В фокусе внешней политики Российской Империи накануне Крымской войны
В этом году исполняется 157 лет с начала Крымской войны (1853– 1856), унесшей жизни свыше 522 тыс. русских, 400 тыс. турок, 95 тыс. французов и 22 тыс. британцев. Войны, явившейся одной из многих в длинной череде конфликтов за святые места Палестины.
До недавнего времени можно было с уверенностью утверждать, что вся событийная часть Крымской войны, как ее подготовки, так и ход военных действий достаточно хорошо изучена, и что здесь едва ли могут оставаться какие-либо «белые пятна». Тем не менее, при исследовании темы взаимоотношений Российской Империи с Антиохийским и Иерусалимским патриархатами в Архиве Внешней Политики Российской Империи (АВП РИ МИД России) была обнаружена объемная подборка «нетронутых» ранее документов, проливающих свет на конфликт вокруг Святых мест в Иерусалиме и Вифлееме, вспыхнувший в 1850 г. между папой Пием IX (1846–1878) и Францией, с одной стороны, и православным духовенством Иерусалимской церкви и Россией, с другой. Именно этот церковный конфликт послужил поводом к Крымской войне.
Примечательно, что западные исследователи предпочитали не акцентировать на нем свое внимание, делая упор лишь на политико-экономических аспектах восточного кризиса. Причина подобной индифферентности к истории первопричины спора лежит, как представляется, скорее в нежелании напоминать о неблаговидной роли Латинской, или Римско-католической церкви в инициировании конфликта с Православной Церковью в Палестине, что могло бы как-то повлиять на расстановку «общепризнанных» знаков полярности конфликтующих сторон. Следует также указать на то, что во вспыхнувшей затем информационной войне в греко-латинском споре протестантская Европа, как и османо-мусульманское общественное мнение (в частности после восстания в Черногории в конце 1852 г.), заняли в основном сторону Ватикана и Франции.
Приводимые в данной статье архивные материалы свидетельствуют об обратном: убедившись в намерении султана пожертвовать в пользу иностранных подданных католического вероисповедания преимущественными правами своих православных рама (подданных. — М. Я.),многократно подтвержденными предыдущими султанами, греческие иерархи, естественно, могли апеллировать в этом случае только к России1.
Европейские державы сразу усмотрели в российском участии в этом вопросе вмешательство во внутренние дела Османской империи с опасными для нее последствиями.
Примечательно, что история вопроса о Палестинских святынях (1847–1853) не становилась предметом объективного исследования западной историографии: слишком уж очевидны силы, инициировавшие и спровоцировавшие конфликт; кто руководствовался в нем принципом исторической справедливости и сохранения издревле (ab antique) существовавшего положения дел, а кто был носителем революционных идей и сторонником нового «крестового» передела в Святой земле.
Вопрос о Святых местах продолжал сохранять свою значимость и в конце XIX в., когда (по аналогии с «Русской Аляской») на Арабском Востоке возникло новое понятие «Русская Палестина». Он также связан с неурегулированностью (1947–1949) палестинского вопроса и проблемы оккупированного Восточного Иерусалима (с 1967 г.). Так, принятая в ноябре 1947 г. Генеральной Ассамблеей ООН резолюция 181/II о создании на территории исторической Палестины двух государств — арабского и еврейского — предусматривала не только выделение Иерусалима в особую отдельную единицу (corpus separatum) под контролем ООН, но и свободный доступ верующим к Святым местам. Этот принцип был нарушен из-за начала арабо-израильской войны 1948–1949 гг. (когда еврейские вооруженные формирования захватили Западный Иерусалим, после чего Трансиордания аннексировала Восточный), а также в июне 1967 г. когда Израиль оккупировал Восточный Иерусалим и закрыл доступ арабскому населению Западного берега и сектора Газа к Святым местам.
Игнорирование историко-религиозного аспекта проблемы, несмотря на совместное обращение трех иерусалимских патриархов — Греческого Диодора I (1982–2000), Армянского Т. Манукяна (1990–?) и Латинского патриарха (палестинского происхождения. — М. Я.) М. Саббаха (1987–?), стало одной из причин неудачного завершения встречи в верхах между президентом США Б. Клинтоном, премьер-министром Э. Бараком и главой Палестинской национальной администрации Я. Арафатом в Кэмп-Дэвиде в августе 2000 г. Вот почему при решении окончательного статуса Иерусалима вопрос о его святынях потребует большей готовности переговаривающихся сторон к учету мнений религиозных общин на основе издревле существовавшего порядка вещей, закрепленного османскими властями накануне Восточной войны из-за решительного вмешательства в этот вопрос России.
