К 60-летию писателя
Для литературного Нижнего Новгорода Валерий Викторович Сдобняков — явление выдающееся. Про таких говорят «штучный товар». Они неизменно успешны в своих начинаниях и всего добиваются сами. Они из числа тех внесистемных пассионариев, которые неудобны для конформистов. Они умеют отстаивать свою точку зрения и бороться за нее, отвергая пустопорожние компромиссы. Они — одиночки, но обладают магией притяжения для единомышленников, сплачивая их и придавая им уверенность для действий. Они талантливы и совестливы, и потому нетерпимы к воинствующим бездарностям. Наконец, и это, наверное, самое главное, они живут интересами общего дела. Дружить с ними — счастье, а думать и писать про них интересно.
Настоящие заметки — попытка осознать феномен писателя Сдобнякова.
«Космос духовного общения»
Вхождение в литературное сообщество для молодого автора — дело особое. Здесь очень важна роль наставника и учителя. Валерию Сдобнякову в этом смысле повезло. Известный нижегородский писатель Валентин Арсеньевич Николаев не только приметил юношу в своем литературном объединении, но и в течение всей последующей жизни одаривал дружбой, шлифуя и огранивая талант ученика в многочисленных литературных дискуссиях. В очерке «Свет таланта» Сдобняков признается: «Без малого тридцать лет — таков срок нашей с Николаевым дружбы. Сколько за это время было встреч, разговоров — не счесть. <...> Главным в нашем общении была литература. Мы и говорили о ней, и переживали ею, и мыслили — о ней. Она была главным, основой нашей жизни». Общение мастера и ученика не было односторонним. Достаточно сказать, что Сдобняков опубликовал около десятка материалов, посвященных творчеству Учителя. Среди них — рецензии, статьи, очерк, большое интервью. К слову сказать, никто из других воспитанников Николаева не полемизировал с ним столь много и откровенно ни в печати, ни вживую.
Приведу еще один отрывок из упоминавшегося очерка: «Как-то после большого писательского собрания мы ушли с Валентином Арсеньевичем от общего застолья, купили на последние деньги бутылку дешевого вина, спустились с Верхневолжской набережной в неухоженный, заброшенный в те времена Александровский сад напротив Политехнического института и долго сидели, разговаривали, жгли небольшой костерок. И так нам было хорошо, душевно тепло друг с другом, что расставаться никак не хотелось. Прошло много часов. Стало совсем темно. Над нами поверху откоса сверкала огнями шумная улица, ходили праздные люди, желающие весело провести субботний вечер, а мы ощущали себя от них так далеко, словно находились на другой планете, в дремучем лесу. Но вот улица угомонилась. Время приближалось к полночи. Мы неспешно, как путники, возвращающиеся из дальних краев, побрели вверх, в сторону Сенной площади. Выйдя на дорогу, окунувшись в свет фонарей, испытали чувство “возвращения на землю” из дальнего космоса. Теперь я понимаю — это был космос нашего духовного общения». Вроде бы обычная, типичная для писательского круга история. С кем не бывало? Однако, как хорошо написано, ни одного лишнего слова. Всего несколько предложений, но через систему образов — набережная, лес, костерок, улица, космос — писатель создает живописную картину вечера. Это художественная сторона фрагмента. Но есть в нем и несравненно более глубокая, содержательная часть.
Давайте задумаемся о сюжетной канве этой истории. Два героя бегут от шума и гвалта писательской толпы в заброшенный сад. Подробное описание его местонахождения совсем не лишняя деталь, поскольку это, действительно, самое глухое место в центре города, к которому прекрасно подходит метафора дремучего леса. И развести в нем, в двух шагах от Нижегородского Кремля, костерок тоже вполне реально. Но за внешней, узнаваемой декорацией таится мистическая составляющая вечера. Подобно героям мифов и сказок, учитель и ученик как бы попадают в запредельный мир, инобытие. Сдобняков, оставаясь в рамках рациональных образов, сравнивает его с другой планетой, но смысл аллегории предельно ясен. Ученику в беседе с учителем открывается новая реальность. Для ученика беседа служит испытанием на зрелость, своеобразной инициацией, состоящей в посвящении в тайны мастерства. Может, именно в такие моменты, когда начинаешь осознавать «космос духовного общения», и происходит рождение писателя? Во всяком случае, Валентин Арсеньевич стал для молодого Валерия целым «литературным институтом». И сегодня в его рабочем кабинете висит портрет Николаева как надежный оберег и духовная поддержка.
