Из дневника поэта

РАДОСТЬ НАВЕЩАЕТ ДУШУ

1.

«Рождество Твое…»

Выпал густой, чистый снег. И в церковном саду сейчас безлюдно и тихо. Только откуда-то издалека, порой доносится гул большого города - мира сего, с трудом продирающийся сквозь заметеленные кроны дерев и вязнущий в приземистых снежных барханах, чем-то схожих с песчаными сугробами Палестины, хранящими в себе песчинки времени - неуловимые мгновенья Новой эры. Взошедшее дневное светило длит свой не по-зимнему сочный свет, дивно преображая святочное пространство сада. И чудится, что и ты, и купины, и дерева окрест прикровенно запорошены пресветлым рождественским временем и объяты неопалимо этим мощным высоким сиянием, о снега преломляющимся и исходящим уже отовсюду. На кустах жемчужно-льдистые, переливчатые, причудливо осыпавшиеся по краям клочки снега - цветы диковинные. Таинственно… Тихо… Но вздохнет земля, подует легкий ветерок, взметнет снега, и в голубоватой дымке, пронизанной солнечными лучами, заискрится над этими цветами рой снежинок, будто золотистые пчелы мед собирают… на Рождество. В искрящихся сферах небольших кленов - снегири, будто созревшие плоды. И древняя, генная память на миг высветляет образ Сада иного, нездешнего. Утерянного. Или - нет - по милосердию Божьему?.. Смотрю на тайнопись птичьих следов, уходящих по снегу, словно строка из Книги Творенья. О чем она? Быть может о том, что мы сами, сами бываем неоправданно жестокосердны, что мы, писатели, пишем книги без любви к своим литературным героям. Лишаем их «света разума» и обрекаем даже на злодеяния. Изгоняем их из околоцерковного сада словесности русской. Оттого они, не несущие новозаветных ценностей, и не близки современному читателю, еще по-прежнему ищущему свой духовный идеал и традиционно отзывчивому на любовь и милосердие… Рядом купина, приклонившая долу ветви, опушенные нелегким снежным опереньем. Ангельскому крылу подобная. Встаю под крыло, и недолгая, но пронзительная грусть о том утерянном Саде, исчезает, яко дым. И душевные язвы, некогда полученные от мира сего, врачуются тихованьем, заживляются. Как раны на теле разбойника. «…Яко разбойник исповедую Тя…» Подхожу к размашистым, сверкающим, словно выквантованным в пространстве, ныне особенно торжественным, таинственным елям, движущимся, как и все сущее, сквозь время. И в снеговых блистанных шапках, напоминающих волхвов, как и они, несущие свои таинственные дары. И воспоминается вещее слово святителя Николая Сербского: «Вся красота природы исходит из таинственности Таинственного. Без этой таинственности Таинственного природа ни на миг не могла бы сохранить ту тихую целомудренную красоту, которая светится сквозь нее. Сотворенная природа - облако, укрывающее ослепительное сияние Божественного огня. Прозрачность или непроницаемость этого облака зависит от нашего духовного зрения…» И верно, сама упругая ткань Творенья, истончившись, являет проникновенные видения мира иного и Священной Истории. Ибо сегодня «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…»

2.

По мере сил...

Пройдет гроза над русскою землею, Народу русскому Господь грехи простит...

Прп. Серафим Вырицкий, 1939 г.

 

В вагоне электрички холодно. Разговариваем - пар изо рта. Словесный пар - куда он возносится? Проходящий: «Вагон не натоплен, перейдите в другой!» Переходим... За окном: лес, дома - какие-то маленькие, кособокие: «Эти бедные селенья...» Россия оскудевшая, фаворски-сверкающими снегами преображенная.

Сусанино. Выходим. Гуськом по белой мягкой тропе. Боязно. Вспоминается посещение Нилусом Паши Саровской, в «Сказании» о которой говорится: «...все спешили увидеть ее и услышать от нее мудрое слово назидания, утешения, совета духовного, или обличения и укора, смотря по тому, что кому потребно. И юродивая, имея дар прозорливости, говорила всякому, что для него было нужно и душеспасительно, - с иным ласково, а с иным грозно; иных же вовсе отгоняла от себя и бросала в них камнями, других жестоко обличала».

