«Я русская! Какой восторг!»

* * *

Неприкаянно, неприкаянно
Я свивала пути в кольцо...
И когда набрела на Каина,
Не узнала его в лицо.
Я сказала: «Богатым будете
Вы, проливший родную кровь...»
Он ответил: «Вы строго судите
Эту родственную любовь...»
Это что ж за любовь, идущая
Из библейских темных глубин —
Дочь, родную мать предающая,
На отца восстающий сын?
Мы к согласью прийти не чаяли —
Каждый правду свою искал.
Но лишь речь заходила об Авеле,
Собеседник глухо смолкал.
И в возникшей неловкой паузе
Мы тайком вздыхали с тоской:
«Почему же кинжал и маузер
Нам роднее, чем брат родной?..»
Погорюем так и — расстанемся.
Впредь не встретимся — жизнь коротка.
А пока... А пока... Апокалипсис
На Руси моей длится века.

* * *

Когда хоронили Россию мою
Помпезно, согласно и чинно,
Поникшие в сбившемся ратном строю
Рыдали поэты-мужчины.
Забросив свои боевые клинки,
Прощались с Россией навеки.
В плену безутешной сыновней тоски
В гробу закрывали ей веки.
Сиротской слезой орошали они
Родные ракиты-березы...
А я? Что же я? Бог меня сохрани!
Я лишь утирала им слезы.
«Хоть сабля востра, да мечу не сестра...» —
Уныло кривились мужчины,
Когда намекала я им, что пора
В бою поразвеять кручину.
И вновь поминальный граненый стакан
Горючей слезой закусили.
И так порешили — лишь тот атаман,
Кто слезней скорбит по России.
А что же Россия?
Поминки поправ,
Восстав из хрустального гроба,
Она сквозь кордоны кержацких застав
Сокрылась в былинных чащобах.
Ведомая светом скорбящих свечей,
Ушла, не попомнив обиды,
На звон потайных кладенцовых мечей
От скорбной своей панихиды.
А я? Что же я?
На распутье стою
И слезы друзьям утираю...
Не лучше ль погибнуть в неравном бою,
Чем вживе погинуть в родимом краю
У гроба пустого рыдая?..
Хоть сабля востра, да мечу — не сестра,
Но верному слову — сестрица.
И коли приспела лихая пора,
Пусть вера Руси пригодится!

* * *

Негоже тебе, Русь, как бесприданнице,
Кидаться на восход и на закат.
Ты жди-пожди! Все женихи заявятся,
Благоговейно выстроившись в ряд.
Виконты, и маркизы, и посланники,
Наслушавшись про кладези твои,
Из-за границ наедут голоштанники,
Чтоб клясться с пеной на губах в любви.
Растрачивать приданое готовятся...
Но если завтра ты пошлешь их в бой,
За честь твою и славу не сподобятся
Пролить ни капли крови голубой!
Богатое Бог дал тебе приданое.
Не каждый встречный будет ко двору.
Храни же первородство Богоданное.
И ройся в женихах, как бы в сору!
Своими заграничными уловками
Тебя начнут к взаимности склонять —
Духами, золотыми блохоловками —
Тех блохоловок даром нам не нать!
На что, скажите, русской раскрасавице
На шею надевать такой позор,
Коль от рожденья бани не чурается
Маркизам заблошнившимся в укор?..
...Надменный бритт и сумрачный германец,
Спесивый лях и куртуазный галл...
Ужо мы с женихов поспустим глянец
И поглядим, какой из них удал!

* * *

Ликует Анталия. Нежится Ницца...
И только у нас в безрассудстве своем
Закатное небо меж туч кровянится,
И месяц серпом проступает на нем.
Есть галльское небо в изящном плюмаже
Несущихся за горизонт облаков.
Есть гуннское — цвета мерцающей сажи,
Под чьей паранджой скрыта поступь веков.
Античное небо, какому не внове
Пить воду с лица средиземных морей.
И — скифское — цвета запекшейся крови,
Закатное небо Отчизны моей.
То царский багрец разольет над Россией,
А то полоснет по глазам кумачом...
О твердь спотыкаясь ногами босыми,
Не тщусь подпереть его бренным плечом.
Не льщусь удивить его пением лиры
(Пред русскою бездной достойней молчать!).
...Гляжу в него взглядом обуглено сирым,
И глаз от него не могу оторвать.

* * *

Прощай, моя юность!.. Отныне,
Вдогонку слагая стихи,
Молчанью учусь у пустыни,
А пенью — у Волги-реки.
Ей сердце вручила навеки
Свое — не за стать, не за прыть! —
За то, что строптивые реки
Умеет она приручить.
За то, что чураясь гордыни,
Великая Волга-река
Ни в жисть от себя не отринет
Ни воложки, ни ручейка!
Да что ручеек? Примечай-ка:
Спесивая речка Москва —
Столичная штучка, зазнайка,
Напиться из Волги пришла.
Бочком — где канальцем, где шлюзом —
Охочая к Волге припасть...
Пей, милая! Ты не в обузу!
Напейся и вдосталь, и всласть.

* * *

Когда я из глубинной дали
Кляну тебя, моя Москва,
Услышь в лирическом запале
Произнесенные слова. Услышь!
Но снова вранья стая
Обсела сорок сороков.
Услышь, оглохшая от грая,
Меня на рубеже веков.
Сорвется стаей соколиной,
По ходу выстроившись в стих,
Призыв о доблести былинной
С воспламененных уст моих.
Не стон, не всхлип и не рыданье.
Не о пощаде жалкий торг.
А — из-под сердца восклицанье:
«Я русская! Какой восторг!»