Бессмертный полк русской поэзии

Начать хочу с той памятной встречи в 1972 году на даче в Архангельском под Москвой, когда от имени молодежи и комсомола мы поздравляли, сейчас уже ясно всем, маршала Победы. А тогда еще полуопального Георгия Константиновича Жукова. Вся страна с нетерпением ждала, когда уже совсем с него снимут табу, и его слово станет столь же весомым, как и прежде.

Когда мы пришли, только что закончились поздравления от его старых знакомых еще по довоенным временам, даже с монгольского Халкин-Гола, где он одержал первые блистательные победы, ставшие провозвестником будущих его победоносных сражений. Глава МНР Ю. Цеденбал, министр внешней торговли Патоличев и др. Маршал уже разоблачился на отдых, но, узнав, что пришла приветствовать молодежь, поднялся на второй этаж дачи, переоделся в орденоносный мундир и спустился. Строго посмотрел на нас (я был тогда директором издательства «Молодая гвардия», Сурен Арутюнян отвечал в комсомоле за военно-патриотическую работу) и указал на кресла. Мы сели, а затем Сурен зачитал юбилейный адрес в его честь, что тогда еще не особенно поощрялось. Маршал внимательно слушал, кивал головой, когда говорилось о той или иной военной операции, как бы подтверждая их достоверность. После слово взял я и подарил ему две книги: шолоховский однотомник, вобравший в себя всю эпопею «Тихого Дона» и книгу «О, русская земля» — Антологию русской поэзии о России (с XI века от «Слова о полку Игореве» до Победы и наших дней). Ретивые «неистовые ревнители», а таких в ЦК, культуре, цензуре (впоследствии почти все они уехали за границу или стали ревностными почитателями перестройки) выговаривали и проявляли недовольство: почему — не советская? Маршал с видимым удовлетворением принял дар, погладил «Тихий Дон» и сказал: «Любимый писатель». А Антологию полистал, взглянул на содержание и произнес выдающуюся для нас фразу: «Мы на фронте высоко ценили патриотическую поэзию». Вот так великий маршал считал нашу русскую, отечественную поэзию (и подчеркнул) патриотическую, почти стратегическим фактором Победы. Не литературовед, не преподаватель, а тот ее искренний, внимательный потребитель, для которого она была не только звуком, иногда и приятным, а смыслом для утверждения духа, стойкости и мужества, его образом Родины, природы, людей, страны. И эта черта была особенно важна для поэзии военных лет, да и довоенных.

Я не раз приводил пример, когда одна из групп руководителей страны добилась, чтобы в конце 30-х годов, когда общество овладело грамотой, оно получило ту же грамоту из русской, дореволюционной, кстати, классической литературы. Книги стали издаваться миллионными тиражами: Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Толстой, Чехов, Горький. Как из сообщающихся сосудов, оттуда, из тех времен, переливался в новое общество дух и принципы поведения и характера, которые, хоть и не соответствовали часто некоторым новым догмам, но соединяли прошлое и сегодняшнее в единый русский характер. Узнав об этом, один из деятелей русской эмиграции в Париже Федотов сказал: «Россия спасена!» Да, Россия, СССР укреплялись в те довоенные годы чувствами своих предков, их высотой. И, несмотря на некоторую бравурность и шапкозакидательство, в литературе, публицистике, поэзии тех лет она настораживала, взывала к зоркости и стойкости. Из глубин национальной жизни вызывались характеры мужественные и патриотические. Был дан отпор вульгарно-революционным, а по сути, русофобским, попыткам смести на свалку истории мужественных героев былин, победоносных генералов и адмиралов прошлого, стремлениям показать их и их солдат как защитников крепостничества и «реакционного» царизма. Но общественное мнение просыпалось от оков «революционных либералов». Удар по одному из ярких символов нигилистической социал-патриотической поэзии получил ее знатный трубадур Демьян Бедный. Удобно расположившийся в кресле советской, российской поэзии, он в очередной раз обрушился на прошлое страны, ее героев, ее символы. Надо было кому-то лишить ее героев, ее исторических символов (что продолжается и до сих пор).

