Владимир Путин как-то сказал, что Россию Бог не обделил, но зато Он обделил других. И эти другие таким обстоятельством не сильно довольны. И нам предстоит очень жесткая борьба за контроль над собственными богатствами. Многие нынешние конфликты имеют запах нефти и газа, что Россия понимает и готова защищать себя. Все это производит достаточно солидное впечатление. Конечно, успокаиваться нельзя, хотя такое спокойствие зависит не от нас. Правда и то, что перед нами не стоит никаких императивных препятствий для того, чтобы не реализовать те цели, которые у нас есть. Даже в условиях кризиса, когда страдают все.
У нас есть очень серьезные возможности пострадать меньше других, если мы будем делать умности. Потому что не делать глупостей уже недостаточно. На самом деле, мы до последнего времени и не делали глупостей. Одна из колоссальных заслуг Путина состоит в том, что он не совершал серьезных ошибок. Потому что на первом этапе серьезная ошибка была чревата гарантированной катастрофой, а на втором — катастрофой с высокой степенью вероятности. Поэтому задача «не совершить ошибки» — что лучше отказаться от какой-то авантюры (в смысле негарантированных последствий), была, безусловно, императивной.
А сейчас нам надо делать умности. Тогда мы выиграем во всей этой неразберихе и выйдем из кризиса сильнее, чем наши основные конкуренты. В любом глобальном кризисе есть только одна задача — выйти из него сильнее. Раньше американцы с этой задачей очень хорошо справлялись. Они зарабатывали на всех мировых кризисах, включая Первую и Вторую мировые войны. Причем, зарабатывали и в прямом, и в переносном смысле. Надо понимать, что после Второй мировой экономическая, политическая и военная мощь Америки были гораздо больше, чем во времена т. н. конца холодной войны.
Сегодня стиль общения между странами имеет большое значение. В этом смысле Россия проводит просто самоотверженную политику. Если считать самоотверженностью то, что в ее политике явно виден мотив выплаты контрибуции Соединенным Штатам. Кстати говоря, выплата дани сама по себе не лишена смысла. Например, канонизированный святой равноапостольный князь Александр Невский платил дань Орде. Потому что на тот момент это давало Руси единственную возможность выжить как цивилизации. Главный вопрос в российско-американских отношениях заключается в том, настало ли уже время для «Куликовской битвы» или нет. Причем, говорить о том, что Дмитрий Донской (который является политиком колоссального масштаба) абсолютно точно просчитал время, когда нужно выйти из повиновения Орде, однозначно нельзя. Потому что уже через два года хан Тохтамыш сжег Москву. А до окончательного падения ига прошло еще около 100 лет. Хотя понятно, что надо же было с чего-то начинать...
Мы сегодня тоже не можем позволить, чтобы американцы «сожгли Москву». Потому что при нынешних средствах сожжения это закончится очень плохо. Так что выбор времени, когда нужно прекращать выплату дани, — это вопрос сложный. Похоже, что уже надо. Но, с другой стороны, если Америка сама рушится, то, может быть, имеет смысл еще немного подождать. Во всяком случае, у меня есть ощущение, что мы пока от них откупаемся. Причем, как известно, благодарность американцам вообще не присуща. Как сказал известный американист Анатолий Уткин, «в американской политической культуре отсутствует понятие благодарности».
Нужно понимать, что происходит с мозгами представителей американской элиты, когда они видят цифры военного бюджета США. У них возникает ощущение, что они могут все. А поскольку в других областях они уже могут очень мало, то понятно, что США будут делать то, что им представляется возможным. То есть заниматься эскалацией гонки вооружений и конфликтов в горячих и холодных точках. Это практически предрешено.
В свое время Столыпин сказал: «Дайте нам 20 лет спокойствия, и вы получите великую Россию». Но понятно, что никто никому ничего не гарантировал и ничего не обещал. Поэтому эти 20 лет спокойствия надо каким-то образом заработать. А если мыслить теми категориями, о которых говорится в 12-летней перспективе развития по «Плану Путина», то очевидно эти годы Россия должна отбить и отбиться. Все поднимающиеся страны (новые лидеры мировой экономики) заинтересованы, чтобы сохранялись существовавшие в течение долгого времени благоприятные конъюнктурные тенденции (а сейчас они уже поменялись). Потому что мы зарабатываем благодаря им. Нам не жалко, что США эмиссионно финансируют свое потребление, которое является мотором экономического роста. Конечно, обидно немного, что эти люди пользуются тем, что им по праву не принадлежит. Но мы-то от этого тоже зарабатываем. Мы имеем от этого емкие рынки и высокую ценовую конъюнктуру. А в первую очередь, мы имеем высокие показатели мирового роста, который позволяет нам использовать наши преимущества.
