга В. Хаславский, капитан-лейтенант А. Чудинов, А. Поликарпов и старший лейтенант Г. Шостаковский. Аварийная защита реактора левого борта сработала автоматически, а на правом им вручную пришлось опускать аварийную защиту реактора. «Прощайте, ребята, не поминайте лихом!» — это были их последние слова.

Было исключительно трудно, обстановка была непредсказуемой, а главное, не было связи с центром. Но экипаж вел себя мужественно и самоотверженно. Только 10 апреля нас обнаружило болгарское судно «Авиор». К этому времени погода испортилась.

Петр Николаевич с восхищением рассказывает о мужестве и хладнокровии Бессонова... Но 12 апреля в 2 часа 15 минут лодка стремительно ушла под воду, унося с собой 22 еще живых человека...

— Потом всех нас пересадили на подошедшую плавбазу «Волга», — продолжил рассказ Петров, — где находился член Военного Совета — начальник политуправления Северного флота вице-адмирал Ф. Сизов. По приходу в Североморск нас сразу же отвезли на базу отдыха, и начались разбирательства. Женам ничего не сообщали, хотя гарнизон бурлил разными слухами. Широкой огласке трагедию, разыгравшуюся в Атлантике, не придавали. Видимо, никому не хотелось признаться в гибели атомохода, к слову, одного из первых в Военно-морском флоте....

52 человека не вернулись из того похода в базу. Они честно выполнили свой долг. Флот и страна не вправе их забывать, как и их командира, сделавшего все для спасения экипажа и корабля.

Но как обычно происходит у нас — наградили и забыли. Но Героя не забыли на родной земле, это одна из наших черт — если забывает большая страна, малая Родина всегда помнит своего Героя.

Небольшой районный городок Курской области Льгов, родина многих знаменитых людей, не забыл и своего геройского моряка — подводника Всеволода Борисовича Бессонова. Его именем названа одна из улиц города, главная школа города носит его имя, где функционирует школьный музей, посвященный его короткой и яркой жизни. Не обошел его вниманием и краеведческий музей района, где имеется экспозиция его имени. В городе открыт замечательный памятник командиру «К-8» и экипажу. Всеволод остался в море, нет почетнее могилы для моряка, но там памятником остается только широта и долгота места, доступная немногим. Памятник на земле — это память для всех, дань уважения курян своему земляку-герою.

Чисто сухопутная Курская область тесно связана с морем, она дала командира «К-8», героев атомного подводного крейсера «Курск», который знает весь мир. Это наглядный отпор тем безродным «демократам», которые не оставили своих попыток доказать, что Флот России не нужен. Нет, Флот был и будет нужен России. Он не только защитник страны, но и становой хребет ее государственности!

Есть подвиг боевой, есть трудовой, а есть повседневная жизнь, похожая на подвиг. Своей повседневной нелегкой жизнью подводника Всеволод готовил себя к тому единственному мигу, который делает человека героем или... Бессонов оказался на высоте. Замполит, которого В. Бессонов отправил на плавбазу, чтобы тот потом мог рассказать о действиях экипажа в период аварии, писал в донесении: «...Душой экипажа был командир подводной лодки капитан 2 ранга Бессонов Всеволод Борисович...». На АПЛ он был по годам старше всех, хотя ему-то и было тогда 37 лет, но это был уже опытный командир, прошедший все ступеньки подводной службы: становление на дизельных подводных лодках (все наше поколение подводников 50‒60-х годов прошлого века начинало службу на дизель-электрических подводных лодках. — В. К.), где он уже столкнулся с атомным оружием, участвовал в испытаниях атомной торпеды. Затем помощник и старпом на атомоходе (это были первые атомные лодки). В должности помощника командира атомной подводной лодки «К-133», однотипной «К-8», участвовал в феврале-марте 1966 года в трансокеанском переходе с Севера на Восток в подводном положении, за что и был награжден орденом Боевого Красного Знамени. После этого перехода был назначен старшим помощником командира АПЛ «К-8», командиром которой он стал в 1968 году. Это был настоящий командир, а не карьерист. За пять лет на «К-8» Бессонов из экипажа лодки сделал сплоченную команду, которая верила ему, а он ей. Паники при аварии не было, а это самое главное, ибо во всех случаях количество жертв увеличивается из-за страха, это не слова, а жизненный опыт. Команда вела себя мужественно и самоотверженно. Один лишь факт: в 4-м отсеке примером для моряков был старший лейтенант Аджиев. Под его руководством был запущен дизель-генератор по отсосу воздуха из загазованного отсека. Но сам Гамардахан Аджиевич потерял сознание. Матрос Филимонов, прослуживший на лодке два года, не растерялся, включив офицера в дыхательный аппарат, принял командование отсеком на себя. А когда был отдраен верхний рубочный люк, Филимонов вывел всех людей из отсека наверх.

Что такое пожар на подводной лодке, тем, кто служил в подводном флоте, объяснять не надо. Страшен пожар на надводном корабле, а на подводной лодке во много крат страшней, горит железо в замкнутом пространстве! Спасая корабль, Всеволод Бессонов думал о будущем!..

Закрытым Указом Президиума Верховного Совета СССР членов экипажа «К-8» наградили орденами и медалями. Офицеров и мичманов, оставшихся в живых, а также всех погибших — орденом Красной Звезды, а оставшихся в живых матросов и старшин срочной службы — медалью Ушакова, одной из престижных наград российского флота. Звание Героя Советского Союза присвоили командиру подводной лодки капитану 2 ранга В. Бессонову (посмертно).

Подвиги не должны забываться. Отрадно, что Бессонова и его подвиг помнят на его малой Родине. На его примере воспитывается молодое поколение, из которого мы, прошедшие суровую школу подводной службы, верим, еще вырастут новые флотоводцы, а отличные командиры подводных лодок — точно! И как бы не доказывали нам космополиты, что Флот России не нужен — мы знаем, что нужен, в том числе и подводный. И как всегда, еще с Петровских времен, лучшими моряками были русские люди из центральных губерний России — Курской, Воронежской, Липецкой, Орловской...

 

* * *

О многом из воинской службы хочется еще вспомнить. Как говорил Андрей Платонов — «Писать надо не талантом, а “человечностью” — прямым чувством жизни...». Не знаю, что получилось из моих воспоминаний? Но все здесь истинная правда.

Честь имею!

 

¹   Народное название «господствующего» ветра на море (морской лексикон).