«Два горя: горе от любви и горе от ума»

Эссе к 230-летию со дня рождения Александра Сергеевича Грибоедова (1795-1829), русского писателя, драматурга, дипломата, востоковеда, пианиста и композитора.

Предисловие

На Чистопрудном бульваре Москвы стоит памятник Грибоедову, который был установлен к 130-летию со дня его смерти. Поэт задумчиво смотрит с высоты пьедестала на бегущих внизу к метро людей, будто спрашивая их: «Что нового покажет мне Москва?.. Дома новы, но предрассудки стары…Нельзя ли для прогулок, подальше выбрать закоулок?». А те, поднимая голову, радостно ему отвечают: «Ба! знакомые все лица!» и бегут, бегут счастливые, часов не наблюдая. Александр Сергеевич смотрит в сторону Мясницкой улицы на усадьбу А.И. Барышникова, где жил его друг Степан Бегичев и, в которой Грибоедов когда-то работал над своей комедией «Горе от ума», назвав её «сценической поэмой», а мы добавим - поэмой о барской Москве.

И вот теперь, стоя в граните, Грибоедов с грустью вспоминал, как зимой он переделывал главы своей комедии, чтобы достовернее описать все оттенки московского общества и их барской жизни. Для этого он ездил на обеды и великосветские балы, которые никогда не любил, а после них уединялся в своём тихом кабинете, где по вечерам раздавались чудные его импровизации на рояле, под которые он обдумывал, где Горе, а где Ум у богатых. Здесь же он читал свою комедию с листа… Вспомнилось ему и, как он, находясь в доме Марьи Ивановны Римской-Корсаковой, которую он знал с детства, а её дом в Газетном переулке был типичный домом грибоедовской Москвы (1818-1823гг.), он нашёл там своих персонажей для комедии «Горе от ума», начиная от Фамусова, Софьи, Молчалина, Скалозуба и, кончая лакеем Петрушкой, и горничной Дуняшкой. Представил, как зашёл в этот дом: «У Фамусова в доме парадные сени; большая лестница из второго жилья, к которой примыкают многие побочные из антресолей; внизу справа выход на крыльцо и швейцарская ложа; слева, на одном же плане, комната Молчалина…Она расположена внизу слева, рядом с парадными сенями. Хлёстова называют её чуланчик»…«Эх, славное было время тогда!», – подумал Грибоедов и крикнул: «Карету мне карету…К тётке в глушь в Саратов я поеду!!!».

Отсутствие черновиков и первых редакций пьесы-комедии «Горе от ума» говорит о том, что Грибоедов произведения свои сначала слагал в голове, держал их в уникальной памяти и постоянно их повторял мысленно, совершенствуя при этом строки и целые сцены. В период написания «Горя от ума» А.С. Грибоедов делился своими мыслями с князем Владимиром Одоевским, с которым познакомился в Москве в 1823г. через редакцию журнала «Вестник Европы». Князь занимался литературными трудами и музыкальной критикой и к тому же приходился Грибоедову двоюродным братом. Одоевский искренне восхищался его комедией, о которой писал: «У Грибоедова была такая же метода сочинения: он принимался за перо лишь тогда, когда уже решался больше не переменять. Он мне читал почти все «Горе от ума», когда ещё ни одного стиха не было записано на бумаге, ибо некоторыми сценами он был ещё недоволен…».

