Сражение народного ополчения и казаков за Москву и Московский Кремль

Доспехи Просмотров: 7792

Гетман Ходкевич был талантливым полководцем и обладал великим упорством. Именно ему было поручено руководить осадой Смоленска. Он осаждал и Псково-Печерский монастырь. К сражению под Москвой гетман готовился заранее, собирая лучшие воинские силы. В Польше Ходкевич почитался как национальный герой и примерный католик. Его отряды подкреплялись черкасами во главе с казацким атаманом Александром Зборовским (+1621). Заодно с ним действовали в Кремле три тысячи поляков и литовцев под началом Николая Струся и сапегинского полковника Иосифа Будиллы. Всего в войсках захватчиков под Москвою и в самой столице насчитывалось до пятнадцати тысяч человек.

Мало кто мог заснуть в ту ночь, накануне решающего сражения. В лагере ополченцев от костра к костру переходили священники, благословляя воинство. Рать готовилась к сражению как к делу, освященному свыше1.

22 августа (1 сентября), в субботу, на рассвете отряды Ходкевича переправились через Москву-реку, к Новодевичьему монастырю. Гетман рассчитывал нанести свой главный удар у Чертольских ворот, как и предполагал Пожарский.

Сражение началось на рассвете. Оно продолжалось до восьми часов вечера. Один из очевидцев вспоминал, что это был смертельный бой. «Там происходила великая резня, большой напор с обеих сторон, обычно один на другого наваливался свирепо, направляя копья свои и поражая смертельно, в воздухе свистели стрелы, ломались копья, густо падали мертвые». Имея численное превосходство в силах, Ходкевич решил ударом отборной конницы сломить сопротивление воинства Пожарского и соединиться с кремлевским гарнизоном. И как только поляки двинулись на ополченцев, со стен Кремля грянули пушки, подавая знак Ходкевичу — гарнизон готов к вылазке.

Навстречу польской коннице князь Пожарский выдвинул свой конный отряд. Таким образом, начало сражения происходило где-то в районе между Новодевичьим монастырем и Деревянным городом. Несколько часов шла битва, и конца ей не было. Около двух часов дня гетман Ходкевич ввел в бой пехоту. В сражение втянулись все вооруженные силы с обеих сторон. Противник потеснил отряды Пожарского к Земляному валу. Тогда князь приказал русской коннице спешиться, и ополченцы начали биться с врагом врукопашную. На втором этапе сражения Ходкевич нанес сильный удар по левому крылу русских войск, смяв их, прижав к берегу Москвы-реки. С обеих сторон бой вела пехота.

Наступал критический час сражения. Полковник Струсь у стен Белого города решил нанести удар с тыла, из Кремля, по Чертольским воротам, чтобы соединиться с войсками гетмана Ходкевича. Тем временем князь Трубецкой, имея около пятисот ратников, выделенных ему Пожарским для защиты Чертольских ворот, в бездействии продолжал стоять за рекою, в районе Крымского двора, не оказывая никакой помощи2. Историк Василий Татищев пишет, что казаки смотрели из-за реки, смеялись и поносили Пожарского.

По слову летописца «Повести о победах Московского государства», Косма Минин, видя это бездействие и даже ненависть русских людей из боярского войска князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и вооружившись силой ума, решил действовать сам. Он стал ездить по берегу Москвы-реки, со слезами взывая к тем, кто не желал помочь ополченцам:

«О братья, христианский народ! Видите великую помощь Божию православному и Богом собранному воинству и победы над врагами и разорителями Православной веры и святых церквей, над поляками. А вы, бездействуя, какую честь себе получите и какую славу обретете, единоверным помочь не желая и Божиему делу послужить, а вражде-злобе служа? Ныне ведь от единоверных отлучаетесь! Впредь к кому за защитой обратитесь и от кого помощи дождетесь, презрев эту помощь Божию православным христианам против врагов Московского государства?»

Многие еще слова произнес Минин, взывая к ратникам и казакам, стоявшим в войске Дмитрия Трубецкого, и зажег в них яркую свечу желания помочь своим: не выдержав, самовольно, без приказа ратники устремились к переправе и присоединились к ополченцам — против Струся. За ними ринулись люди из казаков, крикнув Трубецкому: «Для чего не помогаешь погибающим? Из-за вашей (воеводской) нелюбви только пагуба творится и Государству, и ратным!»

Без команды и разрешения Трубецкого из его войска двинулись через реку, на подмогу Пожарскому, четыре казацкие сотни атаманов Филата Межакова, Афанасия Коломны, Дружины Романова, Макария Козлова. В ожесточенный бой бросился и отряд костромичей во главе с Федором Ремнем. С такой поддержкой удар конных сотен Пожарского во фланг противнику решил исход сражения.

Нападение поляков из Кремля было отбито с большими для них потерями, причем не только убитыми, но и утратой полковых знамен. Неудачно закончилась вражеская вылазка и в районе Водяных ворот3. В последующие дни осажденные уже не решались на боевые вылазки.

Существует предание, что в битве около стен Кремля, у Каменного моста, погиб смертью героя племянник Космы Минина — богатырь Фотин Сремкин, которому было двадцать три года. Минин в сражении всегда воодушевлял его. Когда Сремкин пал, Минин подошел к нему, перекрестил его и промолвил: «Благо тебе, потому что ты умер за веру Православную».

