Вехи чешского антифашиста

В мае 2015 года весь мир будет праздновать 70-ю годовщину Победы Советского Союза и его союзников по антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне.

 

«Сталинградец»

В феврале 1943 года мне исполнилось 11 лет. Наша семья жила в городе Немецкий Брод (после войны переименованный в Гавличкув Брод) на моравско-чешской возвышенности на полпути между Прагой и Брно. Как и все чешские семьи в условиях четвертого года гитлеровской оккупации, жили мы в нужде и лишениях, так как все, что можно было забрать, фашисты отнимали для нужд немецкой армии. Однако чешские патриоты не сдавались, сопротивлялись, немногие герои активно, с оружием в руках. Большинство населения пассивно. В начале 1945 года возникла новая форма сопротивления: население чешских сел и деревень в массовом порядке стало укрывать советских военнопленных, совершивших побеги из гитлеровских концлагерей. Ярким примером подобных самоотверженных действий стали действия жителей села Тршештина в жупе Судеты. Спустя многие годы большую изыскательскую работу провел наш коллега-мгимовец Милош Фреборт, установивший имена этих скромных чешских героев. Ведь каждому из них грозила немедленная смертная казнь. Среди них были не только мужчины, но и женщины. Это Алена Голинкова из семьи Мертовых, Антонин Фреборт и его сыновья Доброслав и Антонин, Франтишек Лаштувка, Мария Тиха, Ян Замыкал, Антонин Крейчи, Ярослав Фейта, Ян Тихи, Индржих Гавличек, Йозеф Роллер, Франтишек Фукс, Йозеф Крейчир и многие другие.

В эти трудные годы в нашем городе, как и по всей стране, немцы расклеили афиши или сделали краской надписи с единственной большой латинской буквой «В» — что означало по-чешски: «Витязство», «Виктория» — «Победа». Геббельсовская пропаганда этим хотела показать, что германские войска побеждают на всех фронтах. Даже то, что произошло с ними под Сталинградом, когда они потерпели катастрофическое поражение, они обозначили, как «победу», так как будто бы нужно было сократить слишком большую протяженность Восточного фронта. Эта пропаганда, однако, не смогла обмануть большинство чехов.

Почти все семьи, у которых были радиоприемники, слушали известия из Москвы и Лондона. Весь народ знал о великой победе Красной армии в Сталинграде.

В эти дни я решил вести дневник, в котором почти ежедневно помечал названия городов, которые освободила на востоке Красная армия и союзники на Западном фронте. Мой дед назвал этот дневник «сталинградским», а меня, автора, «юным сталинградцем» в знак симпатии к героическому Сталинграду. Наша семья игнорировала угрозы гестапо, когда тех, кто слушал известия из Москвы и Лондона, наказывали тюрьмой или даже казнью. Дед мой в те дни нашел где-то карту «великой германской империи» и сказал мне, что надо на ней отмечать, как она уменьшается. Все это было опасно, но после Сталинграда всем нам было не страшно, так как мы почувствовали приближающуюся победу. В нашем пригороде не нашлось ни одного предателя, и все мы жили на патриотическом подъеме. Не удивительно, что на родине Франца Кафки и Ярослава Гашека после Сталинграда из уст в уста передавались такие оптимистические народные поговорки: «На новый рок — от Москвы крок» (в Новый год — от Москвы на шаг) (имелось в виду — на Запад); «На три крале — от Киева далее» (в день трех королей — 6 января — от Киева далеко — т. е. близко к западной границе СССР); «На громнице — на польские границы» (в день громницы, т. е. 2 февраля, — будем на польской границе); «И пак в мае добьем немцев в берлинской стае» (и затем в мае добьем немцев в берлинском логове).

На этой оптимистической ноте никто из нас даже не думал о том, что кровавая война продлится еще полных два года.

 

«Красноармеец»

В начале мая 1945 года весна была уже в полном разгаре, и не только на полях и лугах, но и в наших сердцах. С востока от Брно мы уже слышали пушечные выстрелы приближающихся освободителей, в Праге вспыхнуло народное восстание. Однако люди вокруг нас тревожились, боялись жертв среди населения.