Когда Александр Грибоедов закончил комедию «Горе от ума», он решил летом 1824г. представить её в Петербурге баснописцу Ивану Крылову. Несколько часов он читал своё произведение Крылову. Тот молча слушал, а после заявил: «Этого цензоры не пропустят. Они над моими баснями куражатся. А это куда похлеще! В наше время государыня за сию пьесу по первопутку в Сибирь бы препроводила». Во многом слова Крылова оказались пророческими. На просьбу поставить «Горе от ума» в театре Грибоедову отказали, более того — комедию запретили печатать. Пьесу переписывали от руки и тайком передавали из дома в дом. Литературоведы насчитали 45 000 рукописных копий по всей России. Ксенофонт Полевой писал позднее: «Много ли отыщете примеров, чтобы сочинение листов в двенадцать печатных было переписываемо тысячи раз, ибо где и у кого нет рукописного «Горя от ума»? Бывал ли у нас пример ещё более разительный, чтобы рукописное сочинение сделалось достоянием словесности, чтобы о нём судили как о сочинении известном всякому, знали его наизусть…». Так и получилось, что по всей Руси великой «ходили» десятки, если не сотни, вариантов «Горя от ума»: какие-то отражали авторскую задумку, а какие-то были очень далеки от неё. В Москве, в Государственном театральном музее имени Бахрушина имеется рукописный список «Горе от Ума», на заглавном листе которого указано, что окончена комедия «в Тифлисе, в 1822 году». Так, что где и когда была окончена комедия, остаётся под вопросом…

В 1966 г. П. С. Краснов, решивший посчитать, сколько всё-таки версий «Горя от ума» — неважно, какого качества появилось почти за полтора столетия, написал: «Только в основных библиотеках и архивах Москвы насчитывается около 300 списков «Горя от ума»… Количество рукописных копий «Горя от ума», созданных до появления печатных изданий, было так велико, что до самого последнего времени списки комедии встречались в антикварной книжной торговле и могли быть приобретаемы». На русском языке комедия «Горе от ума» отдельным изданием впервые была напечатана в 1833 г. в московской типографии Августа Семена (1783-1862) при Императорской медико-хирургической Академии. Текст был значительно сокращён цензурой, «чтоб, как заметил Геpцен, лишить её пpивлекательности запpещённого плода». Полностью «Гоpе от ума» было напечатано в России лишь в 1862 году.

«Когда родился Грибоедов? И кто был его отец?»

Годом рождения Александра Грибоедова в разных источниках указывают пять дат: 1790, 1792, 1793, 1794 и 1795 год. При зачислении на государственную службу в первом формулярном списке, автобиографии Грибоедов указал 1795 год. Во время службы в Иркутском гусарском полку под командованием полковника П. А. Кологривова писатель заявляет, что родился в 1794-м. Та же дата названа им, когда он подает в отставку. Фаддей Булгарин, друг писателя, опубликовавший первый акт «Горя от ума», привёл 1793 год. Писатель и издатель Греч считал годом рождения – 1792 год. Всё это ошибки.

Грибоедов, подозреваемый в заговоре декабристов, был арестован и доставлен в Петербург, где следственной комиссии он сообщил, что родился в 1790 году. Когда Грибоедов начинает свою службу в Коллегии иностранных дел, а затем и когда становится секретарем персидской миссии, во всех документах обозначает свой год рождения - 1790. Эту дату можно считать самой верной, потому что она подтверждается многими обстоятельствами его жизни.

ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК ГРИБОЕДОВА ЗА 1829 ГОД: «Статский советник Александр Сергеевич сын Грибоедов от роду имеет 39 лет Полномочный министр при персидском дворе». Выходит, что Грибоедов родился в 1790 году, а значит мы сейчас отмечаем 235 - летие со дня его рождения.

Мать Грибоедова с Александром на руках вышла замуж в 1791 году за отставного секунд-майора Сергея Грибоедова, дворянина без состояния, необразованного, профессионального картежника и выпивоху. Спустя год она родила дочь Марию, о чём свидетельствует запись в метрической книге храма Спаса Преображения на Песках. Храм сохранился на Арбате в Спасопесковском переулке. Нашлась и другая запись в метрической книге церкви Успения Пресвятой Богородицы на Остоженке за январь 1795 года: «Января 13 в доме Прасковьи Ивановны Шушириной, у живущего в её доме секунд-майора Сергея Ивановича Грибоедова родился сын Павел, крещён сего месяца 18 дня. Восприемником был генерал-майор Николай Яковлевич Тиньков». Не могла Анастасия Федоровна Грибоедова в одном году родить двух сыновей. Павел умер младенцем, его судьба покрыта мраком. Метрику его приписали пятилетнему Александру. Тайна его рождения тщательно скрывалась. Если бы стало известно, что он появился на свет до замужества матери, то считался бы бастардом, рождённым вне закона, и в таком случае лишался бы дворянства. Только когда на дипломатической службе Грибоедов получил чин коллежского асессора и вместе с ним право на потомственное дворянство, он стал называть истинный год рождения – 1790.

