Рассказ
Полезло же кому-то счастие наколядовать
столько всякой всячины!
Н. В. Гоголь
«Вечера на хуторе близ Диканьки»
Выйдя из магазина, Зинаида перевела дух. Она поставила наполненные продуктами пакеты на скамейку и задумалась. Все ли купила к Рождественскому столу? Так, горошек, огурцы, «Докторская», яйцо… Для Оливье вроде бы все есть. А «Дамский каприз»? Куриная грудка, грецкие орехи, сыр – это уже дома в холодильнике. Ананас? Ну вот, забыла. В магазин Зинаида решила не возвращаться, благо, через дорогу, буквально в двух шагах, раскинулся на полквартала рынок, где торговали, как исстари повелось, всякой всячиной.
Легкий морозец слегка пощипывал руки, будил забытые воспоминания. Он, словно, звал: айда играть в снежки… Поди уж ты! Зинаида улыбнулась. Вон оно где детство! А будто всё рядом, будто вчера!
Играет детвора в снежки,
«Печет» из снега пирожки…
Смешно! Она неспеша двинулась в сторону рынка. Завтра Рождество, все семейство соберется – мама, дочка с зятем, внуки, муж, конечно. Кого забыла? Шиншиллу Грушу, как же без нее? Ох! От неожиданности она чуть не выронила пакеты...
- Здрасте, теть Зина! – прямо ей в ухо, хохоча, крикнула соседская дочка Кристина. – А мы в парк аттракционов на горки с подружками! Поехали с нами!
- Нет уж, Кристиночка! - собравшись с силами, чуть тронула губы улыбкой Зинаида, хотя ей хотелось отшлепать вздорную девчонку. - Старая кровь не молодит и не греет. Опять же, всяк сверчок знай свой шесток. Ваш – прыгать да скакать, а мой - у печки колдовать.
- Наколдуйте побольше пирожков, мы к вам колядовать придем! – опять хохотнула Кристина и побежала догонять подружек.
Надо ж, научили на свою голову! Это мама ее, Ольга Ивановна, в прошлом году показала Кристине как петь колядки:
Коляда, коляда,
Накануне Рождества!
Тетенька добренька,
Пирожка-то сдобненька
Не режь, не ломай,
Поскорее подавай…
Теперь покоя точно не будет… Зинаида в ожидании остановилась под светофором у пешеходного перехода. Мимо проносился поток машин. Вроде бы такой же, как всегда, да не такой. Ведь в канун Рождества все по-иному, воздух напряжён до звона от ожидания волшебных перемен. Не этот день для исполнения мечты? Для неожиданных встреч? Для чуда, наконец? И машины словно не гудят, а поют, зовут куда-то в даль. А песня какая славная? «Ночь тиха над Палестиной, Спит усталая земля, Горы, рощи и долины — Скрыла все ночная мгла...»
Да что это со мной? Прямо Гоголь какой-то, Диканька! Зинаида встряхнулась и покрепче ухватила пакеты с продуктами. Ладно, чего удивляться? Все мы, за редким исключением, до старости - большие дети.
Песня не умолкала! Нет, чудо сегодня будет, точно будет! Тут уж, как хотите…
Загорелся зеленый. Шагая по зебре, она смотрела как бесшабашно веселится обвешенный новогодней мишурой рынок: подмигивает сотнями разноцветных огней, звенит, гремит, зазывает. У самого входа все еще тянулся во фрунт ряд искусственных елок, обсыпанных пластмассовым снегом. Новый Год миновал, а они все стояли, как последней милости, ожидая Рождества.
- Задаром забирай, за так отдаю! – кричал их хозяин, пожилой южанин в отороченной мехом тюбетейке.
- Задарма? Давай! – вскинулся русский дядька в красной куртке.
- Плати три тыща и забирай! – хитро усмехнулся южанин и хлопнул в ладоши.
- Задарма же обещал?
- А что, три тыща деньга? Так и есть, задаром.
