СРЕТЕНЬЕ
Пролег по невским гладям лед,
И по застывшим токам вод
Стремятся люди, как по суше, —
А я тужу — в такую стужу
Ко мне никто уж не зайдет...
Но вспомню — хрупкий небосвод,
Пасхальный, звонкий ледоход,
Стай обдувающий прилет,
И радость навещает душу.
И я уже идти готов,
Чтоб встретить за метельным пеньем
Христосованье куполов
Со встречным солнышком весенним.
ПРИ ДВЕРЕХ...
Отемнел обесснеженный город,
Расточились блистанные льды,
На краях красных кровельных горок
Отцвели ледяные цветы.
И вечернее солнце на водах
Приглянулось пасхальным яйцом.
Паче снега бела пред народом
Церковь с каменным строгим лицом:
К покаянью отверзла нам двери,
Затворилась в молитву и пост...
Буди шедший безвинен и прост,
Как дитя в этом храмовом сквере...
Но мирской суетой предержимы.
Мы, сердца не имея горе,
Словно тени проносимся мимо
Тех отверстых церковных дверей.
Да исполнится светом терпенья
Увядающий духом народ, —
Одеянная в ризы цветенья,
Паки Пасха Христова грядет!
* * *
Разверсты двери в церкви запустелой —
Прообраз запечатанных времен.
Лишь зимний вихрь поземкой то и дело
Кадя во тьме у храмовых икон
Порой тепло доносит из придела
Страстной Андрея Критского канон.
Там в алтаре морозной звездной сканью
Мерцают — утварь, стены и полы,
Там старцы, словно в гуще Мирозданья,
Творят канон, чтоб светом покаянья
Исполнить каждый квант греховной мглы.
И паки, паки будут дни светлы,
Светлы, как Рождество в ночной пещере,
Длинны, как путь несения Креста...
И может, в срок Пришествия Христа,
Когда времен свершится полнота,
Той церкви распечатанные двери
Преобразятся в Райские Врата.
ЛЮБОВЬ
Выйди ночью за порог
Со свечой в руке —
И увидишь огонек
В дальнем-далеке.
Это я, храня свечу
От семи ветров,
Твоему огню шепчу:
«Выведи под кров».
* * *
«...Время собирать камни...»
Из Екклесиаста (3;5)
Когда с высот нисходит свет землистый,
И замирает праздная молва, —
Я зарываюсь в книгах летописных,
Стремясь прозреть заветные слова.
Я отверзаю спудные страницы,
Как земляные древние пласты,
И всею сутью силюсь углубиться
До корневой глагольной высоты.
Но, словно камни — почвою тяжелой,
Сокрыты долгим временем — глаголы.
И кажется — не хватит целой жизни,
Чтоб даже в самом тонком слое книжном
Весь вековой пророческий их вес
Собрать в прообраз будущих небес.
* * *
Под небесным омофором
Зарно светятся снега.
На далеких косогорах,
Будто маковки соборов, —
Золотистые стога.
Так и ждешь, что величаво,
В лепоте былинной славы,
Вдруг взойдет из-под снегов,
Как заря былых веков,
Древлий город златоглавый.
И над вотчиной той дальней
Запустелого села,
И над всей многострадальной
Русью нынешней, пасхально
Возгорятся купола,
Возгудят колокола.
* * *
Снова бреду по весеннему саду,
Глядя на стылые хляби пруда:
И прилипает к пытливому взгляду
Сочное тесто размякшего льда.
Вот прилетел ко гнездовью родному,
С вербною крошкою в клюве, кулик.
И возвращаюсь я мысленно к дому,
К маме, творящей пасхальный кулич.
* * *
Взбранялись тучи над лугами.
Бугрилась пенно гладь озер.
И ветер рушился кусками
На воскресающий собор.
А он стоял несокрушимо, —
Ковчег средь хлябей временных —
Укрыв за стенами страстными
Озерных птиц и луговых.
Стоял — еще не возрожденный —
Небесным полон Бытием,
И стайки птиц, от гроз спасенных,
Уже пасхально пели в нем.
* * *
Дождь изошел и туч гряда
Сменилась облачною сенью.
И я пред лужицей весенней,
Забыв о времени тогда,
Глядел — как в горнии строенья
Пресуществляется вода,
Как высыхает навсегда
Промокших зданий отраженье.
И лишь оживший старый клен,
Видавший засухи и грозы,
С проволглых веток сыпал слезы,
Как будто он —
В тот, невозвратный из времен,
Парящий город — был влюблен.
* * *
Душа за птицами взметнулась
Под перезвон колоколов!
Рука невольно потянулась
К высоким солнцам куполов.
Стал на колени... И, наверно,
Заметив слезы на щеках,
Худых, небритых и смиренных,
Старушка с паперти придверной
В ладонь мне сунула пятак...
НЕБОВОДЬЕ
Цветет небесный луг безбрежный
Над затонувшею грядой,
Где под высокою водой,
Как в первозданной зыби той,
Лучится солнечный подснежник
Сверхновой зыбкою звездой,
Как будто явленной в зените
Всего земного бытия,
И вкруг нее, как по орбите,
Течет к началу жизнь моя.
И в этой вещей круговерти,
В нездешнем росте донных трав,
Я вижу жизнь за кромкой смерти,
Я внемлю: «...Смертью смерть поправ...»