«Матушкина опека. «Есть от чего в отчаянье придти»…»

Александр Грибоедов в продолжение всей жизни не мог избавиться от семейной опеки и ей был обязан своей преждевременной и ужасной смертью в Персии. «…Мать Грибоедова, Настасья Федоровна, была женщина заносчивая, тяжелого характера, всех в доме подчинявшая своей властной воле. Дворянская гордость ее тем более была беспредельна, что, не говоря уже о древности рода самих Грибоедовых, семья имела такую знатную родню, как князья Одоевские, Нарышкины, Римские-Корсаковы, графы Разумовские. Двоюродная же сестра Александра Сергеевича, Елизавета Алексеевна, была замужем за князем Варшавским, графом Паскевичем-Эриванским. Такое родство заставляло Настасью Федоровну всю жизнь?и свою собственную, и домочадцев?— посвящать сохранению достоинства рода Грибоедовых…», – писал. Александр Михайлович Скабичевский.

«Музыка в жизни Грибоедова»

«Дом Грибоедовых славился своими музыкальными вечерами; здесь можно было слышать серьёзную музыку в исполнении лучших московских артистов. Это содействовало развитию музыкального вкуса в детях, и они уже в детстве сделались хорошими пианистами. Музыка в продолжение всей жизни была любимейшим наслаждением Грибоедова. Войдя в кружок молодых русских музыкантов: Алябьева, Верстовского и других,?— он овладел впоследствии под руководством петербургского профессора гармонии Иоганна Миллера теорией музыки и сделался знатоком её законов. Не ограничиваясь одним исполнением чужих пьес, Грибоедов по целым часам увлекал окружавших своими дивными импровизациями», – писал. Александр Михайлович Скабичевский. Миллер был человек добрый, благородно мыслящий и любим всеми, знавшими его. Он, подобно всем гениям, не радел о земных благах, и не оставил после себя никакого имущества. Перед смертью сказал он друзьям своим: «Моцарт оставил своим родным 30 крейцеров, а я и того не оставлю!». Мы знаем, что Грибоедов учился у того пианиста, от которого вообще растёт вся русская пианистическая школа — Джон Фильд, который приехал в Россию из Ирландии. В 1802 г. Фильд дебютировал в Санкт-Петербурге в доме князя Голицына. Вскоре он завоевал славу лучшего пианиста и педагога в Петербурге. После концертов в Санкт-Петербурге, прошедших с большим успехом, Фильд решил не возвращаться на родину. Среди его учеников — Верстовский, Гурилев, Глинка, многие представители светского общества того времени. Ференц Лист восхищенно писал: «До Фильда фортепианные произведения неизбежно должны были быть сонатами, рондо и т. п. Фильд же ввёл жанр, не относящийся ни к одной из этих категорий, жанр, в котором чувство и мелодия обладают верховной властью и свободно движутся, не стесненные оковами насильственных форм».

В 1818 году, уезжая в Персию секретарём персидской миссии, в первые же дни пребывания в Тавризе Грибоедов выписал из России фортепиано. Через несколько лет этот инструмент последовал за ним в Тифлис, куда он получил новое назначение. Перед отъездом в 1823г. Грибоедову предстояло распорядиться судьбой фортепиано, инструментом, как уже сказано, редким в Грузии. Выход нашёлся: его приобрёл хороший знакомый — полковник Н. Муравьев-Карский, впоследствии наместник Кавказа.

