Если вы, уважаемые читатели, интересуетесь дипломатией, то настоятельно рекомендовали бы вам ознакомиться с недавно вышедшей книгой «Трусцой по мидовским дорожкам».
Ее автор, Евгений Шмагин, почти полвека своей жизни отдал дипломатической службе, последовательно пройдя все ступеньки должностной лестницы от референта-переводчика до Чрезвычайного и Полномочного Посла.
Его воспоминания о работе в центральном аппарате МИД и за рубежом привлекли внимание откровенностью и живым, образным языком. Знатоки мемуарной литературы причисляют это издание к самым примечательным последних лет.
Основная часть сюжетов книги связана с диппредставительствами СССР и России в Германии, где автор трудился с 70-х годов прошлого века вплоть до 2015 года, когда его отправили в отставку. Вашему вниманию, однако, предлагаются выдержки из не менее интересного раздела «Бураны Тянь-Шаня». В 2002–2006 гг. Е. Шмагин был послом России в Киргизии, невольно став очевидцем так называемой «тюльпановой революции».
* * *
Шаг за шагом я начинал все более уверенно держаться на совершенно незнакомой мне еще до недавнего времени земле. Фраза «посол России» магическим образом открывала практически любую дверь. Почти везде меня принимали с искренним любопытством и неподдельным радушием. Помня давнее наставление моего шефа времен боннской дипломатической молодости В. С. Семенова («Посла Москвы обязательно должны знать в лицо!») и принимая во внимание необычайно возросшую с течением времени актуальность этого бравого девиза (на дворе все-таки красовалось уже третье тысячелетие), я с самых первых дней своего пребывания в Бишкеке взял курс на активное использование методов публичной дипломатии. Выяснив, что самой популярной народной газетой республики считается «Вечерний Бишкек», мы сразу же после моего приезда провели уникальную акцию, которая, по-моему, никогда не приходила в голову ни одному из наших посольств. Полным дипломатическим составом во главе со мной мы посетили редакцию газеты, перезнакомились со всеми ее сотрудниками и провели поистине необычную коллективную пресс-конференцию, в ходе которой в подробностях рассказали о своей повседневной работе и ответили на вопросы журналистов. С тех пор «Вечерний Бишкек» стал конструктивным информационным партнером посольства на долгие годы.
Аналогичные приятельские отношения сложились и с другими русскоязычными изданиями страны, в первую очередь с нашими, российскими. Постепенно удалось подобрать заветный ключик и к представителям оппозиционной печати. Их главным рупором являлась газета «Моя столица». Ее, очевидно, втихаря подкармливали американцы, но этот факт меня нисколько не смущал: что мешало нам самим инвестировать денежные средства в СМИ республики? В этом издании трудился слаженный коллектив весьма одаренных журналистов, и мне всегда было интересно услышать их компетентное альтернативное мнение по тому или иному спорному вопросу.
Я твердо исходил из того, что сообщения о работе нашего посольства должны непременно появляться в местной прессе каждый день. И по большому счету, этот суровый закон с честью выполнялся. Кроме того, мы всячески стремились попасть на телеэкраны и в радиоэфир. С руководством различных станций и каналов у меня мгновенно сложились особенно добрые, человеческие отношения. По меньшей мере раз в неделю я стабильно «светился» на ТВ, и вскоре за мной закрепилось приятно ласкающее самолюбие прозвище «телезвезда». На одной из республиканских радиостанций по нашей инициативе появилась еженедельная получасовая передача «Сообщает Посольство России». Результаты такой необычайной активности не заставили себя долго ждать. Уже в первый год работы посла России стали частенько узнавать простые прохожие не только в Бишкеке, но и в отдаленных городах юга. Неожиданные разговоры о жизни в стране, о событиях в России и просто о сущем с незнакомыми людьми на базарах и улицах стали для меня существенным стимулом и подтверждением правильности выбранного пути.
Мало-помалу расширялся кругозор моих познаний по Киргизии. В геометрической прогрессии неуклонно росло число друзей и собеседников. В первые месяцы на новом посту я перезнакомился почти со всем составом правительства. В нем работали несколько молодых, энергичных и толковых специалистов, симпатизировавших России и открытых для бесед самого широкого профиля. В дальнейшем я не раз встречался с ними и в служебных кабинетах, и в неофициальной обстановке. Семьями подружились в особенности с талантливым вице-премьером Джоомартом Оторбаевым, который, с моей точки зрения, наилучшим образом подходил на ответственную роль главы Кабинета министров КР, но почему-то весьма вяло и неохотно поддерживался президентом. Помимо обязательного и повседневного тесного общения по долгу службы с министром иностранных дел, сыном знаменитого писателя А. Айтматовым, продолжали развиваться и мои дружеские связи с Эсеном Топоевым. Возможно, для несведущих глаз было весьма странно обнаруживать (и довольно часто) машину российского посла у главного подъезда известного в столице здания Министерства обороны. Периодические приступы ревности, очевидно, испытывал даже наш замечательный военный атташе, человек серьезный и спокойный, который нес персональную ответственность за взаимодействие с этим несколько отличающимся от дипломатического ведомством. Но мало кто знал, что с Эсеном Толеновичем мы виделись куда чаще, чем это можно было установить по внешним признакам. По меньшей мере раз в месяц наши пути непременно пересекались в настоящей русской бане, правилами пользования которой киргизский министр владел в совершенстве. Нигде, кстати, ни до, ни после этой командировки я не видел столь трепетного соблюдения законов русской парилки, как в Бишкеке (где бань, легальных и не очень, насчитывалось больше, чем в Москве).
В первую шестерку высокопоставленных политических деятелей республики, с которыми у нас в посольстве сложились особенно добрые и неформальные отношения, входили также секретарь Совета безопасности и руководитель Администрации президента, министр внутренних дел, председатель Службы национальной безопасности и глава Счетной палаты. В Киргизии, как и во всех других странах СНГ, по сложившейся традиции редко что происходило без благословения главы государства. Поэтому я искренне надеялся, что он не испытывает неловкости вследствие одной пикантной подробности: в число ближайших друзей посла России входил едва ли не весь состав Совета безопасности Киргизии. Со временем к их кругу, кстати, присоединятся и могущественные руководители Службы президентской охраны. Иметь с ними постоянный контакт было очень важно: иногда только через этот аппарат можно было связаться по срочным вопросам с недоступным для других смертных главой государства.
С большим удовольствием и проникновенными чувствами до сих пор вспоминаю и других моих добрых знакомых: мэров Бишкека и глав четырех столичных районов, председателей Конституционного и Верховного судов, руководителей администраций областей, районов, а также областных и районных центров. Киргизию я тогда основательно объездил вдоль и поперек, изучил все ее тайные уголки и полюбил до боли в сердце. А упоминание вышеназванных лиц во множественном числе связано с одним любопытным проявлением местных политических реалий — их частой сменяемостью. Аскар Акаевич застаиваться кровообращению страны не позволял, во всем копировал своего российского кумира Ельцина. В гораздо меньшей степени меня тянуло в национальный парламент — Жогорку Кенеш, хотя и там — в лице глав обеих палат, фракций и отдельных знаковых депутатов, а также в аппаратных структурах — российское посольство располагало образцовой по широте и глубине охвата сетью рабочих контактов. Чуть хуже мы владели информацией о политических партиях: уследить за всем многообразием операций сложения и вычитания, ежедневно разворачивавшихся на партийном фронте, было делом нелегким.