Зинаида, размышляя, где бы сподручнее купить ананас, миновала ворота и окунулась в стихию свободной торговли. К ананасу взяла еще мандаринов и копченую горбушу. Небо чуть распахнулось и просыпало вниз первые невесомые снежинки. У мясных рядов обнаружил себя давешний дядька в красной куртке, держащий на плече спутанную бечевкой искусственную елку. Снежок теперь на ней лежал настоящий, только что выпавший. Значит, сторговался с тюбетейкой? И три тысячи точно не деньги? У павильона с пиротехникой, подле сооруженной для праздничных затей сцены, кучковался народ. Слушали стихи, которые читал невысокий мужчина с седой шевелюрой.
Чтобы скорее победить,
Я русской речью мог бы стать -
И слово нужное сказать,
И не сдаваться научить.
Я бы хотел утесом стать,
Я стать горою был бы рад,
Чтобы собою закрывать
От пуль идущих в бой солдат.
Я облаком хотел бы стать,
Чтобы целительным дождем
Солдатам раны омывать,
Чтоб им все беды – нипочем…
Зинаида заметила в запорошенной легким снежком толпе несколько военнослужащих. Чтобы скорее победить… А может быть чудо – это как раз и есть победа? Зинаида вспомнила, как плакала месяц назад дочка: у ее лучшей подруги муж погиб на Донбассе. Победа, конечно, нужна, пусть она и станет чудом!
Под ухом опять бухнуло, это мелкие пацаны озорничали с хлопушками. Все, баста! Зинаида взяла саму себя под уздцы. Домой! Руки отрываются…
У кафе «Приют комедиантов» шумел нетрезвый мужик, бранился и рвал на груди тельняшку. Из открытых настежь дверей валил густой дух шашлыков и пива. Внутри кто-то душевно пел «Катюшу». Воистину, нам бы скорее победить…
Выходила она через другие ворота, миновав бесконечные прилавки с парфюмерией, шампунями, стиральными порошками и предметами личной гигиены.
Ну не везет же? У газетного киоска, приткнувшегося к ограде рынка, она опять угодила в свару.
- Смотри-ка, с Рождеством он меня поздравляет, а сам деньги выблазнивает! – кричала полная женщина в каракулевой шубе. – Ишь какой молодой тунеядец! Что, работать не хочешь? Легче попрошайничать? Постыдился бы! Родителям-то каково сына такого иметь? Дом свой позоришь!
- Нет у меня родителей и дома нет, - ответил кто-то, пока для Зинаиды невидимый.
Она подошла поближе, чтобы рассмотреть оппонента каракулевой шубы. Тот сидел прямо на снегу, подобрав под себя ноги. Светловолосый, лет тридцати, с бледным, словно неживым лицом, заросшим белесой щетиной. На нем был заношенный зимний воинский бушлат - палочка выручалочка для бомжей, ведь в таком и в сильную стужу не замёрзнешь. В лежащей перед ним шапке покрывались снежком с десяток монет. Бомж? Вроде бы не похож? Но поди их разбери?
- Мадам, вы проход загородили! – сердито бросила она каракулевой шубе. - Проходите дальше, не позорьте родителей!
Шуба оторопело застыла. Лицо ее налилось багрянцем, она по-жабьи безмолвно задвигала губами… Нужных слов у нее, однако, не нашлось и она, кровожадно погрозив кулаком, скрылась за углом газетного киоска.
- С Рождеством Христовым! – бомж, мельком взглянув на Зинаиду, виновато склонил голову к плечу и указал рукой на свою шапку: - Вот…
Глаза у него были голубые и чистые, совсем не как у бомжа. Да и вся эта, лежащая на нем печать заброшенности, никому ненужности, не могла скрыть природную красоту и благородства его лица. На кого он похож? Зинаида судорожно теребила память. Ага, вспомнила! Старый фильм «Сорок первый». Олег Стриженов, красавец белый офицер. И впрямь «Сорок первый»…
- Вы не похожи на нищего, - сказала она, - что с вами случилось?
