«Ще не вмерла?» — вопрос, относящийся к судьбе украинского государства, крайне актуален в ознаменование очередной годовщины неонацистской революции на Украине. Все, кто единодушно высказывают абсолютное неприятие неонацистской революции, однако, формулируют весьма различные позиции по отношению к судьбе Украины, Новороссии, Русского мира и, соответственно, целям российской политики в отношении нынешнего украинского государства и того, что останется после его краха. Однако заданный вопрос в настоящий момент уместно, к сожалению, применить к экономике, а точнее, реальной антикризисной политике России.
Конечно, заявления Обамы о «крахе российской экономики» можно назвать несколько поспешными. Смотрите — Микки Маус обернулся Майти Маусом и порвал в клочья ненавистного Путина! Вообще президентство закомплексованного субъекта, считающего глобальную экономику инструментом для сведения счетов с объектом собственных комплексов, может обернуться катастрофой для Америки. Президент, последним узнавший о сланцевой революции в Америке и громко объявивший о беспрецедентном американском росте (значительная часть которого очевидным образом является мнимой), делает все, чтобы эту сланцевую революцию и связанные с ней надежды на американский рост пристрелить. Если принять во внимание тот факт, что страны — экспортеры сырья, номинированного в долларах, своими профицитами фактически финансировали бюджет США, что падение нефтяных цен провоцирует дефляцию в Европе и Америке, а если еще ФРС действительно прекратит, как обещала, программу «денежного смягчения»...
Вернемся к нашим баранам. Начнем с того, что никакого кризиса в российской экономике нет, в том смысле, что для кризиса нет и не было никаких фундаментальных предпосылок. Как говорил известный персонаж: «Разруха не в клозетах, разруха в головах...». Многих экспертов объединяет очевидность факта, что продолжение нынешней экономической политики, «кудриномики» (как назвал ее Игорь Лавровский) не совместимо ни со здравым смыслом, ни с жизнью. Как деликатно выразился экономист Дмитрий Голубовский: «Создается впечатление, что экономический блок Правительства и Центробанк вообще не имеют позиции, адекватной новой реальности». Новая реальность, как известно, заключается в том, что внешние источники кредита, инвестиций, экономического роста, критериев оценки российской экономики и ее юридических и физических субъектов просто отключили ее от своей розетки. Из этого логично вытекает, что и «экономический блок», ориентирующийся исключительно на эти источники, должен был отключиться. А он не отключается. В этом и есть основной механизм кризиса.
Как-то в «Коммерсанте» была опубликована программная статья Михаила Прохорова. Характерно, что Прохоров также заявляет о «кризисе отработанной модели развития, которая на протяжении последних 15 лет считалась единственно правильной», действующих во власти российских макроэкономистов он называет «макрушниками», считает основной макроэкономической задачей — «экономический рост, несмотря ни на что». Что касается позитивной программы Прохорова, если не считать нескольких здравых бизнес-идей, — это все та же песня о раскрепощении рыночной инициативы, патологически убогая перед лицом объявленной нам экономической войны. (Чего стоит дежурный наезд Прохорова на «перекос в сторону военно-социального бюджета советского типа» — это в нынешнем-то политическом контексте?!)
Для того чтобы реализовать имеющиеся в наличии предпосылки к выживанию, росту и развитию (а это сегодня одно и то же), России необходимо восстановить способность к рефинансированию собственной экономики. В условиях блокады, полной или частичной, для этого существуют только собственные источники. С учетом дикой недомонетизации нашей экономики эти источники очевидны. А чтобы их задействовать, необходим, как минимум, валютный контроль. На сегодняшний момент это вполне мягкий валютный контроль, не затрагивающий интересы ни физических лиц, ни предприятий, кроме валютных спекулянтов (то есть тех, кто видит валютные операции источником дохода). Дискуссия о технике, методах и границах такого валютного контроля вполне уместна. Но закачивая деньги в экономику в отсутствие валютного контроля, мы к вящему удовольствию «кудриномистов» воспроизводим известную лошадь Мюнхгаузена. Что, собственно, сейчас и происходит.
Создав самостоятельную максимально возможно защищенную от внешних рисков финансово-денежную систему, Россия может рассчитывать на поддержку в формировании защищенного от санкционных рисков денежно-финансового механизма, например, в рамках БРИКС — альтернативного нынешней доллароцентричной системе. (Понятно, что никто в современном мире не согласится на добровольный выход из этой системы, но иметь работающую альтернативу — почему бы и нет.)
Мы исходим из того, что экономическая политика, в которой нуждается современная Россия, не имеет права исключать если не глобальную войну, то войны локальные, подразумевающие полномасштабное экономическое противостояние с Западом на уровне экономической блокады, то есть попытки «вырезания» России из действующей глобальной финансово-экономической системы.
Главная вина России в том, что мы не разделяем их «ценностей». Европейские (читай, западные) ценности — это либеральная демократия, понимаемая де-факто как светская религия. Эта религия изымает «ценности» из времени, пространства, истории и культуры. Кризис европейской идентичности, когда европейцы не то, что не могут — не смеют — определить, кто они есть по своим культурно-историческим доминантам, — важнейшая составляющая этих «ценностей». Индивидуальное сознание, способность исторически и критически воспринимать себя и окружающий мир должны быть уничтожены для того, чтобы наступило торжество демократии. Проще говоря, наша главная вина в том, что мы сопротивляемся «сверхвласти», отстаивая ненужное и неприемлемое для этой «сверхвласти» государство и право на собственное сознание, то есть на критическое отношение к неподлежащим обсуждению «ценностям».