Единственное исключение составляла находившаяся в оппозиции коммунистическая партия. Несмотря на мой, скажу прямо, неоднозначный настрой к идеологии серпа и молота, лидеры КП КР с первой нашей встречи завоевали мое сердце открытостью, скромностью и порядочностью. Повсюду в Киргизии спокойно продолжали стоять памятники Ленину, на которые никто и не думал покушаться. 7 Ноября отмечалось как государственный праздник и свободный от работы день. Горизонт моего восприятия современных реалий страны существенно раздвинула первая беседа с последним руководителем Советской Киргизии Абсаматом Масалиевым, сохранившим свое председательство в республиканской компартии, — непритязательным, мужественным и весьма толковым человеком. Он представлял одну из главных сил, поддерживавших лично Бакиева, и мне было страшно любопытно узнать природу этой позиции. К моему великому сожалению, лидер киргизских коммунистов слишком рано, еще до переворота, ушел из жизни. Мне и сегодня кажется, что поживи он чуть больше, может быть, и жестокий буран той страшной мартовской погромной ночи принял бы совершенно другое направление. Хотя кто знает?
Еще более глубокое воздействие на меня всякий раз оказывали незабываемые встречи с патриархом политической жизни здешних краев — первым секретарем ЦК КП Киргизии Турдакуном Усубалиевым, руководившим республикой в течение почти четверти века. Никто, включая действующего президента, не рассказал мне столь основательно и образно об исторических корнях современных явлений в стране, чем он. Почти все коллеги по региону из числа партийных вожаков сумели не только сохранить, но и хорошенько закрепить лидирующие позиции в своих республиках после развала СССР. Киргизия же пошла абсолютно другим путем. Бывшего всемогущего партийного руководителя, перед которым в свое время заискивали многие из сегодняшних аппаратчиков, наверное, немножко удручало его сегодняшнее незавидное положение, но он никогда и никому не жаловался, слез не лил и виду не подавал. Хочется верить, что наследники Т. Усубалиева на ниве государственного управления обязательно найдут правильные слова и дела, чтобы по достоинству отразить его истинную, в общем и целом позитивную, если не выдающуюся роль в истории становления и развития республики.
Список моих официальных и неофициальных контактов в Бишкеке будет далеко не полным без упоминания ряда других важных персоналий: директоров хозяйствующих субъектов, промышленных и сельскохозяйственных предприятий, активистов различных общественных объединений, по числу которых Киргизия, возможно, в мое время держала пальму первенства на постсоветском пространстве, а также представителей духовной сферы. Число моих публичных выступлений перед рабочими и служащими, ветеранами и молодежью, иногда по десять-пятнадцать в месяц, могло сравниться разве что с безумной лекционной активностью студенческой поры по линии общества «Знание». Я придумал неординарное мероприятие, которое, бьюсь об заклад, нигде не практиковалось. По принципу «единого политдня», распространенного в советское время, всем составом посольства мы выезжали в один из городов республики, где одновременно, но в различных аудиториях выступали с докладами о России, а вечером вновь собирались вместе в городском Доме культуры на концерт с последующим символическим приемом в честь российско-киргизской дружбы. До тех пор я наивно считал самым главным своим достижением как лектора непростой часовой доклад о международном положении СССР перед тремя веселыми, подвыпившими матросами на рыболовном траулере посередине Каспийского моря. Но в роли посла иногда попадались задачки и заковыристее. Так, несколько раз пришлось держать официальную речь о российско-киргизском сотрудничестве продолжительностью сорок пять минут перед младшеклассниками шести-восьми лет! А вы справились бы?
Мои главные приобретения бишкекского периода — два несравненных генерала. Оба — официальные представители российских спецслужб. Один — Михаил Георгиевич Ядров — родом из СВР, другой — Владимир Васильевич Молчанов — из ФСБ. Я легко мог бы посвятить каждому из них целую главу в этой книге — заслуживают. Но ограничусь основным. Творческое взаимодействие с этими недюжинных способностей профессионалами своего дела открыло и для меня, старожила МИДа, совершенно новые, незнакомые грани политико-дипломатического труда. Впервые за все время пребывания на отечественной дипслужбе ко мне в полном объеме пришло кристальное понимание необычайной значимости того старого и совершенно бесхитростного призыва к «взаимодействию родов войск, бьющих по единой цели», которым еще с первой загранкомандировки непременно сопровождались многочисленные внутрипосольские тусовки. Ах, как жаль, что этот прозорливый и не так уж сложно претворяемый в жизнь девиз и сегодня большей частью остается всего лишь пустым тостом за праздничными, становящимися все более обильными столами российских дипломатических загранучреждений!
Как и в других загранкомандировках, несколько замечательных людей, надежных, понимающих, ставших впоследствии верными друзьями, встретились мне за посольской оградой. Руководитель местного представительства «Аэрофлота» Володя Бутов, буквально вросший корнями в киргизскую землю, с душою нараспашку, поражал своей искренней готовностью в любую минуту прийти на помощь даже тем, кто ее никак не заслуживал. Одну из далеко не магистральных артерий крупнейшей российской авиакомпании он превратил — исключительно своими личными усилиями — в процветающее, образцовое предприятие. Едва ли не вся политическая элита Бишкека воспринимала Владимира Георгиевича как главную после посла фигуру — визитную карточку России. В какой другой столице авторитет «Аэрофлота» был на столь же высоком уровне? Таковых, уверен, нет. При всесторонней политической поддержке с моей стороны представительству «Аэрофлота» удалось добиться всего того, чем не могут похвалиться абсолютное большинство его коллег в других странах. Уже после моего отъезда Бутов ушел в отставку и киргизский «Аэрофлот» тут же вновь приобрел свирепый облик. Вот вам и весь сказ о человеческом факторе.
Местные предприниматели русского происхождения Слава Ковальков и Женя Малий, по праву считавшие Киргизию своим Отечеством, стали для меня и моей семьи по-настоящему близкими и родными. Сердечное спасибо им, подарившим немало счастливых памятных мгновений в непростой период киргизской жизни! Никогда не забудем совместные задорные пикники под самым куполом высокого синего неба, на берегах ледяных высокогорных озер и быстрых горных речушек, у неукротимых хрустальных водопадов и сказочных термальных источников с необыкновенно горячей водой, на бескрайних просторах тюльпановых морей и райских, с алыми маками пляжей Иссык-Куля. И конечно же, незатейливые гитарные переборы под наше любимое, щемящее, рубцовское:
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи...
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
— Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.
Тихо ответили жители:
Это на том берегу.