- Я с Украины, из Донецкой области, - охотно ответил Сорок первый…
Зинаида испугалась, что услышит сейчас слезливую историю, в духе нынешнего военного времени, на которые мастаки были все попрошайки. И первые слова Сорок первого подтверждали это ее опасение, но что-то все же заставляло верить. Быть может, предчувствие Рождества?
- Наш дом еще в начале девятнадцатого года нацисты разбомбили. – продолжал мужчина. - Отец сразу погиб, а мы с матерью раненые в больницу попали. Мама через неделю умерла, а я вот выжил, в Россию поехал, тетка меня тут в районе приняла, у нее дом свой был.
- А чего ж вы здесь, а не у тетки?
- Померла она. Сын ее приехал в законное наследство вступать, меня выселил, вот в город привез, чтобы я, значит, в Донецк возвращался. Три тысячи рублей дал на дорогу.
«А что, три тыща - деньга?» - вспомнила Зинаида тюбетейку и, нахмурившись, спросила:
- Совесть у него есть? А вы что же думали? Надо было к властям обратиться. Лет-то вам сколько?
- Девятнадцать стукнуло, - сказал мужчина, стряхивая с волос налипший снег.
- Девятнадцать? – удивленно повторила Зинаида. – Всего девятнадцать?
- Уже! – поправил ее собеседник. – Если б мне тогда, было девятнадцать, когда отец и мать были живы, я бы воевать на передок ушел, жилы бы рвал, а дом свой защитил!
- Девятнадцать, ему, - разволновалась Зинаида, - а как зовут-то тебя, родимый?
- Петром зовут, Петей.
- Петя, где же ты живешь сейчас?
- Да так, - парень махнул рукой, - там нормально, надо только немного заплатить. Вот накоплю денег и домой в Донецк рвану, костьми лягу, а хоть одного нацика в ад отправлю – за отца, за мать!
Зинаида вдруг вспомнила их семейную историю еще с той Великой войны. Бабушка рассказывала, как вернулись они зимой сорок пятого из эвакуации, а от дома родного остались лишь давно остывшие развалины. Сидели вот также в снегу, опустив руки, и даже слез не было, все выплакали. «Мама-то твоя, Оля, тогда еще не родилась, - делилась воспоминаниями бабушка, - она на свет Божий появилась в сорок шестом. Дед в ту пору, в начале сорок пятого, еще с фронта не вернулся. А я со старшими дочками, Наташей и Фросей, приехала, получается, к головешкам и груде битого кирпича. И что делать? Люди мимо проходили, худые как тени, голодные, с потемневшими от горя лицами. До нас ли им было? Ведь война ещё не закончилась. Так что нам, хоть пропадай! И тут женщина одна останавливается. Смотрит на нас и спрашивает: «Это что же, ваш дом?» - «Да, - отвечаю, - все, что от него осталось» - «Идти некуда?» - «Некуда». – «Так, берите свои пожитки, ноги в руки, и за мной!»»
Эту добрую женщину, ангела-хранителя их семьи, звали Зинаидой Николаевной. Она устроила бабушку с дочерями в комнате сына, который тогда воевал на Первом Украинском фронте. Муж ее еще в сорок втором пропал без вести, но она верила, что жив и ждала. Дождалась в пятьдесят третьем. После смерти Вождя тот был освобожден по амнистии из лагеря, где сидел за то, что побывал у фашистов в плену. Увы, счастье продолжалось недолго – через пять лет он умер от последствий старых ран. Бабушка рассказывала, что они прожили в этом гостеприимном доме, три месяца, пока ей от больницы, куда она устроилась работать, не выделили комнату. Вот такой была Зинаида Николаевна, Царствие ей Небесное! Именно в ее честь много лет спустя одну из бабушкиных внучек назвали Зинаидой…
Эти воспоминания, как ускоренная кинолента, за несколько мгновений промелькнули перед ее внутренним взором, объединив ту далекую, неведомую ей Великую войну и эту, тоже ей неведомую, но близкую, с такой живой болью и явственным ощущением горечи на осоленных слезами губах… Надо побеждать, как тогда победили! Всегда побеждать!