Сражение 22 августа закончилось для Ходкевича поражением, и он вынужден был отступить. Однако, несмотря на потери, гетман не оставлял намерения вновь прорваться в Кремль, чтобы оказать помощь гарнизону Струся. Ходкевич произвел перестановку сил. Сконцентрировав войско у Донского монастыря, он решил вести наступление на Кремль из Замоскворечья. Ночью, с 22 на 23 августа, шестьсот гайдуков с небольшим обозом с помощью изменника Григория Орлова двинулись вдоль Москвы-реки, в глубь Замоскворечья. Они миновали казачьи караулы Трубецкого, вышли к Георгиевской церкви, которая располагалась напротив Кремля. Гайдуки захватили острожек и небольшую территорию в Яндове, выбив оттуда врасплох застигнутых казаков Трубецкого. Князь Трубецкой не предпринял никаких противодействий к происшедшему, и это походило на предательство. Гетман Ходкевич едва не дошел до Кремля.

Пожарский разгадал замысел Ходкевича и произвел собственную перегруппировку сил. Отряды Дмитриева и Пожарского-Лопаты были передвинуты к берегу Москвы-реки, за Калужские ворота. Оставались стоять отряды у Петровских, Тверских и Никитских ворот. Главные силы ополчения Дмитрий Михайлович Пожарский расположил на левом берегу реки в районе Остоженки, около церкви Святого Илии Пророка Обыденного. Сам князь Пожарский — с пехотой, конницей и двумя пушками (одна треть ополчения) — встал на правом берегу Москвы-реки, в Замоскворечье, чтобы оказаться на пути вероятного наступления войск Ходкевича на Кремль. Отборные конные отряды ополченцев были выдвинуты вперед, за Земляной вал, в их задачу входило принять на себя первый удар воинства Ходкевича. На Земляном валу были установлены пушки ополчения. Часть войск также была выставлена впереди Земляного вала. Казаки Трубецкого заняли Климентовский острожек (теперь Пятницкая улица).

День 23 августа (2 сентября) 1612 года прошел в подготовке обеих сторон к решительной схватке. Поляки двинулись в бой после полудня, но им не удалось закончить сражение до наступления темноты. Гетман расположил свои обозы с продовольствием у церкви Святой великомученицы Екатерины.

На рассвете 24 августа (3 сентября)4 гетман Ходкевич перешел в наступление. Основные силы он сосредоточил на левом фланге, чтобы нанести удар по войскам Пожарского, прикрывавшим правый берег реки. Имея численное превосходство, польский гетман пустил в ход свою конницу, ударив по конному отряду Дмитрия Пожарского. Конные сотни Пожарского-Лопаты и Туренина, перемещенные за реку, бились с налетевшими ротами польской шляхты, но не могли сдерживать их натиск. Значение исхода сражения было слишком велико, и, не рассчитывая на казаков Трубецкого, Пожарский бросил в бой, на правый берегреки, свои основные силы. Гетман Ходкевич этого и добивался. Для него было легче биться с ополченцами, скученными в одном месте, и вести открытый бой. Трубецкой же почти не оказал сопротивления вражеской пехоте Граевского. Переправившись на левый берег реки и встав неподалеку от церкви Святого Никиты, казаки спокойно наблюдали за ходом битвы.

После многочасового боя ополчение не выдержало мощного натиска польских рот и попятилось к Крымскому броду. Ливонская пехота, конница атамана Зборовского, казаки атамана Ширая, полк Невяровского все более теснили ополченские отряды, и они в беспорядке бежали к реке. Князь Пожарский со своей конницей прилагал все усилия, чтобы задержать врага, но силы оказались неравными. Его оттеснили к переправе, и князь решил перебраться за реку на левый берег, спасая поредевшие полки. Сам Пожарский был ранен (в третий раз).

Поляки продолжали наступать с двух сторон — от Серпуховских ворот (направляясь далее по Большой Ордынке) и со стороны Кремля, где находились войска Струся. Преградой им по пути в глубь Замоскворечья стал казацкий острожек — Климентовский, у католического собора Святого Климента. Поначалу, после непродолжительной схватки, поляки захватили острожек, выбив из него казаков, которые укрылись в канавах, бурьянах и рвах. Гетман, видя путь свободным, ввел в этот район обозы с продовольствием. Когда более четырехсот груженых повозок двинулись к Кремлю, казаки, укрывшиеся подле острожка, пробрались к голове обоза и открыли стрельбу. Им удалось ворваться в острожек и снова занять его. Однако продержаться долго они не смогли, не получив никакого подкрепления. Поляки повторно захватили острожек и окружили его пехотой. Дорога для продвижения вражеского обоза была открыта. До Кремля оставалось 1800 метров.

На данный момент боя многие из ратников ополчения пришли в смятение. Всякое дальнейшее промедление могло стать судьбоносным для Отечества. Повторный захват поляками Климентовского острожка произвел гнетущее впечатление на ополченцев и казаков, а также на местное население. Пожарский, не имея возможности сесть на коня по случаю ранения, принял решение: немедленно послать своих дворян для переговоров к казакам Трубецкого, чтобы объединиться для совместных действий.

На переговоры отправился и келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын. Делегация от Пожарского встретила казаков недалеко от Климентовского острожка, и старец-монах с увещеваниями и слезами на глазах начал переговоры, первым делом поблагодарив казаков за то, что те первыми начали борьбу с захватчиками. Растроганные его речью, казаки воодушевились и обещали, что станут биться до победы, прося монаха Авраамия отправиться еще и в казачьи таборы, за поддержкой им.

