Истинной науке полагается рассматривать объект своего исследования на максимально возможных глубинах прошлого и перспективах будущего. В этом плане отечественной политической психологии необходимо не только предугадывать новые горизонты, но искать и находить понимание основ национальной субъектности и ментальной идентичности.
Решение этой задачи предполагает также изучение основ менталитета нашего извечного партнера-оппонента — исторического Запада. Тем более что некоторые современные авторы спешат предлагать свои рецепты по радикальному изменению «полуазиатского», «всеядного», «агрессивного» и прочего «российского менталитета» по западному эталону, не подозревая, с какой толщей бытия предстоит иметь дело.
доктор психологических наук,
профессор МГУ им. М. В. Ломоносова
Н. М. Ракитянский
Познание не есть отвлеченность. Познание не есть разрыв или раскол, не есть объединение расколотого. Познание есть брак познающего с познаваемым. Познание есть любовь познающего к познаваемому, и любовь эта — взаимная. Познание есть рождение в истине, порождение познающего с познаваемым такого третьего, в чем уже нельзя различить познающего и познаваемого, порождение той истины, которая уже не сводится ни на познающее, ни на познаваемое, а есть чудное потомство, поднимающее родителей на новую и никогда ранее не бывшую высоту. Для кого познаваемое — не родное, тот плохо познает или совсем не познает. Только любовь открывает очи и возвещает тайну познаваемого.
А. Ф. Лосев
В начале 1943 г. командующий 62-й армией Василий Иванович Чуйков прислал в село Серебряные Пруды Московской области письмо, где писал: «Мама, видно твоя молитва дошла до Бога: стояли по колено в крови, но Сталинград не сдали».
Полугодом ранее величайший отечественный мыслитель Алексей Федорович Лосев (1893–1988) закончил свою философскую повесть «Жизнь», в которой дал невиданное до него по своему масштабу и глубине сражение за сущностное осознание понятия Родины. Указывая на то, что непризнание Родины (равно как и отказ от своего национального менталитета. — Г. К.) неизбежно приводит людей к их разложению и собственному социальному самоубийству, Лосев, в частности, пишет в ней: «Всем этим “передовым” людям, стыдившимся говорить о Родине, соответствовала и философия, тоже всегда стыдившаяся таких конкретных вещей и видевшая научность только в отвлечениях рассудка. Философы говорили об “общем” и стремились к “обобщениям”. Но что это за “общее”, что это за “обобщение”? Законы природы и общества, законы субъекта и объекта, — вовсе не есть реально-жизненное общее. Это — головное, рассудочное общее. Великие мыслители Нового времени доходили до больших обобщений, но ни в “мышлении” и “«протяжении” Декарта, ни в монадах Лейбница, ни в боге Спинозы, ни в трансцендентальной апперцепции Канта, ни в абсолютном “Я” Фихте, ни в Мировом духе Гегеля нет этого родного, этого родственного, этого отцовского и материнского начала, нет Родины. Это — холодные, абстрактные истуканы рассудочной мысли, головные построения, которые не волнуют человека, не будят в нем жизненных сил и страстей, не зовут на борьбу, на бой, на жертву. Это — головное общее, мыслительное общее; и это не то общее, откуда происходит реальный человек со своим человеческим телом и человеческой душой, откуда он родился, что есть его родительское лоно, что есть его Родина. Человек — чужой всему этому; и трансцедентальная апперцепция, как темная, злобная и свирепая тюрьма духа, гноит человека, губит человека, безжалостно и по-звериному гложет его и — умерщвляет его — в одиночестве, в покинутости, в чудовищной изоляции ото всего, в застенке собственной субъективности».
По сути, Лосев здесь говорит открытым текстом о том, что именно на Западе была создана полномасштабная, многоэшелонированная философия по отсечению, отвлечению человека от понятия Родины и увлечению его в никуда.
Естественно, что слепое увлечение частью русской интеллигенции таковой привело ее к отпадению от пути Христовой Благодати и принятию чуждых несовместимых с отечественным менталитетом ценностей. Именно уход всякого рода романтиков от исконной Родины в революционные и другие эмпиреи обернулся в 1917 г. не только для них самих, но и для всего российского народа Голгофой.
