* * *
Свет багряный багряных берез.
Синь озер и тоска за холмами.
И как будто осталось от гроз
Над простором закатное пламя.
И от края до края не мглист
Ходит ветер, и, кажется, в душу
Осыпается с дерева лист
Так, что вновь до весны занедужу.
Замыкается времени круг.
Тает полдень, пугливый и быстрый.
И на крылья мятежные вдруг
Иней выпал иль дым серебристый:
Не вздохнуть и уже не взлететь,
Столько воли растрачено в лето, —
Пропади ты, моя гололедь,
В небо выкатись, счастья комета!
Помнить нечего, некого ждать.
Затянулась любовная рана.
Можно тихо и жадно плутать
Меж берез, шелестящих багряно.
Ни желаний, ни мук, ни погонь.
Долы сумрачней, просеки хмурей.
Потухает осенний огонь,
Остывает земля перед бурей.
* * *
Такая лебединая метель
В просторе закалякала великом.
Мелькнула в тучах ночь
мертвяным ликом.
Дуб загудел и всполошилась ель.
За лесом — океан угрюмой тьмы.
Вселенная тревогами объята.
И уплывают в сторону заката
Глухонемые белые холмы.
Буран и ветер, звезды и туман.
Можжит душа — страдалица живая.
А где-то пламя выдохнул вулкан,
Стрелою смерти время прошивая.
И клокотнула красная вода.
И навсегда
без видимой причины
В громовый чрев неистовой пучины
Селения ушли и города.
И в сей же миг на крымском берегу
Магнолия, дрожа и припадая,
Как будто чья-то доля молодая, —
Почувствовала пепел и пургу.
* * *
Синева тепла и глубока.
Озеро.
Гранит мерцает ало.
Может быть, подошва Ермака
На него когда-нибудь ступала.
Все дается кровью и огнем,
Яростью ушедших поколений.
Солнечным обласканные днем,
Дремлют стаи редкие селений.
Каждый холм — для славы пьедестал.
Здравствуй,
синеокая свобода!
В миг, когда рождается металл,
Силы прибывает у народа.
Страсти пролетарские, порог
В светлое, где соловьи и зори.
Только труд, а не обман и торг.
Вздох души, как облако в просторе.
Лишь ковыль волнуется, шурша.
И всплывает песня из тумана
Про высокий берег Иртыша
Над седой могилой атамана.
* * *
Белым инеем, словно пургой,
Лес осыпан, дубы-исполины.
Белый, белый, великий покой
Снизошел на холмы и долины.
Нет конца и предела пути.
Умереть или вновь отогреться
Через белые дюны летит
Птица белая прямо под сердце...
Ты не тронь ее, ветер, не тронь,
Потрудись,
проведи до порога.
Коль в душе не погублен огонь —
Счастья в доме прибавится много.
Доброту не осилит беда.
От забот не опустятся руки.
Если совесть — подобие льда,
Умирают отваги и муки.
Вековечно могилы чисты.
И не зря говорят нам про это
Обелиски друзей и кресты, —
Рано в жизни сгоревших от света...
Белым инеем дали полны.
Пламя белое ходит по кругу.
И родятся из белой волны
Стаи птиц,
не пробившихся к югу!
* * *
Во все края, во все концы
Несутся всполохи метели.
Но я-то знаю, что скворцы
Вчера, ликуя, прилетели.
Осилит непогодь весна.
Не зря у золотых проталин
Ручьи, вставая ото сна,
Восторженно заклокотали.
Крутись, искрись, шуми, буран,
Навеивай мучные горы,
Нашлет заря крутой туман
И солнцем вымахнет в просторы.
Движенье ветра и воды,
Земным разбуженное духом.
Вон заворочали сады
Еще полузакрытым ухом.
Звенят капелей бубенцы.
И снова бесятся метели.
Но я-то знаю, что скворцы
Вчера, ликуя, прилетели.
* * *
Молчит, зарастая, долина,
Домой не летят соловьи.
Седая моя Украина,
Несчастные дети твои.
Немецким железом проклятым
Тебя не сравняли враги,
Но смертью напичканный атом
Ползет по тропинам пурги.
Скользит лепестками цветений,
В окошко стучится дождем.
С курганов сутулятся тени, —
Мы живы,
мы их подождем!..
Мы их подождем у калитки,
Весною теплы вечера,
Здесь девушка в легкой накидке
Навстречу спешила вчера.
А ныне за тучей пунцовой,
Куда испаряется чад,
Больные тяжелые совы
В лесу потрясенном кричат.