После этого ратники Пожарского и казаки Трубецкого начали действия единым фронтом. Их совместной контратакой противник был отброшен и зажат со всех сторон. Сражение, длительное и упорное, стоило противникам сотен жертв. (Архимандрит Дионисий, с его собственных слов, погребал в Климентовском острожке с братом Симоном около 660 человек русских.) По словам летописца, в боях участвовали не только воины, но и местное население, включая женщин и детей. Так велико было стремление ополченцев и жителей Москвы не допустить в Кремль обозы — подкрепление польскому гарнизону.

Климентовский острожек был вновь отбит у поляков. Бросив половину возов с провиантом, поляки в беспорядке отступили. Гетман Ходкевич опять не смог пробиться в Кремль. Но, потерпев неудачу в этом, он вскоре нанес удар по русской пехоте, которая с двумя пушками защищала полуразрушенный земляной вал Деревянного города. Имея численное превосходство, поляки захватили значительную часть Земляного города5, заставив Пожарского отойти к Москве-реке. Дальше им продвинуться не удалось. Русская пехота залегла в окопы, ямы и другие естественные укрытия с твердым намерением не пропустить врага. Наступила пауза. В Москве не стало слышно выстрелов. Однако исход битвы еще не был решен. Воспользовавшись замешательством противника, Минин и Пожарский создали ударный «кулак», большей частью из ополченцев, не участвовавших в бою в тот день, и выдвинули его в район северного Замоскворечья.

Авраамий Палицын убедил казаков поддержать готовившийся контрудар. Умная речь Авраамия повлияла на казаков, и большинство из них потребовали от Трубецкого переправить войска в Замоскворечье. По словам летописца, казаки заявили: «Пойдем и не воротимся назад, пока не истребим врагов вконец»6. Сам Трубецкой, получивший титул боярина от Тушинского вора, не очень желал действовать заодно со стольником Пожарским. Томаш Бохун, польский исследователь, в статье «Сто повозок Ходкевича» (Родина. 2005. № 11. С. 71) пишет, что Пожарский имел 14 000 ополченцев и казаков против 3300 гетманского войска и 7000 казаков, входивших в войска Ходкевича. Он подчеркивал этим, что Пожарский имел численное превосходство и русские воевали в основном только с русскими, а не с поляками и литовцами. Однако более точные подсчеты говорят, что численность поляков была значительно больше. Среди тех, кто командовал хоруглями (ротами) у Ходкевича, называются имена: Самуэль Волжович, Альбрыхт Радзивилл, Бжегож Хлебович, Януш Кишка, Станислав Конецпольский, Николай Корф. Кроме прочих в войсках Ходкевича были две татарские роты. В войсках поляков находились и русские изменники, но не в том количестве, как утверждают некие толкователи тогдашних событий. Один из польских очевидцев этого, мозырский хорунжий Иосиф Будилла, вел свой дневник. Он прибыл к Тушинскому вору Лжедмитрию II в 1607 году. Закончил свое пребывание в России сидением в Кремле и затем в Нижегородском кремле. Дневник его односторонен по своему изложению. В нем враждебные чувства пострадавшего захватчика сливаются с гонором гордого шляхтича. По польской версии битва за Кремль с утра до вечера 24 августа (3 сентября) в дневнике Иосифа Будиллы происходила в таком порядке:

«Того же года 3-го сентября гетман, одушевленный великой заботливостью об осажденных, напрягал все свои силы, чтобы выручить их. Он сдвинул весь свой обоз и, хотя его войско было небольшое, но он должен был разделить его на две части, потому что и у русских было две армии: одна — Пожарского, наступавшая на гетмана из своего лагеря, а другая Трубецкого, нападавшая на него из своего табора. Одна часть войска гетмана, обратившись к Пожарскому, долго билась с ним, наконец, сломала русских, вогнала в реку и овладела полем битвы. Удалившись за реку, русские опустили руки и смотрели, скоро ли гетман введет в крепость продовольствие. Другая часть войска гетмана делала тоже свое дело. Идя подле обоза, она гнала русских с поля битвы. Когда гетманский табор пришел в Деревянный город, где при рвах засела часть русской пехоты с двумя орудиями, то наши сильно стали стрелять в нее. Гетман, видя, что нельзя так взять ее, приказал половине конницы спешиться и вместе с пехотой кинуться на нее с ручным оружием. Когда казаки и пехота, хорошо приготовившись, храбро кинулась на русских с саблями, то русские стрельцы, видя храбрость наших и не имея возможности сдержать их, стали разбегаться. Наши рубили их, кого из них застали (на месте). Далее, так как нашим мешал еще один городок, гетман послал Граевского с пехотой взять его; Зборовский по своей охоте тоже привел туда казаков, и наши взяли этот городок и вырубили в нем русских; но так как они отошли от него, не оставив в нем людей для защиты, то русские, как только это увидали, сейчас же пришли и заняли его своими людьми. После этого трудного дела гетман рад бы птицей перелететь в крепость с продовольствием, но так как ему мешали поделанные русскими частые рвы, ямы и печи, то наши войска стали отдыхать, приказав купцам ровнять рвы. Между тем русские, выбив силой из таборов всех своих, кто только был в таборах, и, спешив конницу в садах на пожарище, всею силою стали налегать на табор гетмана. Гетман, как человек чрезвычайно храбрый, не убоялся их и долго с ними перестреливался; затем, видя беду, принимая также во внимание, что у него мало людей, что многие ранены и изнурены, так как сражались с неприятелем целый день, приказал обозу потихоньку отступать назад, сам с войском сдерживал русских больше часу, пока обозы не вышли на открытое место, куда гетман вывел и своих людей. Русские дальше своих ям не вышли; они там торжествовали свою победу, а гетман расположился лагерем опять на том же месте, т. е. у Пречистой Донской»7.