Почему так? Да потому, что, в отличие от романтически настроенных мечтателей, истинной целью «благодетелей» от международного интернационала, возглавивших революцию, было не всеобщее благоденствие, как они об этом заявляли, а полное разрушение российской государственности, всецело основанной на русском менталитете, ядром которого, по авторитетному мнению видного политического психолога Николая Митрофановича Ракитянского, является — человеколюбие.
Именно православное человеколюбие не только сплотило, но и сроднило все племена и народы России независимо от их вероисповедания. Во всяком случае, никто из них за всю ее историю не исчез, а некоторые, как например татары, многократно умножились. Как видим, менталитет само по себе явление настолько значимое, что без него бытие того или иного народа и представить невозможно. Тем не менее понятие о нем зачастую сводится к механическим определениям типа того, что оный является всего лишь совокупностью особых характерных черт — психических, культурных, умственных и т. д. своего носителя.
Кроме того, менталитет нередко подается широкой аудитории как экзотический, чуть ли не из области развлечений, факт. Я много раз бывал в доме А. Ф. Лосева еще при его жизни, где он не единожды повторял, что фактам, как таковым, доверять нельзя, ибо ими можно вертеть как угодно — нужно знать историю, природу факта!
Исследуя менталитет, как метапсихологическое явление человеческого бытия, Н. М. Ракитянский, прежде всего, указывает на его трансцендентную, выходящую за рамки обыденного понимания, природу и подчеркивает, что феномен такового объясняется, в конечном счете, его религиозным происхождением. То есть «любой менталитет формируется и развивается на основе веры».
А. Ф. Лосев в своей книге «Диалектика мифа»1 весьма обоснованно утверждал, что Знание не может существовать без веры и в сущности своей есть не что иное, как вера или ее вид. Развивая это утверждение в статье «Догматические основания англо-американской ментальной экспансии», Н. М. Ракитянский не менее обоснованно пишет: «Вера, как вид знания и понимания материальной и метафизической реальности, всегда была и будет одной из самых глубинных основ менталитета. Вера, в качестве базисной психической функции, выступает своего рода стержнем, на который нанизывается вся структура национального менталитета»2.
В качестве подтверждения этому Н. Ракитянский приводит по существу неотразимое высказывание классика античности Плутарха (ок. 45 — ок. 127 г. н. э.): «Обойди все страны, ты можешь найти города без стен, без письменности, без правителей, без дворцов, без богатств, без монеты, но никто не видел еще города, лишенного храма и богов, города, в котором не воссылались бы молитвы, где не клялись бы именем Божества». И далее, в этой же статье: «Вера формирует смыслообразующие устремления человека, вектор мышления и воли, которые программируют его жизнь и деятельность, его воззрения, намерения и поступки. Вера определяет первичную систему знаний, структуру ментальной матрицы, наполняет ее содержание. Более того, вера обусловливает и характер политической власти целой страны, особенности системы права, ее экономический уклад, нравственность, духовность, саму жизнь и судьбу народов, государств, каждого отдельного человека».
Из вышеизложенного следует, что природа любого менталитета в немалой мере заключена в сущности веры, его породившей. А вера по блистательному изречению А. Ф. Лосева является высшей формой самоутверждения человека в вечности. Воистину так! Ибо нет ничего кроме веры, что могло бы быть безусловным основанием для такового. Вот почему Н. М. Ракитянский приходит к естественному выводу о том, что «любой менталитет догматически утверждается через веру и его основание и структура не определяется ни через что иное». Отсюда логически вытекает не менее важный вывод Н. М. Ракитянского о том, что практически в любой цивилизации мировоззренческая система имеет свое априорное ядро.
В диалоге «Что движет народами?» он говорит: «Если возьмем пространство мировоззрения, в нем есть ядерное основание, которое мы определяем как смысл жизни. Но и в понятии “смысл жизни” тоже есть свое ядро. В монотеистических (т. е. основанных на единобожии. — Г. К.) менталитетах таким ядром является религиозная вера как высшая ценность и способ самоутверждения народа и каждого человека в вечности. Так возникает своеобразная система таких ядерных образований, где ядром веры является догмат как высшая истина бытия, имеющая трансцендентальный характер».