Наконец, вопрос о Святых местах затрагивает и Россию, чьи имущественные права на государственную и церковную собственность в Иерусалиме после Октябрьской революции были нарушены в период деятельности британских властей в подмандатной Палестине (1920–1948). Затем в 1948 г. проблема перешла «по наследству» к новым властям — Израилю и Трансиордании, установившими свой контроль над западной и восточной частями Иерусалима в ходе первой арабо-израильской войны. В 1967 г. в результате оккупации Восточного Иерусалима имущественная проблема для нашей страны еще больше усугубилась. В результате вопрос возвращения России русской собственности, расположенной в районе Святых мест Иерусалима, сохраняет свою актуальность и во многом зависит от окончательного определения статуса Святого города.
Российский генеральный консул в Оттоманской империи Базили в ходе развития конфликта предупреждал об опасностях распрей между православной армянской церковью перед лицом католиков. Он писал в русскую Миссию в Стамбуле: «...если успеют когда-нибудь Армяне в своем домогательстве (на совместное владение Рождественским собором. — М. Я.),то естественным образом рано или поздно те же права будут предоставлены Латинам, и тогда в Вифлеемском Храме повторится печальное зрелище публичных раздоров, волнующих Храм Святогробский, и ради общего мира останется пожелать, чтобы, как в Иерусалиме, ключи были в руках Мусульман, и Мусульмане станут и в Вифлеемском Храме, ныне им недоступном, курить свои трубки. <...> Если ныне допустить права, основанные на положении дел до пожара (Воскресенского собора в 1808 г. — М. Я.),то тяжбам не будет конца, и все будет клониться к пользе не Армян и не Греков — но собственно Латин. <...> Подробности эти и докучливы, и наводят грустное чувство; по несчастию в них-то заключаются распри между двумя нациями, и именно потому, что все эти распри так мелочны и недостойны внимания, не предвидится им конца; людские страсти Духовенства сделали святыню Иерусалимскую источником фанатизма и раздоров между Христианами разных исповеданий».
В целях содействия прекращению споров за обладание христианскими святынями между православными общинами в 1844 г. по инициативе К. М. Базили Император Николай I направил в качестве подарков две бриллиантовые панагии: Иерусалимскому армянскому патриарху Захар и Тер-Григорьяну (1841–1846) и наместнику патриарха Иерусалимского и всея Палестины архиепископу Лиддскому Кириллу (будущему Патриарху Иерусалимскому Кириллу II (1845–1872). Подарок Императора несколько поубавил претензии армян, однако, как и предсказывал К. М. Базили, в спор за святыни Палестины включились католики2.
В конце 30-х — начале 40-х гг. XIX столетия западные державы стали проявлять повышенное внимание к Палестине. Они пытались распространить свое влияние путем учреждения там консульств, строительства церквей, школ и больниц. В 1839 г. Англия учредила вице-консульство в Иерусалиме, а в 1841 г. совместно с Пруссией назначила туда первого англиканского епископа-протестанта М. Соломона (еврейского происхождения. — М. Я.), дабы «привести иудеев Святого города ко Христу»3. Уже через год в Старом городе (близ Яффских ворот. — М. Я.) была построена первая на Арабском Востоке протестантская церковь. В 1841 г. Франция также учредила свое консульство в Иерусалиме «с исключительной целью защиты латинян»4. Несмотря на неоднократные предложения К. М. Базили об учреждении поста русского агента в Иерусалиме для постоянного надзора за существенно возросшим числом паломников, до Крымской войны Россия так и не решилась создать там своего консульского представительства.
В 1847 г. Папа Пий IX (1846–1878) назначил одного из своих епископов Джозефа Валергу (Joseph Valerga) (1847–1882) «Латинским патриархом Иерусалимским», направив его из Ватикана через Константинополь в Иерусалим, куда не ступала нога латинских иерархов после окончания крестовых походов. В инструкциях графа Нессельроде архимандриту Порфирию было рекомендовано внимательным образом наблюдать за действиями католического прелата в Святой земле. С приездом Латинского патриарха в Иерусалим в межрелигиозные распри начало активно вмешиваться католическое духовенство. При этом в своих спорах оно объединялось то с греческим духовенством против армян, то с армянским против греков.