День 24 августа клонился к вечеру, начинало темнеть, но перелома в какую-либо сторону не было. В шатер Дмитрия Михайловича Пожарского, расположенный на Остоженке, около церкви Святого Илии Пророка, вошел Минин. Он понимал исключительность наступившего момента.

По слову историка, Косма Минин, как гений-хранитель Отечества, не теряя самообладания и воли, воодушевлял полки бескорыстной любовью к Родине8. Его отвага зажигала других. В боях Минин появлялся в наиболее опасных местах и руководил сражением. «Неискусен воинским стремлением, но смел дерзновением в бою», — охарактеризовал его летописец.

 

Воинский подвиг Космы Минина.
Поражение польского полководца Ходкевича

Косма видел, что гетман растратил свои резервы, а в районе Крымского двора у противника имеется лишь небольшой заслон. Обратившись к Пожарскому, Минин потребовал у него ратных людей, чтобы нанести удар по врагу. «Бери, кого хочешь», — отвечал Пожарский. Едва казаки заняли позиции в Замоскворечье, русские ополченцы перешли в решительное наступление. Сигналом к наступлению послужила стремительная атака во главе с Мининым. Произошло это следующим образом. После тяжелого боя и поляки нуждались в отдыхе, они сидели у разведенных костров. Свежего резерва, как уже говорилось выше, у гетмана не было. Минин, получив от Пожарского три сотни воинов-дворян и отряд ротмистра Павла Хмелевского, скрытно, под покровом наступавшей темноты, переправился через Москву-реку, напротив Крымского двора. Призвав на помощь преподобного Сергия, сходу, с криками «Сергиев, Сергиев!», стремительно ударил по двум гетманским ротам. Внезапность нападения и смелость русских ратников во главе с Мининым решили исход дня и всего сражения. Противник, не успевая оказать сопротивления, бросился бежать. Косма Минин был ранен, и его вынесли на руках с поля боя.

Воспользовавшись замешательством врага, русская пехота и спешившиеся конники во главе с Пожарским вышли из укрытий и нанесли удар по левому флангу, главной группировке Ходкевича. На правый фланг поляков начали наступление казаки Трубецкого. Продовольственный обоз, стоявший на Ордынке, был окружен, его охрана перебита. Гетман, потеряв убитыми около пятисот человек, а также весь обоз с провиантом, вывел свои войска из района Земляного вала. Пожарский стал преследовать отступавшие войска Ходкевича. Растеряв артиллерию, литовский гетман бежал с остатками войска к Донскому монастырю, где они напрасно простояли всю ночь, не покидая седел.

Таким образом, третья попытка Ходкевича прорваться в Кремль была успешно отбита ратниками во главе с Мининым. Видя, что осажденные поляки уже не могут оказать ему помощи, гетман на рассвете 25 августа отошел к Воробьевым горам, а затем через Можайск удалился к литовской границе. Поляки, находившиеся в Кремле, с ужасом наблюдали уход войск Ходкевича, которому не удалось более вернуться в Москву. Впоследствии гетман успешно сражался против турок, затем в одном из боев был ранен и умер в замке польского города Хотин, расположенного на Днестре. (Точнее было бы сказать древнерусского города, так как в ХII–ХШ веках город Хотин находился в составе Галицко-Волынского княжества, которое являлось окраиной Руси. В XIV веке Хотин попал под власть Литвы, затем Польши).

После отхода Ходкевича, покинувшего Москву, нужно было принимать меры к скорейшему освобождению Кремля от поляков, но опять пошли несогласия между казаками Трубецкого и ополчением Пожарского. Обнаружились те, кто противился этому. Это Иоанн Шереметев, князь Григорий Шаховской, Иоанн Плещеев и князь Иоанн Засекин. Они возбуждали казаков, чтобы те ссору «в земле учиняли» и шли по городам, в Ярославль, Вологду и другие места разорять города и селения, требуя денег. Казаки кричали, что голодные не могут долго находиться под Москвой. Пусть здесь стоят дворяне. Тогда архимандрит Троицкий Дионисий созвал братию монастыря и спросил: «Что делать?» Решили, поскольку денег в монастыре сейчас нет, то послать казакам как компенсацию плату за службу — церковные облачения. Ризы, стихари, епитрахили. Казаки были тронуты совестию. Они вернули церковную принадлежность в монастырь через посредство двух атаманов и обещали не уходить от Москвы. Дмитрий Трубецкой и Дмитрий Пожарский договорились, что Пожарский и Минин не будут ездить в табор к Трубецкому для совета, как настаивал Трубецкой, а будут съезжаться на среднем месте, на Неглинной, и решать земские дела. Закрепившись у кремлевских стен, казаки и ополченцы, объединились в одно войско и с конца сентября в своих грамотах писались: «Ныне по милости Божьей, меж себя, мы Дмитрий Трубецкой и Дмитрий Пожарский, по челобитью и приговору всех чинов людей, стали во единочестве и укрепились, чтобы нам да выборному человеку Кузьме Минину Московского государства поступать и Российскому государству во всем добра хотеть»9.

Так закончилось главное сражение периода Смутного времени под Москвой, которое увенчалось разгромом польских захватчиков. Ополченцы победили тех, кто превосходил их вооружением и численностью. Минину и Пожарскому нелегко далась победа. Это не было просто везением или удачей — победила та сторона, которая обладала большей духовной силой и правдой. Обе стороны бились жестоко, до изнеможения. Но победа над великим гетманом литовским Яном Каролем Ходкевичем и его многочисленным войском могла быть достигнута только Промыслом Божиим, с помощью Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии10.