Санкт-Петербург 1824год. Грибоедов любил южные краски Кавказа; туман и слякоть Петербурга его порой раздражали. Он мечтал о свободной жизни, а российская столица дышала на него кладбищенским холодом., хмурая серость спускалась с небес и давила на его психику. Однако не было другого города, куда бы он так постоянно стремился, где в кругу петербургских друзей он снова ощущал уверенность в собственных силах, чувствовал себя поэтом, творцом… Клавиши – белые и чёрные мелькают под быстрыми пальцами. Нежные звуки вальса разливаются по залу, они так прекрасны, что прохожие на улице замедляют шаг, прислушиваются. Грибоедов играет. Как любят друзья его эти минуты, когда внезапно, среди горячего спора или задушевной беседы, он вдруг садится к роялю и начинает свои удивительные импровизации! Вот и сейчас все, примолкнув, слушают его музыку. Юный хозяин дома, двоюродный брат Грибоедова, Владимир Одоевский откинулся в кресле и закрыл глаза. Интересно, что он сейчас представляет? Александр Бестужев чертит что-то на заиндевевшем окне, Вильгельм Кюхельбекер облокотился на чёрную крышку фортепьяно и заворожённо смотрит то на «игривые» пальцы Грибоедова, то на него самого. «Я любил слушать его великолепную игру на фортепьяно… Сядет он, бывало, к ним и начнёт фантазировать… Сколько было тут вкусу, силы, дивной мелодии! Он был отменный пианист и большой знаток музыки: Моцарт, Бетховен, Гайдн и Вебер были его любимые композиторы», – писал в воспоминаниях о Грибоедове русский драматург Пётр Андреевич Каратыгин.

Князь В.Ф. Одоевский, глубоко любивший музыку, тоже был прекрасным музыкантом. Его родственница Е.В. Львова воспоминала: «Мы… видели во Владимире какое-то чудо артиста, потому что он тогда уже играл с удивительной быстротой и беглостью на фортепиано самую трудную музыку, между прочим, Баховы фуги, сам сочинял и посвятил своего сочинения вальс сестре моей». Грибоедов и Одоевский познакомились в 1825г. Их сблизила музыка и они стали заниматься теорией музыки как науки, что в то время было большой редкостью; над ними общие приятели тогда подсмеивались; даже в этом музыкальном кружке было присловье: «Уж как Грибоедов с Одоевским заговорят о музыке, то пиши пропало; ничего не поймешь». У Грибоедова даже в «Горе от ума» первое явление начитается так: «Гостиная, в ней большие часы, справа дверь в спальню Софии, откудова слышно фортопияно с флейтою, которые потом умолкают…».

Грибоедов предпочитал инструментальную музыку и подолгу импровизировал на фортепиано. К сожалению, эти импровизации не были записаны, и все, что осталось от Грибоедова-музыканта, — это два вальса: ля?бемоль мажор и ми минор. Они писались одновременно со знаменитой комедией (зима 1823–1824 годов) и, определённо, связаны с атмосферой домашнего музицирования в московских семьях того общества и того времени. Иногда музицирование доставляло Грибоедову столько хлопот, что он писал в письме Степану Бегичеву от 9 сентября 1825г.: «Ещё игра судьбы нестерпимая,? весь век желаю где-нибудь найти уголок для уединения, и нет его для меня нигде. Приезжая сюда (Крым), никого не вижу, не знаю и знать не хочу. Это продолжалось не долее суток, потому ли, что фортепианная репутация моей сестры известна, и чутьём открыли, что я умею играть вальсы и кадрили; ворвались ко мне, осыпали приветствиями, и маленький городок сделался мне тошнее Петербурга. Мало этого. Наехали путешественники, которые меня знают по журналам: сочинитель Фамусова и Скалозуба, следовательно,?— веселый человек. Тьфу, злодейство! Да мне не весело, скучно, отвратительно, несносно!».

Когда Грибоедов доставил мирный договор с Персией в Санкт-Петербург для ратификации императором Николаем I 20 марта (1 апреля) 1828 года, то Ксенофонт Полевой писал: «Через несколько дней мне опять случилось обедать с ним у Н. И. Греча. Входя в комнату, я увидел Грибоедова за фортепиано: он аккомпанировал известному Този (у которого тогда ещё был голос) и какому-то другому итальянцу. Дуэт кончился, и Грибоедов был окружён многими из своих знакомых, которые вошли во время его игры и не хотели прерывать музыки приветствиями к нему. С какою добротою, с какою искренностью обходился он со старыми знакомыми! Тут почувствовал я, как мог быть пленителен этот человек. Некоторые поздравляли его с успехами по службе и почестями, о чём ярко напоминали бриллианты, украшавшие грудь поэта…». В жизни Грибоедова музыка занимала такое большое место, что его друг и современник Степан Бегичев, который был необыкновенно скуп на слова и посвятил своему другу всего 10 страниц, хотя его жизнь он знал в сто раз больше, говорил про друга: «Если бы Грибоедов посвятил себя только музыкальному искусству, то несомненно стал бы первоклассным артистом».