К середине XIX в. интересы Ватикана и Парижа сошлись на вопросе, поднятом в брошюре Э. Боре. Папа Пий IX был заинтересован в дальнейшем расширении влияния католицизма в Святой земле, а французский принц-президент Луи Наполеон нуждался во внешнем «благословении» понтификом своих грандиозных политических начинаний. К их числу относилось усмирение внутренней оппозиции и разрушение Священного союза 1815 г., символа победы над Наполеоном Бонапартом (дядей Луи Наполеона. — М. Я.). «Вопрос о Святых местах» послужил тем средством, благодаря которому в итоге папа Пий IX и Луи Наполеон сумели достигнуть поставленных перед собой задач. При активном участии Ватикана тема святых Палестины выплеснулась на страницы ведущих европейских газет, подогревая религиозные чувства общественности. Все громче раздавались недовольные возгласы по поводу «кражи» греками Серебряной звезды при попустительстве османских властей. Параллельно Пий IX всячески превозносил заслуги «истинного католика и рыцаря католической веры» Луи Наполеона в борьбе за Святые места. В июле 1850 г. французский министр (т. е. посланник. — М. Я.)при Порте бригадный генерал Ж. Опик, ссылаясь на франко-турецкий договор 1740 г., от имени всего католического мира вручил великому визирю Мехмету Али-паше официальную ноту, в которой излагались требования восстановить католическое духовенство в его прежних правах и привилегиях на Святые места, якобы восходящих еще к завоеванию Иерусалима крестоносцами в 1099 г.5 Французский демарш был подкреплен аналогичными нотами дипломатических представителей Бельгии, Испании, Сардинии, Неаполитании, Португалии и Австрии6.
В ответ российский посланник в Стамбуле В. П. Титов7 в особом меморандуме на имя великого визиря резонно возразил, что права Иерусалимской Православной Церкви на святыни Палестины неоспоримо древнее, ибо восходят еще к Восточной Римской империи. Кроме того, ссылаясь на Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 г. (по которому Россия покровительствовала православному населению Османской империи. — М. Я.) русский дипломат представил Порте полтора десятка турецких фирманов, не только подтверждавших преимущественные права Иерусалимской православной церкви на Палестинские святыни, но и сводящими на нет притязания Франции.
Все же султан Абдул Меджид удовлетворил сначала просьбу Николая I: была новая комиссия, «более объективная», с помощью которой в конце января — начале февраля 1852 г. был подготовлен и издан долгожданный фирман, закреплявший статус-кво Святых мест и преимущественные права на них Иерусалимской православной церкви. Заинтересованные в скорейшем окончании этого беспокойного, затянувшегося на два года дела, турки торжественно вручили фирман с собственноручным султанским хатт-и шарифом8 находившемуся в Стамбуле Иерусалимскому патриарху, препроводив также в русскую Миссию соответствующую ноту и копию фирмана и личное послание Абдул Меджида на имя Императора Николая I. Фирман квалифицировал притязания католиков как безосновательные и несправедливые. Вместе с тем, католики получили ключ от пещеры Рождества, который до этого находился в руках только греков и армян. Это являлось уступкой в пользу латинян, существенно нарушавшей статус-кво Святых мест, поскольку, по древним восточным традициям, обладание ключом от здания или дома фактически символизировало имущественное право на него.
После издания фирмана турецкое внешнеполитическое ведомство направило французскому министру Лавалетту ноту за подписью министра иностранных дел Али-паши от 9 февраля (по новому стилю), в которой помимо содержащейся в фирмане информации сообщалось о решении Порты удовлетворить два притязания Парижа: разрешить католикам проводить богослужения внутри пещеры Гробницы Богородицы и передать им три ключа от дверей Вифлеемского собора.
Реакция на издание фирмана и ноты в Петербурге и Париже была диаметрально противоположной. В циркуляре графа Нессельроде, направленном в российские посольства и миссии за рубежом говорилось: «Письмо [султана императору. — М. Я.]и фирман были написаны в таком духе и в таких выражениях, которые несколько отдалялись от настоящего положения дел, которое мы всегда старались сохранить; но так как эти документы Государь Император изволил найти удовлетворяющими до некоторой степени справедливую заботу Его Величества о правах и пользах Православной Веры в Иерусалиме, то, движимый миролюбием, Его Величество соизволил принять их в виде торжественного и окончательного условия9.