- Петя, колядки знаешь Рождественские? – спросила она, опуская пакеты с продуктами в снег.
- Вроде помню что-то, - удивленно хлопнул глазами Петр, - в детстве на селе колядовали.
- Давай, - воскликнула она с нетерпением в голосе, - спой или хотя бы прочитай!
Петр на несколько секунд задумался, смел снег со лба и вдруг выпалил быстрым речитативом:
Добрий вечир тоби, пане господарю. Радуйся!
Ой радуйся, земле, Син Божий народився!
Застеляйте столи та все килимами, Радуйся!
Ой радуйся, земле, Син Божий народився!
- Добре, хлопче! – улыбнулась Зинаида. – Что ж, получай, коляда, награду!
Она достала из кошелька пятитысячную купюру и протянула парню. Тот опешил от неожиданности.
- Это что, мне?
- Тебе! С наступающим Рождеством!
Петр пошарил руками в снегу и достал костыли, оперся на них и неожиданно быстро вскочил на ноги… Нет, на ногу, одну: левая солпина брюк была заправлена внутрь чуть ниже колена.
- Так вон оно что? – сердце Зинаиды захолодело. – Это твое ранение? Так ты инвалид? Пенсия же должна быть?
- Нету пенсии, - пожал плечами юноша. – Тетя Клава была малограмотной, а я малолетний. Все, что удалось, так это паспорт оформить российский. Да и то недавно.
- Паспорт – это хорошо, - медленно протянула Зинаида, выстраивая в голове мысли в нужный порядок. И в этом порядке уже проглядывало решение…
- Вот как поступим, друг сердечный, - сказала она коснувшись Петиной руки, - сейчас Рождество, у нас дома полна коробочка – все родные соберутся. Так что к нам тебя пригласить никак не смогу. Ты продержись два-три дня, а девятого января приходи вот по этому адресу, - она протянул юноше визитную карточку. – Это адрес клуба, где я давно состою и даже вхожу в состав правления. Называется клуб «Городские добряки» и занимается помощью тем, кто нуждается. Таким, как ты, например. Так что бери паспорт и часам к десяти приходи.
- Так нет паспорта, - грустно улыбнулся Петр, - тети Клавин сын забрал его для каких-то там формальностей, а потом сказал, что потерял.
- Негодяй! – Зинаида презрительно сжала губы. – Это он так тебя, видно, стреножить хотел, лишить возможностей официально действовать, в подвал к бомжам загнать. Что-то там, похоже, не чисто с его наследством. Ладно, с ним еще разберемся! Ты приходи, главное, Петруша.
- Хорошо! – тот теперь уж совсем широко растянул губы в улыбке. – Обязательно приду. С Рождеством Христовым!
* * *
Домой она добралась чуть живая. Рядом с подъездом мерил ногами глубину сугробов внук Коля.
- Вы давно приехали? – спросила она у мальчика.
- Давно уже, минут двадцать назад, - ответил внук и хитро сверкнул глазами. – Бабуля, а я на горку. Мама разрешила.
- Нет, Коленька, - Зинаида постучала ногой об ногу, стряхивая с сапог снег. – Горка у нас опасная, ее так залили, что можно выскочить на проезжую часть. Здешняя-то ребятня, что постарше, умеют в сторонку свернуть, чтоб под машину не попасть, а малышам нельзя. Тебе ведь еще девяти нет.
- Через два месяца, - обиженно надулся Коля, - вон Димка с первого этажа на две недели меня младше, а ему можно.
- Ничего не знаю, тебе запрещено, а не то вообще из дома не выйдешь! Смотри у меня! – она угрожающе потрясла в воздухе пакетом с продуктами.
