* * *
Ласточка-касаточка,
сельская жилица.
Крылья полумесяцы —
острые серпы.
День-деньской заботливо вяжет
Божья жница
Из лучей небесных жаркие снопы.
Вознесут их ангелы
в небеса хоромные,
Разнесут по яслям, оттесняя мглу.
Будут кушать агнецы
золото соломное,
Воздавая Господу звонкую хвалу.
Хорошо им, агнецам —
и тепло, и сыто! —
Щедрой Божьей милостью
проживать раю.
Величать молитвенно
солнечное жито,
Ласточку-касаточку —
кормилицу свою.
У нее, у ласточки,
все дорожки — млечные.
И работа тяжкая
всякий день в году.
А еще у ласточки —
маленькие птенчики,
Сорванцы сердечные, требуют еду.
Быстро с горки катится
золотое солнышко.
А работы всяческой
непочатый край.
Поздно засыпаешь ты
и встаешь ранешенько,
Нелегко дается он —
Божий каравай.
Может, и не самая
лучшая деляночка
Выделена Господом
для крестьянских дел...
Не печалься матушка,
ласточка-крестьяночка,
Без тебя б, родимая, мир осиротел.
* * *
Говорю я ему: «Не клонись на зарю».
Только он почему-то не верит.
А известно давно — на земле к сентябрю
Сквозняками из космоса веет.
Что же ты понаделал, мой милый дружок?
Понакликал печальницу-осень.
Вот и тихую рощу за речкой поджег,
Листья бьются со звонами оземь.
Небеса на подмогу теперь не зови.
Это пламя исходит из сердца.
Кто из нас не горел на высокой любви?
Все мы, все мы ее погорельцы.
Не зальешь это пламя небесной водой.
Тщетно ангел-хранитель твой плачет.
Я когда-то был тоже, как ты, молодой
И, как ты, думал тоже иначе.
И тебя этот пламень вселенский увлек.
И твою красоту он схоронит.
Но не слышит меня молодой тополек,
На зарю свою голову клонит.
* * *
Это дерево лежало
На пригорке до поры.
Это дерево сбежало
В параллельные миры.
По его древесной плоти
Было врезано в ребро
Дорогое имя «МОТЯ»,
Словно царское тавро.
Эту темную лесину
Дед на досточки расшил.
И в глухую домовину
Бабу Мотю уложил.
Обронил слезинку скупо.
И сказал: «Прощай — прости!
Вот тебе, Матрена, ступа.
Бог — судья тебе. Лети...
Пусть земля во мгле согреет
Белы косточки твои.
Это дерево не тлеет.
Это дерево любви.
В райской куще золотистой,
В Божьем радужном саду
По зарубочке лучистой
Это дерево найду!
В его кроне негасимой
Не гнездилось воронье.
Это дерево носило
Имя звонкое твое.
Ты сама его сажала
В ранней юности, весной.
...Это дерево сбежало.
За тобою в мир иной».
* * *
Окно всегда считалось ликом
В державном русском терему.
Прохожим, странникам, каликам
Вменялось кланяться ему.
В миру еще во время-оно
Не дверь, не красное крыльцо —
Окно светилось, как икона,
И света отчего лицо.
Да, русич по миру скитался,
Но возвращался в отчий дом.
А, уходя, окно старался
Забить андреевским крестом.
Что значило — в житейском море,
Святую вознося мольбу,
Безродное не мыкать горе,
А русскую пытать судьбу.
Петр прорубил окно в Европу,
Чтоб утвердить России стать.
Чего так рвутся остолопы
Лицо державы забивать?
Неужто сын, как вор безродный,
Стыдясь перед Европой всей,
Забьет доскою лик иконный
Несчастной матери своей?
* * *
А люди, как в лучшее время,
В хорошего верят царя.
Он вступит в звенящее стремя,
Народную волю творя.
Плащом небеса занавесит.
Щитом остановит раскол.
Продажных и лживых повесит,
А подлых посадит на кол.
От хвори, напасти и порчи
Избавится русский народ,
Когда ему царские очи
Сверкнут у Кремлевских ворот.
И праведный мир воцарится
На отчей земле на века.
И вдосталь родная землица
Накормит тогда мужика.
А если лихие бояре
Народ не желают любить?..
...На то и даны государи,
Чтоб головы песьи рубить.
ЯСАК
1
— Что еще русские, плачут?
— Воют и волосы рвут.
— Видно, они нас дурачат,
Если так дюже ревут.
Что же, обратно идите.
Режьте, как подлых собак.
Глотки зубами порвите,
Но соберите ясак.
Бейте. Давите арканом.
Жгите огнем и бичом.
Видно презренным шакалам
Есть еще плакать о чем.
2
— Что еще русские, плачут?
— Нет! Они горькую пьют.
Пляшут. Друг друга собачат.
Песни срамные поют.
Видно, устали бояться.
Нечего больше терять.
Если к рассвету проспятся,
То соберут свою рать.
Шибко они матерятся
В пьяном угарном бреду...
— Значит пора возвращаться
Нам в Золотую Орду.
* * *
Сизый месяц за млечную тучку нырнул,
И туман над рекою алеет.
Это Бог наш вселенскую стужу вдохнул
И Россию на выдохе греет.
Полыхает костром заревым небосвод
Над унылым мирским бездорожьем.
И не сгинет Россия, покуда живет
На спасительном выдохе Божьем.
Зря кликуши истошно хоронят ее.
Пировать на костях не придется.
Понапрасну клубится над ней воронье —
Не затмить ему русское солнце.
И пребудет Россия во все времена,
Потому что на вечные лета
Светом Божьим вселенским омыта она
И дыханьем Господним согрета.
* * *
Русь взрастила меня, меня поит и кормит.
И я знаю — ей больно, когда я вдали.
Можно вырвать меня, но нельзя вырвать корни.
Глубоко они в сердце земное вросли.
Ничего не нажил себе в жизни я, кроме
Горемычной моей материнской земли.
Можно вырвать страну, но нельзя вырвать корни.
Глубоко они в сердце сыновье вросли.
Нашу землю, политую отчею кровью,
Никакие враги не возьмут в оборот.
Можно нас истребить, но останутся корни.
И — из них прорастать будет русский народ.
