Школа и просвещение в дореволюционной Малороссии

История и современность Просмотров: 4570

Сегодняшние события на Украине вызывают много исторических ассоциаций. Историки, политологи, социологи пытаются разобраться в причинах происшедшего раскола страны на две части. Некоторые справедливо видят в случившемся итог политической борьбы и геополитического расклада сил, другие обосновывают раскол исторически и культурологически. И действительно, культурное и — шире — цивилизационное различие Востока и Запада Украины во многом продиктовало сегодняшнее противостояние официального Киева и Новороссии. Корни разногласий лежат в прошлом народов, населяющих эти земли. Война в головах, война идей дает импульс войне настоящей. Сейчас принято ссылаться на более чем двадцатилетнюю обработку голов с помощью украинских школьных учебников. И это совершенно верно. Но успех этой обработки имеет свои глубокие причины.

В статье рассматриваются идейные истоки этого противостояния, отразившиеся на рубеже XIX–XX вв. в попытках создания украинской национальной школы.

Киев в истории Малороссии и России всегда играл двойственную роль. С одной стороны, это был исторический центр объединения русских земель, великий культурный центр всей России. Киев — мать городов русских. Из Киево-Могилянской академии пришло в Москву книжное просвещение (в московском Андреевском монастыре над исправлением неточностей в переводах Священного Писания трудилась киевская монашеская «ученая дружина», создавая свою школу и обучая москвичей). Киевский университет был крупнейшим научным и культурным центром России. В Киеве работали видные русские культурные деятели: писатели, государственные деятели, мыслители XIX–XX вв. Фамилии Булгаковых, Костомарова, Царевского, Юзефовича, Гогоцкого, Зеньковского являются украшением русской культуры. С другой — Киев был центром украинского сопротивления имперской власти. Именно в Киеве периодически возникали украинофильские кружки и общества, отстаивающие не только самобытность, но и полную независимость украинской культуры от России. Государственная политика и определенное крыло общественного сознания почти всю историю Малороссии находились если не в противоречии, то во взаимонепонимании.

На просвещение в Малороссии в общественном сознании и науке в течение XIX в. сформировались два противоположных взгляда. Эти взгляды в своем полнейшем выражении сконцентрировались в трудах двух крупных ученых рубежа XIX–XX вв.: И. А. Сикорского (1842–1919), и М. С. Грушевского (1866–1934). Оба киевляне, оба патриоты своего народа и представители его культуры. Один — известный психиатр и психолог, педагог, отец авиаконструктора и основателя вертолетостроения И. И. Сикорского; другой — историк и писатель. Один — скончался в 1919 г., — после допросов в киевской ЧК, другой — после пятилетней эмиграции в 1919–1924 гг., вернулся в СССР, был обласкан властью и избран академиком. С 1930 г. началась публичная критика его украинофильской позиции. Оба ученых происходили из духовного сословия: Сикорские — православная семья (отец ученого был священником), а Грушевские — греко-католики (отец Михаила Сергеевича — педагог, преподаватель русского языка и словесности).

И. А. Сикорский, знаменитый врач, психолог, профессор кафедры нервных и душевных болезней Киевского университета, основатель Врачебно-педагогического института для умственно отсталых детей и первого в мире Института детской психопатологии (1912) в Киеве, в начале XX в. стал известен тем, что, несмотря на травлю в прессе, поставил свою подпись под экспертным заключением по делу Бейлиса, которое квалифицировало убийство мальчика Андрея Ющинского как ритуальное.

В своей книге «Русские и украинцы» (Киев, 1913) ученый подверг критике концепцию Грушевского, противопоставляющего малороссов великороссам и видящего в них две разных нации. Сикорский писал, что разделение русского народа на три ветви (великороссов, белорусов, малорусов) связано с «несущественными лингвистическими признаками»1. По его мнению, в великорусском и малорусском наречиях существует полное психологическое и понятийное тождество, что свидетельствует о том, что это — один язык. В создании государства Киевская Русь идея о русском народе как этнической единице стала свершившимся фактом. Сикорский отмечал, что в своей книге «Киевская Русь» сам Грушевский в первой ее половине говорит исключительно о славянах и русских, и только во второй — об украинцах.

И. А. Сикорский приводит данные Всероссийской переписи населения 1897 г. и статистики 1911 г.:

 

1897 г.

1911 г.