9 мая 1945 года в 5 часов утра отец всех нас разбудил и велел переместиться в погреб, так как фронт уже приближался. Наш небольшой дом находился прямо при дороге национального значения между Прагой и Брно, и, понятно, что все основные войска — немецкие и советские — должны были передвигаться по этой дороге. После 6 часов утра движение немецких машин на восток остановилось и воцарилась тишина. Отец, который все контролировал из окошка погреба, сказал: «Сейчас придет освобождение». В полвосьмого утра нам послышался грохот танковых моторов, промчавшихся на большой скорости. Только после 8 часов, когда появились грузовики с советскими воинами, сидящими в открытую, отец сказал: «А сейчас давайте приветствовать освободителей».

Мы подняли на высокое дерево чехословацкий флаг и с букетами сирени в руках стали приветствовать усталых, но счастливых воинов. Когда первые машины остановились и солдаты сели для отдыха, наши мамы их угощали всем, что у нас в то время осталось, — липовым чаем, буковым кофе, козьим молоком, картофельным супом. Первым русским солдатом, с которым я лично встретился, был водитель большой военной машины «студебекер». Он мне жестом показал, чтобы я поднялся в кабину. Я никогда до тех пор не видел такую аппаратуру. Настоящим праздником для меня стало, когда солдат мне разрешил сесть за руль стоящего грузовика. Мы с ребятами с ним подружились еще и потому, что у него где-то в России был сын нашего возраста.

Я тогда желал, чтобы стоянка его «студебекера» неподалеку от нашего дома продлилась как можно дольше. Постепенно я стал понимать первые русские слова, а солдат, наоборот, сказал по-чешски: «Добрый день мамаша, спасибо за все хлопоты и за вкусную чешскую еду, которой мы не знали до сих пор». Мы с ним делились кусками хлеба с салом, супом и всем, что мать приготовила в тот день. Однажды он откуда-то принес мешочек с монетами и сказал: «Вот тебе мой подарок».

Это была смесь мелких румынских лей, венгерских пэнгэ, польских злотых, словацких крон, которые ему были больше не нужны, а мне показались прямым сокровищем. Эти мелкие монеты стали зародышем коллекции, которую я храню до сих пор.

Однажды утром, когда я с дедом в очередной раз принес хлеб с салом и чай, около «студебекера» было оживленно. Среди всех солдат находился и командир водителя машины — капитан. Старшина, который представился именем Николай, обратился к своему капитану и, показав на меня, сказал: «Это молодой красноармеец». Вдруг поднялся шум со стороны шоссе, где патруль Красной армии отводил сотни пленных немецких солдат в сборный лагерь. Когда мы подошли ближе, чтобы посмотреть пленных немцев, советский командир заметил среди пленных немецкого офицера в хороших кожаных сапогах. Он посмотрел на моего деда, который вышел только в деревянных туфлях, и велел немецкому офицеру снять сапоги. Он их отдал деду в обмен на деревянные туфли. Когда дед постеснялся такого неадекватного обмена, капитан категорически сказал: «Принимайте, это — долг немецкой армии чешскому народу».

Четыре месяца моих «каникул освобождения» пролетели как один день. Нашей школой стало повседневное общение с солдатами Красной армии. Старшина Николай с нами распрощался, его перевели в австрийский город Штоккерау, куда он уехал на своем «студебекере». Всех наших чешских мальчишек с 1 сентября 1945 года усадили за школьные парты, но счастливых минут общения с солдатами Красной армии и первых уроков русского языка моему поколению не забыть никогда.