В Киргизии я как посол не мог равнодушно пройти мимо учреждений культуры. На втором месяце моего пребывания удалось-таки лично познакомиться с самым знаменитым киргизом мира — Чингизом Айтматовым. В стране бытовало мнение, будто он, в свое время выдвинувший Акаева в президенты, является если не подлинным хозяином республики, то, несомненно, ее «серым кардиналом», знающим и контролирующим всё и вся. Думаю, этот вывод во многом был надуман или, по меньшей мере, не до конца справедлив. Но неповторимый почерк Чингиза Торекуловича действительно сказочным образом проявлялся то тут, то там, незаметно корректируя ошибки и сглаживая шероховатости. Сложилось впечатление, что один только Айтматов мог оказать влияние на руководство страны. С великим писателем мы впоследствии неоднократно встречались в президентских пенатах. Говорили в основном о прозаических вещах. Я, разумеется, принадлежал к многочисленной армии его верных поклонников (перед выездом с придыханием пересмотрел удивительно тонкую экранизацию «Первого учителя» и, дрожа от удовольствия, запоем перечитал «Плаху»), и мне хотелось у него кое-что разведать и подразузнать. Но ситуации тет-а-тет, увы, так и не представилось. Рядом с нами всегда находился третий лишний, разговор по душам при котором не клеился.
В тот памятный для меня ноябрьский вечер нашего знакомства я с волнением произносил спонтанное витиеватое слово по случаю торжества, собравшего в местном театре оперы и балета почтеннейшую публику, — дня рождения супруги президента. Говоривший вслед за мной Айтматов счел необходимым хорошенько похвалить мое романтическое выступление, бросив в присутствии всего первого эшелона республиканской власти звучавшую строгим наставлением реплику: «Киргизии повезло с российским послом». Эта лестная айтматовская оценка станет самой высокой и почетной наградой моих трудов за все годы киргизской эпопеи.
Помимо Чингиза Торекуловича в клуб хороших друзей российского посольства входила большая группа деятелей культуры и искусства республики: певцы, танцоры, музыканты, художники, скульпторы, литераторы, кинопрокатчики, владельцы галерей и музейные работники. Многие из них были не только нашими частными гостями, но и с превеликим удовольствием сами участвовали в россыпи праздничных концертов, которые посольство (по разным поводам, но всегда с аншлагом) регулярно устраивало в крупнейших столичных залах: в филармонии, оперном и Русском драматическом театрах. Следует особо отметить, что после развала Союза Киргизия вмиг оказалась отрезанной от российской культуры. В силу неплатежеспособности населения сюда просто перестали наведываться на гастроли наши артисты, театральные и музыкальные коллективы. Их влекло прежде всего к богатым соотечественникам в Германию, США, Израиль и Прибалтику. Посольство буквально извивалось ужом, чтобы выбить для Бишкека на безвозмездной основе выступление Кобзона, группу «Белый орел» или исполнителей бардовских песен. Тщетные попытки достучаться до кабинетов Минкультуры или Росзарубежцентра редко приводили к успеху. Тем не менее «Русью пахло» в Киргизии даже сильнее, чем эти ароматы было способно «унюхать» наше посольство. На юбилеи и прочие торжества «новых киргизов» здесь, точь-в-точь как у нас, их богатенькие друзья «выписывали» за кругленькие суммы известных артистов из России и других стран. Деньги решали все: кому же не захочется подзаработать на очередном юбилее?
Естественно, что предмет моей особой заботы составляли два главных очага российской культуры и одновременно два больших скопления всевозможных проблем — драмтеатр и славянский университет. В советское время местный театр по праву считался одной из самых интересных республиканских сценических площадок и гремел на весь Союз. В 90-е годы наступил кризис. Финансирование почти полностью прекратилось, и пришлось затянуть пояса. Труппа потихоньку разъехалась. Тяжелейшим ударом для учреждения стал вынужденный отъезд в Россию талантливейшего главрежа В. Пази. Республику массовым порядком покидали и зрители. Однако с горем пополам театр выжил. Посольство всеми силами (но, разумеется, в меру возможного) старалось помочь ему вновь подняться на ноги и расправить плечи. Трудно поверить, но факт: я как посол лично встречался со всем творческим коллективом несколько раз, даже эффективно разруливал некоторые совсем не театральные проблемы с местными административными и правоохранительными органами.
Неоднократно, но всякий раз безуспешно обращались за помощью в Минкультуры России. В то время механизм поддержки русских театров за рубежом выработан еще не был (не уверен, есть ли таковой сейчас). В любом случае в лице посольства у русского театра вновь появился надежный защитник. Как-то раз один из известных российских политологов, которые частенько наведывались в Бишкек по профессиональным делам, лукаво поинтересовался, знаю ли я, сколько в театре зрительских мест. И когда я без запинки, с ходу назвал точную цифру, тот был крайне изумлен: оказывается, этот хитрый вопрос в виде проверки на вшивость он периодически адресовал всем послам России и в других странах СНГ, но ни один из них до меня никогда не выдал правильного ответа.
Другим объектом моего пристального внимания стал Киргизско-российский славянский университет (КРСУ). После обретения независимости Киргизия постепенно выдвинулась едва ли не на первое место в мире по количеству университетов на душу населения. Бывший главный ученый республики Акаев всячески поощрял этот процесс, рассчитывая таким образом дать высшее образование как можно большему числу юных граждан. Но количество аукнулось качеством. От некоторых «высших учебных заведений», в том числе филиалов российских, за версту несло халтурой и наживой. На звание подлинных центров образования и науки страны могла претендовать лишь горстка функционировавших еще в советское время институтов. Из новообразований 90-х выгодно выделялся именно КРСУ. Он как-то сразу уверенно расправил плечи, нашел свою нишу и возглавил рейтинг местных вузов, став киргизским МГУ и МГИМО в одном лице. Славянские университеты, напрямую финансируемые из российского бюджета, в то время существовали также в Таджикистане и Армении. Но свой потенциал по-настоящему раскрыл лишь КРСУ.
Я тоже считал КРСУ великим достижением, может быть самым главным и перспективным из всего того, что было на тот момент наработано в российско-киргизском сотрудничестве. Посольство не без гордости рассматривало университет как один из важнейших компонентов российского присутствия в республике и всеми силами старалось использовать его уникальные возможности наиболее рациональным образом. Я только успевал встречаться с преподавателями и студентами, добивался решения насущных проблем вуза в Минобразования России и киргизских структурах, с удовольствием приглашал на наши посольские мероприятия довольно любопытную, мало уступавшую лучшим образцам университетскую команду КВН.
Аскару Акаевичу не терпелось, однако, еще сильнее закрепить и без того высокий статус КРСУ. Так родилась идея присвоить ему имя первого Президента России Б. Н. Ельцина. С ним лично и его семьей Акаева связывали более чем дружеские чувства. Они проистекали, как предполагалось, из того факта, что свой первый зарубежный визит Борис Николаевич совершил именно в Киргизию. После ухода в отставку Ельцин почти каждый год непременно выбирался погостить у своего друга. На берегу Иссык-Куля в местечке Чолпон-Ата ему был даже установлен прижизненный памятник, вызвавший, выражаясь дипломатически, крайне противоречивые отклики, в особенности у россиян. Последний прилет Бориса Николаевича в Бишкек в 2004 году (уже в качестве пенсионера, но на громадном правительственном лайнере, как в былые времена) будет отмечен церемонией присвоения КРСУ его имени. На обеде в узком кругу первый президент не смог скрыть переполнявшие его чувства волнения и гордости. Он то и дело, несмотря на мягкие попытки противодействия со стороны Наины Иосифовны, поднимал бокал и опорожнял «до дна» в знак невыразимой благодарности за «прыжок в вечность», подаренный ему «другом Аскаром».