12-летние перспективы России неочевидны. Просто потому, что не мы создаем новые вызовы (хотя и можем им противостоять). Сейчас мы не имеем технической возможности даже индикативно (понятно, что речь не идет о госплане) планировать параметры нашего развития, исходя из ныне действующих тенденций. Мы не можем взять и экстраполировать общую (не зависящую от нас) ситуацию в виде политического, экономического и финансового контекста, считая, что все и дальше будет развиваться в том же направлении. Кризис есть кризис. Это явление, которое по всем своим параметрам отличается от нормального течения событий.
Я не буду рассказывать банальные вещи о том, что мы считаем этот кризис системным. Системный кризис — это кризис системы, из которого система выйти в существующем виде не может. Потому что смысл такого кризиса в том, что данной системе пришел конец. А если системе пришел конец, значит, из этого кризиса вообще нет выхода по определению. Таким образом, если мы согласны с тем, что нынешний кризис — не только экономический, но и социальный, мировоззренческий, ценностной, религиозный и т. д., то это означает необходимость трансформации системы. Другое дело, что данная трансформация может проходить быстрыми катастрофическими путями (крах системы), это может быть и некая деформация, эволюция системы. Но в любом случае на выходе это будет другая система. И разные элементы, то есть разные цивилизации, разные мировые силы будут выходить из этого кризиса с разной динамикой и разными путями. При этом некоторые, наверное, придут к завершению своего цикла.
Отмечу, что сейчас мы говорим не об экономической, а о социальной системе, в основе которой лежат западные ценности — эгалитарный гуманизм, то есть идея о том, что, во-первых, человек стоит в центре всего, а во-вторых, все люди равны. С консервативной точки зрения, это бунт против Бога. И демократия, первоначально родившаяся как форма власти среди реально более или менее равных людей, эволюционировала в сторону того, чтобы признать формально равными реально неравных людей. И чем дальше она идет в этом развитии, тем больше входит в противоречие сама с собой. Очевидно, что подобная система работать не может, соответственно, появляется система преодоления этого псевдоравенства, т. е. имитация. Нужно сказать, что современная демократия дошла до высших форм этой имитации, она имитирует практически все, публичная политика сначала отделяется от реальной, а потом уничтожается вовсе. В итоге, как правильно говорит наш французский друг Ален де Бенуа, в современном обществе политики нет вообще. Оказалось, что эта система не способна реагировать на вызовы, при этом, как и советская система, она оказалась бессильной не только перед экономическими вызовами, но перед всеми вызовами вообще. Она дошла до такого состояния, что любой вызов вызывал в ней системный сбой.
Я вижу и сегодня колоссальные вызовы и угрозы, и считаю, что России надо готовиться к войне. Война может быть любая. Если мы подготовимся к войне хорошо, то может быть ее не будет. Кстати, это лучший вариант, который нас ждет. А если плохо, то она точно будет. Потому что не надо создавать иллюзий у потенциального противника, что с нами можно поговорить языком силы. Еще раз повторю то, что сказал Джордж Сорос, человек, который не является для меня ни идеологически, ни политически близким, он сказал, что нынешняя ситуация, кризис якобы, это вообще не кризис, это так щелчок по носу, означает одно: экономика, построенная на кредитной эмиссии доллара как основной резервной валюты, закончилась. О чем это говорит? — это говорит, что материальной основы американского доминирования мирового больше нет. Осталась основа силовая. И пусть меня кто-нибудь убедит в том, что люди, управляющие этой страной, не будут сублимировать отсутствие экономических рычагов силовыми. Вот в этом меня убедить невозможно. И их убедить невозможно.
Я не буду пересказывать либеральные концепции государства как ночного сторожа, будучи уверен, что в историческом плане настоящее государство нужно для того, чтобы выиграть войну во всех ее смыслах. Необязательно выигрывать ее на поле боя, напротив, когда ты строишь государство, у которого основная задача — выиграть войну, существует большая вероятность, что воевать не придется.