Примером может служить политическая картина нынешней объединенной Европы, где, как известно, поднимают голову всякие маргиналы, радикалы, появился даже термин, уничижительный в западном официозе, — «понимающие Путина». По факту все эти набирающие силу и популярность внесистемные оппозиционеры — евроскептики. При этом самого разного происхождения, ориентации, политических взглядов — левые, правые, клерикалы, антиклерикалы, националисты, интернационалисты... Но что характерно, у них эти взгляды есть. То есть матрица сознания не стерта до степени религиозной веры в те самые «европейские ценности». И их евроскептицизм равен их антиамериканизму. Что доказывает от противного, что «Европейский проект», во всяком случае, в его нынешнем состоянии, является проектом американским.
У автора был разговор с одним украинским человеком (в самом хорошем смысле слова — нормальным киевским человеком, страдающим от того, что между нами происходит), который сказал: «Наверное, обе стороны виноваты, потому что не смогли договориться». Автор вынужден был заметить собеседнику, что это типично украинская позиция. Ни в коем случае не в смысле какой-то особой украинской ментальности. А в смысле образа политического мышления в терминах «прав, не прав», «виноват, не виноват». Это образ политики, присущий или, точнее, навязанный подавляющему большинству стран, особенно входящих в сферу безоговорочного признания тех самых западных «ценностей».
На самом деле такой дилеммы просто не существует для держав, можно даже опустить слово «великих», являющихся не объектами, а субъектами политики. Как не существует ее в политике вообще. Субъектная страна не может быть «права» или «виновата». Она может и обязана действовать в своих интересах: правильно или ошибочно, рационально или иррационально, просчитать или просчитаться, выиграть или проиграть. И все. В сегодняшнем мире есть единственная страна, которая легально, публично и откровенно наделяет себя таким статусом, лишая этого права всех остальных. Кстати, в таком контексте всякие разговоры о «вине Америки» и, соответственно, навязшие в зубах обвинения ее в пресловутых «двойных стандартах» содержательно нелепы. Какие стандарты могут быть у великой державы, если не «двойные»? Тройные, четверные?.. Или, на самом деле, никакие.
Весь вопрос, собственно, заключается в том, может ли Россия отстоять право быть той державой, к которой применим такой критерий. От этого самым существенным образом зависит, каков будет «закат» нынешней Европы и возможен ли последующий ее восход.
Александр Дугин говорит о превращении Европы в анти-Европу, о том, что нынешние так называемые «европейские ценности» являются абсолютным отрицанием того, на чем строились Европа и европейская идентичность. «Те, для кого никакого кризиса западной цивилизации не существует, просто к ней по большому счету не принадлежат... Еврооптимистом сегодня может быть только не европейский человек». По мнению Дугина, европейская цивилизация вступила в «терминальную фазу». «Европейская цивилизация, сохраняя отчасти свой фасад, фундаментально перестроена изнутри, населена радикально новыми жильцами, поднявшимися из глубинных подвалов, вылезшими из подземных ходов и захватившими прежних легитимных жителей в заложники». Можно согласиться с Дугиным, который трактует гибель Европы, как подмену ее «чем-то совершенно иным». Вопрос в том, может ли это «что-то совершенно иное» существовать, и как оно будет взаимодействовать с Россией и миром.
На самом деле, Бог бы с ней, с Европой. Несмотря на все иллюзии, подогреваемые квазисамостоятельными «минскими инициативами» сладкой европейской парочки, или даже смотря на них, очевидно, что нынешняя Европа до своего гипотетического распада на национальные государства (а может быть, и после) не субъектна в принципе. Субъектность Европы, если и когда это будет возможно, может быть достигнута только вместе с Россией. Стандартная европейская идея: что мы безумно отстали от Европы, шли не так и не туда, потеряли время — и теперь нам осталось только догонять Португалию. На самом деле именно Россия реализовала предельно и до конца в буквальном смысле на своей шкуре все целевые установки и прожекты европейской цивилизации Нового времени и довела их до логического завершения. Чего Европа в принципе делать не могла и не собиралась. Как пишет Дугин: «Теперь мы стоим по ту сторону ... западноевропейской культурной цивилизационной мечты. Мы теперь знаем о ней все: осталось понять, что именно есть это “все”. Эта роль пока еще не является лидерской, поскольку за нами пока еще никто не идет. Нас просто никто не в состоянии понять, поскольку мы еще не поняли себя сами». То, что мы наблюдаем сейчас в европейском пространстве, — это принудительная, обязательная, тотальная вера в утопию, в которую мы технически верить не можем и не будем, потому что мы это видели, «плавали», и у нас есть прививка. И мы автоматически, безальтернативно становимся лидером процесса новой сборки Европы. Если выживем. Собственно, предложенный нам тест на выживание и покажет, насколько наша заявка на роль самостоятельного субъекта мировой политики соответственна нашим возможностям.
Поэтому так важен вопрос — как нам выйти из кризиса. Наш выход из кризиса — в чем мы не сомневаемся — означает совершенно иной контекст и формат всех обсуждаемых сегодня тем и вопросов. Включая судьбу относительно благополучной Европы и ее относительно адекватных ценностей.