Великороссов

66 миллионов

74 миллионов

Малороссов

26 миллионов

37 миллионов

 

«Почтенный профессор Грушевский предупреждает нас, что двадцать шесть миллионов малороссов по переписи 1897 или тридцать семь миллионов по расчетам на 1911 год нельзя считать русскими. Эти миллионы должны быть списаны с общей суммы русских, потому что они — не русские, а украинцы. Подведя итог всем украинцам, почтенный профессор исчисляет их в 1906 г. в сумме 31–32 миллионов, вводя сюда живущих в Австрии и выселенцев в Америку. Нас, впрочем, интересуют не статистические цифры, а существо дела — действительно ли из состава русского населения надобно исключить одну треть (численностью в 27 миллионов!) и перечислить эту крупную цифру к контингенту другой народности — украинцев. Это так неожиданно, так ново, так непривычно, что разум не хочет сдаться в плен и домогается доказательств»2. Таким образом, Сикорский подчеркивает, что такое отделение украинцев от русских — новый плод мысли, на уровне науки возникший совсем недавно. Требуя научных доказательств этому утверждению, он готов даже (если найдет их) сдаться в плен и отдать профессору Грушевскому всю свою библиотеку!

Ученый, чтобы выяснить происхождение народов, делает экскурс в глубь веков. До X века, пишет он, славянские народности сознавали себя только полянами, древлянами, северянами, новгородцами, но около этого момента уже возникло сознание всенародной общности. Для этого нового вида сознания создалось новое слово: Русь. Оставаясь «полянами» и «киевлянами» или «Киевской землей», поляне стали называть себя русью. Впервые это новое общеславянское имя появилось в Киеве. Оно, однако ж, бесспорно отвечало общей назревшей потребности и потому охотно было признано всеми славянами и стало охотно и любовно применяться в речи и на письме: ехать в Киев — в Русь — всюду говорилось и писалось.

С укреплением в сознании бывших славян нового термина: «русь», «русский», наименования эти стали прилагаться к рекам, горам, территориям даже в Карпатах и одновременно появились у иностранных писателей: арабов, греков, пользовавшихся до того времени терминами: скифы, славяне, сербы. Киев и Киевская Русь или Полянская земля, вообще — юг, были той территорией, тем локализированным пунктом, где впервые зародилась и впервые возвещена национальная идея, связанная с именем «русь», «русский» (Костомаров). Следовательно, то именно славянское племя, потомков которого проф. Грушевский называет «украинцами», было творцом русской национальной идеи и провозвестником русского этнического единства.

Сделав такой вывод, И. А. Сикорский переходит к Новому времени. XVIII век был периодом пробуждения русского народа. Был совершен огромный культурно-этнический шаг — создание общего литературного языка. В этой работе особенную роль играли представители Южной Руси, где работа мысли и письменность возникли несколько раньше (братства и их школы, Киево-Могилянская Коллегия, Мелетий Смотрицкий, Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, Стефан Яворский, Димитрий Ростовский просвещали и обучали народ). Участием южноруссов в создании общего всероссийского литературного языка в значительной степени предрешен вопрос в пользу великорусского наречия, так как южноруссы не поставили на очередь собственную племенную речь, но «присоединились к великорусским товарищам мысли и слова». В XVI–XVII веках великорусская и южнорусская письменности были еще близки к древнему церковно-славянскому или книжному языку и обе обладали приблизительно равными шансами на первенство, но в течение XVIII века и начале XIX века совершилось обычное в этнической истории событие — выбор одного из племенных наречий и возведение его в ранг общего языка.

Вероятными причинами этнического избрания великорусской речи и письменности, по мнению ученого, являются:

1) появление «четырех гениальных» (Ломоносова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова) и «нескольких талантливых» людей (Жуковского, Тургенева, Аксаковых) и целой плеяды второстепенных деятелей (за исключением Гоголя все были великоруссы по рождению);

2) свойственный великоруссам перевес воли, дающей успех во всяком деле при прочих равных шансах.

Помимо этих условий, самая природа языка, т. е. его лингвистические свойства и его психология диктовали направление событий. Вообще, говоря о национальном характере велико- и малороссов, Сикорский подчеркивает их разницу, которая заключается не только в преобладании воли у великороссов, но и в наличии у малороссов таких несомненных черт, как идеализм, мечтательность (уж не эта ли черта заставляет людей сегодня, невзирая ни на что, грезить о европейской комфортной жизни?), романтизм. Великороссам же, по мысли ученого, более свойственны прагматизм, реалистичность, выдержка, внутренняя правдивость3.