Но вернемся к нынешнему вызову — кризису, благодаря которому у нас появляется некий «чистый лист», возможность освобождения от той модели, которой, по большому счету, мы не так уж долго и увлекались. Ведь если мы возьмем нашу предыдущую, «красную» модель, то и ее, с одной стороны, можно считать самобытно русской и консервативной. Хотя, конечно, с другой стороны, она являлась имитационной моделью в самых примитивных формах. И вот сейчас у нас появилась возможность перейти к совершенно иной — консервативной общественной формации. Почему я считаю, что именно консервативный подход позитивен? Потому что, если мы считаем, что ничего не появляется ниоткуда, то все элементы этой конструкции есть в нашем прошлом. И выстраивать ее надо именно из этого прошлого.
Нужно сказать, что консерватизм всегда опирается на традицию, а традиция всегда национальна, она является тем корнем, из которого произрастает достаточно сложная политическая конструкция. Именно поэтому консерватизм в гораздо меньшей степени универсален, чем все остальные политические направления. С этой точки зрения, он очень слабо сводим к «левому» и «правому». Так, например, в западной политической традиции консерватизм чаще связан с правыми течениями, в отечественной же всегда было очень сильно социальное направление. На чем же вообще основывается консервативное мировоззрение? На мой взгляд, на том, чем человек отличается от животного: тем, что у него есть память и, что очень важно, есть свои мертвые. У животных мертвых нет, а у человеческого общества, в отличие от стаи, есть историческая память.
Другой очень важной чертой консервативного сознания является историчность мышления. То есть понимания, что все процессы имеют некий корень, могут изгибаться в своем историческом развитии, как ветка дерева, ветка же не может расти из ничего, она растет от корня. И покуда существует это дерево (данная конкретная цивилизация), у него есть корень. Когда мы говорим о русском консерватизме, то имеем в виду некий набор таких исторических ценностей, на основе которых формировалась наша цивилизация. В первую очередь, это религиозные ценности как самые базовые. С другой стороны, это геополитические ценности, которые в некотором роде являются производными ценностей религиозных, более того, как мне кажется, эти базовые ценности тесно взаимосвязаны друг с другом. Это — Православие и Империя. И здесь возникает вопрос консервативного отношения к государству. Что мы понимаем под государством? Какое нам нужно государство и зачем оно нужно?
Это — Империя. Что же такое Империя? Это — сакральное государство, само по себе являющееся одной из основных ценностей данного общества и задачей всех граждан которого является служение этому государству. Разумеется, при таком восприятии государства вся система институтов, принципы отбора элит и так далее, строятся по вполне определенному критерию — верности Империи.
Нужно заметить, что консерватизм тоже бывает разный. С одной стороны, существует чисто охранительный «победоносцевский» консерватизм, с другой, — то, что называется «консервативной революцией», когда, исходя из традиционных ценностей, выстраиваются совершенно новые институты. На мой взгляд, чисто охранительный консерватизм у нас не работает потому, что в нашей традиции есть вещи, которые связаны не только с непримиримыми логическими противоречиями, но и с непримиримыми физическими противоречиями (по причине непримиримости мировоззрений их носители привыкли убивать друг друга). Однако даже в наш Государственный гимн проникла идея сакральности государства: «Россия — священная наша Держава». А ведь Государственный гимн является частью Основного закона. Так что можно смело говорить о том, что сакральное понимание государства является основополагающим обязательным актом.
И в заключение хотелось бы еще раз повторить, что имитационное, а, следовательно, совершенно антиконсервативное по своему смыслу социальное строительство зашло в тупик. И, скажем прямо, я по большому счету не очень расстраиваюсь по поводу абсолютной бессодержательности нашей современной политики, поскольку ее возможности резко ограничены во времени. С исторической же точки зрения они уже закончились. И тот консервативный поворот, который нам предстоит сделать, крайне радикален. Но, к сожалению, для того, чтобы наибольшее количество людей, лояльно мотивированных к собственной стране в структурах власти, убедились в том, что у этого поворота нет альтернативы, нужно лбом удариться об стену. Да, конечно, это затратно. Да, мы тратим время и ресурсы, которые могли бы дать нам лучшие стартовые условия. Но, наверное, этого не избежать.