По слову Священного Писания: «В руце Господа власть над землею, и человека потребного Он в свое время воздвигнет на ней» (Сир. X, 4). Именно Божиим Промыслом и избран был такой человек, как Косма Минин. В последних боях ополчение понесло большие потери. Решили не спешить брать Кремль штурмом, а взять польский гарнизон измором.

Окружив плотным кольцом Китай-город и Кремль, ополченцы начали их общую осаду. Осада затянулась на два месяца. Ратники забрасывали ядрами из осадных пушек гарнизон, засевший в Кремле. Поляки не хотели сдаваться. Уже томимые невыносимым голодом, но еще не понимая, что обречены, они надеялись на помощь короля Сигизмунда.

15 сентября Пожарский послал осажденным грамоту с предложением сдаться во избежание кровопролития. Письмо было такого содержания (в сокращении):

«Полковникам Стравицкому и Будилле, ротмистрам, всему рыцарству, немцам, черкасам и гайдукам, которые сидят в крепости, князь Дмитрий Пожарский челом бьет. Ведомо нам, что вы, сидя в осаде, терпите страшный голод и великую нужду, что вы со дня на день ожидаете своей погибели. Вас укрепляет в этом и упрашивает Николай Струсь и Московского государства изменники Федька Андронов и Ивашко, Олешко с товарищами, которые с вами сидят в осаде. Они это говорят вам ради своего живота. Хотя Струсь ободряет вас прибытием гетмана, но вы видите, что он не может выручить вас. Вам самим известно, что в прошлом году Карл Ходкевич приходил со всем полевым войском; Сапега был тоже с большим войском, и сидели в Москве, и с Зборовским и со многими другими полковниками; много было тогда польского и литовского войска; никогда прежде не бывало столько ваших людей, и однако, мы, надеясь на милость Божию, не убоялись множества польских и литовских людей, а теперь вы сами видели, как гетман пришел и с каким бесчестьем и страхом он ушел от вас, а тогда еще не все наши войска прибыли. Сдайтесь нам пленными. Объявляю вам, не ожидайте гетмана. Бывшие с ним черкесы, на пути к Можайску, бросили его, и пошли разными дорогами в Литву. Дворяне и боярские дети в Белеве. Воевичане, старичане перебили и других ваших военных людей, а пятьсот человек взяли живыми. Гетман со своим [конным] полком, с пехотой и с челядью 3 сентября пошел к Смоленску, но в Смоленске нет ни одного новоприбывшего солдата, потому что [польские люди] ушли назад с Потоцким на помощь к гетману Жолкевскому, которого турки побили в Валахии. И эти новоприбывшие побиты с гетманом под Краковым без остатка, — теперь идет шестая неделя, как это было. Королю теперь нужно думать о себе, — он рад будет, если его избавят от турок. Войско Сапеги и Зборовского — все в Польше и Литве. Не надейтесь, что вас освободят [из осады]. Сами узнаете [что ваше нашествие на Москву] случилось не правдой короля Сигизмунда и польских и литовских людей и вопреки присяге. Вам бы в этой неправде не погубить своих душ и не терпеть за нее такой нужды и такого голода... Берегите себя и присылайте к нам без промедления. Ваши головы и жизнь будут сохранены вам. Я возьму это на свою душу и упрошу [согласиться на это] всех ратных людей. Которые из вас пожелают возвратиться в свою землю, тех отпустят без всякой зацепки, а которые пожелают служить Московскому государю, тех мы пожалуем по достоинству. Если некоторые из вас от голоду не в состоянии будут идти, а ехать им не на чем, то когда вы выйдете из крепости мы [вышлем таковым подводы]... А что вам говорят Струсь и московские изменники, что у нас в полках рознь с казаками и многие от нас уходят, то им естественно петь такую песню и научить языки говорить, что к нам идет много людей и еще больше их число обещает вскоре прибыть... А если бы даже у нас и была рознь с казаками, то против них у нас есть силы и они достаточны, чтобы нам стать против них»11.

Несмотря на наступивший страшный голод, осажденные в Кремле поляки и слышать не хотели о мирных предложениях Пожарского. В ответ на его грамоту польские военачальники Иосиф Будилла и Эразм Стравинский прислали довольно дерзкое, унизительное письмо, обвиняя Пожарского в измене королю и в разорении Московского государства. Мы приводим это письмо с сокращениями. В нем говорилось:

«От полковника Мозырского, хорунжего Осипа Будиллы, трокского конюшего Эразма Стравинского, от ротмистров, поручиков и всего рыцарства, находящегося в Московской столице, князю Дмитрию Пожарскому. Мать наша отчизна, дав нам в руки рыцарское ремесло, научила нас также тому, чтобы мы, прежде всего, боялись Бога, а затем имели к нашему государю и отчизне верность, быть честными, показывали им повиновение и, в каких бы землях ни был кто-либо из нас военных, чтобы всегда действовал так, чтобы мать наша никогда не была огорчена его делами, а напротив, чтобы приобретала бессмертную славу от расширения ее границ и устранения всякого из ее врагов. Мы родные сыновья этой матери, родившиеся в родном гнезде, гордимся совершенной верностью наших предков к их государям, желаем подражать им и подражаем. Каждый из нас, не только будучи в отечественных пределах, но в чужих государствах, как доказательство своих рыцарских дел, показывает верность своему государю и расширяет славу своего отечества... Трудно после этого склонить нас на зло. Письму твоему, Пожарский, которое мало достойно того, чтобы его слушали наши шляхетские уши, мы не удивились по следующей причине: ни летописи не свидетельствуют, ни воспоминание людское не показывает, чтобы какой-либо народ был таким тираном для своих государей, как ваш (имеется в виду по отношению к польскому королю. — Прим, автора), о чем если бы писать, то много нужно бы употребить времени и бумаги. Чего бы не осмелитесь сделать природному нашему государю, когда мы помним, что вы сделали нескольким из них в последнее короткое время; теперь уже свежий пример; мы сделавшись изменниками своему государю, светлейшему царю Владиславу Сигизмундовичу, которому целовал крест, восстал против него... ваши думные бояре и вся Московская земля, кинулась на рыцарство царя Владислава... При Божьей помощи удержим царю Владиславу эту московскую крепость и столицу. Он имеет право на вас, как государь, которому вы присягали на верность... Бог вскоре смирит гордые и твердые ваши выи и укротит ваши бесчисленные бунты... Вам не новость сочинять в письме ложь, потому что ваши глаза не знают стыда... Мы хорошо знаем вашу доблесть и мужество: ни у какого народа таких мы не видели, как у вас, — в делах рыцарских вы хуже всех классов народа других государств и монархии. Мужеством вы подобны ослу или байбаку, который, не имея никакой защиты, вынужден держаться норы. Ваше мужество, как мы хорошо знаем и видим, сказывается в вас только в оврагах и в лесу... Мы не умрем с голоду, дожидаясь счастливого прибытия нашего государя — короля с сыном светлейшим Владиславом... За пролитие невинной крови и за опустошение Московского государства он излиет на вашу голову месть... Во избежание ее мы бы советовали вам подумать о примирении с нами... и покориться своему государю и царю... Впредь не обсылайте нас бесчестными письмами и не говорите впредь нам о таких вещах... мы не закрываем от вас стен; добывайте их, если они вам нужны... лучше ты, Пожарский, отпусти своих людей. Пусть холоп по-прежнему возделывает землю, поп пусть знает церковь, Куземки пусть занимаются торговлею — царству тогда лучше будет, нежели теперь при твоем управлении, которое направляешь к последней гибели царства... Если ты, Пожарский, кроме находящихся при тебе своевольников и шпыней присоединишь к себе вдвое больше бунтовщиков, как ты, то и тогда, при Божьей к нам милости, не получишь пользы...

Писано в Московской столице 21 сентября 1612 г.12

Когда выпал снег и осажденным уже не хватало сил подниматься на стены, им оставалось либо умирать от голода, либо начинать вести переговоры о сдаче. Ополченцы требовали безоговорочной капитуляции. Поляки выговаривали себе всяческие уступки. Осада слишком затянулась. 22 октября народ ударил в колокола, и возмущенные ополченцы и казаки, призвав на помощь Царицу Небесную, с иконой Казанской Божией Матери единым приступом захватили Китай-город. Часть гарнизона поляков, оставшихся в живых, перешла в Кремль.

Три дня, начиная с 22 октября, ратники провели в посте и молитве перед образом Казанской Божией Матери. В ночь на 25 октября 1612 года святителю греку Арсению (архиепископу Элассонскому, Архангельскому и Тверскому (после 1625 года), томившемуся в польском плену в Кремле, явился преподобный Сергий и сказал: «Молитвами Богоматери, и вашими, и нашими, суд об Отечестве преложен на милость. Завтра Москва будет в руках осаждающих, и Россия спасена». После окончания Смуты, по предложению Дмитрия Пожарского архиепископ Арсений десять лет был Суздальским архиереем, жил в Суздале и был похоронен в Суздальском соборе Рождества Богородицы. Им были написаны поэма «Труды и беседы», «Исторические мемуары», посвященные периоду Смутного времени. В них архиепископ Арсений повествует, в частности, о князе Пожарском и его родственниках, жизням которых угрожала опасность, как со стороны захватчиков, так и со стороны изменников-бояр.

Таков был Божий Промысел о России. Что касается происходивших событий, то поляки, убедившись в бесполезности дальнейшей борьбы, вступили в переговоры о своей сдаче. Штурм Кремля на этот раз оказался практически ненужным, настолько слабы от голода были осажденные в нем13. 25 октября, спустя три дня после взятия Китай-города, был подписан договор. В нем оговаривалось условие — сохранить пленным захватчикам жизнь, если бояре и окольничьи, которые были с ними, вернут в российскую казну государевы и земские ценности.

Сдача гарнизона началась 27 октября. Ополченцы и казаки съехались у Каменного моста, против Троицких ворот Кремля, откуда должны были выходить осажденные. Пожарский принимал шедших из Кремля бояр, среди которых были Федор Мстиславский, Иван Романов, его племянник Михаил (будущий русский царь) с матушкой — инокиней Марфой, Борис Лыков, Федор Шереметев, Иван Воротынский. Остатки полков Будиллы и Стравинского выходили в Белый город, сдаваясь ратникам Пожарского, полк Струся — в Китай-город, к казакам Трубецкого. Сам полковник Струсь желал сдаться в руки воеводам, опасаясь казачьей расправы. Все «кремлевские сидельцы» проходили через Ивановскую площадь, оставляя здесь оружие и награбленное добро, которые принимались Мининым. Позже, вопреки договору, казаки все-таки перебили попавших к ним плененных поляков. Уцелевших пленных (их было немало) по приказу Пожарского 14 декабрявыслали в различные места. Роту Калиновского и роту Влынского — в Балахну. Ротмистра Калиновского и Хотимского — в Ярославль, роту Стравинского — на реку Унжу, в Галич. Роту Подбильского — в Ядрин. В том же году, 25 декабря Иосифа Будиллу привезли в Нижний Новгород вместе со слугами и посадили в каменную тюрьму на 19 недель. Затем поселили в панский, воеводский, двор, который находился в кремле, у Никольских ворот.