Таким образом, менталитет, в свою очередь, является ядерным образованием, представляющим духовную субстанцию народа, которая имеет свойство постоянно воспроизводить свою суть. Точнее, менталитет во взаимодействии с новыми условиями жизни непреложно воспроизводит именно то, что заложено в народе искони, благодаря чему только и возможна преемственность поколений и, естественно, взаимопонимание между народами.
Но осознание роли менталитета в жизни любого народа, и прежде всего русского, будет недостаточным, если не сказать, что в его состав самым что ни на есть естественным образом входит понятие Родины. А. Ф. Лосев в упомянутой ранее философской повести пишет: «Всякая философия, которая не кончается учением о Родине, есть наивная и ненужная философия. Ее “обобщения” слишком узки и ничтожны; ее “познание” слишком нежизненно, ее “мир” и “бытие” — пустота и тюрьма, всезлобное исступление рассудка, безличное распятие живого духа на Голгофе собственного жалкого самообожествления».
Нужно сразу сказать, что все столь критические заявления А. Ф. Лосева, где бы они ни были, всегда глубоко и неопровержимо обоснованы им. Благодаря этому мы можем непосредственно от него получить истинное представление о том, что есть и что не есть Родина, а заодно с этим приобщиться к его чудотворному, подобному Божественной Симфонии, учению о ней.
Вот некоторые фрагменты из этого учения, необходимые для цели данной статьи: «Родина есть общее, но не мыслительно, не логически только общее, а физически и социально общее. Родина есть не то общее, которое только сформулировано в голове, занумеровано, проштемпелевано и зарегистрировано в науке. Родина есть то реальное общее, которое меня реально породило с моим человеческим телом и с моей человеческой душой. Это общее — потому родное мне, родственное мне. Здесь мой отец и мать, не физически только, а для всего того, что во мне есть, и для личности мой отец и мать, и для социальности моей отец и мать, и для духовной жизни моей родители и воспитатели...» «…Родина требует жертвы. Сама жизнь Родины — это и есть вечная жертва. От самого понятия жертвы философы так же далеки, как и от понятия Родины. Говорят о поведении, о действии, о моральных и неморальных поступках, наконец, даже о “любви к ближнему”, но в философии не принято говорить о жертве, несмотря на то, что вся человеческая и животная жизнь есть сплошная жертва, вольная или невольная, и несмотря на то, что единственный способ осмыслить бесконечные человеческие страдания — это понять их жертвенный смысл.
Жертва везде там, где смысл перестает быть отвлеченностью и где идея хочет, наконец, перейти в действительность. Только головные измышления нежертвенны. Малейшее прикосновение к жизни уже приближает к нам жертвенную возможность... Вся жизнь, всякая жизнь, жизнь с начала до конца, от первого до последнего вздоха, на каждом шагу и в каждое мгновение, жизнь с ее радостями и горем, с ее счастьем и с ее катастрофами есть жертва, жертва и жертва. Наша философия должна быть философией Родины и Жертвы, а не какой-то там отвлеченной, головной и никому не нужной “теорией познания” или “учением о бытии или материи”.
В самом понятии и названии “жертва” слышится нечто возвышенное и волнующее, нечто облагораживающее и героическое. Это потому, что рождает нас не просто “бытие”, не просто “материя”, не просто “действительность” и “жизнь”, — все это нечеловечно, надчеловечно, безлично и отвлеченно, — а рождает нас Родина, та мать и та семья, которые уже сами по себе достойны быть, достойны существования, которые уже сами по себе есть нечто великое и светлое, нечто святое и чистое. Веления той Матери-Родины непререкаемы. Жертвы для этой Матери-Родины неотвратимы. Бессмысленна жертва какой-то безличной и слепой стихии рода. Но это и не есть жертва. Это — просто бессмыслица, ненужная и бестолковая суматоха рождений и смертей, скука и суета вселенской, но в то же время бессмысленной животной утробы. Жертва же в честь и во славу Матери-Родины сладка и духовна. Жертва эта и есть то самое, что единственно только и осмысливает жизнь. Преступление, жестокость, насилие, человеконенавистничество, — все это ополчается на нас и на нашу Родину. Но все это только и можно, только и нужно одолеть ради благоденствия Родины. Возмутиться отдельным преступным актом и вступить с ним в борьбу — мало. Это и всякое животное вступит в борьбу за то, что оно считает принадлежащим себе. Нет, побороть противника не ради себя, и не ради своей идеи, и даже не ради только ближнего, а ради самой Родины, — вот где подлинное осмысление всякой человеческой борьбы против зла».