Сдобняков умеет слышать собеседника, и это ярко отразилось в его писательском творчестве, когда он начал работать в жанре литературной беседы. Жанр этот синтетический и на сегодняшний день очень редкий. Но Валерий Викторович как раз и интересен оригинальными творческими ходами. В 2013 году вышла его книга «В предчувствии Апокалипсиса», в которую входят беседы с писателями Ю. В. Бондаревым, А. В. Ларионовым, поэтами — О. Н. Шестинским, А. А. Парпарой, художниками — К. И. Шиховым, В. Г. Калининым, ученым и политиком — В. П. Полевановым и др. Эта книга — оригинальный портрет России, образ страны второй половины XX века. Вы спросите, а что же связывает автора со столь разными по роду занятий людьми? Ответ прост — космос духовного общения...
«Обретение России»
В прозе Валерий Сдобняков начинал с повестей. Первые из них — «Мост», «Cезон», «Съемщик» — написаны крепко, профессионально. В каждой из них главный герой — юноша, переживающий момент взросления, ищущий смысл жизни. Сам городской, он в силу сложившихся обстоятельств отправляется за поисками правды в «тридевятое царство, в тридесятое государство». Это либо старательская артель, добывающая золото, либо лесная глухомань. Здесь, в экстремальных условиях, как представляется автору, и может высветиться герою та линия жизни, которой надо бы следовать. Так, в повести «Сезон» старший товарищ, старатель со стажем объясняет герою причину его метаний: «Все бегут от той “нормальной жизни”, где твой труд вроде бы никому не нужен и оплачивается мизером. Бегут от фальши. Главные же ценности, жизненные в “нормальной жизни”, не нормальны. Им кажется, что они ради денег сюда едут, работают день и ночь, грязь месят. На самом деле по человеческим отношениям скучают, по работе настоящей».
В ранних повестях Сдобняков описывал и художественно исследовал способы ухода человека от городской реальности, от однообразия и заданности своего существования в настоящем и будущем (стабильная, но небольшая зарплата и предвидимые этапы карьерного роста). Слово «калым» при развитом социализме (используем этот штамп сознательно) заиграло новыми красками. Люди на время отпусков (студенческих каникул) или просто так подписывались на запредельные условия работы. Окружающим это объяснялось, как поход за астрономическими гонорарами. Но писатель приоткрывает и другую сторону калымных работ — существование мощного, не контролируемого здесь «системой» уровня межличностных отношений, основанного на «работе настоящей». Они не спасают человека от проблем, от которых он бежал из города. Но он в состоянии, вернувшись, осилить их.
Творческим прорывом стала для писателя повесть «Колька». Уже своим названием она отличается от повестей с производственными мотивами («сезон» — период добычи золота, «съемщик» — золотодобытчик, а мост — реальная, а не метафорическая переправа). Колька — сельский мальчишка с особым внутренним миром, непонятным для рационально настроенного горожанина. Он — чудик, не такой, как все. Он рассказывает истории о говорящем дереве и слушает песни, которые напевает ветер. Невольно вспоминается «Бежин луг» и ребятишки с разговорами о домовом, лешем, водяном и русалке. Вот уж чего всячески избегала советская детская литература: в школьном учебнике этот тургеневский рассказ давался в купированном варианте, где идеологически чуждые суеверия отсутствовали. Сдобняков же, деликатно и весьма осторожно развивая эту тему, указал в «Кольке» на существование в нас архаической, духовной связи с Природой, которую не вытравить из души никакими атеизмами и диаматами. Переиздавая совсем недавно «Кольку» вместе с избранными рассказами, писатель назвал книгу «Говорящее дерево». Сразу отчего-то вспоминается, что такого рода образами богаты наши народные сказки и наши народные песни, сладко так для души вспоминается, сдобно.
Повести Сдобнякова — произведения камерные. Их действие разворачивается внутри узкого коллектива людей, и социальный фон происходящего вне пределов артели, бригады или деревенского дома в них никак не отражается. Между тем страна в то время уже стремительно приближалась к катастрофическим переменам в своей истории. В этот период Сдобняков отказывается от крупных форм и начинает писать исключительно очерки и рассказы. Они, как правило, автобиографичны. Писатель рассказывает о своих поездках, интересных встречах, переломных событиях. В результате читатель знакомится не только с автором, но и с его непосредственным окружением, проникается мыслями, которые будоражили писателя в тот или иной момент, в общем, становится его поверенным. Каждый очерк сам по себе представляется маленьким «кусочком» жизни Сдобнякова. Но удивительный эффект обнаруживается, если прочитаешь не одну, а несколько его книг. Отдельные очерки-фрагменты выстраиваются в единый ряд, встраиваются в общую картину, художественно отображая жизнь страны.