«Он бы мог стать…»

Он бы мог стать известным композитором, как Александр Алябьев или Алексей Верстовский, с которыми он дружил. А пушкинскую «Чёрную шаль» мог бы положить на свои ноты и получился бы романс в «картинном изложении» и звучала бы эта музыкальная баллада «Чёрная шаль» на сцене Большого Петровского театра. Но этот романс за него сделал композитор Верстовский, который в Большом театре прослужил тридцать пять лет, пройдя путь от инспектора музыки (с 1825 года) до управляющего конторой Дирекции императорских московских театров…

После дуэли Грибоедова в 1817 году, когда был убит из-за Авдотьи Истоминой граф Шереметьев, Анастасия Федоровна, мать Грибоедова, стала хлопотать о назначении сына куда-нибудь за границу, в дипломатическую миссию. Переговоры с сильными мира сего велись за спиной у Александра. Рассматривалось два варианта: заокеанская Филадельфия или Тегеран. Второй вариант показался выгоднее, и судьба Грибоедова была решена, хотя ехать туда он вовсе не хотел, написав об этом в письме Степану Бегичеву 15 апреля 1818 года:

«Притворной неверности», теперь объясню тебе (Бегичеву) непритворную мою печаль. Представь себе, что меня непременно хотят послать — куда бы, ты думал? — В Персию, и чтоб жил там 1). Как я ни отнекиваюсь, ничто не помогает; однако я третьего дня, по приглашению нашего министра был у него и объявил, что не решусь иначе (и то не наверно), как если мне дадут два чина, тотчас при назначении меня в Тейеран. Он поморщился, а я представлял ему со всевозможным французским красноречием, что жестоко бы было мне цветущие лета свои провести между дикообразными азиятцами, в добровольной ссылке, на долгое время отлучиться от друзей, от родных, отказаться от литературных успехов, которых я здесь вправе ожидать, от всякого общения с просвещенными людьми, с приятными женщинами, которым я сам могу быть приятен. Словом, невозможно мне собою пожертвовать без хотя несколько соразмерного возмездия. Нисколько, ваше сиятельство. Музыканту и поэту нужны слушатели, читатели; их нет в Персии...». Нодипломатом Грибоедов всё же стал и надо сказать, успешным. На досуге он виртуозно играл на фортепьяно и сочинил от «большого ума» поучительную комедию в стихах, можно сказать энциклопедию русской жизни, от которой было «горе» чопорной аристократии царской России. В ней прогрессивный молодой человек пытался бороться с необразованностью и лицемерием.

В 17 лет, в 1812 году, когда началась война с Наполеоном, Грибоедов поступил добровольцем в российскую армию. В тот же год, в Цинандали – в семье грузинского князя Александра Чавчавадзе (к слову, крестника самой императрицы Екатерины) и Саломеи Орбелиани, которая была правнучкой грузинского царя Ираклия II, родилась кареглазая дочь Нино, названная в честь Святой равноапостольной Нины – покровительницы Грузии. Про дочь отец, который был талантливым поэтом, через 20 лет-в 1832 году написал:

«Тебя любовь на свет произвела,
И, в чем она действительно повинна, —
Одной тебе все прелести дала,
И так сказала: «Будь прекрасна, Нина!..».