Столь обширное цитирование здесь А. Ф. Лосева вызвано необходимостью по возможности подготовить прежде всего неискушенного читателя к восприятию весьма неординарной теории менталитета Н. М. Ракитянского, которая по сути затрагивает буквально всех соотечественников.
Вместе с этим не менее важно было показать сколь мощно и органично Родина и менталитет народа взаимосвязаны между собой. Прискорбно, но сегодня лосевское утверждение о том, что «Родина требует жертвы», что «сама жизнь Родины — это вечная жертва» — вызывает у немалой части молодых людей недоумение, а некоторые из них встречают его даже в штыки.
Но для нашего с Н. М. Ракитянским послевоенного поколения эти слова А. Ф. Лосева звучат как непреложная истина в ее последней инстанции. Ведь мы, тогдашние дети победителей (!), прямые свидетели того, как наша страна без какой-либо зарубежной помощи подымалась из праха, из руин. Все, буквально все было подчинено возрождению Родины, без которой ни о каком будущем не могло быть и речи. Никаких сомнений на этот счет ни у кого тогда не было, ибо наши педагоги действовали по принципу: без воспитания нет образования.
Помню, в школе учительница процитировала высказывание из творчества Владимира Галактионовича Короленко (1853–1921) о том, что «человек рожден для счастья, как птица для полета», которое вызвало горячую дискуссию на тему: «Что такое счастье и существует ли оно вообще в действительности?».
Ведь мы, уже повзрослевшие отроки, видели вокруг себя только жертвенную жизнь. К тому же и русская литература счастливыми персонажами нас отнюдь не баловала. Да и среди самих поэтов и писателей, осененных счастьем, что-то не наблюдалось. Прибавим к этому и то, что сам Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837) обронил недвусмысленно: «Я никогда не хлопотал о счастии, я мог обойтиться без него».
Скорее всего, вопрос о счастье так и повис бы в воздухе, если бы учительница не подвела итог: «Счастье — это когда нет войны, есть хлеб и не приходят похоронки!» Все с нею согласились, и тема была на корню закрыта.
Однако с возрастом, как оказалось, вопрос о счастье так и остался вопросом. Я знаю в русской литературе только одного человека, который разрешил его, по крайней мере, для себя, и оповестил об этом читателей своим невольным признанием: «Мне для счастья надо лишь иметь То, что меня заставило запеть!» Этим человеком был Николай Михайлович Рубцов (1936–1971), умевший задавать себе почти неразрешимые вопросы и отвечать на них предельно просто и ясно и, как правило, языком поэзии.
Однако зададимся и мы вопросом: что это за сила такая, что не просто позволила, а именно заставила не терпевшего никакого насилия, вечно бесприютного Рубцова запеть, да еще и чувствовать себя при этом совершенно счастливым? Может быть, поэт оговорился? Но вот еще из этой же серии признание: «О чем писать? На то не наша воля!..» И далее вспомним здесь другое стихотворение, в котором есть исчерпывающий ответ на поставленный нами вопрос:
…Вот так поэзия, она
Звенит — ее не остановишь!
А замолчит — напрасно стонешь!
Она незрима и вольна.
Прославит нас или унизит,
Но все равно возьмет свое!
И не она от нас зависит,
А мы зависим от нее…
Истинная поэзия, как одна из ипостасей духовной субстанции народного менталитета, как раз и была той животворящей силой, которая диктовала Рубцову свою волю и наполняла его душу музыкой любви к Родине. Ему ничего не надо было выдумывать, ибо он жил ею и выражал не только ее вселенский смысл, но и ее судьбу. В 1964 г., когда наша страна, став космической державой, была на вершине своего могущества, он писал:
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри, опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Перед нами не прогноз, не предсказание, а констатация уже произошедшего! После перестройки, едва не обрушившей нашу страну в пропасть, нет никакого сомнения в том, что под словом «они» Рубцов имел в виду прежде всего своих соотечественников, лишенных исконного менталитета Родины, а значит и чувства всеобщего самосохранения, которое невозможно без национального самосознания, вырастающего из глубин освященной литургическим временем субъектности.