Небольшая обыкновенная изба. Топчемся у калитки. Снежный хруст и наше молчание - покаянное. Быть может, из-за него уже нужно было приехать. Наконец - решаемся, идем. У крыльца - собака, большая, с человеческими глазами, ласкается. В горнице - сразу - две иконы Богородицы: в красном углу, на буфете - именные, много; у стула Любушка в белом платочке, в очках, - светится. На стуле - женщина, спрашивает что-то, просит ее молитв. Еще две женщины, мы - все несут сюда свои печали, горести. Беды. Тяжкий груз свой оставляют, уезжают налегке. В тишине женский голос: «Отец Мелхисидек просил молитв ваших...»

Народная любовь к блаженным и довольно большое количество их в сонме святых Русской Православной Церкви указывает на особую национальную русскую принадлежность этого чина святости. Часто юродство выражается в безумии пред миром и оскорблениями и гонениями от него, и, вместе с тем, посмеянием над ним для выявления противоречия между мирским здравым смыслом и евангельской сердечно-умной правдой. И дар прозорливости, которым обладают блаженные, - духовная награда за попрание этой земной рассудочности; блаженные, стяжавшие благодать, внутренне отрешаются от мира сего, и, «безумствуя», молятся о нем, и в высшем молитвенном наитии даруют людям, чьи души чувствуют-знают их праведность, духовную помощь и провидческое советование... Впрочем, все подобные толкования юродства русского так же ограничены ресурсом здравого смысла, разума мирского... в меру его сил... Стою, жду. Рядом - молодой человек, спрашивает, будет ли он монахом или священником? Любушка Блаженная, наклонив голову, слушает Кого-то, отвечает: «Монахом - нет, священником будешь». Он, волнуясь: «Когда?» Любушка: «По мере сил». Как будто мне... Отошел к двери. Состояние необычное: яко душа моя грешная силится вместить что-то и не может - невместимо...

Спросили - порасточили наболевшее. Уходим проясневшие, ставшие чуть добрее...

Снова - поезд. В оконном стекле отражаются шестеро, полдюжины: поэты и прозаики.

Преломили хлеб, едим крохами, как птицы...

На соседних сиденьях - стайка молодежи. Ведут себя шумно, иногда даже грубовато. Из динамика их магнитолы несутся блатные песни, выдаваемые радиоведущим за русские, чуть ли не за народные...

- Да, не на чем воспитывать нынешнее поколение. - говорит один из наших писателей, - Включишь телевизор - оттуда, как из пулемета - по русской культуре...

Говорим о том, что литература второй половины ХХ века утратила своего героя. Мы хорошо помним героев русской и советской классики. За последние двадцать-тридцать лет литература не дала положительного образа такой силы и величины. В нынешней светской словесности нет созидательных примеров, на которых можно было бы воспитать молодежь. Но не прав будет тот, кто скажет, что в современной жизни России нет подвижников. Непросто складывались судьбы нашего монашества и в «безгеройные» 70-80-е годы прошлого столетия. Показательна в этом отношении и биография архиепископа Тихвинского Константина (Горянова Олега Александровича). По окончании Виницкого медицинского института шесть лет он работал врачом, в том числе и на «скорой помощи», три года преподавал в институте, защитил кандидатскую диссертацию. Полгода будущий архиепископ сколачивал ящики на железной дороге, работал на лесозаготовках, и только после этого митрополит Филарет разрешил принять его сторожем в Жировицкий монастырь, чтоб уже от монастыря получить направление в семинарию. Владыка Константин закончил Московскую Духовную Семинарию и Академию, стал кандидатом богословия, архимандритом. Шесть с половиной лет был ректором Минской Духовной Семинарии. За труды по возрождению семинарии и епархии награжден Святейшим Патриархом Алексием II орденом прп. князя Даниила Московского. И сейчас является ректором Санкт-Петербургских Духовных Академии и Семинарии, викарием Санкт-Петербургской епархии и профессором. Владыка Константин собирает вокруг себя поэтов, ученых, писателей православного Петербурга и России для служения на благо нашего Отечества и Церкви... Мое стихотворение, посвящено архиепископу Тихвинскому Константину:

Золотилось небо спелой рожью,
А в полях синели васильки.
Шел монах сумняшися ничтоже
Вековой тропой, и кулики
Щебетали в долах васильковых
Под ржаною вязью облаков.
И лучилась к полю Куликову
Тропка летописною строкой...

Шел чернец строкой незавершенной,
Посох предержа в руце своей,
Мимо новорусских вавилонов,
Мимо стойких дедовых церквей.
А издалека, сквозь птичье пенье,
Сквозь халдейский ропот городов,
Доносился грозный гул сраженья:
Гром гранат, глухой, как стук щитов,
Посвист пуль, звучащий, словно эхо
Впившихся в простор ордынских стрел,
Лязг пропятых танковых доспехов,
Трубный гуд страстных монастырей.

Шел монах без устали и страха
На армагеддонское жнивье...
И служило посохом монаху
Пересвета древнее копье.

Герои нашего времени - священник и воин. Многие священники до принятия сана воевали в Афганистане, Чечне и других «горячих точках». Можно привести множество примеров, когда стараниями наших батюшек в глубинке не только строились новые храмы, но и налаживалась жизнь окрест них: открывались детские дома, школы, библиотеки... Одного священника даже выбрали руководителем полуразрушенного бывшего совхоза, который он, затем, и обустроил. А как же крестьянство? Стираются с изможденного невзгодами лика нашей Родины тысячи деревень... И все-же, именно оно крестьянство-хрестьянство, во многом, по-прежнему, кормит города, и из его среды выходит большинство воинов и монахов.

Далеко за оконным стеклом виднеются порыжевшие стога, припорошенные снегом. Золотые в солнечных лучах, как купола. В древности полагали, что золото - это «оплотненный» свет.

И так и ждешь, что величаво, вдруг, взойдет из-под снегов древний белокаменный, златоглавый град... Подымется в своей былинной славе, как символ воскресения Святой Руси и коренных ее насельников - крестьянства...

Вырица светоблистанная. Солнце великое, снег - душа высветляется, радуется благодатной зимней чистоте... «Бог устроил этот мир, как некое отображение надмирного мира, - пишет св. Григорий Палама, - Чтобы нам через духовное созерцание его как бы по некоей лествице достигнуть оного мира». И Образ Божий в человеке св. Григорий видит в даре человеческого творчества, «творчество вещей из ничего... не из совершенного небытия, ибо это уже дело Божие, - но все остальное дано людям...». И исход человеческой души из-под гнета своего эго возможен лишь в творческом богостремительном прорыве. Но и человек, которому дан талант, не может сам, без молитвенного усилия и помощи Божией, совершить свой «малый акт творения», творческий подвиг. «К некоторым из подвизавшихся благодать приходит навстречу немедленно и подает им полноту обучения, дает отведать от обещанных наград и как бы протягивает человеколюбивую руку, - глаголит архиепископ Солунский, - поощряя их и укрепляя к дальнейшим подвигам, а у других благодать ожидает конца подвигов, приготовляя во всяком случае венцы за их терпение». Наивысшее проявление человеческого творчества жертвенно и «синергийно», когда происходит соединение, взаимодействие свободной воли человека и божественной благодати. Люди отличаются лишь силой дара и возможностью вместить благодать. И смысл творчества в нахождении и преображении образов мира сего силой своего таланта, дарованного Господом. В нахождении прикровенных «райских» образов, путем синергийного подвижнического прорыва к божественной энергии, чтобы в симфоническом очищенном от греховной самости произведении слышалось молитвенное звучание первородной речи. Человеческое творчество призвано, в исихастском сосредоточении, преобразить и через себя привести этот отягченный нашими грехами мир ко Творцу. И в этом смысле, по мере сил, мы можем сподобиться стать соучастниками спасения нашего падшего мира. «Красно украсить» и искупить его своим творчеством... На кустах-купинах - красноватый иней. Идем лесом. Кондовым. Чудится: за поворотом тропы - вдруг - келья рубленая, заметенная...