Сверкают опасные росы,
И, сделавшись трижды лютей,
Шмели медовые и осы
Под землю ушли от людей.
* * *
Ива тихо шумит
Да вздыхает глубоко.
Сердце даже щемит, —
Так она одинока.
Посмотри-ка, мой друг,
Не рыданья ль боятся:
Дуб за дубом вокруг
Осторожно толпятся.
Или горе ее
Не хотят приумножить,
Чтоб случайно свое
Счастье не потревожить?
Нам чужая беда
Нежеланна порою,
Будто ждут нас года
Долгих мук за горою.
Потому, не грубы,
А участьем надежны,
Мы, как те вон дубы,
В доброте осторожны.
* * *
Не затеряется навеки
Сей миг и радости и слез:
Через леса, холмы и реки
Один прошел Иисус Христос.
Окинув небо вольным взглядом,
Мне вдруг подумалось о том,
Что это мы с тобою рядом
В его сиянье золотом.
Жена, сестра моя, невеста
И Богородица моя,
Нет на земле печальней места,
Чем наши светлые края.
Здесь, где мечи рубились лихо
И жутко ухала броня, —
Поет на ветке соловьиха,
Седее вьюги и меня.
А хутора в забвеньях тонут.
Луна
над кладбищем
всплыла.
И тихо стонут, тихо стонут
Колокола, колокола.
* * *
Нет дороги в мире огрубелом
Ни любви, ни жизни, ни труду:
Вот я вижу — в белом, белом, белом,
Я по полю черному иду.
И не звезды надо мной, а свечи,
Странный шепот, говор за спиной,
Будто бы и ты искала встречи
В этом поле траурном со мной.
Мы с тобой не предали друг друга,
Жаль, внезапно опустилась мгла,
И тебя заманчивая вьюга
На порог лукавый увела.
Разве кто твоим напьется телом,
Если я в погибельном бреду
Одиноко и, как прежде, в белом,
Через поле черное иду?
Лунный свет над селами струится,
Громоздится город впереди.
Я очнусь — палата и больница,
Черной птицей полночь на груди.
Когти точит, цапает и точит,
Ну а я спасибо говорю,
Что еще не выклевала очи,
Ждущие улыбку и зарю.
* * *
Черноглазая смородина,
Звоны сосен и берез…
Ты — моя святая Родина,
Я люблю тебя до слез.
Не пытаюсь я разгадывать
Тайну божеских чудес:
Красотой и счастьем радовать
Ты сошла ко мне с небес.
Пусть ведет тропа безвинная
Нас туда,
где ночи нет, —
Только песня соловьиная
Ты и я, и звездный свет!..
Двух сердец одно желание,
Трепет страсти на устах:
Золотистое жужжание
Пчел
в ликующих цветах.
А с черемухи метелица
Обогрета солнцем дня
Осыпается и стелется
Для тебя
и для меня!..
* * *
Этот снег летит и вьется,
Теплый снег, пушистый снег.
И от детства остается
Вечер, дом, сугроб и смех.
Край мой, грубо знаменитый,
Рев мартенов, сосен вздох,
Я, израненный, избитый,
Встал на стыке двух дорог:
Слева юность, справа зрелость,
Все —
и радость тут, и злость.
Как душе моей горелось
И пылалось, и цвелось!
Словно был я возвеличен,
Потому и много лет
Шел под градом зуботычин,
По ухабинам клевет.
Шел и в мыслях не пытался
Заробеть, мол, довели.
Шел и, русский, утверждался
Грозной памятью земли.
Той земли, того народа,
Что ковал
за ратью рать,
У которого уродам
Ярый дух не отобрать!
* * *
Шумит береза белая на воле,
Дождь пробежал, утихнул в травах гром.
Весна пришла, но постарело поле,
И краткость жизни вижу я кругом.
Овраги изморщинились, меж елей
Засохли и попадали дубы.
И за кустами низких можжевелей
Пунцовят ядовитые грибы.
Камней своих река не обнажала,
Неся мосты сквозь череду разрух,
А вот теперь — как от войны сбежала
И в омуте остановилась вдруг.
И синий, синий, ледовитый холод
На дне ее густится не спеша,
Я сам устал, я сам давно немолод,
Покоя просит умная душа.
И вновь дорога ранами дымится,
Хозяин дома гибнет у крыльца.
И ни орлу, ни маленькой синице
Не миновать разбойного свинца.
И я не раз, усиливая страхи.
Терял под черным ветром борозду.
За журавлями, повторяя взмахи,
Летят кресты немые на звезду!..