В диалоге «Не в силе Бог, а в правде», опубликованном в «Вестнике актуальных прогнозов» 2007, № 14, Н. М. Ракитянский говорит: «Каждый великий народ с момента своего становления преодолевает во времени систему кризисов, разрешая которые он становится субъектом своей истории. Сегодня ведется провокационная работа против нашей субъектности. Имею в виду все эти упорные разговоры о том, что русских, как народа, не существует… При всех искажениях в национальной политике СССР, свою русскую субъектность мы все-таки имели. Посредством, в первую очередь, языка, русских традиций и обычаев, великой русской культуры и нашей уникальной истории. Посредством, наконец, нашей Великой Победы. Проблема в том, все это наше еще не стало достоянием большинства или хотя бы некой критической его массы, а ведь субъектность — такое качество менталитета, такая его сторона, которая развивается и крепнет в постоянных духовных усилиях. Субъектность — это еще и знание себя, понимание своих “хочу”, “могу”, и “должен”. И это всегда ответственность…».
Приведенное высказывание Н. М. Ракитянского весьма созвучно выводам директора «Центра ноосферной защиты им. Н. Д. Зелинского» Андрея Николаевича Зелинского, выдающегося исследователя в области литургического времени Христианской культуры, который в диалоге с Георгием Благовещенским («Время России» 2010), в частности, говорит о том, что каждая традиционная культура, как религиозно-философская и литургически организованная система, берет свое начало во времени от определенного момента — «пусковой точки традиции».
Но традиция без субъектности невозможна! Отсюда следует, что традиция и субъектность запускаются одновременно. Для христианского сознания такой «точкой запуска» является дата Рождества Христова. И далее А. Н. Зелинский указывает на то, что существуют духовные скрепы, которые связывают культуру со временем и позволяют говорить о времени не просто как о физической, математической или физиологической системе, но как о системе, пытающейся в этом временном мире закрепить вечное. Этой точкой зрения А. Н. Зелинский по существу подтверждает убеждение А. Ф. Лосева, а за ним и Н. М. Ракитянского о том, что вера является высшей формой самоутверждения человека и целого народа в вечности. Таким образом, мы видим наглядный пример того, как благочестивые ученые мужи, казалось бы, отличных друг от друга научных направлений объединяются в истине, а все потому, что все истинное в мире взаимосвязано.
Не лишним доказательством этому может служить весьма необходимый для осознания сакральной сути русского менталитета разбор А. Н. Зелинским календарной истории в названном выше диалоге. В нем для нас важно то, что в России со времени принятия Православия, т. е. с 988 г., действовал Юлианский календарь, ставший литургическим календарем всего христианского мира. Естественно, что всякий календарь связан со своей религиозной традицией. С православной точки зрения, с распятием Иисуса Христа Ветхозаветное человечество умерло, а с Воскресением Спасителя родилось Христианство. Таким образом, в Крестной смерти Спасителя и Его Воскресении сосредоточивается для христиан центр времени. Вся суть христианского таинства освящения времени, суть новозаветной литургии, заключена в этой бескровной жертве. Причем освящение и преобразование времени касается не только человека, но и всей христианской вселенной, всего Космоса.
А. Н. Зелинский обращает особое внимание на то, что в Юлианском календаре, кроме суточного и годового ритма, существует и недельный ритм. И эта космическая седмица есть отражение божественной седмицы, связанной с шестодневом творения. Семь ступеней Бытия приобретают истинный смысл через седмицу страстей Христовых, поскольку Воскресением в конце ее оправдывается Время — «смертью смерть поправ». Из этого следует, что весь земно-космический ритм гармонично сочетается с духовным смыслом литургического ритма, связанного с проведением центрального праздника Пасхи и всей сакральной системой взаимосвязанных между собой церковных праздников, чтений, литургий на весь год. В этом ритме более тысячи лет самоорганизовывалась культура нашей православной русской цивилизации, осуществлялась ее подлинная история.
Далее А. Н. Зелинский подчеркивает, что литургический ритм, ритм священнодействия непрерывен во времени и, если он искусственно перебивается с какими-то, якобы благими целями, то этим нарушается и всеобщая ритмическая гармония, которая пронизывает весь Космос. Тогда ломаются литургические часы, и восстановить земно-космическую гармонию весьма сложно.