Нечто подобное уже много лет делает Александр Проханов в газете «Завтра». Его искрометные передовицы последовательно рисуют путь нашей страны, ее внутренние искания и судьбоносные решения. Прохановское полотно — взгляд державного «орла», воспарившего над Россией земной, это взгляд имперского мудреца и пророка. Сдобняков анализирует и отражает те же события другим образом. Он идет от своей частной судьбы и личного опыта. Читателю предлагается тоже картина современных событий, только пишется она не в эпицентре столичного мегаполиса, а в провинциальном городе, и краски для нее выбраны более спокойные. В передовицах Проханова слышен грохот международных баталий и политических раздоров, в очерках Сдобнякова — спокойное течение Волги.
Сдобняков — главный герой своих книг. Он не выдумывает сюжетов, не изменяет имен и фамилий, а художественно фиксирует наиболее яркие моменты повседневности. Но это не сухой дневник, а с любовью выписанные воспоминания. Есть у Валерия Викторовича рассказ, который хочется выделить особо. Датирован он декабрем 2000 года, и называется «Обретение России». Рассказ носит исповедальный характер, читатель предельно остро ощущает это уже по его зачину: «Я и сейчас не знаю, откуда это во мне. В те, уже далекие семидесятые годы каждый раз, когда тоска, уныние или необъяснимая тревога закрадывались в душу, за исцелением я интуитивно отправлялся на развалины наших нижегородских монастырей. Проводил там часы, бродя вокруг оскверненных храмов, опутанных (как былинных великанов в русских народных сказках опутывала своей неодолимой сетью злая сила) почерневшими, корявыми строительными лесами, возведенными когда-то реставраторами, да так и брошенными за ненадобностью. Так же, как былинные великаны, храмы, казалось, спали в оцепенении, покоренные этой силой». Название и первый абзац рассказа ясно обозначают его дальнейшее содержание: писатель будет говорить о своем опыте познания Родины, ее глубинных начал. И это интригует. У религиозных писателей распространен жанр, который можно условно назвать «теодицея». Цель произведений, написанных в этом жанре, — оправдать существование Бога на основе личного религиозного опыта. Классическим примером такого рода сочинений является «Столп и утверждение истины» Павла Флоренского.
Сдобняков признается, что первые переживания религиозных начал стали волновать его не в действующем храме, не перед иконой, а на месте разрушенных обителей. Странно, не правда ли? А ведь в описываемые времена государственный атеизм уже дал глубокие трещины, и в Горьком было достаточно действующих храмов, куда можно было беспрепятственно попасть. В чем же дело? В самом очерке писатель предсказуемо отвечает на этот вопрос. Природа мистического притяжения к древнерусским святыням, по его мнению, заключалась в Православной вере, предчувствие которой уже жило в нем. И в объединенном этой идеей цикле очерков: «Спасский Староярмарочный собор», «Просветление», «Батюшка Серафим», «Второе обретение», «Паломничество», «Образок, присланный батюшкой Серафимом», он с великой искренностью описывает свою теодицею. Но это только часть ответа, датированная декабрем 2000 года. Примерно в это же время Сдобняков укрепляется в мысли издавать свой литературно-художественный журнал «Вертикаль. XXI век». На страницах журнала будет дана вторая часть ответа, и это опять-таки, по-сдобняковски, будет смело и оригинально.
В свое время Василий Васильевич Розанов гениально заметил, что в лермонтовской строке «И в небесах я вижу Бога» речь идет вовсе не об Иисусе Христе, а о более древнем, ветхозаветном боге языческих времен. Тем самым он подчеркивал, что в нас живут более древние, чем христианские, религиозные представления. Те же православные монастыри строились на местах языческих капищ, и потому они вбирали в себя и духовную мощь прежних эпох. В этом смысле чрезвычайно интересен и показателен глубинный смысл термина «православие». Он восходит к двухсоставному греческому слову «орто-доксия», первая часть которого означает «прямой, правильный», а вторая — «мнение, слава». Но, в свою очередь, греческое «ортос» происходит от древнеарийского «rta (arta)» — названия основного закона, управляющего, по представлениям древних ариев, Вселенной и действующего как в материальной, так и в духовной ее сферах. Русы-язычники называли этот закон «ротою» и соотносили его с деяниями верховного бога Рода. В названии нашей христианской религии, таким образом, отражен тот факт, что русское Православие следует тому древнейшему закону, которому поклонялись предки русских — арии, и который чтили язычники в Киевской Руси. Как это ни покажется удивительным, но в плане восприятия мира и проведения государственной политики и православная, и языческая Русь исповедовали схожие подходы и следовали близким по смысловому содержанию кодам.