С президентом Киргизии я виделся в среднем раз в неделю. Обычно поводом для наших рандеву были многочисленные делегации, вереницей прибывавшие из России. Но иногда на персональную аудиенцию, которая предоставлялась незамедлительно, я напрашивался по собственной инициативе или по поручению из Москвы. Частенько мы встречались друг с другом на различного рода собраниях, съездах, концертах. Такие мероприятия каждый раз предоставляли хорошую возможность кратко перемолвиться по тому или иному вопросу. Местная общественность и зарубежные коллеги по дипкорпусу зорко отслеживали все колебания акций на бирже российско-киргизских отношений, в том числе и по такому, казалось бы, незначительному эпизоду, с каким выражением лица глава государства подает руку российскому послу.
Президент многократно появлялся на наших публичных мероприятиях, каждый раз произнося складные, пламенные, без бумажки речи. Ораторским искусством Акаев владел мастерски. Если он не мог прийти по какой-то уважительной причине, то всегда стремился обеспечить присутствие на наших приемах членов своей семьи: супруги, старшей дочери или сына. Прекрасную возможность насладиться приятным (без малейшего преувеличения) общением с интеллигентным главой государства давали его регулярные приглашения к себе домой — меня одного или всей семьей.
Аскар Акаевич, талантливый физик и математик (к этим наукам он вернется после изгнания из республики), обладал редким и удивительным природным даром быть экспертом едва ли не во всех областях человеческой жизни, иметь свое собственное, оригинальное мнение практически по каждому ее аспекту. Он искренне и страстно желал обогатить и просветить свой народ, направив его на волнах исторической памяти в грандиозное путешествие по наступившему XXI веку. Глава государства истово мечтал превратить родную Киргизию в «остров демократии» и «среднеазиатскую Швейцарию». Ради лучшего будущего для своей страны и немножко в целях ее мировой рекламы президент перманентно рождал все новые и новые креативные идеи, вызывавшие не только у соседей, но и у нас в России весьма противоречивые чувства. Например, он распорядился отпраздновать (ни с того ни с сего) 3000-летие южной столицы республики — города Ош, 2200-летие киргизской государственности, 1000-летие народного эпоса «Манас», гордости национальной культуры, провести Глобальный горный саммит, да еще благословив все эти революционные задумки специальными решениями Генассамблеи ООН.
Умный А. А. Акаев, наверное, прекрасно понимал, сколь решительное отторжение вызовет у соседей, к примеру, спорный во всех отношениях тезис о Киргизии как об «острове демократии», и тем не менее твердо стоял на своем. Я много раз советовал: хотя бы замените в этом словосочетании «остров» на «территорию», «пространство», «страну», в конце концов, дабы не дразнить соседние государства. Ведь тот, кто хочет быть островом, не должен ссориться с окружающим его морем. Но моим рекомендациям, увы, никто не внял. Прямым следствием всех этих досадных «мелочей» постепенно становились накалявшиеся отношения с соседями по региону.
Более того, отдельные неуемные соратники президента из числа ближайшего окружения, к примеру, агрессивный и воинствующий госсекретарь республики О. Ибраимов, вечно настропаляли его на все новые необдуманные поступки. Судя по всему, именно «Ибраимов и Ко» подкинули Акаеву роковую идею киргизско-американского панибратства. Философия цивилизованного партнерства по треугольнику Россия–Европа–США была не чужда и мне. Но извращенный формат реализации этой изначально взвешенной и гармоничной политической линии — стараниями госсекретаря — не мог не вызывать недоумения у всех друзей и партнеров Киргизии. В Бонне и Берлине я по роду службы основательно изучил механизм германо-американского союзничества. Да, две страны прочно связывают и послевоенная история, и членство в НАТО, да и многое другое. США — союзник Германии номер один. Но руководителям Германии, пускай даже самого проамериканского толка, никогда не взбрело бы в голову так мерзко унижаться перед заокеанскими партнерами, как это повсеместно практиковалось в Бишкеке.
От переизбытка дружеских чувств и в горячем стремлении укрепить в сознании Вашингтона репутацию маленькой Киргизии в качестве единственного демократического оазиса в Центральной Азии Аскар Акаевич наприглашал к себе в республику всевозможные отряды американского правительственного и общественного аппарата, работающие на заграницу: от внушительных размеров, крепко врытого по самое горло в землю комплекса посольства до (единственного в регионе) Университета США, «Корпуса мира» и 9 тысяч подконтрольных им НПО. При мне улыбающийся президент торжественно, на все лады воспевая собственную прирожденную демократичность, открывал гигантскую по киргизским меркам независимую типографию «Центр поддержки СМИ», построенную на деньги американцев, не подозревая (в это мне очень хочется верить), что как раз в данном месте впоследствии и обустроится один из главных антиакаевских пропагандистских бастионов. Как выяснится позже, американская фабрика свободной печати в Бишкеке успешно обслуживала оппозиционные силы всех центрально-азиатских государств.
В частых беседах с главой государства, его супругой и очаровательной дочерью Бермет, унаследовавшей, как мне кажется, лучшие качества обоих родителей, Акаевы вновь и вновь рисовали мне картину беспечного будущего Киргизии: в образе изящного белого парохода, неспешно плывущего в свое удовольствие в солнечную погоду по бирюзовым волнам сказочного Иссык-Куля. Киргизское море, наповал сразившее меня своими гигантскими размерами и невероятной красотой, наряду с волшебными отрогами Тянь-Шаня станет излюбленным местом выезда всего персонала посольства за пределы столицы. Но эти природные достопримечательности, к сожалению, так и оставались единственными фрагментами, роднившими горную республику с Женевским озером и Альпами.
К моменту моего приезда, то есть на двенадцатый год существования независимой Киргизии, я так и не увидел новое лицо Бишкека. Передо мной лежал все тот же старый советский Фрунзе. Незначительную добавку составляли разве что возведенные за последнее время бесформенные строения «новых киргизов». Другие города производили еще более удручающее впечатление. А сразу же за городской чертой начиналась вообще другая жизнь — вне времени. Акаев немало сделал для раскрепощения страны. В Киргизии на самом деле заработали, хотя еще не в полную силу, демократические институты. Но в остальном?