По мнению Сикорского, появление украинского (южнорусского) языка на этническом поле России около столетия тому назад уже не могло изменить судеб даже в тот момент, когда на горизонте засветилась яркая звезда Тараса Шевченко. С именем Т. Шевченко связано воссоздание украинского языка и самого термина «Украина», «украинцы». Этот термин появляется в истории впервые (по отношению к Южной Руси) в административном польском и московском обиходе около XVI–XVII века наравне с другими терминами, обозначавшими территории: Псковская, Рязанская, Гетманская «Украина». В первой половине XIX века для Южной Руси этот термин освящен талантом Шевченко, с этого времени украинство становится не только литературным, но и политическим движением, особенно с момента основания Литературного товарищества имени Шевченко (1873), в 1892 году реорганизованного в Научное товарищество им. Шевченко) в Австрии, председателем которого, добавим мы, в 1897 года стал М. С. Грушевский. Профессор Киевского университета, историк и филолог-славист, Флоринский Т. Д. (1854–1919) в статье «“Наукове товариство iмени Шевченка” и создаваемый им научный “украiнсько-руський” язык» писал о нем: «Поистине удивительно, каким образом русский образованный и ученый человек, имевший возможность в свои школьные годы (в противоположность некоторым галицким ученым сепаратистского толка) близко познакомиться с необъятной силой русской ученой литературы и мировым значением общерусского языка, явившись в Галичину, выступил горячим противником идеи распространения этого могучего языка и этой богатой литературы среди русского населения Австрии»4. Однако Грушевский хорошо подходил на роль связующего звена между галицийским украинством и населением русской Украины.

И. А. Сикорский развивает теорию языка, согласно которой «не звуками, не фонетикой, не лингвистикой характеризуются язык, речь и слово, а психологией и умственными процессами, лежащими в душе человека и народа»5. Сравнивая язык русский и украинский, продолжает ученый, легко усмотреть почти полное тождество психологии этих двух языков и лежащую в основе их совершенную близость душевных и умственных процессов, воззрений и приемов мысли. Это показывает с очевидностью, что русский и украинский языки — это не два языка, а один язык; в крайнем случае можно говорить о двух наречиях одного праязыка.

Именно в этом и лежит причина медленного распространения литературного украинского языка: его функции вполне замещаются русским.

Профессор Грушевский сам жалуется, что плохо распространяются украинские газеты и журналы, нет украинского министерства народного просвещения, которое завело бы общую грамматику, правописание и стилистику. «Это показывает, что украинцы-возражатели (против внедрения мовы. — Л. Б.) глубоко правы, но профессор Грушевский столько же неправ. Слабое сочувствие украинского народа с его интеллигенцией делу создания языка и работам по доведению украинской мови до ранга литературной высоты объясняется тем именно обстоятельством, что эта мова психологически весьма близка, если не тождественна в своих психологических основах с общерусской литературной речью»6.

Сикорский много раз подчеркивает крайнюю политизированность взглядов Грушевского. «Может быть, кому-нибудь очень необходимо, чтобы Россия в своем прошлом была Украиной. А русские украинцами, но только этого никогда не было на самом деле. Хотя почтенный профессор и говорит нам об украинской колонизации по Днепру уже в X веке, а порогом исторических времен для украинского народа признает IV век, но такие утверждения совершенно произвольны». И далее: «Горько восплакалась бы Ярославна в Путивле на стене, когда услышала бы, что она “украинка”, а не русская женщина. Зарыдали бы все русские женщины и в чувстве возмущения и печали присоединились бы к Ярославне, отстаивая дорогое имя своей страны и своей души»7.

Вообще, «Слово о полку Игореве» И. А. Сикорский считает главным доказательством глубокой неправды Грушевского. «Ведь те герои, которые описаны в Слове, называли себя “русскими”, они пали на Каяле на реке “за русскую землю”, как удостоверяет автор Слова, современник, а, вероятно, и участник похода Игоря, который называет их “русичами”. Восплакала Ярославна, обращаясь к “русским женам” со своими жалобными воплями и слезами. Восстонал Киев, Чернигов, Полоцк, тоска разлилась по всей “русской земле”, зарыдали “жены русские” над великим несчастием, которое почувствовалось во всех пределах широкой земли единого русского организма: тоска разлилась по “русской земле”, и густая печаль потекла посреди и омрачилось веселье, а великий Святослав ронял золотые слова, смешанные с печалью и слезами, и только за пределами “русской земли” готские девы весело запели и стали хвастать и звенеть “русским золотом”...

И после этих торжественных свидетельств всей этнически русской земли, при личном удостоверении современного бытописателя и поэта, русский ученый историк, вдохновленный закордонными течениями, уверяет нас в своих сочинениях, что события совершились не в русской земле, что Игорь и его воины, и даже поэт — бытописатель событий, были “украинцы”, что они боролись с половцами и пали не за русскую землю, как им показалось, а за Украину!.. Дальше нельзя идти в вольном переводе исторических документов с их подлинного языка на язык желаемых, но не существующих фактов!», — пишет Сикорский8.