Обретение России, таким образом, предполагает восприятие всей ее многотысячелетней истории, включающей, в том числе, и дохристианские времена. И не случайно писатель сравнивал разрушенные монастыри с былинными великанами из русских народных сказок. Не случайно и мальчик Колька в его повести обнаруживает в лесу говорящее дерево. С некоторых пор писатель стал осознавать искусственность в разрывах отдельных русских эпох. Последовательно соединяя их, он прозревал свой путь к обретению России.
Век «Вертикали»
У журнала, который издает Валерий Сдобняков, необычное название. Я имею в виду не только присутствие в нем конкретной даты, но и само слово «вертикаль». Ведь вот назвал Станислав Говорухин этим словом свой знаменитый фильм, и ни у кого не возникло вопросов. Все предельно ясно — фильм про альпинистов, штурмующих вершины. А над именем журнала надо поломать голову, есть в нем загадка. Почему вертикаль? Ясно, что здесь это образ. Но образ чего?..
Сам Сдобняков на этот счет никогда не высказывался, очень даже может быть, что, как это часто бывает, к своему названию он вообще пришел интуитивно. Только оригинальность имени журнала совершенно очевидна, и думается, вряд ли ошибется тот, кто предположит, что сдобняковская вертикаль — это та незримая лестница, которую библейский Иаков увидел во сне (Бытие 28: 12‒16) и которая соединяет землю и небо. Руководствуясь видением Иакова, Иоанн Лествичник (VII в.) написал апокриф, получивший название «Лествица». В нем святой Иоанн учил, что по примеру лестницы жизнь человеческая — это вертикаль. Не устойчиво-однообразная горизонталь, а суровая каждодневная вертикаль, по которой можно как возвышаться, так и падать. Путь подвижника должен быть устремлен только вверх: «Всем, поспешающим написать имена свои в книге жизни на небесах, настоящая книга показывает превосходнейший путь. Шествуя сим путем, увидим, что она непогрешительно руководит последующих ее указаниям, сохраняет их неуязвленными от всякого претыкания, и представляет нам лествицу утвержденную, возводящую от земного во святая святых, на вершине которой утверждается Бог любви. Сию, думаю, лествицу видел и Иаков, запинатель страстей, когда покоился на подвижническом ложе. Но взойдем, умоляю вас, с усердием и верою, на сей умственный и небошественный восход, начало которого — отречение от земного, а конец — Бог любви» (из предисловия к «Лествице»). Вскрытая ассоциация позволяет думать, что «Вертикаль. XXI век» задумывался его редактором как «лествица» нашего времени, произведение XXI века (так сошлось, что журнал стал выходить в начале нового века), а каждый из его номеров — это «ступенька» незримой лестницы, ведущей к вершине, на которой «утверждается Бог Любви».
Поначалу «Вертикаль» именовалась православным литературно-художественным альманахом. Но прилагательное «православный» и определение «альманах» сужали смысловые и содержательные рамки издания, поэтому Сдобняков с некоторых пор отказался от них. Альманах, который начинался с двух выпусков в год тоненькой книжкой, со временем превратился в толстый литературно-художественный журнал в 224 страницы, где публикуются, в том числе, крупные романы и большие произведения. За 15 лет существования журнала вышло 50 номеров, и это при полном отсутствии какой-либо государственной поддержки.
Только исключительная самоотверженность и титанические усилия позволяют ему издавать свое детище. На страницах журнала писатель публиковал свои рассказы и очерки, входящие в книги «Сопротивление нелюбви», «Русское», «Прошлое с нами», «Воздаяние», «Собирая Россию», «Посох», «Русские судьбы», «Служение», «Душа живая». Специально привожу названия книг, издававшихся в «век» «Вертикали», чтобы обозначить те ключевые темы, которые они затрагивают с редким даже для нашего времени бесстрашием. Темы эти неразрывно связаны с размышлениями о Родине и ее судьбе. «Вертикаль» — русский журнал о России. Это главное дело Сдобнякова, его содержательный код. В издаваемом им журнале соединился труд писателя, редактора и подвижника.
Это выдающийся человек, перед которым я снимаю шляпу.