Православный Юлианский календарь столетиями определял не только годовой богослужебный круг, но он также слился с историческими событиями государственного значения. Поэтому его замена на Григорианский католический календарь в 1918 г. привела к тому, например, что знаменательные даты России лишились своего сакрального смысла, а крещеные люди оказались отъятыми от богоданных им Святых Покровителей. Так, при помощи лохотронной аферы была осуществлена подмена времени, которая вызвала аритмию памяти у одного из величайших народов мира, превратив его последующие поколения в Иванов, не помнящих родства. Слава Богу, Сталин, имевший церковное образование, в 1937 г. остепенил, если не всех, то многих из этих мировых лохотронщиков, действуя их же методами. А методы их были таковыми, что, по расчетам выдающегося мыслителя ХХ века Вадима Валериановича Кожинова (1930–2001), только с 1918 по 1922 г. погибло не менее 25 миллионов человек, что, по его же мнению, чуть ли не превышало наши людские потери за всю Великую Отечественную войну, хотя в Гражданскую не было сравнимых с ней сражений, как не было в ее пределах и такого громадного количества бойцов. Выходит, что у нас была не столько Гражданская война, сколько бойня мирного населения, включая женщин, стариков и детей, то есть — геноцид! Попросту говоря, уничтожались носители русского менталитета с попутной целью вызвать вселенский ужас перед новой властью.
В журнале «Союз национальностей» № 1 за 2016 г. в диалоге «Русские Витязи на чужбине» сын эмигрантов первой волны и один из руководителей основанной еще в 1923 г. «Национальной организации Витязей» Сергей Юрьевич Иванов рассказывает о том, как миллионы русских людей после октябрьского переворота 1917 г. были вынуждены спасаться за рубежом от смертельной опасности. «Среди них оказались все слои населения царской России — от высших до низших сословий, от интеллигентов до рабочих и крестьян, от студентов до подростков».
Будучи национальной организацией, «Витязи» никогда не занимались политикой и не принадлежали никакой партии. Главной и единственной их целью было сохранить русскость среди молодежи, т. е. спасти русский менталитет для будущих поколений как высочайшую ценность и святыню. Конечно, многострадальный опыт «Витязей» не канет в Лету и, без всякого сомнения, послужит бесценным вкладом в дело возрождения нашей общей Родины. Однако на этом пути придется преодолеть немало трудностей и всевозможных опасностей, на которые так или иначе указывает в своих статьях Н. М. Ракитянский, воистину, утверждающий, что все упирается в субъектность!
В диалоге «Не в силе Бог, а в правде» он, в частности, говорит, что одна из наиболее значимых проблем: народ и власть. Когда власть и народ — не враждующие стороны, как бывало практически всю нашу историю, то и субъектность такова, что ей не грозят чудовищные разломы». Иначе говоря, угрозы нашей субъектности находятся не столько во вне, сколько в нас самих.
Исходя из этого, Н. М. Ракитянский предлагает сформулировать идею национальной безопасности не как оборону от нападения (нас бьют — мы защищаемся), а как достижение конкретных целей, необходимых для возрождения русского национального самосознания, что естественно и подобно приходу весны. С этим нельзя не согласиться, ибо достижение поставленных необходимостью целей может быть таковым, что и нападений никаких не будет.
Однако вернемся для дальнейшего осмысления заявленной темы к изложенной ранее концепции литургического времени А. Н. Зелинского, всю суть которой выразила его соратница по духу и творчеству Юлия Григорьевна Шишина в формуле: «Культура — это литургически организованное сознание народа». Из этого следует, что литургические часы, так же, как и понятие Родины, являются ментальной сущностью. Таким образом, национальный менталитет, в данном случае русского народа, представляет собой даже не просто компас, а курсовую систему духовной навигации, завязанной на его историческом призвании, выраженном в стремлении к Благодати Божией, как к национальному идеалу. Это стремление зафиксировано в «Слове о Законе и Благодати» киевского митрополита (1051–1054) Илариона как благая весть о случившемся:
О Законе Моисеем данном,
И о Благодати и истине,
В Иисусе Христе явившихся;
О том как Закон отошел,
А Благодать и истина всю Землю исполнили,
И вера на все языки простерлась,
И на наш народ русский.