С другой стороны, посол Лавалетт расценил последний фирман как документ, подрывающий договор 1740 г. и оскорбляющий достоинство Франции и его лично10. Аналогичное мнение разделял и президент Франции Луи Наполеон.
Сопоставительный анализ официального французского перевода хатт-и шарифа (оригинал был написан на турецком. — М. Я.)показывает, что Порта издала его в двух, почти идентичных вариантах — «прогреческом» и «модифицированном». Первый, дарованный грекам, датирован 1268 г., «половиной луны Ребиул-Ахира» по мусульманскому календарю, то есть концом января — началом февраля 1852 г. — по христианскому. В переданной отъезжавшему в отпуск французскому послу второй версии уже отсутствовала фраза, квалифицировавшая притязания католиков на основные христианские святыни как «безосновательные». К тому же в документе значилась и другая дата — «Джеммази-уль-Эвель, 1268 года», то есть конец февраля — начало марта 1852 г.
По примеру русского дипломата Емельяна Украинцева, жившего за полтора века до описываемых событий11, Лавалетт, в нарушение Лондонской конвенции 1841 г. о закрытии проливов, прибыл в турецкую столицу на военном трехпалубном корабле «Карл Великий». Он в категорической форме потребовал, чтобы Порта либо сделала должные изменения в своем последнем еще не оглашенном фирмане, либо предоставила новые льготы католикам. С этого момента спор о Святых местах перешел из религиозной плоскости в сугубо политическую. Отныне уже решался вопрос о том, за кем сохранится преобладающее влияние на христианском Востоке: за православной Россией или за католической Францией.
Султан частично выполнил данное в своем ответном письме российскому монарху обещание относительно статус-кво Палестинских святынь. Вместе с тем, чтобы султанский указ вступил в силу, как того требовали древние традиции, нужно было направить в Иерусалим специального уполномоченного для публичного оглашения фирмана в присутствии губернатора (паши), мусульманского судьи (кади), членов городского совета (меджлиса) на его заседании в полном составе с последующей регистрацией документа в иерусалимском суде (мехкеме). Без этой обязательной юридической процедуры изданный высочайший фирман формально оставался лишь на бумаге и в любой момент мог быть юридически и фактически отменен новым исходатайствованным у Порты фирманом.
Это хорошо понимали на Дворцовой площади, беспокоясь по поводу заминки с исполнением султанского хатт-и шарифа. Из Зимнего дворца в Константинополь был послан сигнал недовольства: находившийся в отпуске В. П. Титов остался в Петербурге, а функции «управляющего делами» Миссии (т. е. поверенного в делах. — М. Я.)стал исполнять действительный статский советник А. П. Озеров. Султан Абдул Меджид правильно понял намек «Северной Пальмиры», снизившей уровень дипломатического представительства, и поспешил назначить второго секретаря своего дивана12 Афиф-бея (полное имя — Афиф-бей, Бейлик Кесседари, сокр. — Бейликчи. — М. Я.)комиссаром, или специально уполномоченным — ad hoc — для оглашения хатт-и шарифа.
Вместе с тем, дерзкое возвращение Лавалетта в Константинополь вызвало большой переполох в Серале13 и Порте, и перед отплытием Афиф-бея в Палестину турки сделали новые уступки французскому кабинету. В качестве компенсации за дарованный грекам фирман и нанесенный ущерб престижу Франции Лавалетту было тайно обещано, что комиссар Афиф-бей воздержится от его оглашения, а так же то, что латинское духовенство получит ключи от большой двери Вифлеемского храма14>. Об этом французский посол «доверительно» сообщил своему британскому коллеге15.
Все полагали, что оглашение фирмана произойдет на специальном заседании меджлиса в Воскресенском храме, которое проходило следующим образом. Комиссар Афиф-бей в сопровождении местных османских эфенди (чиновников — М. Я.)встретился в Воскресенском соборе напротив Кувуклии под большим куполом ротонды с тремя Патриархами: Греческим, Армянским и Латинским, где присутствовавшим были предложены шербет, сладости и трубки за счет трех патриархатов. Из иностранного дипломатического корпуса присутствовал лишь французский консул Ботта с сотрудниками вверенного ему учреждения, которые уселись по одну сторону с Латинским патриархом Валергой. Два часа длилось угощение присутствующих, сопровождавшееся коллективным курением трубок турецкими чиновниками во главе с Афиф-беем. Затем комиссар, стоя перед Кувуклией, произнес пятиминутную речь, в которой объявил о повелении султана отремонтировать купол за свой счет. При этом было подчеркнуто, что в ходе работы инженера ему будут помогать представители от трех патриархатов: Греческого, Армянского и Латинского, а на подготовленном для Порты плане купола должны будут также поставить свои подписи представители сиро-яковитской и абиссинской религиозных общин города.