Промышленность и сельское хозяйство находились в полном упадке. Население поголовно нищенствовало. Изношенная, постаревшая инфраструктура жизнеобеспечения дышала на ладан. Республика жила лишь базарной торговлей. Под давлением не самых благовидных обстоятельств в Россию, Германию и другие европейские страны устремились многочисленные эшелоны с соотечественниками, поколениями проживавшими на киргизской земле, но не принадлежавшими к титульной нации. За бесценок оставляли нажитое добро. Республика в один миг лишилась тысяч высококвалифицированных специалистов: слесарей, механиков, электротехников, инженеров. На освободившиеся рабочие места у станков и сложных технических агрегатов сами киргизы шли неохотно. С большим рвением они последовали за русскими, ища новой жизни в России. На юге республики меня поражали целые селения, по улицам которых, как в годы войны, бродили только старики, женщины и дети. Мужчины ушли не на фронт, а зарабатывали пропитание на московских стройках. В самой Киргизии дела шли все хуже. Встали целые предприятия. Зато бурным цветом расцвели и начали стремительно распространяться многочисленные малоаппетитные явления, хорошо знакомые по 90-м годам российской жизни: всеобщая, всепоглощающая коррупция не без участия, как поговаривали повсюду, доверенных лиц из окружения президента и даже его ближайших родственников, клановость и кумовство, оголтелая бюрократия, судебный произвол, наркотрафик. Все эти реальные пороки настоящего резко контрастировали с красочными фантазиями о прекрасном будущем, постоянно рождавшимися в голове бишкекского мечтателя А. А. Акаева. Знал ли он вообще, что за пределами более-менее обустроенного Бишкека существует еще и другая, жестокая жизнь, жизнь других, которую, в отличие от лощеной виртуальной статистики, можно было воочию разглядеть и пощупать без всякого обмана? Мощный заряд негатива, повальной усталости населения от несбывшихся надежд и обещаний нарастал, концентрировался и грозил выплеснуться в «бессмысленный и беспощадный» бунт киргизского разлива. Однако такие мрачные перспективы напрочь отвергались руководством республики. Мираж чудесного белого парохода на лазурном горизонте заслонял и отдалял безрадостную картину всеобщего оскудения.
С течением времени снизошло озарение по части реплики, брошенной мининдел Киргизии А. Айтматовым на первой памятной встрече: «У нас в республике посол России больше чем посол». Высокий статус представителя России — хочешь не хочешь — действительно далеко выходил за рамки Венской конвенции. Посольство буквально заваливало мольбами о помощи со стороны местных граждан, причем всех национальностей. Меньше других — что интересно — к нам обращались именно россияне. Жаловались на безграничное хамство соседей, повальное мздоимство чиновников, вопиющую несправедливость судей, ужасающую некомпетентность врачей, нищенские зарплаты в школах, колдобины на дорогах и жуткую антисанитарию на базарах. Часть населения Киргизии всерьез, без шуток воспринимала посла России — как в старые добрые времена — вторым секретарем ЦК, суровым надзирателем, ревизором и наместником Центра, который, как некрасовский барин, «приедет, рассудит и велит».
Поступали тревожные письма и от коренных русских, периодически сетовавших на неприятные притеснения по национальному признаку. Подтвердить достоверность этих неаппетитных фактов было очень непросто. К тому же мы прекрасно знали, с какой неохотой встретят, если их переадресовать, подобные «скользкие» дела в Москве. Там ужасно не хотели смазывать изначально нарисованную солнечную, в стиле ранних импрессионистов, идиллическую картину всеобщей дружбы и вечной любви с братской Киргизией. Чтобы помочь хотя бы отдельным, особо несчастным просителям, я старался с умом и хитрой смекалкой задействовать непререкаемый авторитет российского посла, подключая к решению острых будничных вопросов местные, районные или областные органы власти. И ведь получалось!
Работа с соотечественниками в небогатой Киргизии имела абсолютно иной формат, чем в сытой Германии. Здесь, где стариковская пенсия измерялась жалкой горсткой долларов, были рады любой посильной помощи. К счастью, как раз в это время в повседневную практику отечественной дипслужбы постепенно вводилась (на первом этапе только для СНГ) долгожданная система финансовой поддержки нуждающихся соотечественников. Это были, правда, не ахти какие, но очень важные деньги. Роспосольство, разумеется, во всех отношениях даже близко не могло сравниться с американским конкурентом — ни по численности штатного персонала (у нас — в разы меньше), ни тем более по бюджету. Ю-Эс-Эмбасси периодически осаждали многолюдные толпы представителей общественных и правозащитных организаций КР в надежде получить гранты на свои проекты. А музыку, как известно, заказывает тот, кто за нее платит.
Миллионы долларов своих налогоплательщиков американские коллеги «мудро» распределяли преимущественно на высокие политические цели «перевоспитания» республики — обучение настоящей демократии и противодействие тоталитаризму. Российские же дипломаты крепко чесали затылки на предмет того, что эффективнее: отправить захворавшего ветерана на двухнедельное лечение в местную здравницу, подписать сотню человек на «Российскую газету» или провести в филармонии для полутора тысяч человек праздничный концерт «Сделано в России»? Поистине, трудный выбор. Я только успевал посещать союзы татар и казаков, ассоциации дагестанцев и чеченцев, общества этнических русских. Впоследствии соотечественники стали одной из самых надежных опор посольства. Приезжавшие из Москвы делегации дивились той радужной картине «истинной дружбы народов по-советски», которую безустанно пропагандировали наши культурно-просветительские мероприятия.
Самое большое внимание я старался уделять ветеранам войны. Вот кому в Киргизии было действительно не позавидовать. Пенсия — гроши. Почти никаких других социальных благ, которыми располагали их братья по оружию в России. Посольство с трудом, но наскребало средства, чтобы материально помочь хотя бы ограниченному количеству защитников Отечества, причем независимо от их национальности. Так поступали в течение всего года. А ко Дню Победы обычно готовили целый фейерверк военно-мемориальных мероприятий и простых человеческих встреч с ветеранами. Какие-то необыкновенные, особенно нежные отношения сложились с киргизской организацией ленинградских блокадников, которых не только война разбросала по всему свету.
Одним из принципиальных вопросов, возникших во время моего пребывания, к обсуждению которого приходилось вновь и вновь обращаться, было положение русского языка в Киргизии. На первый взгляд особых поводов для беспокойства не было. Незадолго до моего приезда в страну русский в республике по личному настоянию А. А. Акаева был объявлен официальным языком. Киргизия стала, таким образом, вторым государством СНГ, где русский публично легализовали (в Белоруссии он имеет статус второго государственного языка). Выдающуюся роль в этом, не побоюсь сказать, судьбоносном решении сыграл Чингиз Айтматов. Его философские эссе в защиту русского языка, проникнутые неподдельными переживаниями и болью, действительно брали за душу. Русский в республике имел самое широкое хождение. Киргизская элита предпочитала отдавать своих детей на обучение исключительно в русские школы. Едва ли не вся местная творческая и техническая интеллигенция получила достойное образование в СССР, хотя в дверь уже настойчиво стучалось первое поколение интеллектуалов нового образца — выпускников вузов других, преимущественно западных стран.
Следуя положительной практике Берлина, я завел хорошую традицию ежегодного проведения встреч выпускников советских и российских вузов. Каждый раз они непременно выливались в мощную манифестацию дружбы и поддержки русского языка. Посольство инициировало празднование 300-летия Санкт-Петербурга. Кроме Бишкека, нигде за границей эту памятную дату российской истории не отметили столь мощно и патетически, с участием всего государственного руководства. На всех наших мероприятиях с мудрыми и образными панегириками во славу России и ее многовековой культуры («Россия дана нам Богом и историей!») с удовольствием выступал президент (он сочинял их, как правило, самостоятельно). Таким образом, каких-либо оснований тревожиться за судьбу родного языка на киргизском горизонте вроде бы не обозначалось. Ан нет! Последующее невеселое развитие событий наглядно показало, что и в этой области «гладко было на бумаге, да забыли про овраги».