В 1822 году Грибоедов перевёлся из Персии в Тифлис, где его жизнь ничем не отличалась от скромной жизни всякого молодого и благовоспитанного человека. Поселившись на армянском базаре, в небольшом доме, в котором занимал верхний этаж, состоявший всего из двух небольших комнат, обращенных окнами на север, откуда открываются предгорья Главного Кавказского хребта, Грибоедов большею частью оставался у себя, одетый, по обыкновению, в туземном архалуке. Всегда и всеми любимый, он посещал лучшие семейные кружки тифлисцев, чаще всего у вдовы генерал-майора Ахвердова, где впервые увидел девятилетнюю княжну Нину Чавчавадзе и недолгое время давал ей уроки музыки и вёл с нею беседы о литературе, а в 1823г. уехал в Москву. Мог ли Грибоедов тогда поверить, что эта девочка, которая приходила к нему на занятия с куклами, станет его женой?

В июле 1828г. Грибоедов вновь появился в Грузии и сделал прекрасной Нино Чавчавадзе, дочери губернатора Эривани, Нахичеванской и Ордебадской земель, князя Александра Чавчавадзе, предложение, и она приняла его не раздумывая. Нино предстала перед Грибоедовым высокой стройной девушкой с тёмно-карими, как у трепетной лани, глазами, очень грациозная — недаром она брала уроки сценического искусства и действительно, напоминала не то ангела, не то бутон цветка, словом, что-то невероятно свежее и прекрасное. «Кто никогда не любил и не подчинялся влиянию женщин, тот никогда не производил и не произведёт ничего великого, потому что сам мал душою…», – так думал Грибоедов, но взглянув на Нино, он заговорил о женщинах иначе. Казалось, вся его система ценностей в отношении женщин перевернулась «с ног на голову».

Прасковья Ахвердова, супруга генерал-майора Федора Ахвердова и крёстная мать Нино Чавчавадзе, вспоминала о тех днях: «Затмение солнечное на обоих нашло, иначе — как объяснить?! С бухты-барахты, пошли было передохнуть перед болтовней кофейной, а тут тебе — нате, пожалуйста, бегут — летят: «Ниночка — невеста!». Через 2 месяца, 3 сентября 1828 года, русский дипломат Александр Сергеевич Грибоедов обвенчался с грузинской княжной Ниной Александровной Чавчавадзе в тифлисском кафедральном соборе Сиони. Накануне у Грибоедова были жесткие приступы малярии. Один из них случился во время самого венчания - выпавшее из дрожавшей руки кольцо, всех смутило. Отца Нино, Александра Чавчавадзе, на венчании не было. Вероятно, у Чавчавадзе с Грибоедовым в июне произошёл жесткий разговор. Семья Нино приняла этот брак вынужденно и совсем без радости. Мысль о великой неземной любви, которая посетила дочь-подростка, совсем не грела родных. К тому же она должна была вскоре отправиться с мужем в Персию. Перспектива эта просто убивала. Ехать надо было в повозках, по горам, полным опасностей, ночевать в продуваемых кибитках и постоялых дворах…

Через 3 дня новобрачные уехали в свадебное путешествие. Перед отъездом Нина подвела Александра к большому ветвистому дереву, в дупле которого она хранила тетрадь со стихами и письмами Грибоедова. И Александр понял, что Нино любила его давно. Невесте было 15 лет, жениху – 38 года, если считать, что Грибоедов родился в 1790 году.

Где-то за год до своей смерти 24 декабря 1828 г. Грибоедов А. С. писал своей Нино: «... Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренно мы с тобою сошлись, и навеки. Помнишь первый вечер, как маменька твоя и бабушка, и Прасковья Николаевна сидели на крыльце, а мы с тобою в глубине окошка, как я тебя прижимал, а ты, душка, раскраснелась, я учил тебя, как надобно целоваться крепче и крепче. А как я потом воротился из лагеря, заболел и ты у меня бывала. Душка!.. Целую тебя в губки, в грудку, ручки, ножки и всю тебя от головы до ног. Грустно». Последним посланием, которое Нино Чавчавадзе получила от мужа, содержало в себе печальное, но трогательное признание в любви: «Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить… Прощай, бесценный друг мой ещё раз. Прощай, Ниночка, Ангельчик мой».