Высокородный князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, оказавшись в Кремле, немедленно занял дворец Годунова и там барствовал, распустив своих казаков по городу. Минин и Пожарский, не коснувшись царских палат, скромно поселились на Арбате, в Воздвиженском монастыре. Вместе с земскими людьми они занялись подготовкой Собора для избрания Царя, обустройства разоренного государства. Таким образом, Косма Минин и князь Пожарский совместно с Дмитрием Трубецким с сентября 1612 пофевраль 1613 года управляли Русским государством.

27 октября город начали очищать от трупов и развалин, а 1 ноября состоялся многотысячный Крестный ход по Москве. Казаки Трубецкого сошлись у храма Святого Иоанна Милостивого на Арбате, ополченцы Минина и Пожарского собрались за Покровскими воротами, возле церкви Казанской Богородицы. Подняв хоругви с ликом Спасителя, чудотворные иконы Казанской и Смоленской Божией Матери, с образом преподобного Сергия Радонежского, иконами московских святителей Петра, Алексия и Ионы, они дошли до Лобного места, где духовенством во главе с архимандритом Троице-Сергиева монастыря Дионисием был отслужен благодарственный молебен.

Во время торжественного шествия за духовенством шли войска. Из Фроловских ворот14 выходили те, кто побывал в качестве пленников у поляков в осажденном Кремле. Все они, во главе с архиепископом Арсением, вошли в Кремль вместе с ратниками. В Успенском соборе была совершена Божественная литургия. Были пролиты слезы благодарения за избавление царствующего града от врагов. Праздничный колокольный звон разносился над Москвой с колоколен уцелевших храмов.

Чтобы не угасала память о чудесном явлении Покрова Пресвятой Богородицы над нашим Отечеством в 1612 году, столь переломном для всей русской истории, было положено ежегодно 22 октября (4 ноября по новому стилю), в день взятия Китай-города и в день капитуляции поляков, творить торжественное воспоминание о спасении Москвы от врагов заступлением Божией Матери — «ради Казанской иконы Ея». Поначалу, при Царе Михаиле Феодоровиче, празднование совершалось только в Москве. Но в 1649 году, по случаю рождения наследника престола Царевича Дмитрия Алексеевича15, повелено было Царем Алексеем Михайловичем праздновать день Казанской Божией Матери 22 октября «во всех городах, по вся годы». Праздник отмечали не как сугубо церковное, но как церковно-гражданское, национальное торжество16.

Сама чудотворная икона была первоначально помещена во Введенский храм на Лубянке, напротив дома князя Пожарского17. До 1636 года из Кремля в храм Введения Пресвятой Богородицы ежегодно совершался Крестный ход18.

В дальнейшем Казанская икона Божьей Матери получила еще большее распространение. В XVII веке было написано много списков с этой иконы. Наряду с иконой Божьей Матери под названием Одигитрии она считалась и считается «Державной заступницей» России и является одной из самых почитаемых икон. В свою приходскую церковь Введения на Сретенке князь Дмитрий Пожарский вместо Московского чудотворного образа вложил другую — Казанскую икону Богоматери. Казанский образ стал родовой святыней Пожарских. Он был необыкновенно дорог для Пожарского. Летописец отмечает: «Той же образ по повелению государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руссии и по благословению великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея Руссии украси многою утварию боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский по обету своему в лето 7133 года» (в 1625 году)19.

После кончины князя в Суздальский Спасо-Евфимьевский монастырь, где он был погребен, на помин его души вложили икону Казанской Божьей Матери в серебряном позолоченном чеканном окладе с драгоценными камнями и жемчугом20.

Был сохранен Казанский образ Божией Матери из Балахны — родины Космы (Кузьмы) Минина, который тогда же поместили в Нижегородском Спасском кафедральном соборе на гробнице спасителя Отечества.

В Москве в 1636 году освящен был новый храм в честь Казанской иконы Божией Матери. Его строительство на пожертвования Дмитрия Пожарского велось с 1630 года (по другим данным с 1626 года). «Князь Дмитрий Михайлович Пожарский на собственные средства воздвиг в Китай-городе, на углу Никольской улицы и Красной площади теремный Казанский собор», — сообщал путеводитель. Собор был храмом-памятником Нижегородскому ополчению.

Казанский образ Божией Матери, который сопровождал Нижегородское ополчение, до 1710 года находился в теремном соборе. В 1710 году, по велению Петра I, икона была перенесена в Санкт-Петербург, где находилась в особой часовне. В 1721 году в Александро-Невской Лавре. В 1737 году — в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В 1811 году она была перенесена в новопостроенный Казанский собор. По мнению С. В. Булгакова, подлинник Казанской иконы находился в Казанском Богородицком монастыре. Икона, находившаяся в Санкт-Петербурге, была ее копией, написанной в петровские времена.

По новейшим источникам, чудотворная икона Казанской Божией Матери — с венчиком от князя Пожарского, в благодарность за спасение России в 1612 году — находится в настоящее время в Москве, в Богоявленском Елоховском соборе21.