В подтверждение своего взгляда И. А. Сикорский ссылается на Н. И. Костомарова (ссылка эта не случайна: Костомаров сам «переболел» украинофильством, будучи одним из создателей тайного Кирилло-Мефодиевского общества, отстаивавшего украинскую культурно-национальную автономию; ученый являлся знатоком и собирателем украинского фольклора), который «в своей статье 50 лет назад говорит о двух русских народностях: великоруссах и южноруссах, то речь, ясно, идет только о подразделениях, как показывает и самое заглавие9, притом историк делает это не на основании современной этнической психологии великоруссов и южноруссов, а скорее ввиду проявленных ими изначальных историко-политических тенденций, предопределивших политическую судьбу всей расы, именно — стремления создать общину и государство за счет индивидуальных свобод (великоруссы) и слабо проявленных государственных тенденций (южноруссы). За исключением этого специального политического пункта, обе поднародности проявляют общие этнические свойства. Итак, профессор Сикорский, опираясь на данные исторической науки, делает вывод о том, что малороссы — некоторая обособленная, но не самостоятельная культурная и этническая единица.

М. С. Грушевский, напротив, доказывал полное этническое различие великороссов и малороссов и культурную и политическую самостоятельность последних. Он утверждал, что вместо единой русской истории существуют две истории двух разных народностей: «История Украины-Руси» и «История Московии, или Великороссии», говоря при этом, что «только Иловайские»10 могут верить в единство русского народа. Для обозначения Киевской Руси М. С. Грушевским был введен искусственный термин «Украина-Русь». Государства с таким названием никогда не существовало. «Украина-Русь» — гибрид, созданный М. С. Грушевским в политических целях, именно для оправдания смены этнонима при конструировании новой, украинской, идентичности в конце XIX — начале XX века.

Сегодня схема Грушевского получила новую жизнь. В докладе «Освещение общей истории России и народов постсоветских стран в школьных учебниках истории» (2009), подготовленном группой российских ученых, на основании которого была написана монография11, отмечается, что в современных украинских школьных учебниках излагается схема М. С. Грушевского, ключевым моментом которой является отрицание древнерусской народности и утверждение о параллельном существовании двух народностей: «украинско-русской» и «великорусской». Соответственно, по Грушевскому, Киевская держава — государство «украинско-русской», а Владимиро-Суздальская — «великорусской» народности.

Здесь надо сделать небольшое отступление к биографии историка, чтобы объяснить складывание подобных взглядов. Политическое и культурное движение «украинофильство», о котором шла речь выше, зародилось в австрийской Галиции как реакция на притеснительную политику империи и властей польской автономии в составе Австро-Венгерской империи. Грушевский занял в нем видное место, став руководителем Научного общества им. Шевченко, субсидировавшегося австрийским правительством и русскими, близкими к народничеству, и пропагандировавшего идею культурной независимости украинского народа. За период своего проживания во Львове — центре украинофильства — М. С. Грушевский сменил несколько галицких партий, но в роли активного политика он не мог нигде долго выдержать. По своим взглядам он был близок к российским эсерам. Впоследствии идейно-политические взгляды Грушевского совпали с предположительными перспективами развития только что созданного СССР, началом украинизации и нэповской либерализации и стали решающим фактором его возвращения в СССР.

М. С. Грушевский настаивал на необходимости создания системы украинских школ от начальных до высших, по примеру австрийской Галичины. Их прототипом могли стать школы, возникавшие в Малороссии еще до разделов Польши. В то время на ее территории возникло активное религиозное противостояние, выразившееся в учреждении различных систем школьного образования. Здесь действовали иезуитские католические школы, братские православные школы, которым покровительствовал Константинополь. Это противостояние, по мнению Грушевского, и стало стимулом развития культуры Малороссии. Однако оно не ввело народного языка в литературу (в чем и состояла его слабость), довольствуясь церковно-славянским с примесью народных, украинских, белорусских и польских элементов12.

К русским школам он относился скептически, полагая, что они «не в состоянии сообщить детям такое знание великорусского языка, чтобы он мог сделаться для них настоящим культурным орудием»13. При этом свой родной язык, пишет ученый, украинское население считает «мужицким». Кстати, свои взгляды он связывал с кружком «Киевская старина», участие в котором принимал Костомаров. Его деятельность он видел первым периодом развития украинофильства, когда Малороссии отводилась только культурная работа, а политическая и общественная полагалась общероссийским делом. Украинофильство же более позднее противопоставило русской стихии украинскую14. Россия теперь представала грозным соперником Малороссии. Чтобы уравнять в правах Украину и Россию придумывается целая теория украинской государственности, не имеющая никакого фактического основания.