В «Правде» появилась разгромная статья на его поэтический опус «Богатыри», где он издевался над обликами, мыслями, делами богатырей былин. Как? Неужели уже нельзя издеваться над этими мифологическими былинными образами, над прошлым страны, над ее историческими героями?

Да, страна, ее патриотические силы получили поддержку. «Русские богатыри» совсем скоро понадобятся стране! А в конце 30-х годов появляются книги и статьи, даже поэзия о Суворове, Кутузове, Александре Невском, о героях прошлого. «В воздухе пахнет грозой» — слова из песенки стали предупреждением.

Я до войны жил в Сибири (Омская область, в которую входили нынешняя Тюмень, Ханты-Мансийск, часть Курганской области). Сибирь слышала приближение войны, правда больше с востока, от Японии. Поэтому и волновала появившаяся тогда песня «На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят, у высоких берегов Амура часовые Родины стоят». Страна ждала осуществления победных строк: «И летели наземь самураи под напором стали и огня!» Но до этого было еще далеко. В общем, довоенная поэзия внесла свой вклад в закалку духа молодого поколения. И, заканчивая тот давний разговор с маршалом Победы, вспоминаю, что в ответ на мой дерзостный вопрос: «Георгий Константинович, а все-таки, почему мы победили?» маршал остановил протестный жест Сурена Арутюняна на этот провокационный вопрос, который мучает меня и сегодня, ответил: «Правильный вопрос». И объясняя его, закончил неожиданно: «Мы победили, потому что у нас был лучший, духовно и идейно подготовленный молодой солдат». Пусть он сказал это, чтобы поддержать прибывших к нему комсомольцев, но эти слова стали намного яснее, когда мы прошли искус поколением «пепси», когда наша молодежь прошла и закалилась Афганом и Чечней.

Итак, мы вступали в войну, имея крепкого духовно и идейно подготовленного солдата, который вместе со всем советским народом и отстоял свою Родину.

Война, конечно, заставила многое переосмыслить, ввести в жизнь новые понятия, смыслы, новое понимание того, что случилось в мире. Но ведь буквально откуда-то сверху, с небес пришла символическая, молитвенная песня «Священная война» (слова Лебедева-Кумача), в которой появились после государственного выступления Молотова о начале войны непривычные, да и неслыханные слова — «Священная война»! Вот ведь как, «священная», т. е. святая, требующая самопожертвования и полной самоотдачи. Это вводило новый смысл в войну, борьбу с врагом.

Ведь совсем недавно звучали еще громкие, часто хвастливые слова: «Ордена недаром нам страна вручила — это помнит каждый наш боец. Мы готовы к бою, товарищ Ворошилов, мы готовы к бою, Сталин — наш отец».

С началом войны во всей литературе совершался невиданный поворот от бравурных, пафосных слов к тяжелому, грозному, почти смертельному смыслу. Звучал призыв: «Не смеют крылья черные над Родиной летать, поля ее просторные не смеет враг топтать». И дальше категорическое: «Дадим отпор душителям всех пламенных идей, насильникам, грабителям, мучителям людей». Враг был определен, его коричнево-черная краска была определена, стиль поведения тоже.

Да и сама литература, ее поэты и писатели почувствовали себя «мобилизованной и призванной» составной частью сражающегося общества. Иногда напрямую (2300 писателей ушли на фронт, писательские организации Ленинграда и Ростова полностью ушли туда, многие погибли), иногда став частью фронтовой печати и политработы.