Московский Казанский собор был закрыт в 1930 году, в 1936 году разрушен, в 1990 году — восстановлен и освящен 4 ноября 1993 года святейшим Патриархом Алексием II.

Патриарх Московский и всея Руси Алексий II отметил, что Казанский собор на Красной площади столицы России всегда «был не только символом воинской славы, он, прежде всего, был домом молитвенного поминовения павших воинов, местом усердных молитв о нашем Отечестве и наших душах».

После изгнания польских интервентов из Москвы в октябре 1612 года правящие круги Речи Посполитой не желали, несмотря на поражение, отказываться от захватнической борьбы за Русское государство. Король Сигизмунд III, даже узнав о победе ополченцев Пожарского, настаивал на «законных правах» своего сына Владислава на русский престол. С отрядом в тысячу триста человек шляхты и три тысячи немецких наемников он в ноябре 1612 года выступил из Смоленска на Москву. В Вязьме к нему примкнул гетман Ходкевич с остатками своего войска. Король подошел к Волоколамску, а пан Жолкевский даже приблизился к Москве, но был отогнан. Сигизмунд и Владислав хотели вести переговоры, но также потерпели неудачу, не удержались в Волоколамске и вынуждены были вернуться в Польшу. Этому способствовали и два обстоятельства. В стычке пана Жолкевского и дьяка Грамотина с ополченцами на подходе к Москве был захвачен в плен смоленский ратник Иоанн Философов. Он на допросе показал, в присутствии короля, что Москва многолюдна и что в ней все поклялись лучше умереть, чем позволить королевичу царствовать в Москве. Это известие произвело на короля охлаждающее действие.Приближалась зима, и Сигизмунд решил ознаменовать свой поход хотя бы взятием Волоколамска. Оборону города взяли на себя Нелюба Марков и Иоанн Епанчин. Сигизмунд три раза штурмовал город, стычки были упорными, город не сдавался. Небольшое польское войско стало нести потери от морозов и голода, и король со стыдом снял осаду.

 

 


1    Шамшурин В. А. Кузьма Минин. Дмитрий Пожарский. С. 161.
2    Ныне это территория Центрального парка культуры и отдыха им. М. Горького.
3   В древности это были ворота в Тайницкой башне, именовавшиеся Тайницкими, или Водяными, так как вели к реке. См.: Смолицкая Г. П., Горбаневский М. В. Топонимия Москвы. М.: Наука, 1982. С. 97.
4   В XVII веке разница между новым и старым стилем была 10 дней.
5   В древности полоса укрепления Земляного города проходила по линии современного Садового кольца Москвы. Земляным (одновременно Деревянным) город назывался потому, что одна его важная составная часть была земляной — вал вдоль рва, а другая — деревянной: вдоль всего земляного вала была сооружена деревянная стена. Вначале название Земляной город относилось только к самой крепостной стене, к линии укреплений, состоявшей из стены, вала и рва. См.: Смолиикая Г. П., Горбаневский М. В. Указ. соч. С. 20.
6    ПСРЛ. Т. XIV. С. 125.
7   Действия НГУАК. Т. XI. С. 496.
8   Устрялов Н. Г. Русская история до 1855 года. В 2-х ч. Петрозаводск, 1997. С. 305.
9   Шамшурин В. А. Нижегородский подвиг // Мининские чтения. Н. Новгород, 1992. С. 26.
10  Булгаков С. В. Настольная книга священнослужителя. Т. II. М.: Изд. отдел Московской патриархии, 1978. С. 211.
11  Действия НГУАК. Т. XI. С. 4971.
12  Действия НГУАК. Т. XI. С. 500.
13  До осады в Китай-городе и Кремле находилось 29 тысяч человек. В плен было взято 9 тысяч, из остальных 20 тысяч часть были убиты, часть умерли с голоду.
14  Ворота во Фроловской башне Московского Кремля, названной так по церкви Св. Фрола и Лавра, находившейся неподалеку на территории Кремля. В 1658 г. эта башня получила новое название — Спасская, по иконе Спаса, помешенной над ее воротами.
15  Царевич Дмитрий, первенец Царя Алексея Михайловича, не прожил и года (1649–1650).
16  Для многих непонятна как дата почитания Казанской иконы Божьей Матери, так и дата окончательного поражения захватчиков. Для XVII века разница между новым и старым стилем летоисчисления определяется в десять дней, поэтому 22 октября 1612 г. приходится на 1 ноября, когда был взят приступом Китай-город. Следовательно, 25 октября старого стиля падает на 4 ноября, когда оккупанты приняли решение сложить оружие, обговаривая условия сдачи. Этот день — день победы Нижегородского ополчения и празднования Казанской иконы. Именно с 22 по 25 октября (по старому стилю) тысячи ополченцев день и ночь служили молебен перед иконой, веря, что она была их первой помощницей и всенародной заступницей.
17  По версии В. А. Шамшурина, дом Пожарского находился на Сретенской улице, около монастыря (см.: Шамшурин В. А. Указ. соч. С. 18). По другим данным, Пожарский имел дома как на Сретенке, так и на Лубянке.
18  Булгаков С. В. Настольная книга священноцерковнослужителя. Т. I. М.: Изд. отдел Московской патриархии, 1993. С. 421.
19  Религиозное искусство в прошлом и настоящем // Светильник. 2003. № 2. С. 31.
20  Там же С. 33.
21  Орехов Д. Святые иконы России. СПб., 1999. С. 40–41.

Об авторе

Протоиерей Александр Соколов (Митрофорный протоиерей Сретенского храма г. Балахны Нижегородской области)