 

«Мгимовец»

Годы послевоенной учебы и работы пронеслись очень быстро. После успешного окончания лицея в 1951 году я поступил на первый курс Высшей школы политических и экономических наук в Праге. Во время летних каникул тогда мы работали в молодежных бригадах на строительстве железных дорог в Чехии и Словакии, а также на строительстве металлургического комбината в Остраве. Летом 1952 года я неожиданно для себя получил телеграмму, где прочитал, что отобран для учебы в Московском государственном институте международных отношений. Какой невероятный сюрприз! Итак, в конце сентября 1952 года мы, трое первых чехословацких студентов — выходцев из скромных семей, очутились в знаменитом «старом доме у Москвы-реки», где затем проучились долгих 6 лет. Приказ из Праги был строг: «Учитесь, не покладая рук, только на отлично, иначе — отзовем домой!»

Нас, кроме учебы, естественно, интересовали культура, спорт и самодеятельность. Москва нас очаровала своим величием и невероятным созидательным энтузиазмом. Неожиданным для нас было, например, наблюдать за группами женщин на строительных работах с лопатами в руках. Мы, конечно, знали о том, что много молодых советских солдат погибли на фронтах войны, но только сейчас увидели и женщин, которые также совершали героические подвиги.

В июле 1953 года группа чехословацких студентов пожелала посетить Сталинград. Мы шли по городу с огромным трепетом, посетили все еще разрушенный тракторный завод, поднялись на Мамаев курган. Здесь я нашел кусок танковой брони, который храню в своем «музее» до сих пор. Самое большое впечатление на нас тогда произвело строительство новых домов и очень быстрое обновление города. Более того, мы смогли проехать на пароходе по недавно построенному Волго-Донскому каналу вплоть до Калача, где в годы войны завершилось окружение немецко-фашистских войск. Везде мы наблюдали за удивительными подвигами созидательного труда советских людей.

На следующий год нам удалось посетить Крым. Благодаря местным комсомольцам, мы смогли восхититься не только его природными красотами, но и посетили исторический дворец в Ливадии. Здесь еще раз мы прошли по следам недавней победы, познакомились с местами, где проходила Ялтинская конференция. В парке перед дворцом мы сфотографировались на скамье, известной по знаменитому фото — Сталина, Рузвельта и Черчилля.

Студенческие годы пролетели, и я в 1958 году вернулся на родину. Стал работать в чехословацком МИДе, где оставался на протяжении последующих 32 лет. Самым интересным для меня было активное участие в Хельсинской конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе, в последующих мероприятиях, в которых я участвовал в течение 20 лет.

 

«Ладожец»

Нелегкой была обстановка в начале 90-х годов, все вдруг рухнуло. Наш социализм оказался без правителей, и затем произошла «бархатная революция». Погиб Советский Союз. Американский образ жизни всех в Европе как будто бы очаровал, и либералы взялись за новое мировое устройство. Они провозгласили себя победителями в холодной войне, обещали создать настоящую свободу и установить капиталистический рай на земле. Чешские либералы обрушились на наше поколение, которое, по их беспочвенным обвинениям, якобы, сначала склонилось перед Гитлером, а затем поддалось Сталину. Тот факт, что большинство населения после войны с энтузиазмом обновляло и строило новые предприятия, созидало социализм, либералы воспринимали с насмешкой, Тот факт, что в Европе в послевоенную эпоху не произошло никаких военных столкновений, и что это заслуга нашего поколения, они называли коммунистической чепухой. Их наглая пропаганда продолжается и по сей день, оправдывая развязанные ими войны в бывшей Югославии, в Косово, в Ираке, Афганистане, Ливии, Сирии, а теперь и на Украине. Вот как выглядит их новое мироустройство!

Я лично старался в эти годы, будучи специалистом в области экономических отношений Восток–Запад, активно работать. Представлял некоторые фирмы в Средней и Восточной Европе. Организовал миссии чешских и словацких предприятий во Франции, в России, Азербайджане, Китае. Помогал, таким образом, возобновлять полезные связи. Никогда при этом не забывал упомянуть, что я выпускник МГИМО.

В 2002 году, т. е. через 50 лет после нашего приезда в Москву, я решил создать Клуб чешских и словацких выпускников МГИМО и был его председателем на протяжении последующих 10 лет.