По свидетельству К. М. Базили, на другом заседании в «пещере Гробницы Богородицы в Гефсимании все прошло так же, как и в Храме Воскресения Христова, с той лишь разницей, что на нем обошлось уже без курения трубок. Долго подавались кофе и шербет. Когда же Турецкая прислуга занесла в Святую Пещеру трубки, то Паша заметил, что место сие является святым и для мусульман, и не позволил там курить»16.
После нового демарша российского поверенного в делах перед великим визирем Порта, несмотря на протесты французского посла, все же дала указания Афиф-бею исполнить хатт-и шариф, однако со значительными отступлениями от заведенного порядка. Церемония оглашения высочайшей воли султана предполагала присутствие уполномоченного эмиссара, зачитывавшего высочайший указ на торжественном пленарном заседании городского совета с участием губернатора, судьи, муфтия, представителей городской знати и глав христианских церквей: Православной, Армянской и Католической. Затем фирман вносился в регистры иерусалимского суда и сдавался на хранение в архивы той церкви, которой он был дарован.
На состоявшейся 29 ноября 1852 г. церемонии публичного оглашения хатт-и шарифа все происходило несколько иначе. Накануне заседания меджлиса комиссар Афиф-бей сказался тяжело больным, делегировав право прочтения документа губернатору Хафиз-паше. Губернатор созвал обычное (вместо требовавшегося по протоколу торжественного. — М. Я.) заседание, на которое не был приглашен Латинский патриарх Валерга под тем предлогом, что он, мол, не являлся подданным султана. Однако султанский подданный Армянский патриарх тоже не присутствовал на церемонии. Тем не менее, хатт-и шариф с фирманом был оглашен губернатором-визирем Хафиз-пашой, зарегистрирован в суде, а затем вручен Патриарху Кириллу на хранение в патриарших архивах. Посланный российским генеральным консулом в Иерусалим со специальными инструкциями для наблюдения за церемонией оглашения фирмана яффский вице-консул Н. С. Марабути, несмотря на решительные протесты перед губернатором и «прикованным к постели» Афиф-беем, так и не смог добиться соблюдения требуемого по протоколу церемониала17.
Когда же достоверные вести об исполнении фирмана дошли из Иерусалима до Стамбула, то в конце ноября — начале декабря 1852 г. французские агенты в Сирии стали энергично распространять информацию (которая вскоре подтвердилась) о надвигающейся французской эскадре обновленного парового флота к берегам Леванта. При этом особо подчеркивалось, что причиной визита французских кораблей являлась неурегулированность вопроса о Святых местах. Посол Лавалетт по-прежнему угрожал военным флотом, если спор решится не в пользу католиков18.
Османские визири пребывали в тревожном ожидании, а при первых сообщениях о приближении французского флота в Средиземном море в Константинополе сразу заговорили о возможности удовлетворения притязаний французов. Для определения своей тактической и стратегической линии Порта провела серию заседаний кабинета министров, в ходе которых глава внешнеполитического ведомства Фуад-эфенди ратовал за альянс с Францией в интересах решения многочисленных внутриполитических проблем страны в Дунайских княжествах, в Черногории и Леванте. Призывая своих коллег к новым уступкам в пользу французского императора Наполеона III, Реис-эфенди пытался доказать, что только таким образом можно будет избежать угрозы вторжения Франции в охваченную смутами Сирию. Создание подобного альянса, по мнению Константинополя, нанесло бы значительный урон отношениям между греками и Россией, а также раз и навсегда подорвало бы влияние «Великой Северной Империи»19 на десятимиллионное местное православное население османских провинций20. Даже великий визирь использовал события в Черногории и слухи о причастности Петербурга к антитурецкому восстанию черногорцев, чтобы побудить султана Абдул Меджида сделать окончательный выбор в пользу Франции против России.