Таким образом, Грушевский имел предшественников как в лице малороссийской древней Киево-Могилянской школы, которую он считал родоначальницей общерусского и украинского образования, так и в украинских просветительных обществах, возникавших на территории Малороссии в XIX веке. На рубеже веков Киев одновременно являлся центром общероссийской культурной и украинофильской мысли.

Посмотрим теперь, какую же политику в сфере просвещения проводило российское правительство в малороссийских землях.

Школа нерусских народов регулировалась и центральным, и местным законодательством. Однако белорусский и малорусский язык относили к наречиям русского и поэтому самые жесткие законы существовали по отношению к украинским и белорусским школам — там практически было запрещено преподавание на родном языке (кроме периода 1905–1907 гг.). Кроме тесного этнического и цивилизационного родства (русский язык многими считался родным) такая позиция правительства во многом объяснялась еще и политическим весом вопроса: великороссы составляли 43 % населения по переписи 1897 года, то есть меньше половины населения России. Три же народа в единстве составляли его подавляющее большинство.

Но если религиозные основания великороссов и белорусов были в основном едины, то украинский народ был разделен со времен Средневековья на католическую, униатскую и православную части.

Надо сказать, что школьные традиции Юго-Западной Руси были очень древними. Одними из наиболее распространенных миссионерских общественных организаций были братства, стихийно возникавшие при церквях, монастырях, приходах. Братства как форма объединения на религиозной (православной основе) зародились на малороссийских и белорусских землях в XVI–XVII веках как организации, противостоящие польскому диктату. Сначала братства были хозяйственными обществами, куда входили ремесленники, мелкие купцы, крестьяне, мещане, местная интеллигенция. Из хозяйственных задач постепенно выросли просвещенческие и образовательные, которые оформились в широкое движение против католицизма.

Школы братств были бессословны, бесплатны, обучали детей на церковно-славянском языке, кое-где допускались и местные языки. В них преподавался довольно широкий круг предметов, в том числе и естественные науки. Руководство осуществлялось общим собранием братства.

Со временем братства распространились по всей территории страны. Они учреждались при монастырях и храмах, существовали и епархиальные братства. Попечение о начальном народном образовании и просвещении стало одной из основных их задач15.

В культуре украинского народа было много элементов как польского, так и русского культурного влияния, что отразилось на народном языке, вере, обычаях. Одной из задач украинофилов была организация украинской национальной народной, то есть сельской, школы. Но сельские школы (как земские, так и приходские) трудно было открыть без материальной помощи помещиков, которые принадлежали, в основном, к польской или русской национальности и не считали необходимым открывать малорусские школы. Министерские же (государственные) школы имелись только в волостных центрах.

Польская культура еще со времен Речи Посполитой заявляла серьезные претензии на влияние среди малороссийского населения. Католические школы существовали издавна практически при каждом приходе или монастыре и отличались хорошо налаженным преподаванием богословского цикла знаний, а также языков и ряда гуманитарных светских наук. Некоторые из них вели свое существование от древних иезуитских колледжей или монастырских школ. В XVIII веке орден иезуитов был запрещен папой римским и его представители оказались в основном в Восточной Европе, где сильно повлияли на образование и школу. В Российской империи католики появились при Петре I, к концу царствия которого их насчитывалось 2000 человек. После присоединения польских территорий (раздела Польши в конце XVIII века) католическое население составляло уже несколько миллионов, а к 1917 году — 10,5 млн человек. В России католические учебные заведения в основном концентрировались на северо-западе и западе страны — в том числе и на Украине. Имелись они также и в столицах. В конце XIX века римско-католической церкви принадлежали 2 гимназии в Санкт-Петербурге и одна в Москве16. Два университета давали католическое богословское образование (Варшавский и Виленский).

До восстания 1830-х голов польская школа развивалась на западе страны ничем не стесняемая со стороны властей и представляла собой самостоятельную систему. «Мечтательное полонофильство Александра I привело к тому, что православный народ Правобережной Украины и Белоруссии, имевший позади более чем двухсотлетнюю историю борьбы за Православие, ...остался фактически без должной поддержки Государя и правительства Империи, в которой Православная Церковь официально имела статус господствующей... Организованный А. Чарторыйским Виленский учебный округ был... звеном в цепи его планов по реставрации Речи Посполитой»17. Российская история в польских школах не преподавалась, русский язык преподавался как иностранный. Так, даже в официальных документах Варшавского учебного округа родным языком всего населения Литвы, Белоруссии, Правобережной Украины, среди которого поляки составляли абсолютное меньшинство, именовался польский18.