Перевод с древнерусского В. Я. Дерягина
Говоря современным языком, Иларион в своем «Слове…» заявляет об установлении обратной связи между Небесным Вседержителем и земным Самодержцем, чем и было положено начало русской православной государственности, основанной на человеколюбии и веротерпимости. Таким образом, на русского Самодержца налагалась, освященная свыше, ответственность за сохранение всех своих подданных, независимо от их вероисповедания. Причем за все свои решения и поступки он был подотчетен одному только Господу Богу.
В этом смысле все земные обвинения в адрес русских Самодержцев, от кого бы они ни исходили, являются не более чем фикцией, говорящей либо об умопомрачении обвинителя, либо о его антихристианском происхождении. Во всяком случае мы не знаем ни одного обвинения такого рода, которое бы не рассыпалось в пух и прах при внимательном рассмотрении его исторической и божественной природы.
К примеру, многочисленные обвинения Ивана Грозного (1530–1584) в его якобы бессмысленной жестокости к своим подданным ничего общего с истиной не имеют. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с его Царским Словом, произнесенным на Земском «Соборе примирения» 27 февраля 1549 г., где он оповестил соборян о своем решении привести всех в любовь и согласие. Противникам этому и прочим лихоимцам он дал целых 15 лет для образумления. И только в 1564 г. начались первые гонения на бояр и вельмож, прежде всего за «Великие измены».
Такие действия Царя, возглавлявшего Третий Рим в образе Святой Руси, а значит и отвечавшего перед Самим Господом за судьбу Православия на Земле, говорят о его воистину вселенской вменяемости! А тем, кто не видит в нем, по своему недомыслию, исполнителя Божьего Промысла, укажем на то, что русский народ прозорливо прозвал Иоанна — Грозным, то есть — Бичом Божьим, который свищет, когда кончается терпение свыше.
Здесь мы, по сути, вернулись на новый уровень к ранее приведенному утверждению Н. М. Ракитянского о том, что «любой менталитет формируется и развивается на основе веры». Вернулись в той мере, которая позволяет получить хотя бы общее представление о личности Помазанника Божьего, олицетворяющего Православную веру, из коей проистекают, в пределах десяти заповедей, все его властные действия, приводящие сограждан к единению и жертвенной жизни ради общей Родины, породившей нас.
Не случайно вера в Царя-батюшку, что бы не происходило на Руси, была незыблемой. И в этом заключалась отнюдь не блажь или ограниченность народа, а его великая мудрость и сакральное знание того, что с отсутствием Царя у людей словно отнимается разум и душами их овладевают бесы. Народ был уверен: Царь противостоит Антихристу, который посягает на само его существование. К слову, выражение «без царя в голове» применялось, главным образом, к тем, кто не верил в Бога или поступал не по-божески. Об этом мне говорил Олег Васильевич Волков (1900–1996), которого в Европе называли образцом русского человека и даже «визитной карточкой России». А французский посол Морель, при вручении ему высокой награды Франции, в том числе и за книгу «Погружение во тьму», уподобил его библейскому пророку Иову.
Но обратимся, наконец, к флагману ментальных исследований в области глобальных политических миров Н. М. Ракитянскому, который, изначально занимаясь труднейшей проблемой взаимопонимания между отдельными людьми и народами, однажды задался вопросом: «Почему правящие элиты англо-саксонского мира — в первую очередь Англии и США, составляя в количественном отношении абсолютное меньшинство, стремятся управлять всем миром и навязывать всем свои образцы, стандарты и ценности. Как получилось, что политическое сообщество численностью примерно 500 миллионов человек управляет семью миллиардами людей, населяющих планету?»
Так сложилось новое направление научного поиска, названное Ракитянским, пока условно, «метапсихологическим». Почему мета? «Мета» означает переход на иной, более высокий уровень обобщения и понимания, который обеспечивается соединением возможностей психологии, философии, истории, политологии, лингвистики, богословия и других наук. Означенный синтез позволяет сфокусировать максимальный исследовательский потенциал для ответа на поставленный вопрос.