Интеллектуальная часть киргизского общества, как утверждали в его самых просвещенных слоях, издавна делилась на два условных противоборствующих лагеря — «киргизов» и «кыргызов». Принципиальная разница между ними пролегала не столько в сфере орфографии, сколько в основных подходах к обустройству жизни, в ценностных ориентирах. Это соперничество примерно походило на извечное российское противостояние «западников» и «славянофилов», «государственников» и «либералов». Только если у нас священным яблоком раздора являлись отношения с Западом, то в Киргизии — с Россией.
«Киргизов» отличало искреннее стремление интегрировать свою национальную культуру в мировую цивилизационную общность через российские ворота. Советское время в этих кругах было принято сравнивать с эпохой Возрождения. Нация с духом гордых и независимых кочевников, легкая на подъем, но тяжелая на оседлый труд, при помощи слияния с русской культурой впервые нащупала свои истинные исторические корни. Об этом говорили с особой гордостью, не стесняясь таких выводов. «Кыргызы» же предпочитали свой, ни в чем не похожий на другие национальный путь развития, видя в опоре на «колонизаторскую» Россию угрозу своей уникальной ойкумене.
Мне не очень импонировало подобное деление на «киргизов» и «кыргызов». Я не видел ничего предосудительного и унижающего достоинство титульной нации в произношении и правописании официального названия государства на лад, веками устоявшийся в русском языке, — «Киргизия», хотя в публичных речах и старался, дабы не возбуждать излишние страсти, использовать не совсем русское «Кыргызстан». Настоятельные рекомендации доброжелателей именовать коренное население исключительно «кыргызами» попросту не укладывались в моем сознании. В той же современной Германии титульная нация не требует ведь называть себя «германцами», а охотно соглашается на русское слово «немцы», хотя как раз здесь для обиды есть некоторые основания («немец» происходит, как известно, от слова «немой»). Почему же мы в угоду политической конъюнктуре обязаны коверкать родной русский язык: «кыргызы», «Молдова», «Беларусь», «в Украине»?
Как бы то ни было, суровое противоборство этих двух общественно-политических групп приобретало нешуточные последствия. Бытовал тезис, будто в Империи и Советском Союзе истинные интересы «кыргызов» непрерывно ущемлялись. При этом единственным трагическим эпизодом, бросившим тень на вековое мирное сожительство двух братских народов, предъявлялись трагические события 1916 года. Тогда царские войска жестоко подавили вспыхнувшее восстание коренного населения, воспротивившегося идти воевать — наряду с русскими — на фронтах Первой мировой войны. Рассуждать о притеснениях «кыргызов» в советское время не поворачивается язык: великую страну на международных кинофестивалях представляла продукция «Киргизфильма», за пресловутым вещевым дефицитом москвичи ехали не в гордость столицы — ГУМ, а в маленькие горные киргизские аулы, магазинные полки которых ломились от всевозможных товаров, львиная доля бюджета Советской Киргизии формировалась за счет колоссальных дотаций Центра.
После распада СССР и в результате процесса демократизации скрытые националистические настроения вышли из тени и стремительно пошли в гору. На определенном временном этапе эти одиозные силы заключили негласный тактический альянс с малочисленной, но громкоговорящей проамериканской оппозицией. В начале 2004 года часть «патриотической» интеллигенции, группировавшаяся преимущественно вокруг госсекретаря, попыталась взять ответный реванш за объявление русского языка «официальным». Готовился новый законопроект о государственном языке, который обещал тяжелым катком пройтись по русскому конкуренту. Вовсю били тревогу соотечественники, не молчал — в отсутствие каких-либо указаний из Москвы — и я. Разъясняя негативные последствия этого недальновидного во всех отношениях шага, я иногда позволял себе произносить по-настоящему «крамольную» мысль: что мешает нашим дорогим киргизским друзьям наделить также и русский высоким статусом второго государственного, как это уже сделано в Белоруссии? Потоки невыразимой брани, как мне передавали друзья из властных кругов, регулярно изливал на мою скромную персону на закрытых совещаниях О. Ибраимов, трафаретно твердивший заученными словами, что, отстаивая русский язык, посол, мол, серьезно вмешивается во внутренние дела Киргизии. В пример мне ставился В. С. Черномырдин, постоянно восхвалявший прочное положение русского языка на Украине и относивший языковый вопрос исключительно к компетенции самих украинских властей.
Крепко обиделся на меня тогда и президент. Но в конце концов, по всей видимости, одумался и признал мою правоту. Вступление неоднозначного закона в силу Акаев в самый последний момент ловко сопроводил серией указов, не дававших в обиду русский язык. Баланс сил в республике на языковом направлении вновь был восстановлен. В очередной раз находчивый глава государства сумел переиграть противников России, накормив волков и сохранив овец. Не случись этого, русский в Киргизии наверняка был бы обречен на отмирание еще в акаевское правление. Маленькую, но очень важную победу праздновало и российское посольство.
В ноябре 2004 года А. Акаев отметил свой 60-летний юбилей. Торжества начались в Малахитовом зале Оперного театра Бишкека и продолжились в новехоньком Константиновском дворце Санкт-Петербурга. С этим замечательным городом Аскара Акаевича связывали чувства особой симпатии. Здесь в далекую студенческую пору он встречал белые ночи и разводил мосты. Здесь родилась его дочь. Здесь будущий президент приобрел множество верных друзей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что именно северная столица России выдвинулась в центр празднований. Мне тоже сказочно повезло: когда бы еще удалось, не позови тогда президент на свой день рождения, увидеть во всей красоте шикарно отреставрированный дворец, о котором в то время восторженно вещало отечественное телевидение! Приглашенные немалым числом видные политические деятели, известные светила российской науки и культуры, как это полагается, наперебой одаривали Аскара Акаевича елеем филигранных юбилейных славословий. В меру своих ораторских способностей за ними пытались тянуться прибывшие спецрейсом в Питер гости из далекого Бишкека.
В команде счастливого главы государства, однако, не хватало одного крайне важного лица — руководителя президентской администрации и секретаря Совета безопасности Мисира Аширкулова. Несколько месяцев назад он, один из ближайших и вернейших сподвижников президента, неожиданно и демонстративно подал в отставку. Изменив свой политический курс на 180 градусов, Аширкулов примкнул к лидерам оппозиционного движения. Все эти годы я старательно поддерживал с ним теплые, дружеские отношения. В моих глазах он твердо зарекомендовал себя конструктивным и порядочным человеком, благожелательно настроенным к России, хотя и слегка наивным, переоценивавшим свои реальные лидерские способности и, как мне виделось, немного страдавшим комплексом неполноценности, свойственным для людей его природы. Мы регулярно встречались и вели откровенный обмен мнениями по многим вопросам. Опытный взгляд секретаря Совбеза на некоторые вещи помогал мне лучше вникнуть и разобраться в перипетиях происходившего. Но слова, услышанные из его уст в мае 2004 года, по-настоящему огорошили. Третьего по значимости в государстве человека было попросту не узнать: тот излагал нечто в корне противоречившее всему, что я слышал от него ранее.