Коля демонстративно отвернулся и взялся разбрасывать сугроб руками по сторонам.
- Смотри, дворник придет, отшлепает! – припугнула Зинаида, заходя в подъезд.
Дочь во всю хозяйничала на кухне.
- Мама, привет! – крикнула она. Я тут шубу готовлю, а то ведь завтра не успеем. Бабушка Оля спит, Коля гуляет.
- Видела озорника, - устало перевела дух Зинаида. – Сейчас продукты достану, переоденусь и помогу тебе.
- Мама, не надо ничего, я справлюсь и с продуктами разберусь. Ты поди отдохни.
Зинаида внимательно посмотрела на дочь, потом притянула ее к себе и поцеловала в лоб.
- Красавица ты у меня, Маринка и труженица.
В гостиной Зинаида опустилась в кресло и расслаблено прикрыла глаза. Бередили душу мысли о несчастном донецком пареньке Петруше. Надо же, девятнадцать лет, а выглядит как тридцатилетний мужчина. Эка жизнь его помяла, побросала. Но красавец! Сущий «Сорок первый»…
- Марина, - громко спросила она, - ты веришь, что в Рождество происходят чудеса? И не только с членами правительства и детьми олигархов, но и с простыми людьми, такими, как мы?
- Про олигархов и политиков верю, - Марина появилась в дверном проеме с кухонным полотенцем в руках, - а про таких как мы, нет. Какие у нас чудеса? У Кольки, вон, ботинки прохудились, Надьке надо новую куртку покупать, а Димке премию срезали и зарплату задерживают. Им там поставщики что-то вовремя не поставили, но страдают наши мужики. А ты про какое-то чудо!
Она раздраженно махнула полотенцем и вернулась на кухню, но через полминуты вернулась обратно.
- Мама, - спросила нежным голоском, - мы с Димой и Надей поедем на ночную службу в Собор, - ничего, что Колька у вас переночует? А завтра днем мы всем семейством к вам.
- Нам не привыкать, пусть ночует, - опять прикрыв глаза, ответила Зинаида. – И бабушке Оле будет дело, ей пенсию прибавили. Так что других забот у нее теперь нет, как за правнуком приглядывать.
Из соседней комнаты послышалось пение:
В Вифлееме утомленном
Все погасли огоньки,
Только в поле отдаленном
Не дремали пастухи.
Стадо верно сосчитали,
Обвели ночной дозор,
И, усевшись, завязали,
Меж собою разговор…
Последние строчки бабушка Оля допела уже в гостиной. Она, по своему обыкновению, была в толстой вязанной кофте и черной юбке – халатов она не признавала.
- Привет, мои дорогие девчонки! – раскинула она руки для объятий. – С сочельником вас! С наступающим Рождеством! Что до пенсии, так бабки во дворе шутят, мол, жить на пенсии хорошо, а жить на пенсию невозможно. Прибавят-то грош, а отымут повышениями разными рубль.
- Живи быстро. Умри молодым. Пенсионный Фонд России! – парадным голосом отрапортовала Марина.
- Да ну вас, женщины! - Зинаида сложила перед собой пальцы пирамидкой. – Я серьезное что-то хотела сказать. Мамуля, вы из эвакуации вернулись зимой сорок пятого, а точнее, когда? Не помнишь?
- Помнить не могу, не родилась тогда еще, но знаю, - баба Оля расстегнула, потом опять застегнула верхнюю пуговицу кофты, - это было… Послушайте, это было сегодня, шестого января, в сочельник. Только семьдесят восемь лет назад. А ты откуда узнала, дочка?
- Да ничего я не узнала, - Зинаида тяжело перевела дух, - просто пришло время отдавать долги. Я сейчас на рынке человека одного встретила, мужчину молодого, красавец просто, он из Донецка…
- Мама, - укоризненно покачала головой Марина. – у нас папа тоже еще неплох и женщины на него посматривают, и что это еще за мысли? То-то про чудеса заговорила?