Знал и дружил со многими из них, прошедшими фронт и его газеты (К. Симонов, М. Алексеев, И. Стаднюк, О. Гончар, С. Борзунов, В. Кожевников, Ю. Бондарев, В. Бушин и др.). И вот перед всеми ними вставала задача: показать и выразить новый мир беспощадной войны страны, Родины-России, ее уверенности в победе (до которой было ой как далеко). Надо было находить в этой мясорубке первых дней отступления, нередко и паники, героев. Надо было показать зверское лицо врага, его бесчеловечность и беспощадность. Надо было одухотворить «бой святой и правый ради жизни на земле». Боевая, на пределе сил жизнь порождала веру, которая пробивала себе дорогу и в словах Верховного Главнокомандующего: «Братья и сестры, соотечественники мои! Пусть Вас вдохновляет образ великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского (святых, между прочим), Суворова и Кутузова и других». Это было знаком нового подхода к народу, к массам, вопреки фразеологии III Интернационала. Но не будем грешить, бесстрашие многих коммунистов и у нас, и в рядах антифашистского сопротивления было тоже велико (Юлиус Фучик, Манолис Глезос и др.). Ну и, конечно, надо было подбодрить усталых, нередко израненных бойцов Красной армии. И тут, конечно, Господь водил рукой того же автора «Василия Теркина» Александра Твардовского. Его отступавший и горько размышляющий боец о том, «что там, где она, Россия, по какой рубеж своя» брал на себя многие заботы по поддержанию духа. «Я там вроде политрук». За его вездесущим движением по дорогам войны жадно следили бойцы и ждали новых продолжений. Это их Василий Теркин, их жизнь и судьба. Он и стал лицом, легендой войны. Твардовский сочинил поэтическое чудо!

Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.
                        А. Твардовский «Василий Теркин»

Если в первые месяцы войны надо было просто рассказать о герое, представить его солдату и народу («Смелого пуля боится, смелого штык не берет». А. Сурков), то позднее герой, приобретая зримые черты, воспевался (Александр Матросов, Зоя Космодемьянская, Лиза Чайкина, панфиловцы, герои-молодогвардейцы).

Это сегодня снисходительно рассуждал высокоумный архивист страны о том, что панфиловцев было не 28, а больше, а танки поражали не только они, а весь полк. Другой же телеведущий усомнился в подвиге Александра Матросова («за его спиной стоял заградительный и расстреливающий отряд бойцов» (!)). Кощунство, бездумие и просто коварство сегодняшних либералов поразительно. Их стремление развенчать героев остервенело агрессивно. А тогда надо было спасать Родину, и мало кто из бойцов думал, что их подвиг оболгут, извратят кому-то в угоду.

И, конечно, из глубин Советского Союза вынырнула, обросла новым качеством «Россия». Нет, и Советский Союз, его дружба народов тоже были фактором победы. Но вдруг стал ясен этот стержень — Россия. И недаром, не в укор никому, после окончания войны Сталиным был поднят тост «За русский народ!». Это была горькая и высокая оценка жертв, стойкости и упорства русских в этой войне. А. Прокофьев, К. Симонов, А. Сурков, да и почти все поэты сказали свое высокое и по-новому звучащее в пороховом дыму — слово о России. «Неистовые ревнители» примолкли, не лепили в тот момент свои обвинения «отсталой», «лапотной», «заскорузлой» России (тогда, в отличие от 90-х и нынешних лет, еще не звучало торжественно-обличительное «нецивилизованная страна», «отсталая на веки от всего мира» и т. д).

Отцы нынешних «цивилизаторов» знали, что их народ, как, впрочем, и другие народы, может спасти только Россия и русские.

Но был, без сомнения, и фактор Советского Союза, фактор дружбы народов, которые, как бы ни пытались прикрыть либералы и сепаратисты, были тоже важными, тоже стратегическими. Да, и имена поэтов в этом уникальном томе подтверждают это.

Нельзя было не явить «науку ненависти». Эти простые и крайне важные слова породил одноименный очерк Михаила Александровича Шолохова, который пробыл в окопах вместе с бойцами и ее командирами многие годы войны. Отсюда и эпопея войны «Они сражались за Родину». А врага уже нельзя было любить как в рыцарских романах. Враг был чудовищен, мерзок, обл и стозевен. Отсюда и стихи.