Время спрессовано, пространство сокращено электричками, машинами. И нет кельи - она в ином времени. К ней путь долгий, может быть, и жизни не хватит... Между верхушек елей - крест на луковке, барабан деревянный, солнечный, под ним - высокий многоскатный шатер. Высокий - углубленный духовно в небеса молитвами старца Серафима. Глядь - церковь - бревенчатая со звонницей. Стенные бревнышки калиброванные, на них снег, причудливый, будто лепнина. Лепота. Врата двухстворчатые, крытые, сказочные - как на картине Константина Васильева. Войдешь - не воротишься...

Крестимся. Входим. Вдали - лампадка теплится, зовет на погост. Глянешь ввысь - сугробы облаков. Внизу - клубистые снежные сугробы, под ними могилы подвижников. Верится, именно они, как живые корни, удерживают, собирают Русскую Землю, культуру, общество, не дают им расточиться, растечься по миру... И эта горящая лампадка на могильном холмике: в ее маленьком, трепетном огоньке сосредоточена связующая сила между землей и небом. Кровная, корневая связь между Святой Русью и нынешней Россией, между нами и нашими предками; мы молимся о них, они - о нас... Гори, огонек, и никогда не угасай в душах наших! Молитвенно прорастай в них своими лучиками-корнями... Лещадки снежных горок - елочек запорошенных. На свету - кресты темные, осьмиконечные. Могила прп. Серафима Вырицкого. Подходим, целуем надмогильный, отчего-то теплый крест. Под ним на холмике - свечи погасшие. Для нас? Ставим, зажигаем. Сняли шапки. С большой ели ссыпается в них снег, золотой от солнца и невесомый, как частицы времени... Ель встряхивается от высокого ветра. Снега золотистого с ее ветвей - целый сугроб насыпался - горка снежинок-песчинок времени - золотого?.. Подле, на сугробе, - углубленные высоким светом следы крыл: ангельских сверкающих или птичьих? Крошим хлеб... У дома батюшка Алексей - строгий, молитвенный. Рассказывает об отце Серафиме...

Благословенна весь Вырицкая, вместившая подвижника. Его непрестанная молитва сохраняла и ныне хранит землю нашу.

Пророчествами и молитвами Подвижника жили люди и в страшное время. Во время войны жители Вырицы спрашивали отца Серафима, покидать ли им дома свои? Старец отвечал: «Дома ваши будут целы. И вообще вся Вырица будет цела». Все сбывалось. Однажды восьмилетняя девочка пришла с мамой к отцу Серафиму за благословением, перед их уходом Старец говорит: «Если вам на пути покажется злая собака, то прочитайте молитвы «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся», и она убежит». Так и случилось. В дороге на них напала собака, зло лаявшая, но как только молитвы были прочитаны, собака убежала. Так был преподан урок отгонять зло молитвами.

Прп. Серафим жил в Вырице до самой своей кончины. Волею Господа он оказался в ней в 1938 году после закрытия Александро-Невской лавры, где был духовником. Иеросхимонах Серафим, в миру Василий Николаевич Муравьев, родился в 1865 году под Рыбинском в селе Черемушки. Еще с детства Василий решил стать монахом, лишь семейный долг удерживал его в миру, но как только узы сии разрешились, он, раздав имущество свое, ушел в Лавру...

Идут к отцу Серафиму паломники, страждущие, правды взыскующие. Уходя в мир иной, Старец просил приходить к нему на могилу, исповедовать души свои - он услышит и поможет. «Помните, что я всегда с вами...»