В начале декабря 1852 г. Порта объявила о высочайшем повелении султана — ираде — согласно которому ключ от больших дверей Вифлеемского храма должен был быть изъят у греков и передан католикам, а «его подарок» (на самом деле, французов), новая Серебряная звезда, «восстановлена на прежнем месте». По сообщению К. М. Базили, несмотря на решительные возражения православной общины губернатор Хафиз-паша созвал у себя заседание меджлиса для публичного оглашения визириальных писем с ираде Абдул Меджида. По высочайшему повелению, Латинскому патриарху передавались три ключа от Вифлеемского храма; греки и армяне получили разрешение совершать богослужение поочередно в погребальной пещере Пресвятой Богородицы (Гробнице Богоматери) в Гефсимании в один и тот же день, в то время как католики получали право совершать свою мессу на следующий день без присутствия других конфессий. Кроме того, было сообщено о предстоящей церемонии возложения «султанского подарка» своим райа — Серебряной звезды21. На церемонии оглашения, помимо католиков, присутствовали также представители православного и армянского духовенства, которые не скрывали своего возмущения по поводу данного решения. В знак протеста Греческий патриарх бойкотировал это мероприятие.
По завершении заседания Совета губернатор, мулла, два комиссара, местные чиновники — эфенди — и члены меджлиса, не сказав ничего Патриарху Кириллу, тотчас же отправились в Вифлеем. Из прилегающего к Рождественскому собору латинского монастыря через внутреннюю дверь турки в сопровождении лишь французского консула проникли в пещеру придела Воплощения (или Вертепа) под православным алтарем собора. Попав в грот, уполномоченный из Константинополя достал из коробки (опечатанной печатью турецкого МИД) звезду и возложил ее на место похищенной. К большому удивлению турецких чиновников, на дубликате, имевшем ту же самую форму и размер, была выгравирована лишь надпись на латинском языке «Hie De Virgine Maria Jesus Christus Natus est» (лат. — «Здесь находится место Рождества Иисуса Христа от Девы Марии») и непонятно откуда взявшийся год «1717». Все эфенди расхохотались от подобной неожиданности. Хафиз-паше даже не надо было изображать на лице досаду. Все, что смог произнести губернатор, была лишь наивная, но справедливая фраза: «Нам должно быть стыдно»22.
Затем, поднявшись из пещеры к греческому алтарю, паша приказал привести к нему тамошнего греческого епископа, чтобы забрать у него ключи. Но напрасно его каеасы (стража. — М. Я.) барабанили из храма в дверь примыкавшего к нему греческого монастыря: грек был известен своим упрямым характером и не вышел на стук. Тогда было решено с помощью воска снять слепки с замков как с двух внутренних дверей (северных и южных) пещеры Рождества, которые обычно были всегда открыты, так и с внешних больших дверей собора, открывавшихся только по случаю больших торжеств в храме. На другой день дубликаты ключей были изготовлены и вручены Латинскому патриарху Валерге, вознамерившемуся по этому случаю с подобающей помпой войти со своими священниками в Вифлеемский собор через большие ворота. Возмущенный Патриарх Кирилл вручил через доверенное лицо (одного из влиятельных членов меджлиса) официальную ноту протеста Хафиз-паше и Афиф-бею, указав на недопустимость изменения смысла исполняемых визириальных писем. Патриарх также продолжал устные протесты, заявляя, что не допустит совместного с католиками владения Вифлеемским храмом. Кроме того, он потребовал соблюдения принципа, согласно которому церковную службу в Воскресенском соборе, в Вертепе Рождества, а также в гефсиманской пещере Гробницы Богородицы продолжали совершать сначала православные, а затем уже армяне, католики и другие конфессии.
Вместе с тем, перед поспешным убытием из Иерусалима Афиф-бей попросил Хафиз-пашу принять надлежащие меры по недопущению католических нововведений в Вифлеемском храме. Когда же на католическое Рождество 25 декабря 1852 г. патриарх Валерга, несмотря на недовольство французского консула, попытался было осуществить свой торжественный вход в базилику Рождества через главные ворота с молитвами на латыни, песнопениями и развешиванием католического убранства на внутренней колоннаде собора, на его пути встали специально прибывшие туда губернатор Иерусалима и начальник городской полиции23. Недовольная католическая процессия была вынуждена молча проследовать через боковую дверь православного храма в свой католический монастырь.
