Модный когда-то американский философ Фукуяма четверть века назад объявил о конце Истории, о том, что победа либеральной демократии во всем мире означает конечную точку социокультурной эволюции человечества. Конец истории — это, по сути, и конец политики. Либеральные ценности настолько абсолютны и непререкаемы, что здесь, собственно, спорить не о чем. Те, кто их не разделяют — маргиналы, подлежащие изоляции, в идеале — истреблению. Отсутствие политики до поры компенсировалось проблемой однополых браков. Но и тут вроде как достигнут консенсус. Избирательный процесс в образцовой стране либеральной демократии превратился в мега-шоу, в имитацию политической дискуссии, вершина которого, наверное, — выборы «Маккейн–Обама»-2008. «Суровый солдат, не знающий слов любви» и утонченный либерал-«ботаник» афроамериканского происхождения. Чем вам не выбор? Какого вам еще рожна надо?! Две идеально различные ролевые модели, прикрывающие отсутствие каких-либо политических различий.
Как говорил Харлан Уллман, автор военной доктрины «Шок и трепет» в Ираке, член правления Атлантического совета: «У нас раньше были две партии — у одной была совесть, но не было мозгов, у другой — были мозги, но не было совести. Теперь у нас две одинаковые партии — без совести и без мозгов, и я не могу понять, зачем они нужны».
Сегодня — не так. Американская избирательная машинка, двухпартийная, явно сбоит. Реальный социалист Сандерс, антисистемный хулиган Трамп — это возврат политики. Что это? Сбой или системный кризис?
Конечно, система будет сопротивляться. Она попытается либо абсорбировать Трампа, либо — интегрировать. Очевидно, ей это удастся. Что-нибудь из этого. Но машинка все равно сбоит. Политика вылезла наружу, и обратно ее не загонишь.
Вот два предсказания.
Фукуяма, октябрь 2014 г.
«Печальный итог таков: учитывая, как усиливается политическая болезнь этой страны, и как маловероятны перспективы конструктивной реформы, расстройство американской политики будет, наверное, продолжаться до тех пор, пока не случится внешний шок».
Харлан Уллман, февраль, 2016 г.
«Американская политическая система, возможно, настолько сильно повреждена, что даже самый ошеломительный кризис уже не подтолкнет к попытке починить ее».
Но американской элите кажется, что не все еще потеряно, и очередной «ошеломительный кризис» она может использовать как лекарство от всех американских бед. Но так ли просто это сделать в новых мировых реалиях, когда идет слом действующего миропорядка и очевидны перспективы установления нового?
На наших глазах буквально рушится мировой порядок. И если глобальный экономический кризис подорвал внутренние скрепы этого миропорядка, то успешный российский бунт против распорядителя и гаранта этого миропорядка обрушил его внешние публичные формы. Очень сложно руководить миром, внушать инфернальный страх, демонстрируя зияющий под глазом фингал.
В основе всякого миропорядка помимо геополитической иерархии лежит соответствующее данному миропорядку социальное устройство. А также мифология о нем, позволяющая это реальное устройство скрывать в искомой для господствующих элит форме. Идеологической основой социальной мифологии современного либерализма является идея «среднего класса». Адепты действующего миропорядка могут различаться в нюансах и деталях, но они всегда едины в том, что заветной целью в политике и экономике является создание массового доминирующего среднего класса, который только и может быть опорой демократии и современного гражданского общества. Что, собственно, чистая правда. Если подразумевать здесь реально существующую «демократию» и «гражданское общество». То есть средний класс выступает идеальной имитацией социальной структуры, фиговым листком (ударение любое), прикрывающим реальное социальное устройство, которому идеально соответствует имитационная демократия, выводящая власть за пределы легальных и публичных карнавальных политических процессов. Как отмечает российский политолог Тимофей Сергейцев, так называемое общество «принципиально противно государству, которое призвано вводить массы в цивилизацию, делая их гражданами. Обществу эти задачи не только безразличны, но и противны. Желание быть над государством, сделать государство средством, вообще обойтись без государства как минимум преступно. Но это не страшно, ведь за пределами государства нет и понятия “преступление”». Кстати, в этом контексте особенно умилителен оксюморон «гражданское общество», где «гражданин» со всей очевидностью понимается строго как противник государства.