Преподобный Серафим Вырицкий был и духовным поэтом (многие его стихотворения теперь напечатаны и стали известными и любимыми православными читателями, находящими в них сердечный отзыв старца на сокровенные вопросы своей души) и великим молитвенником о победе Православной России над оккультным рейхом.

В годы фашистского нашествия непрестанно молился Старец о Воинстве русском. И посему прп. Серафим является небесным покровителем и воинов и писателей; современной литературы русской, на языковом и смысловом поле которой идет ныне жесточайшая битва. Ибо нашествие инородных, чуждых нам по духу и сути слов пытается порушить новую отечественную словесность и губительно влияет на мировосприятие и миросознание нынешнего «раскованного» и одурманенного демонической свободой - очарованного вавилонской блудницей - отошедшего от Церкви, не знающего ее жизни, Таинств и устоев (а значит, не понимающего своей культуры и истории) человека. Подобные исторически небывалые враждебные действия иной цивилизационной системы, так называемых «постхристианских» и «латинствующих» ценностей, подтачивают многовековые священные основы нашего общества, сердцем которого всегда была Русская Православная Церковь и самодержавная государственность; исподволь стирают из родовой памяти народа первородно-корневые звуко-символы и мысле-образы родной речи. Так же, как наши отцы и деды, мы обязаны, по мере сил, противостоять врагам, исподволь пытающимся оккупировать нашу литературу; вспомним прп. Сергия Радонежского, благословившего на битву Святого Благоверного Великого Князя Дмитрия Донского, иноковвоинов Пересвета и Ослябю. Если недруг личный - прости его и помолись о спасении души его, а, если враг Вере и Отечеству - дай отпор. И задача современных писателей - войти наконец в утесные церковные двери и припасть к живоносному источнику Православия, обести силы...

Отец Алексей открывает двери во храм во имя иконы Казанской Божией Матери. Входим. В притворе темно (место для грешников - думается: идти ли дальше?). Пахнет ладаном и - с Рождества - елями. Свод промывает зарный свет из желтых стрельчатых окон. Иконостас в золотистом покрове. Душа торжествует. Прикладываемся к святыням, ставим свечи у храмовой иконы. Батюшка показывает приделы, предивный резной иконостас - высокий - дух захватывает! - из приюта бр. Брусницыных. Рассказывает о храме, возведенном всем миром на пожертвования... Пересказывать не буду, приезжайте - сами увидите...

Спешим завьюженной дорогой, за редкими машинами - не угонишься! Да и не хочется. Где-то поблизости - на Майском и на Пильном - два дома, в которых жил Старец. И камень молитвенника сохранился.

Вырицкое братство хотело выкупить дома - куда там! Не отдали. Раскатят громно, по бревнышку нынешние хозяева, низведут домики типовые - целую тучу. Купно, миром спасать надо...

Возвращаемся в холодном вагоне электрички - это теперь неважно: на сердце - тепло, на душе - светло. Высоко в темнеющих небесах крупные звезды, большие, как глаза. Небеса - многоочитые, библейской глубины, пронзительно смотрящие на зазвездившееся огоньками окон Сусанино... и в наши сердца?.. Далеко на вечернем небе над Питером туча смога. Не здесь ли тот, лишь сердцем зримый, духовный рубеж, молитвенно сохраняющий сусанинско-вырицкие земли? Здесь... или в душах наших? Вспоминается рассказ Любушкиной келейницы, которая знала и прп. Серафима. Как-то Любушка прозрела «темную тучу» (келейница говорила, что «туча» обозначала грядущий взрыв на ЛАЭС) и особенно долго и пламенно молилась. И беда миновала...

За окнами электрички - лукаво подмигивающий тусклыми глазами качающихся фонарей,обесснеженный город. Выходим на вокзальную платформу. Идем. Гомон людей, топот ног, злой собачий лай - множатся эхом под холодным сводом Витебского... Отче Серафиме, Любушка, молите Бога о нас!

3.