- Да причем тут папа? – повысила голос Зинаида. – Причем тут подозрения каки-то. Да он мальчишка совсем, он вообще…
- Девчонки, а я тоже на ночную хочу! – врезалась в разговор баба Оля. - Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума! – пропела она. – Сегодня все на ночную идут…
- Бабуля, - оборвала ее на полуслове Марина. – куда тебе с твоими коленками? Ты еще на горку с Колькой пойди! Вот ума палата!
- А что, Коля на горку пошел, я же ему запретила? – встревожилась Зинаида.
- Ну пошел, - Марина перекинула полотенце через плечо, - что тут такого? Сказал, что все пацаны идут. Мы тут картонку ему нашли, чтобы кататься удобно было.
- Так это он картонку в сугроб от меня прятал, сорванец? – Зинаида неведомо кому погрозила пальцем. – Ой, как бы беды не вышло! – вскинулась она. – Надо бежать за ним!
- Да что случилось, мама? – в недоумении пожала плечами Марина.
- Погоди, потом, - крикнула Зинаида, торопливо надевая пальто, - я за Коленькой сбегаю.
По лестничным маршам она прыгала через ступеньки, как в детстве. Мысли подгоняли ее лучше всякого кнута. Господи, спаси и сохрани Коленьку! Дура, что я наделала? Зачем паренька с рынка собой не привела? Полна коробочка, видишь ли? А тогда, в сорок пятом, не полна была? Если отдавать долги, так до конца, не оставляя хвостов. Пять тысяч, видишь ли, подарила, цаца! Нет, не погашен долг!
Снег падал с неба лавиной. Улица на глазах превращалась в непролазный сугроб, кроющий пышной периной и нехоженые дворовые пространства, и расчищенные дворниками проезды и дорожки. С каждым шагом Зинаида все более утопала в снегу; она шла, повторяя про себя снова и снова: «Господи, спаси и сохрани внука Коленьку!» Да где эта горка? Ага, вот она! Сквозь белую снежную пелену на самой ее вершине женщина с трудом разглядела Колю. Сидя на картонке, он только начинал скольжение вниз. Еще она видела мчащуюся по дороге машину. И два эти вектора движения вот-вот должны были пересечься… Сама она помочь не успевала. Коля… машина… они неумолимо сближались друг с другом… Но когда ее внук почти уже оказался под колесами слепо несущегося вперед автомобиля, его вдруг подхватили чьи-то крепкие руки. Из снежной непрогляди появилась мужская фигура. Незнакомец сначала поднял мальчонку высоко вверх, потом опустил вниз на тротуар. Рослый мужчина в зеленом военном бушлате – таким увидела его Зинаида. Петруша? Но как? Через мгновение она сжимала Колю в объятиях. Тот даже не успел испугаться и только повторял: «Бабуля, ты чего?»
- А где Петруша? – спросила она у внука, с трудом переводя дыхание. – Дядя одноногий, который тебя спас?
- Почему одноногий? – удивился Коля. – У него было две ноги, он меня схватил и вот здесь поставил, а сам ушел. Потом ты появилась. Это что, твой знакомый? Дядя Петя?
- Я уж теперь и не знаю, - растерянно вздохнула Зинаида, чувствуя, как щемит от острой боли сердце, - Ангел это был или человек? Пойдем домой, там пирожков бабушка напекла. У нас дел много, нам еще долги надо отдавать! А чудеса, внук, в Рождество случаются, так всем и передай!
Вечерело. Снегопад поутих, но крупные снежинки, как неземные белые птицы, все еще кружили под уличными фонарями, искрились, сверкали. И из глубины этой феерии зимнего чуда то ли блазнилось, то ли на самом деле звучало волшебное пение:
Милость людям посылает
Сам Христос Владыка Царь,
Грешный мир спасти желает
И Себя приносит в дар.
Ночь тиха над Палестиной,
Спит усталая земля,
Горы, рощи и долины —
Скрыла все ночная мгла…
Картина: culture.ru