В последние годы произошло еще одно очень знаменательное событие. В Санкт-Петербурге стал издаваться журнал-книга «Родная Ладога», с редакцией которого мы со словацким другом Ижо Початеком сблизились. Председатель Совета директоров издательского дома «Родная Ладога» профессор Владимир Заир-Бек, также мгимовец, — наш давний и самый близкий соратник. Благодаря журналу и его авторам мы стали яснее понимать, что эпохи капитализма, социализма, либерализма и других «-измов» — это не вечные, а скорее переходные общественные устройства. Есть кое-что более прочное, длительное и объединяющее — это, конечно, семья, общество, друзья и затем более широкие сообщества — славянские, европейские и т. д. Сближение происходит и по другим признакам, например, заинтересованность в охране природных ресурсов — лесов, воздуха, водных запасов, или любовь к сбору грибов и других лесных плодов, к охоте, рыбалке...

Я умышленно только кратко упомяну роль Церкви. Конечно, знаю и уважаю духовное значение Православной Церкви для «Родной Ладоги». Ее роль во время Отечественной войны, а также в борьбе чехословацкого народа против фашизма была великой. Причина для моей сдержанности потомка участника Гуситского восстания — это глубокое недоверие к католической церкви, верхушка которой сотрудничала во время войны с гитлеровским фашизмом. В настоящее время в Чехии католическая церковь не стесняется требовать десятки миллиардов крон реституций, в то время, когда многие жители страдают от нехватки средств, а правое правительство отменяет последние пособия для инвалидов, больных и престарелых.

Важным событием в литературной жизни Праги стала презентация журнала «Родная Ладога» осенью 2012 года. В Российском центре науки и культуры собралось более 200 выпускников МГИМО и других советских и российских вузов. С докладом о «Родной Ладоге» выступил Владимир Заир-Бек. После него слово брали благодарные читатели. Каждый номер журнала передается из рук в руки и зачитывается буквально до дыр. Тех скромных 2–3 экземпляров, которые мы получаем, явно недостаточно.

Когда я стал в 2012 году корреспондентом «Родной Ладоги» в Праге, то благодаря руководству издательского дома смог посетить Санкт-Петербург и познакомиться лично с редакционным коллективом журнала. Творческие дебаты, которые у нас имелись, затрагивали самые жгучие вопросы мира, не столько об угрозах новых войн, а о том, как нам достойно и культурно жить сегодня. Я воспользовался случаем и помог группе ленинградских блокадников, проживающих в Праге, возобновить контакты со всемирной ассоциацией блокадников. Очень рад был вновь встретить моего пожизненного друга и товарища по учебе в МГИМО Леонида Селезнева, который долгие годы работал в качестве проректора Ленинградского университета. Он и его жена Элла пережили тяжелое время блокады Ленинграда. Отдаю себе отчет, что мои военные приключения маловажны и незначительны по сравнению с героическими подвигами моих сталинградских и ленинградских ровесников.

Историки многое написали о том, сколько жизней удалось спасти во время войны, используя Дорогу Жизни через Ладогу. Однако история Ладоги намного древней, равно как и других мест, где мы и наши предки родились. Этой мыслью я возвращаюсь к моему дружескому спору с Ижо Початеком, который несколько лет был членом редакционного совета «Родной Ладоги», перед его кончиной три года тому назад. Оба мы много на своем веку поработали и посетили много стран мира, а однажды поспорили о том, где нам легче закончить свой жизненный путь. Он обожал свою любимую Индонезию, где был даже послом Чехословакии, и, как он говорил, хитро прищуриваясь, предпочел бы обрести вечный покой где-то там на Яве у теплого моря в окружении индонезийских девушек, А я, рыбак северных морей и рек, отдавал предпочтение холодным водам Ладоги, где все еще мечтаю порыбачить. Вопреки нашим старческим снам и спорам, мы оба чувствовали, что судьба может все устроить по-другому. Так, мой друг Ижо уже закончил свой жизненный путь на берегу Дуная в Братиславе, а я, может быть, засну и не проснусь на рыбалке, но не на Ладоге, а на родной речке Сазаве недалеко от Праги.