Свет незакатный

Великий пост. Над Михайловским собором, что в Псково-Печерском монастыре, клубятся пышные облака: чудится - купола дышат владычно. Сквозь облака - солнечные лучи. На сухих, беленых стенах собора - большие капли света. Церковь светоточивая. И в душе наявляется что-то неизреченно светлое. Быть может, и из таких просветленных мгновений, запечатленных памятью, стяжается в душе вечная благодать, питающая творчество.

Вхожу во храм. После еще по-зимнему яркого солнца взгляд постепенно привыкает к прикровенному храмовому свечению и вдруг - тонет, как в снегу, в седине множества склоненных голов. Идет великопостное богослужение. Великий Пост - один из главнейших и самых древних постов, напоминающих нам о сорокадневном посте Спасителя в пустыне, он вводит нас в Страстную седмицу и затем к радостям Светлого Христова Воскресения.

Молодой иеромонах читает Евангелие на церковно-славянском языке. И думается - отчего же остается не востребованным писателями нашими язык этот? Ведь живой, нынешний великорусский язык, подобно иконе из запасника, потемневшей от времени, нуждается в поновлении древним, церковно-славянским; и далее, через это, наполнением одухотворенностью, великопостной намоленностью.

И Великий Пост - время трудной молитвы и покаяния. Когда человеки должны испросить у Господа прощения своих грехов и достойно причастится св. Христовых Таин.

Подхожу к солее. Рядом, затворив уста, молится седой монах. Молчание - сокровище монаха. Молчание беседует с Вечностью. После службы беседую с летописцем, духовником братии игуменом Таврионом. Отец Таврион говорит просто и глубоко. Благословляет на творчество... Думается, каждый из серьезно пишущих людей рано или поздно ставит перед собой вопрос: зачем и для чего я пишу (реже - во имя Кого), пишет ли он для самоутверждения только или же ради какой-либо идеи. Путь самоутверждения в творчестве ведет в духовное небытие, и в наивысшем своем проявлении становится «искусством ради искусства», что чревато оскудением мысле-образов и истощением их энергетической наполненности. В самом наихудшем случае такой сочинитель находит отрицательный «источник» (или этот «источник» сам находит его) для подпитки своих произведений, и они уже несут разрушительный (и саморазрушительный) импульс ментальной энергии, порождающей распад личности автора и представляющий опасность для читающего общества и государства как организующей, концентрирующей, сакральной структуры. Другой писатель, проводящий через свое творчество идею, должен наконец задуматься, к какому же источнику он припадает, и здесь уместно напомнить об ответственности за свое творчество, ведь «что написано пером», потом уже не «вырубишь топором». Обычно талантливые произведения читаются и после смерти их авторов… Что же мы оставляем читателю, пользу - «библейский заряд вечности» или сатанинский нигилизм? Ответственность за свое творчество побуждало подлинно больших мастеров художественного слова задавать себе вышеприведенные вопросы и по большей части отвечать на них в своих лаконичных, точных по образному строю и словарному составу (казалось, Кем-то продиктованных им) произведениях. Произведения, самобытные по содержанию, художественной наполненности, несут в себе весть о православном возрождении России нового тысячелетия. Внешне неброские, они в апогее своего лирического звучания достигают порой столь трудной для поэтов, емкой, исполненной глубинного смысла простоты, родственной лишь тихости уединенного молитвенного делания. Той трудной простоты, которая свидетельствует о высоком профессионализме автора и об искренности его духовных переживаний, поверенных читателю доступным поэтическим языком, поэтому читатель любого возраста находит нужное для себя в них и даже открывает что-то новое. Русский человек раньше перед началом любого дела молился «Господи, благослови…», тем самым прося благословение у Творца на свое творение и тем определяя сакральный симфонический смысл им содеянного. Такие произведения уходят своими корнями в прошлое, в мир Святой Руси с ее живоносными святынями, небесными приоритетами и духовным космизмом и, как бы связуя времена в обратной перспективе, являют нам преображающие образы мира иного, вечного, а неприходящее в нашей жизни и есть та соединяющая пушкинская «златая цепь» истории и культуры. И значит, это всегда современно и перспективно, ведь по словам иеромонаха Романа «поэт всегда хоругвеносец на крестном ходе бытия». Ибо отточенный до глубинной простоты (где просто - там ангелов со ста) словарный ряд обретает звукопись, свойственную в наивысших своих проявлениях молитве, и уподобляется праязыку, на котором, быть может, сокровенно глаголили праотцы, Адам и Ева. Языку первочеловека, давшего священные имена (по благодати «образа и подобия») всему сущему. И посему «малый акт» творения писателя - суть нахождения преподобных символов иного, подлинного мира; воспоминания райских имен - феофаническое писание красотой, свидетельствование внутреннего заповеданного света и бытийного смысла тварей и вещей, ради всеобщего спасения и воскресения мира сего. Смысл творчества - правдование души человека пред Господом, служение Ему. И мир, служащий для спасения души человеческой, преображается через служение человека, в симфонии с ним сослужа Творцу. Напротив, художник, обладающий истощенным словарным запасом, употребляющий слова-«дырки», изъязвляющие плоть текста, доходит до эгоистической «кофейной» лирики. За каждое слово, сказанное всуе, взыщется с нас, что же говорить о написанном.