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать.
Все, что Родиной мы зовем,
Знай, никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь.
Знай, никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
                        Константин Симонов

«Если увидишь его, то убей». («Человек склонился над водой и увидел он, что он седой». А. Сурков).

Истошный, но праведный крик Эренбурга: «Убей немца!» Его публицистика была публицистикой законного накала ненависти. В конце войны его поправили. В «Правде» появилась статья «Товарищ Эренбург упрощает». Надо было менять гнев на милость к мирному населению. Да, можно было вспомнить, что уже в первые дни войны прозвучало: «Гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий остается» (И. Сталин).

Психологи войны (не те, что замеривают и объясняют степень стойкости, смелости и мужества солдата), конечно, почти ни разу не отметили, да и не могли проверить: в какой степени на войне образ женщины, матери, жены, невесты, любимой стал оберегом солдату, ниточкой от дорогого деревенского прошлого, путеводной скрепой к жизни будущей, мирной. А у нашего бойца это было именно так. Пожалуй, проявлялось это самым частым образом в лирических песнях и стихах того времени.

Михаил Николаевич Алексеев, замечательный писатель, отступал от границы до Сталинграда, а потом наступал до Вены в ранге рядового, командира минометного расчета и впоследствии фронтового журналиста. Он говорил мне: «Знаешь, Валерий, у каждого бойца была своя песня об этом. У простого красноармейца — «Синенький скромный платочек», «На позицию девушка провожала бойца», у офицера — «Жди меня» Симонова и «Землянка» («Бьется в тесной печурке огонь») Суркова, у офицера-журналиста (улыбается) — «После тревог спит городок и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука...». А, вообще, в первых и вторых траншеях не пели, а прислушивались к выстрелам. Немного в землянках пели или слушали патефон, пели в основном на переформировке и в госпиталях. Хотя знаменитую «Катюшу» знали и подпевали все. Да вот недаром Исаковский еще за свои духоукрепляющие, родные песни и стихи получил Сталинскую премию во время войны. Редкий случай и показательный, как «ценили на фронте патриотическую поэзию».

Ну и, конечно, не обошлось без шутки, юмора, насмешки над врагом. Парадокс: кругом пожар, стрельба, огонь, руины, а поэт должен помочь солдату улыбнуться, отвлечься от кошмара, хотя это нелегко. Листовка, боевой листок, плакат, рисунок — все было на службе Победы. И ведь все не как у нынешних юмористов — «ниже пояса», а к улыбке, к негромкой забаве. В разговоре с великим маршалом до этого в обсуждениях не дошли, но он бы, наверняка, признал бодрое слово, шутку, юмор, создание веселого настроения если не решающим фактором, то немалой частью в создании стойкого духа и уверенности у наших солдат в конечной победе.

Заканчивая эти «блики» о прозе и поэзии Великой Отечественной войны, выражу почти полную уверенность, что она была подлинным золотым веком нашей литературы, превзойти ее не удалось и не дано никому. И вот ее-то и следует знать, любить, учить и в школе, и дома. Ясно, что любой вменяемый родитель, умный учитель, культработник обязан, даже вопреки программам, спущенным «сверху», рассказать о ней, почитать в классе, у костра, на вечере, дома эти мужественные, вековечные строки, ибо они от того же Бессмертного полка, который донес их до нашего времени. Ваш долг: не дать уйти им в забвенье, а сохранить их, укрепиться ими.

Достоин внимание и обширный пласт современной поэзии о Великой Отечественной войне, созданный детьми и внуками ее участников. К 70-летию Победы было выпущено много достойных современных книг, среди которых следует выделить санкт-петербургское издание — поэтический сборник «Свет Победы» (редакторы-составители Борис Орлов и Ирэна Сергеева). В нем представлены стихи о войне 100 современных поэтов-петербуржцев разных возрастов, наследников поэтической традиции военного поколения. Красноречивы названия разделов сборника: «Память и слава», «Внуки Победы», «Сберечь наш мир» и др. Современная литература продолжает бой за Родину, за правду, за историю.