Польские территории в России имели особые права. Так, в Царстве Польском была своя национальная валюта, свое законодательное собрание (сейм), своя конституция и даже своя армия. Культурное влияние на соседние народы также было значительным. Тем не менее, польская шляхта в XIX веке организовала целую серию антиправительственных восстаний. Причем очевидно, что чем либеральнее была государственная политика, тем сильнее развивались революционные настроения среди польского населения. Император Николай I счел польское восстание 1830 года личным оскорблением и вызовом всей Императорской фамилии, которая старалась ни в чем не ущемлять польское население, перешедшее к России после разделов Польши. Естественно, что после каждого такого выступления государство принимало меры ограничительного характера. Русское общество отозвалось на восстание с одной стороны — стихотворением А. С. Пушкина «Клеветникам России», осуждавшим предательство Польши и сочувственное отношение к ней Европы, с другой — статьями А. И. Герцена, всецело поддерживавшего бунтовщиков.

Польское вооруженное восстание против России начала 30-х годов вызвало ликвидацию польских школ. Польская печать после восстания 1830–1831 была подвергнута строгой цензуре, что оправдывалось необходимостью сохранения должного уважения к вере, неприкосновенности прав верховной власти, чистоты нравов и личной чести. Варшавское общество друзей наук было упразднено; библиотека его и музеи переведены в Петербург. Были закрыты Варшавский и Виленский университеты и Кременецкий лицей. Вместо Варшавского университета разрешено было открыть при варшавской гимназии добавочные курсы по педагогике и юриспруденции (1840), но спустя некоторое время ввиду возможности образования среди молодежи тайных обществ и они были закрыты.

Вновь открытый Киевский университет (1834) задумывался как место взаимодействия польского и русского юношества и подготовки педагогов для гимназий. Однако в 1839 году в нем созрел заговор польских студентов против власти. В том же году был образован Варшавский учебный округ, отданный в управление попечителю, непосредственно зависевшему от министра народного просвещения. Преподавание в средних учебных заведениях велось на русском языке. Правительство обратило внимание и на образование женской молодежи, как будущих матерей, от которых зависит воспитание последующих поколений. С этой целью в Варшаве был учрежден Александрийский институт.

Следующее польское восстание 1863 года стало причиной жестких мер, направленных против образования на польском языке. Вслед за усмирением мятежа последовало переустройство Царства Польского. Самое название Царства было уничтожено. Разделенное заново на 10 губерний, Царство получило наименование «Привислинского края». В польских губерниях была введена общерусская администрация с делопроизводством на русском языке. Русский язык стал обязательным и в школах. Привислинский край был занят большим количеством войск. Таким образом, результатом вооруженного мятежа стало уничтожение всех особенностей, отличавших Польшу в порядке самоуправления от прочих частей империи.

После подавления польского восстания 1863–1864 годов правительство начало принимать активные меры к усилению русского культурного влияния в крае. Указом 1869 года преподавание в Царстве Польском было переведено на русский язык, исключая католический Закон Божий. Были устроены русские православные школы в сельской местности для православных. Для католиков учреждались школы при костелах. Высшее духовное образование они получали в Краковской академии.

В западных губерниях, где коренное население подвергалось ополячиванию и отчасти было увлечено в мятеж, после подавления мятежа началась усиленная работа М. Н. Муравьева над уничтожением польского преобладания. С этой целью он желал «упрочить и возвысить русскую народность и православие» в крае, «поддержать русское духовенство». Ряд мер, проведенных в этом духе, подорвал силу польского влияния и уничтожил внешние признаки польского преобладания в западных и юго-западных губерниях. Преследование польских помещиков и польского духовенства за участие в мятеже, ограничение польского языка в школах и публичных местах создали Муравьеву репутацию деспота в польских и либеральных кругах. Русские же деятели, трудившиеся вместе с Муравьевым в Западном крае, сохранили уважение к его патриотизму, твердости и прямоте в деле управления вверенным ему краем.

Хотя школа на польском языке после восстания в 1863–1864 годов была официально запрещена, но практически все время существовала нелегально или полулегально в виде сети частных школ и просветительных обществ, устраиваемых польским духовенством и дворянством. Долгое время предметом дебатов было допущение ксендзов в общеобразовательную школу, министерство народного просвещения говорило об их русофобии. Однако все же в 1882 году преподавание польским духовенством Закона Божия было разрешено — но только по соглашению училищного (школьного) начальства с местной губернской властью19. Уже в 1905 году под давлением стремительно революционизировавшегося русского общества было разрешено преподавать в школах польский язык и Закон Божий по-польски, а в частных гимназиях — и другие предметы. Активно действовали в Западном крае и Прибалтике польские просветительные общества «Матица» и «Освяты», пропагандировавшие, по оценке современных исследователей, «политическую нетерпимость и культурное противостояние»20.