30 января 1829 года Грибоедов погиб в Тегеране при разгроме русского посольства. В Петербурге об этом узнали лишь через полтора месяца. Ему было 39 лет, если считать, что он родился в 1790 году. Спустя неделю после убийства персидское правительство послало людей раскопать яму, найти труп Грибоедова, перевезти его в армянскую церковь и предать земле в её ограде на случай, если русское правительство потребует его выдачи. Тело поэта-дипломата было настолько изуродовано, что его опознали лишь по отметине раны на кисти левой руки, полученной на дуэли с Якубовичем в 1818 году. Страшную историю гибели Грибоедова всячески скрывали от жены. Но однажды в доме Чавчавадзе появилась жена наместника русского царя в Грузии, двоюродная сестра Грибоедова, Паскевич Елизавета Алексеевна, которая прощаясь, сказала: «Бедное дитя, которое не увидит своего отца». В это время Нино была беременна.

В письме супруге английского посланника в Персии Джона Макдональда, Нино писала: «… Спустя несколько дней после моего приезда, когда я едва отдохнула от перенесенной усталости, но все более и более тревожилась в невыразимом, мучительном беспокойстве зловещими предчувствиями, сочли нужным сорвать завесу, скрывающую от меня ужасную правду. Свыше моих сил выразить Вам, что я тогда испытала…Переворот, происшедший в моем существе, был причиной преждевременного разрешения от бремени… Мое бедное дитя прожило только час и уже соединилось со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь, найдут место и его добродетели, и все его жестокие страдания. Всё же успели окрестить ребёнка и дать ему имя Александр, имя его бедного отца…». Нино шёл только семнадцатый год.

«Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» - спросил я их. «Из Тегерана». – «Что вы везете?» - «Грибоеда». Это было тело убитою Грибоедова, которое препровождали в Тифлис…», – писал Пушкин в «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года». С горечью и нежностью Пушкин писал потом: «Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году, в Петербурге, перед отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия. Я было хотел его успокоить; он мне сказал: «Vous ne connaissez pas ces gens-la: vous verrez qu’il faudra jouer des couteaux» (Вы ещё не знаете этих людей: вы увидите, что дело дойдет до ножей). Пророческие слова Грибоедова сбылись...».

Персидский сановник, очевидец убийства Грибоедова, приславший в 1830 году свои воспоминания об этом в Париж в журнал «Nouvelles Annales des Voyages», пишет следующее об издевательстве над трупом Грибоедова: «Я узнал от своих слуг, что изувеченный труп Мирзы Якуба волочили по всему городу и, наконец, бросили в глубокий ров. Так же точно было поступлено с предполагаемым телом г. Грибоедова. К ногам были привязаны веревки, и шутовская процессия сопровождала его по главным улицам и базарам Тегерана, выкрикивая по временам: «Дорогу, дорогу русскому посланнику, идущему с визитом к шаху. Встаньте, чтоб засвидетельствовать свое почтение, и приветствуйте его по моде франков, обнажая голову». Поволочив таким образом труп долгое время, его выставили на видном месте на площади, примыкающей к главным воротам крепости». Уже почти два века историки спорят: был ли предателем этот единственный уцелевший русского посольства в Персии?

Долгих пять месяцев продолжался последний путь праха А.С. Грибоедова из Тегерана до Тифлиса. От русской границы персидскую свиту, сопровождавшую гроб, сменил русский батальон. 17 июля 1829 года, накануне дня похорон прах Грибоедова был привезен в Тифлис и установлен в Сионском соборе, где проходило отпевание. По дороге к месту погребения – в монастырь Святого Давида на горе Мтацминда, на улицы вышли все жители Тифлиса, чтобы проститься c Грибоедовым.

