МОНОЛОГ КРОНШТАДТСКОГО МАТРОСА
Памяти моих двоюродных дедов
Ивана и Фаддея Ишуковых
От взрывов ломается лед на заливе,
Но красная власть не права.
Кронштадтский мятеж... Нам нужна справедливость.
Зачем нам пустые слова?!
Рабочим — заводы, а землю — крестьянам.
Матросам остались моря...
Декреты звучат непонятно и странно.
Выходит: боролись-то зря.
В свободе и братстве — как в тюрьмах! — постыло,
А в равенстве — волны вранья!
Рабочим с крестьянами — пули в затылок,
Матросам — в Неве полынья.
Смотри — не увидишь икон в изголовье:
Нам доля — без Бога пропасть.
Россия окрасилась праведной кровью —
Неправедна красная власть!
* * *
Крым наш! — русский клич.
Неистовствует мировая драка,
Колышутся знамена, словно лен.
Мы — русские! И не к лицу нам плакать —
Не плачут, кто отважен и силен.
И рубим жестко, и стреляем метко...
Со всех границ ползет к нам черный дым.
Мы — русские! А земли наших предков
Мы, возвратив, уже не отдадим!
* * *
Что хранится в пирамидах?
В египетских базальтовых —
Мумии фараонов и драгоценности.
В советских бумажных —
Молоко и кефир.
В современных финансовых —
Обман и горе.
У каждой эпохи —
Свои консерванты.
* * *
Иеромонаху Александру (Фауту)
Куда ни глянь: назад — вперед,
Везде чужие рати.
Ильею Муромцем встает
Отечество с полатей.
Тлетворен иноземный гнет,
Чернеют пепелища.
Но встал народ и меч кует,
И щит надежный ищет.
Стоит Отечество. Заря
Над церковью пунцова.
В ней вижу лик богатыря
С картины Васнецова.
* * *
Люблю из прошлого мотивы.
Груб на словах. Душою нежен.
И волны Финского залива,
И волны трав на побережье...
Приятны белые барашки
У берегов, что дифирамбы.
Фонарь, как мина на растяжке,
Взорвет своим сияньем дамбу.
А я не жду ни с неба манны,
Ни мимолетную удачу.
И впереди Кронштадт туманом
Еще почти не обозначен.
* * *
Листопадом дома замело,
Закатилось за рощу светило.
Выпал снег — стало ночью светло,
А растаял — и тьма возвратилась.
День за ночью спешит след во след,
Утепляя в деревне оконца.
Первый снег — замороженный свет
И луны, и осеннего солнца.
Полудрема — и спишь, и не спишь! —
И нисходит прозренье к поэтам.
Я люблю эту звонкую тишь
На границе меж тьмою и светом.
* * *
Печь протопишь — и кончится день,
И в золу превратит дров охапку.
И наденет луну набекрень
Клен, как лисью потертую шапку.
Разукрасит морозец стекло.
И теленок уснет на соломе.
Печь протопишь — и станет тепло
И в душе, и в бревенчатом доме.
* * *
Спят облака, трава, листва и крыши.
Уснул на дачах поздний скрип дверей.
Такая тишина, что даже слышно,
Как падают пушинки с тополей.
В цветочном сне сады беззвучно дышат.
Все замерло под сумрачной луной.
Такая тишина, что даже слышно
Мне ангелов, поющих надо мной.
* * *
И плоть слабела, и душа болела.
За окнами темнел туманный плес.
Вечернею молитвой душу к телу
Я привязал, чтоб дьявол не унес.
А с неба сон спустился, тих и светел.
Свеча сияла ярче, чем софит.
Я чувствовал душой: на белом свете
Нет ничего надежнее молитв.
* * *
Я живу, а душа нараспашку —
И в нее прилетел соловей.
Говорят, что родился в рубашке,
И она стала кожей моей.
Отцвели васильки и ромашки,
А ветра заблудились в бору.
Говорят, я родился в рубашке,
И в рубашке, наверно, умру.
* * *
Огромная луна, проникшая извне.
Седые копны крон.
И в никуда дорожка.
Мне снился сон во сне,
А в нем еще был сон.
Мне снился сон во сне
Слоистый, как матрешка.
Я в нескольких мирах
Одновременно жил.
Я спал и шел,
Забыв о воздухе и пище.
Но лишь в одном из них
Мог превратиться в прах.
И лишь в одном из них
Мог обрести жилище.
Мне приоткрыл слегка
Творец Святой Покров,
В сознании моем
Раздвинул знаний стены.
Во снах я побывал
Во множестве миров
И ощутил душой
Бессмертие Вселенной.
* * *
Онемели петухи,
Разговаривают рыбы.
А душа болит — грехи,
Тело — шрамы и ушибы.
Жизнь, прозрачна и свежа,
Белой тучкой пролетела.
В старости болит душа,
А еще сильнее — тело.
* * *
Молюсь пред иконой. Она — монолит
Любви к предкам. Жест мой сакрален.
Я думаю сердцем... А сердце болит,
Когда справедливость попрали.
Не страшен ни выстрел, ни отблеск ножа —
Меня сердце учит молиться.
Я думаю сердцем... А в сердце душа
Гнездится, как певчая птица.