Он, мол, окончательно утвердился в своем мнении: курс, проводимый А. Акаевым, губителен для страны. Пока президент с выстроенной им системой личного и семейного обогащения находится у власти, у Киргизии нет ни малейшего шанса покончить с бедностью, коррупцией, преступностью, двойными стандартами внешней политики и унизительным бродяжничеством с протянутой рукой по всему миру. А. Акаев не желает-де видеть республику такой, какая она есть. Он живет в придуманном им самим мире, считая себя царем и Богом в одном лице и искренне веря, что те пышные встречи, которые повсеместно сопровождают его официальные поездки по стране, и есть сама Киргизия. На самом же деле у абсолютного большинства населения уже само имя президента вызывает раздражение и гнев. На предстоящих в 2005 году парламентских и президентских выборах А. Акаев, как предполагал его бывший соратник, рассчитывает повторить фальсификацию итогов прошлого голосования в Жогорку Кенеш. Тогда — массовые протестные выступления. С кровопролитием или без, но семью Акаева скинут с трона насильственно. От грузинских роз останутся одни киргизские шипы.
Неожиданный поступок М. Аширкулова прозвучал как гром среди ясного неба, побудив меня взглянуть на обстановку в республике широко раскрытыми глазами, с позиции максимальной объективности. В своих донесениях в Центр я и раньше стремился ни на йоту не приукрашивать реальные события. Теперь же, когда сгустились темные тучи и в воздухе вовсю запахло грозой, Москву надлежало информировать максимально полно и безупречно достоверно. Я попытался было разузнать подоплеку внезапной отставки секретаря Совбеза от президента, но тот только по-доброму отшутился. Очень жаль, что обычно прозорливый и осторожный Аскар Акаевич не нашел в себе силы должным образом отреагировать на тот первый, но весьма гулкий звоночек, не захотел расслышать в нем истоки грозового набата. Я же и сегодня считаю, что финальный отсчет акаевского правления начался именно тогда, в мае 2004-го, после ухода М. Аширкулова. Омрачать тот юбилейный праздничный вечер грустными думами никому не хотелось. Очаровательная атмосфера Константиновского дворца кружила голову. До начала политического камнепада, который изувечит республику, оставалось несколько месяцев.
Приближался судьбоносный 2005 год. Началась подготовка к намеченным на февраль парламентским выборам. За ними в октябре должно было последовать избрание президента. В поездках по стране глава государства в привычной манере источал оптимизм, в выгодных для себя ракурсах пропагандировал «выдающиеся», с его точки зрения, итоги социально-экономического развития республики. На встречах с общественностью рефреном звучала одна мысль: основной предпосылкой «дальнейших успехов» является сохранение стабильности в стране и, стало быть, продолжение работы действующей власти «с целью завершения начатых преобразований». Точно по такой же проверенной схеме строилась избирательная кампания четырехлетней давности. Зато принципиально изменился внешний фон: Киев и Тбилиси старательно искали себе «третьего». В этой связи в каждом из выступлений А. Акаев предостерегал от «оранжевых» и «розовых» революций, выражал твердое убеждение, что подобное пагубное развитие едва ли осуществимо в Киргизии, где «демократия прочно пустила глубокие корни». Приведенный Вашингтоном в движение каток «цветных» переворотов на постсоветском пространстве будет навсегда остановлен в демократической Киргизии.
С американцами умудренный жизненным опытом Аскар Акаевич вел особо хитроумную, двойную и порой тройную игру, жертвой которой в конечном итоге пал он сам. На основании донесений республиканских спецслужб он не мог не знать, что американские друзья поставили главной целью грядущей избирательной кампании его безоговорочное отстранение от власти. И тем не менее упрямый президент никак не желал уверовать, что те, кого он в Бишкеке лично принимал столь открыто и радушно, решатся на такую зверскую «подлость» в отношении его самого, признанного симпатизанта США и главного демократа Средней Азии. В предвыборные месяцы мой заокеанский друг и соперник Стивен Янг развил просто беспрецедентную активность на ниве просветительско-агитационной деятельности, из кожи вон лез, чтобы подлить бензинчика в огонь разгорающегося революционного костра. Посол США в своей резиденции чуть ли не ежедневно устраивал ланчи для лидеров оппозиции всех мастей как на индивидуальной, так и коллективной основе. У меня на эти цели не было и скромной части таких средств.
Я долго не мог взять в толк, чем не угодил А. Акаев американцам. А потом понял, что коллеги из-за океана физиологически «не могут поступиться принципами». Им изначально претит любая форма государственного устройства «не по образу и подобию» США. Весь остальной мир непременно должен на них равняться и их копировать, ведь они во всем и всегда самые лучшие! Все страны и континенты во что бы то ни стало надлежит облагородить на американский манер, причем чем быстрее, тем лучше. Везде они хотели бы, как в знаменитой отечественной фантазии братьев Стругацких «Трудно быть Богом», немного подтолкнуть ход исторического развития других, не задумываясь, к чему это может привести впоследствии, не осознавая, что каждый раз на самом деле открывают ящик Пандоры, захлопывать который придется другим.
Людьми европейского типа Киргизию было не удивить. Но крепких американских парней распознавали за версту. Пользуясь благорасположением президента, они тихо, но уверенно расползлись по всей республике. Отыскать в Киргизии государственную символику России было достаточно проблематично. А вот звездно-полосатые американские флаги гордо развевались даже в труднодоступных горных аулах. Меня такое соотношение сил порой приводило в гневное смятение. У кого больше собственных интересов в Киргизии: у нас или у них? Взгляните на карту мира: где находится Россия и где — США? Тогда почему же американское присутствие в республике на несколько порядков превышает наше? Но все мои настоятельные увещевания, просьбы и предложения безнадежно тонули в болоте бюрократических согласований в Москве.
В наших доверительных беседах с президентом я (по собственной инициативе или следуя поручениям Центра) неоднократно обращал его внимание на опасность американского разогрева ситуации. Он, соглашаясь со мной на словах, на деле продолжал заискивать перед эмиссарами из США, еще больше наводнившими Киргизию перед выборами. Иногда было откровенно неприятно наблюдать, как неестественно и театрально ведет себя глава государства на публике, пытаясь угодить обеим сторонам и исполнить сразу две роли. В то время как его ближайшее окружение на все лады клеймило (хотя и не очень искренне) США, сам президент нарочито великодушно приглушал антиамериканские выпады, претендуя на лавры их хорошего друга и верного защитника.
До последнего момента Аскар Акаевич искренне надеялся, что растроганные таким поведением американцы наверняка пойдут на попятную и воздадут должное его демократическим устремлениям, по достоинству оценят оказанное им великодушие. Что они вспомнят, наконец, с благодарностью об авиабазе в Манасе, щедро предоставленном в их распоряжение. Но все эти тонкие намеки президента оказались напрасными. Задолго до появления «Викиликса» в печать просочились некоторые секретные чертежи будущего для Киргизии, сработанные руками американских мастеровых. Акаеву там места, увы, не нашлось. Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти. Только спустя годы, будучи изгнанником на российской территории, экс-президент в полной мере осознает ошибочность своих тогдашних заблуждений и откровенно расскажет всю нелицеприятную правду о «миролюбивых и демократических чаяниях» заокеанских партнеров.