Долгое время польским обществом игнорировались правительственные (министерские) школы, открытые в западных губерниях. Духовенство всемерно уклонялось от преподавания в них римско-католического вероучения, открывая альтернативные частные школы на польском языке и школы при костелах. Польские катехизационные собрания также выполняли несвойственные им широкие функции. В Тирасполе и Плоцке были открыты римско-католические семинарии, при которых епархиальные католические власти добивались разрешения организовать гимназии с польским языком преподавания, с курсом и правами правительственных гимназий, однако с подчинением католическому епископу и единым с семинариями преподавательским составом.

Украинофилы в этот период активизировали свои выступления в защиту украинской народной школы: Н. И. Костомаров в полемике с историком, археографом М. Ю. Юзефовичем отстаивал необходимость печатать на украинском языке учебную литературу. Были сделаны переводы духовной литературы (включая Евангелие) на украинский язык, однако они были почти сразу запрещены.

В 1875 году правительством было созвано особое совещание по делу об украинофильстве, а в 1876 и в 1881 годах были приняты два секретных высочайших повеления об ограничении печатания книг на малороссийском языке — дозволялось печатать исторические источники и беллетристику: театр и чтения на родном языке допускались с разрешения местного начальства. Решено было запретить ввоз украинских книг из-за границы, периодическую печать на украинском языке21. В то время правительство довольно решительно ставило заслон сепаратизму, подпитываемому из-за рубежа, что предотвращало раскол образованных слоев Малороссии. Процесс консолидации украинской нации, происходивший под влиянием двух культурно-исторических типов, в котором важную роль играла национальная школа, вызывал закономерное беспокойство правительства — от того, в какую сторону будет направлено развитие школы, культуры и украинской элиты, зависела судьба всего юго-западного региона. Противостояние России и Запада в лице польского католичества конкретно выливалось в противостояние разных школьных систем.

В конце XIX века в прессе развернулась полемика о том, какие начальные школы — церковно-приходские или министерские лучше открывать в Малороссии (Киевской, Волынской, Подольской губерниях). Попечитель Киевского учебного округа настаивал на дополнительном открытии министерских школ, где смогут учиться дети, независимо от религиозной принадлежности. Автор одной из статей в крупнейшем педагогическом журнале рубежа веков «Народное образование» отмечал, что министерские школы расположены только в волостных центрах, одна на целую волость, поэтому посещать ее могли только дети близлежащих сел. Крестьяне отказывались платить налог на строительство и содержание такой школы, предпочитая ей приходскую как более дешевую и близкую22. Таким образом, предпочтение сельским населением церковно-приходских школ основывалось на простом материальном расчете.

Ситуация с украинофильством резко меняется в 1905–1907 годах. Испытывая сильное давление общественности, правительство уже не действовало так решительно. Был принят целый ряд законов, более либеральных, чем прежние. «Общественное мнение» России, как это часто было в ее истории, явно поддерживало антигосударственные тенденции. Так, в период первой русской революции Академия наук России выступила против ограничений украинского языка, обосновывая это тем, что они способствуют росту украинской антирусской литературы в австро-венгерской Галиции, неграмотности крестьянства Украины, недовольству украинской интеллигенции. В докладе правительству комиссии под председательством видного филолога, академика Ф. Е. Корша указывалось, что язык не может быть подцензурным, поскольку является внешней формой культуры, за которой может скрываться разное содержание. Однако за призывами разрешить печатать литературу на малороссийском наречии скрывались чисто политические цели. Даже простая нехватка типографских мощностей служила причиной настоящего вала книг, приходящих из-за рубежа.

Школьная проблема в западных губерниях приобрела политическую окраску. Советские исследователи проблем исторической демографии С. И. Брук и В. М. Кабузан отмечают факт «массовой полонизации литовского и белорусского населения», а также западноукраинских народов в начале ХХ века23. Дополнительным языком богослужения (кроме основного — латыни) и молитв у литовцев, западных белорусов и украинцев являлся польский язык. Соответственно, как язык вероучения, а значит, учебного предмета «Закон Божий» он проникал и в школу, завоевывая там все более важное место.

В 1905–1907 годах под давлением русских образованных слоев и части властных структур было разрешено печатать духовную литературу на украинском языке. Ряд депутатов Думы предложили разрешить и начальное обучение на украинском языке, однако правительство высказалось против такой меры, поскольку знало о контактах национальных украинских организаций, организовавших украинские школы, с правительством Австро-Венгрии. Особую записку с возражениями по этому поводу написал П. А. Столыпин.