В Тифлисе Александра Грибоедова похоронили, залив предварительно гроб нефтью. Его похоронили там, где лежат в земле великие и знаменитые сыны Грузии, в Пантеоне около храма на горе Мтацминда. На его могиле выбиты слова: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!». Слова эти принадлежат его жене Нино Чавчавадзе. Один из фрагментов памятника на могиле Грибоедова - женщина, обнимающая надгробный крест и плачущая на могиле Грибоедова. Эта женщина - его жена, которую через 28 лет похоронят рядом с ним. После смерти Грибоедова Нина держала траур. 28 лет она прожила в одиночестве, хотя многие достойные поклонники добивались её руки. Она знала, что не сможет более испытать ни к одному мужчине чувств, какие испытывала к своему соловью Сандро. Сохранились её последние слова: «Что только не перенесла твоя бедная Нина с той поры, как ты ушёл. Мы скоро свидимся, свидимся... и я расскажу тебе обо всём. И мы уже навеки будем вместе, вместе...». Остаётся только надеяться, что в ином мире восторжествовала справедливость и беззаветная любовь позволила соединиться влюблённым навек.

Яков Полонский в 1879 году памяти Нины Чавчавадзе и Александра Грибоедова написал:

«…Там, в темном гроте - Мавзолей,
И - скромный дар вдовы -
Лампадка светит в полутьме,
Чтоб прочитали вы
Ту надпись и чтоб вам она
Напомнила сама -
Два горя: горе от любви
И горе от ума».

«О, дайте горьких слёз потоком его могилу оросить...», – писал Александр Одоевский. Вместе с Лермонтовым Одоевский посетил могилу своего друга А. С. Грибоедова. Одоевский написал стихотворение «Соловей и роза»:

«Зачем склонилась так печально,
Что не глядишь ты на меня?
Давно пою и славлю розу,
А ты не слушаешь меня!...».

Молодую вдову Нино А. Одоевский уподобил печально склоненной розе, тоскующей по песням соловья Сандро Грибоедова. Также Лермонтов и Одоевский навестил в Цинандали его вдову Нину Александровну и её отца князя Александра Чавчавадзе.

Эпилог

А «Горе от ума» всё же было однажды поставлено на сцене при жизни Грибоедова. 1 (14) октября 1827 года русские войска взяли крепость Эривань (Ереван). Это произошло в ходе русско-персидской войны (1826–1828). После взятия крепости Эривань офицеры действующего корпуса решили поставить на любительской сцене «Горе от Ума», пользуясь указаниями автора. В конце 1827 года, в Сардарском дворце, в присутствии Грибоедова, были представлены отрывки из его комедии. Видимо, это было сделано, как признание личных заслуг Грибоедова.

Грибоедов не дожил до момента своей славы, когда о комедии заговорили читатели, а газеты наперебой его расхвалили. Он уже два года лежал в могиле, когда в 1831 году состоялась премьера «Горя от ума» в Москве в Большом театре. На сцене блистал весь цвет русского театра. Фамусова играл Михаил Щепкин, Чацкого – Пётр Мочалов, Молчалина – Дмитрий Ленский. Овации грохотали, сотрясая величественное здание театра, построенное в 1825 году великим архитектором Осипом Бове.

Добираясь до Персии в конце июля 1828 года Грибоедов писал из Гумры Прасковье Ахвердовой: «…Скажите Нине, что так не будет долго продолжаться; вскоре, самое большее через два года, я заживу отшельником в Цинондалах». После Персии он хотел поселиться в Цинандали, которая покорила его своей природой и, где он мог бы посвятить себя любимому «поприщу» — литературе и осуществлению проекта Закавказской компании, если бы таковой был утвержден правительством.

«…Петухи в Цинандали пророчат восход,
и под этот заманчивый крик
Грибоедов, как после венчанья, идёт
по Аллее Любви напрямик,
словно вовсе и не было дикой толпы
и ему ещё можно пожить,
словно и не его под скрипенье арбы
на Мтацминду везли хоронить;
словно женщина эта - ещё не вдова,
и как будто бы ей ни к чему
на гранитном надгробьи проплакать слова
смерти, горю, любви и уму…», – писал Булат Окуджава.

А советский классик Михаил Шолохов в 60-е годы прошлого века писал в книге отзывов музея Цинандали: «Свято храните всё то, что связано с историей трогательной любви А. С. Грибоедова. Это наша общая история издревле родственных культур, горестная и милая сердцу история ушедших в бессмертие». И наша гордость!

Источник: Российский писатель
Портреты: shkolapilyandysh-r43.gosweb.gosuslugi.ru; culture.ru