Предвыборная обстановка заставила меня активизировать конспиративное общение с оппозицией. Ее руководители, ссылаясь на данные неких опросов, проводившихся американцами под боком у официальных властей и оставшихся незамеченными даже для всевидящей службы безопасности, в один голос утверждали, что народное доверие к фигуре Акаева безостановочно падает. Чем больше, мол, оторванный от реальности глава государства в своих многочасовых публичных выступлениях пропагандирует мифические «грандиозные достижения» периода своего правления, тем сильнее нарастает в народе гневное чувство отторжения действующей власти. Благодаря появлению в Бишкеке новенькой американской типографии в стране развернулась массированная кампания по распространению антипрезидентских публикаций с вкраплением преднамеренно лживых утверждений личного свойства.
Нас открыто предупреждали: в случае подтверждения фальсификации итогов голосования массовое протестное движение будет развиваться не по «бархатному», а по «азиатскому» сценарию. Его лидеры всячески подчеркивали, что сами не заинтересованы в таком негативном развороте событий, но процесс может выйти из-под контроля и принять стихийный, неуправляемый характер. Но вот что было особенно интересно: подвергая правящую верхушку мощнейшей лобовой атаке за изъяны внутренней, и прежде всего социально-экономической, политики, оппозиция весьма сдержанно и сбалансированно комментировала внешнеполитический курс страны, достаточно взвешенно, если даже не позитивно оценивала гармонизирующую роль России в киргизских делах.
За два с лишним года работы в Бишкеке я успел познакомиться практически со всеми лидерами фронды, за исключением Ф. Кулова и Р. Отунбаевой. На первых порах с проявлявшим осторожность Бакиевым мы встречались по всем правилам конспирации: в каких-то назначаемых им в последний момент полуподвальных заведениях, бильярдных залах, трактирах, банях, в том числе и за пределами Бишкека. Потом, разохотившись, мы уже нисколько не стеснялись видеться прилюдно — на многочисленных юбилеях, свадьбах и похоронах, как это предполагает киргизская традиция. Пригласить на них посла России считалось хорошим тоном. Курманбек Салиевич нередко (хотя, возможно, и не так часто, как у посла США) бывал в гостях в моей скромной резиденции. Глава оппозиции с супругой непременно присутствовали даже на праздновании моих дней рождений, отмечавшихся в узком кругу.
В долгих беседах с ним, Аширкуловым и другими оппонентами президента я постепенно начал понимать коренное отличие предстоящих выборов от предыдущих. Впервые за годы своей независимости чрезвычайно разрозненные оппозиционные силы самой разномастной, порой диаметрально противоположной политической ориентации, возглавляемые к тому же отдельными амбициозными, конкурирующими между собой личностями, были полны твердой решимости консолидироваться, объединиться в один мощный революционный кулак. Причем в качестве центральной фигуры этого процесса сплочения все в большей степени утверждался самоуверенный и жесткий К. Бакиев. Против его кандидатуры не возражала и осмотрительная Р. Отунбаева, которая незадолго до госпереворота по собственной инициативе посетила посольство.
Я много чего слышал о «железной Розе», но впервые лицезрел ее воочию. Передо мной сидел уникальный человек, коренным образом отличавшийся от тех оголтелых вождей киргизской оппозиции, которых я имел честь знать. Это была фигура государственного масштаба, по степени развития интеллекта и масштабу стратегического мышления сравнимая разве что с самим многоопытным А. Акаевым. Роза Исаковна в беспросветно черных тонах, но с максимально возможной образностью, присущей лишь писателям и кадровым дипломатам, нарисовала неутешительную обстановку в республике. Запомнилось не только ее мрачное пророчество («Мы поднимем на дыбы всю Киргизию!»), но и непередаваемое ощущение железной силы и несгибаемой воли, которые генерировала эта хрупкая натура. Я сразу же подумал: эта женщина будет, пожалуй, покруче Курманбека Салиевича, несдобровать им двоим в одной властной упряжке.
Примечательно, что практически всех без исключения вожаков антиакаевского движения серьезно волновал вопрос о позиции России. Они, как ни странно, тоже хором твердили, что Москве ни в коем случае не следует допускать повторения на киргизской земле печального опыта грузинских и украинских событий. Россия должна быть глубоко заинтересована в том, чтобы в республике произошла мирная передача власти от старой свиты новой команде. Надо просто по-хорошему уговорить президента мирно уйти в давно полагающуюся ему отставку. Нас клятвенно заверяли, что при таком развитии событий преемники быстро приступили бы к остро необходимым социально-экономическим и политическим реформам по образцу тех, которые разворачивает в России президент В. В. Путин. Во внешней же политике они имеют в виду не только продолжить основной курс на тесное союзничество с Россией, но и навсегда освободить его от непоследовательности и двойственности, пагубного стремления усидеть на нескольких стульях одновременно.
Совокупность всех вышеозначенных и многих других побочных факторов всерьез подтолкнула меня к осознанию срочной необходимости ориентировать Москву относительно возможности скорой смены власти в республике, обозначавшейся все более выпукло. Лично я твердо придерживался мнения, что Акаев проводит — в общем и целом — взвешенную политику, отвечающую глубинным интересам киргизско-российского сотрудничества. Никаких серьезных оснований желать в Бишкеке скорых перемен принципиального характера у российской стороны не просматривалось. Тем более что печальный украинский и грузинский опыт однозначно доказывал, куда впоследствии ведут такие скоропалительные изменения. «Не ищи лучшего от хорошего», — гласит мудрая русская пословица. Но меня постоянно терзала и другая мысль.
А что, если по всем существующим законам демократии, которые глава государства худо-бедно, но последовательно внедряет на своей земле, свободные и честные выборы на самом деле высветят перевес сил совсем не в его пользу? Поэтому я справедливо полагал, что «на всякий случай» (и не более того) Бакиеву и его соратникам следовало бы заблаговременно представиться в Москве, хотя бы на рабочем уровне. Такие «смотрины» уж точно не помешают, тем более что всю разномастную команду лидеров оппозиции недавно принимали в США. Опять же с учетом полезного опыта Германии: когда-то давно, при канцлере Шмидте, Брежнев знакомился с лидером оппозиции Колем, а при главе правительства Коле Ельцин, в свою очередь, принимал у себя председателя крупнейшей оппозиционной партии — конкурента Шрёдера...
Инициированная мной поездка Бакиева в Москву, похоже, немного развеяла некоторые принципиальные страхи и заблуждения относительно обстановки в республике. Да и я сам на закрытых слушаниях в Госдуме откровенно рассказывал, не раскрывая всех пикантных подробностей, что ко всем возможным турбуленциям в Киргизии мы готовимся «всесторонне». Правда, моя дипломатическая формула «на всякий случай» на каком-то очередном этапе, как в старой игре в испорченный телефон, самым неожиданным образом внезапно трансформировалась и стала звучать несколько по-иному: «в любом случае». В любом случае всезнающий депутат Государственной думы А. Хинштейн впоследствии горячо утверждал, что Бакиев несомненно приходил к власти «не без российской, честно признаться, поддержки» («МК», 18 апреля 2010 г.).
Продолжение следует