Св. Апостолы установили пользы нашей ради десятую часть года, то есть время Великого Поста, посвящать Богу, чтобы и благословлены были во всех делах наших, ежегодно очищая себя от грехов. И еще в Ветхом Завете Господь повелел сынам Своим каждый год давать десятину из всего, что они приобретали, и, поступая так, они имели благословение во всех делах своих. И в творчестве тоже.

Отец Таврион наставляет - не нужно выдумывать миров своих. Гляжу вдаль, за монастырские стены: глубинно раскрываются солнечные поля. И верно, как Свет Божий, что округ нас, заземлить в высокое слово земное? Что еще можно выдумать? Порой, сокровенное и святое, не видимое для глаз, не обвыкших еще к храмовому полумраку, «сквозит и тайно светит» в знакомых нам с издетства, привычных местах. И град святого Петра, где я родился, в сердце своем, в основании Петропавловской крепости, покоит частицу мощей Святого Всехвального Апостола Андрея Первозванного. И, единствуя един, самый «нерусский» из всех городов русских несет в своем названии слово СВЯТОЙ.

Охватила заря скальный город,
И возжглись над варяжской Невой
Леденистые главы собора -
Светоч русской любви огневой.

В этот каменный огненный вечер
К мостовой пристывает мой взор,
Но - в душе, как пасхальные свечи,
Многоглаво пылает собор.

И взглянув на Исаакий, прохожий
Мне красно улыбнулся на миг,
И - как зарный румянец сквозь кожу -
На лице его,
с нищенским схожим,
Прояснел,
Петербург,
твой погожий,
Прикровенный молитвенный лик!

Мир небесный и мир земной единятся в молитве; православная Россия обладает неоценимым сокровищем - даром молитвенной общности, соборности. Особенно велика сила соборной молитвы пасхальной. И радость ее просветляет таинственно наши сердца и вдохновенно питает наши творческие силы. Литература русская - соборна. Иерохронотопия текста, в наивысших своих проявлениях, сродни молитве, литургическому времени и пространству, в глубоком сердце которого - пасхальная радость. Пасхальная радость - святая радость, которой нет и не может быть равной во всем мире земном, это нескончаемая радость вечной жизни и блаженства во Христе, именно та радость, о которой сказал Сам Господь: «Возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас» (Ин. 16. 22).

Сейчас в Петербурге морозно по-зимнему. И купола Исаакиевского собора, осиянного лучами заходящего светила, источают иней, и хоть времена ныне еще по-прежнему смутные, мертвящие, душа предчувствует: скоро - град огласит пасхальный, звонкий ледоход, и встречное солнышко похристосуется со всезлатыми куполами собора. И радость навещает душу. В ней прикровенно восходит Свет Незакатный.