В 1910 году вновь работало междуведомственное совещание по вопросам постановки начального преподавания среди иноверческого и инородческого населения. На нем прямо был поставлен вопрос о том, что практически повсеместно национальному образованию сообщается антигосударственная и узконациональная окраска. Одним из основных таких способов польское образование. В 1908 году было закрыто польское просветительское общество «Матица», непосредственно руководимое католическим духовенством. Впрочем, почти сразу в качестве нового школьного центра был открыт «Католический союз», развернувший обширную систему частных школ. Если по ходатайству Министерства народного просвещения какие-то школы и закрывались по причине нелояльности к власти, то сразу же открывалась школа при костеле, проводившая ту же политику24. При этом белорусам и малороссам внушалось, что родным языком для них является польский, для чего оказывалось всяческое давление на родителей и опекунов, определяющих, согласно правительственному указу от 22 февраля 1906 года, язык обучения ребенка25. При католических семинариях в Тирасполе и Плоцке польское духовенство добивалось разрешения на открытие общеобразовательных гимназий с обучением на польском языке. Эти гимназии должны были, в том числе, готовить педагогов для украинских школ. Видя такую борьбу за детей в западных областях России, можно понять, почему о. Иоанн Кронштадтский считал царский манифест «О свободе вероисповедания», в котором православным людям было разрешено переходить в другие конфессии, разрушительным для государства. Если принципам Православной Церкви был всегда чужд дух прозелитизма, агрессивное навязывание своей веры, она миссионерствовала исключительно проповедью, то римско-католическая церковь никогда не гнушалась такими приемами. Достаточно вспомнить завоевания конкистадоров, походы тевтонского ордена, крестоносцев, да и другие многочисленные примеры. Поэтому и силы были неравными.

Таким образом, вопрос о школе на украинском и белорусском языках не мог быть положительно разрешен: государственные соображения были весомее «педагогических». Чем либеральнее была политика правительства, тем было меньше шансов сделать просвещение этого края частью общероссийской культуры. Школа являлась одним из важнейших интегрирующих российское общество элементов.

Культурная «пограничность» Малороссии, ее положение на стыке религий и цивилизаций диктовали и диктуют различное отношение к русскому просвещению разных этнических и социальных групп, разных людей. В этом ключе удачна метафора о. Андрея Ткачева, который сравнил взаимоотношения Малороссии со своими соседями с семьей Тараса Бульбы, где два сына одних и тех же родителей, одинаково воспитанные в семье и бурсе, сделали разный выбор. Один — в пользу красивой полячки («евроинтеграция»), другой — в пользу Отечества. Такой же выбор стоит и сегодня. Потому что есть вопросы из категории «вечных».


 

 


1   Сикорский И. А. Русские и украинцы. Киев, 1913. С. 12.

2    Там же. С. 4–5.
3   Там же. С. 22–23.
4   http://www.edrus.org/content/view/192/63/1/5/.
5   Сикорский И. А. Русские и украинцы. Киев, 1913. С. 45.
6    Там же. С. 48.
7   Там же. С. 54.
8   Там же. С. 48–49.
9   Статья Н. И. Костомарова так и называлась — «Две русские народности». См.: Костомаров Н. Две русские народности // Основа. СПб., 1861, № 3. С. 33–80.
10  Иловайский Д. И. (1832–1920), русский историк, автор пятитомной «Истории России» и множества гимназических учебников, по которым школьники учились вплоть до 1917 г.
11  Данилов А. А. Освещение общей истории России и народов постсоветских стран в школьных учебниках истории. М., 2009 г. См.: http://padabum.com/d.php?id=37884
12  Грушевский М. С. Иллюстрированная история украинского народа. СПб., 1913. С. 149–150; 298.
13  Грушевский М. С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 35.
14  Там же. С. 52–53.
15  «Народное образование». 1896, № 6. С. 135.
16  РГИА, ф. 846, оп. 1, д. 165, л. 23–23 об.
17  Шевченко М. М. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003. С. 98.
18  Там же. С. 99.
19  Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. 1802–1902. СПб., 1902. С. 686.
20  Национальная политика России: история и современность. М., 1997. С. 70–71.
21  Об отмене стеснений малорусского печатного слова. СПб., 1910. С. 22.
22  В. Ш. Школы Юго-Западного края // Народное образование. 1896. № 3. С. 49–74.
23  «Советская этнография», 1980, № 6. С. 30.
24  РГИА; ф. 846, оп. 1, д. 165. Л. 2–2 об.
25  Там же. Л. 3.

 

 

 

 

Об авторе

Беленчук Л. Н. (Москва)