За точку отсчета Н. М. Ракитянский взял догматические основания мышления, которые длительное историческое время преобладают в политических сообществах. Это был смелый и даже чуть ли не противоестественный подход. Почему? Потому что в России, начиная с XIX века (случайно ли? — Г. К.) формировалось жестко отрицательное отношение к понятиям «догма», «догмат» и «догматика». Современное сознание воспринимает эти слова крайне негативно, как олицетворение устаревшей церковной системы, которая, якобы, состоит из сплошных ограничений и запретов, мешающих свободному развитию личности. Развенчивая этот миф, Н. М. Ракитянский указывает на то, что религиозные догматы говорят только о Боге. В христианстве, самой догматической религии мира, не существует догматов, которые регламентируют повседневное поведение человека или говорят о том, какой должна быть культура, право, наука, экономика или политический строй. Всякий, кто удосужится ознакомиться с одностраничным «Символом Веры», который содержит краткое и точное догматическое изложение сущности христианского вероучения, убедится в этом.
Свой ответ Н. М. Ракитянский, на им же поставленный вопрос, дал в уже упомянутой здесь статье «Догматические основания англо-американской ментальной экспансии». Эту статью, ввиду ее чрезвычайной познавательной важности, необходимо прочесть каждому, кому дорого будущее нашего Отечества. Мы же скажем, что в ней весьма убедительно изложено то, как под видом глобализации англо-американцы ведут ментальную войну против неугодных им стран и, прежде всего, против России.
Цель этой войны, голосом оракула из преисподней, озвучил один из ведущих идеологов внешней политики США Збигнев Бжезинский, который заявил: «Мировой порядок будет строиться против России, за счет России и на руинах России». То есть речь идет об уничтожении русского менталитета с последующим обрушением российской цивилизации.
Подобные заявления мир уже слышал от Гитлера, мнившего, что имеет дело с колоссом на глиняных ногах. Ему и в голову не приходило, что Россия в гораздо большей мере небесная страна, нежели земная, что у нее кроме ног есть еще и вселенские крылья. Нынешние ее недоброжелатели, так же как прежние, и помыслить не могут, что замахиваются на спящий Русский Дух, который просыпается, когда кончается терпение свыше. Исследуя отечественный менталитет, как метапсихологическое явление человеческого бытия, Н. М. Ракитянский прежде всего указывает на его трансцендентальную природу. То есть на то, что просчитать его обыденным, прагматическим умом невозможно. Об этом же в 1866 г. писал Федор Иванович Тютчев:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
Кроме англо-американского менталитета Н. М. Ракитянский провел в рамках принятого им подхода исследования по иудейскому менталитету, исламскому и польскому, которому посвящен фундаментальный труд «Россия и Польша» (М.^ Институт русской цивилизации? 2011, 938 с.). Эта книга не имеет аналогов не только как пособие для правящих элит лимитрофных государств, расположенных на границах России, но и как первое психолого-политическое исследование исторических реальностей во взаимоотношениях России и Польши.
Книгу отличает доброжелательная объективность и безупречная доказательность. Нужно сказать, что исследовательским текстам Н. М. Ракитянского вообще свойственна максимальная сущностная мыслеемкость. В этом смысле они весьма полезны и как внеклассное чтение старшеклассникам.
Одной из важных заслуг Н. М. Ракитянского является то, что он своим метапсихологическим подходом включил в цепочку востребованных уникальные работы таких больших ученых, как А. Ф. Лосев, А. Н. Зелинский и др. И, в результате, показал, что национальный менталитет, являясь объектом нападения со стороны недоброжелателей России, вполне может быть как «многоядерное» трансцедентальное образование, весьма эффективным оружием отражения этого нападения.
Отец Н. М. Ракитянского прошел Великую Отечественную войну офицером противотанковой артиллерии. Думаю, что его сын может обратиться к нему в Царствие небесное со словами: «Отец! Видно наша молитва дошла до Бога. Стояли по горло во вражде и клевете на нашу Родину, но русский менталитет ни внешним, ни внутренним супостатам не сдали».
Известно, что любой менталитет выражается через своих носителей, а по сему за Н. М. Ракитянским стоит земная и небесная Россия, а за Бжезинским — преисподняя.
1 Лосев А. Ф. Диалектика мифа. М.: Академический проект, 2008. (Философские технологии). С. 257.
2 Ракитянский Н. М. Феномен англо-американской ментальной экспансии в контексте психологии веры // Информационные войны. 2009. № 4. С. 78–89.