«Средний класс», то есть — никакой, воплощенное ничто — идеальная среда для этого самого гражданского общества. Формирование массового среднего класса в государствах «золотого миллиарда» было, с одной стороны, следствием конкуренции с реальным социализмом. С материальной точки зрения средний класс подпитывался до последнего времени колоссальным субсидированием потребления, на котором строился докризисный экономический рост в странах «золотого миллиарда». Пузырь лопнул — механизм воспроизводства сверхпотребления сломался, материальные предпосылки воспроизводства среднего класса утрачены. Повторимся, реальный выход из кризиса для «развитого» мира означает демонтаж действующей системы социального обеспечения, которая и создавала современный средний класс, и источника средств на содержание которой больше нет.
С этой точки зрения разоблачать миф среднего класса, в некоторой степени, излишне: «попрыгайте — само отвалится». Этот конструкт с неизбежностью будет разрушен в процессе выхода (или невыхода) из нынешнего системного кризиса. Еще более существенным фактором, лишающим «средний класс» места в социальной реальности, становится современная технологическая революция: смена технологических укладов, соответствующая выходу из современного кризиса и, собственно, означающая возможность такого выхода. В первую очередь речь идет о двух факторах — о современной роботизации и новых технологиях (3D-принтеры), означающих отказ от массового производства. Отсюда и лишающее смысла массовое сверхпотребление. В новом технологическом укладе, по сути, востребованы только творцы, люди, способные создавать новые знания и умения. Все остальное могут делать машины. Обстоятельства складываются так, что экономике будущего большинство ныне живущего населения вообще не нужно. И что с ним делать в действующей либерально-капиталистической парадигме, не очень понятно. Как-то абсорбировать...
В действительности социальная структура любого общества напрямую связана с его военной организацией. К примеру, тяжело вооруженный рыцарь Средневековья представлял собой боевую систему, содержанию и организации которой точно соответствовал феодализм. Эпоха массовых мобилизационных армий с неизбежностью потребовала наделения массово вооружаемых людей неким подобием политических прав. То есть современной демократии. Военная организация будущего на новом уровне практически воспроизводит феодальную модель организации войска, в основе которой — суперпрофессиональный солдат, превращенный с помощью современных средств в универсальную боевую систему. Такая организация войска крайне слабо совместима с современной «всеобщей» демократией.
Еще раз повторимся: современная модельная социальная система, как и политическая система, является имитацией. Эта имитационная модель не только лжива, фальшива и манипулируема — она непригодна для любой посткризисной социальной организации. Любая посткризисная социальная организация будет «постдемократией». Представить себе людоедскую модель «постдемократии» никакого труда не представляет. Собственно, в рамках ныне господствующей модели мы туда и катимся с неизбежностью.
«Постдемократия» нелюдоедского типа может быть только результатом активного социального проектирования, уникальный опыт которого у нас, кстати, в отличие от многих других, имеется. И такая модель в первую очередь не может быть имитационной.
Имитационной, не имеющей никаких шансов воплотиться в реальности, является модель всеобщей демократии, идея фиктивного равенства очень разных людей. Реально работающим социальным механизмом может быть только такой, который наделяет человека правами в ясном соответствии с теми обязанностями и ограничениями, которые он на себя берет. По сути, это сословный механизм, отличающийся от феодального прототипа абсолютной и принципиальной добровольностью. Человек приписывается к сословию в соответствии со своей социальной мотивацией. Хочет ли он служить стране и готов умереть за нее, служить Господу или служить себе. В последнем случае, естественно, отказаться от тех политических прав и соответствующего им обременения, которые полезны и необходимы в первом случае. Самые разные аналитики так или иначе приходят к неизбежности этой новой сословности, к необходимости создавать (восстанавливать) открытое политическое сословие как реальный элемент публичной социальной структуры вместо имитации всеобщего участия в политике и власти через институты всеобщей представительной демократии.