Порта всячески старалась представить дело о Святых местах успешно разрешенным. Правда, реакция Парижа и Петербурга изменилась с точностью до наоборот. Ватикан преподносил это как победу Католицизма над Православием, а Париж как победу своего «христианнейшего» императора Наполеона III над российским императором. Николай I расценил уступки Стамбула как «противные смыслу» хатт-и шарифа и данного ему лично султаном торжественного обещания, а значит — оскорбительными для Православной церкви и для России. Аналогичное мнение разделяли предстоятели Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского патриархатов. Только что избранный Константинопольский патриарх Герман обратился к Святейшему Правительствующему Синоду с настоятельной просьбой о помощи российского Императора Николая I своим единоверцам24.
Убедившись, что посредством дипломатической переписки невозможно склонить султана к выполнению взятых на себя обязательств, Император Николай I решился встать на путь энергичных мер. По инициативе графа Нессельроде царь прибег к использованию приемов военной дипломатии: в боевую готовность были приведены сначала 5-й, а затем и 4-й армейские корпуса в Бессарабии. С декабря 1852 г. началась подготовка к отправке чрезвычайного посольства в Стамбул. Император Николай I лично назначил светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова (правнука сподвижника Петра Великого) главой этой миссии, целью которой было окончательное «устройство» дела о Святых местах25.
Еще до отправки посольства император пытался привлечь на свою сторону Англию, для чего трижды вступал в Петербурге (в январе-феврале 1853 г.) в личные переговоры с британским послом в России сэром Г. Х. Сеймуром (Hamilton Seymour). В лучшем случае царь рассчитывал на согласие Лондона поддержать в этом вопросе Петербург против обозначившейся оси Париж — Константинополь, в худшем — на нейтралитет Великобритании. На повторное26 предложение Николая I разделить имущество умирающего на руках «больного человека» (т. е. Турции. — М. Я.) Лондон предпочел сначала воздержаться от ответа, а уже через месяц сделал выбор в пользу Парижа (и соответственно Стамбула), не уведомив Петербург о своем решении.
По дороге из Петербурга светлейший князь заехал в Кишинев на смотр 5-го армейского корпуса, а затем из Бессарабии, взяв с собой начальника штаба Черноморского флота вице-адмирала Корнилова и начальника штаба 5-го армейского корпуса генерал-майора Непокойчитского (для сопровождения и поддержания оперативной связи с армейскими частями, морским флотом и Санкт-Петербургом), направился в Одессу, Севастополь, а оттуда морским путем — в Стамбул.
Как уже отмечалось, цель посольства Меншикова состояла в решении двух задач по вопросу о Святых Местах. Во-первых, вести переговоры о восстановлении статус-кво, закрепленного в дарованном грекам фирмане. При этом, чтобы не ставить Порту в затруднительное положение по отношению к Франции, аналогичное тому, в котором Порта оказалась по отношению к России, Петербург решил не настаивать в категорической форме на лишении католиков полученных ими в последнее время привилегий. В случае невозможности отмены тех или иных уступок, считали на Дворцовой площади, Порте следовало официально объявить их, по крайней мере, таким образом, чтобы не придавать им вида торжества Католической церкви над Православной, а также восстановить некоторые «законные вознаграждения» для равновесия, которое было нарушено в ущерб этого вероисповедания.
Во-вторых, составить из сего нового соглашения формальный акт, который удовлетворял бы ущемленную в своем достоинстве Россию за все произошедшее, так и гарантировал бы сохранение прав Православия и недопустимость впредь посягать на его интересы. С этой целью послу ставилась задача склонить Порту к заключению любой сепаратной (открытой или секретной) конвенции (сенеда), имевшей силу договора и закреплявшего статус-кво прав Православной церкви в Палестине.
Кроме того, на тот случай, если султану понадобились бы гарантии от угроз со стороны французского кабинета, князь Меншиков имел указания предложить ему подписать секретный оборонительный альянс, который не накладывал бы никаких других обязательств на Турцию, выходящих за рамки сенеда. В случае отклонения выдвинутых Россией требований послу предписывалось выдвинуть «последние условия» (ultimatum), дав Порте три дня на размышление, после чего со всем штатом российской Миссии покинуть Стамбул.
Миссия князя Меншикова на первых порах увенчалась успехом. Султан, по настоянию Петербурга, сместил с должности министра иностранных дел Фуад-пашу, с которым русский посол даже не соизволил провести протокольной встречи.
В первом документе говорилось о необходимости «довыполнения» нарушенного фирмана 1852 г., что, по сути, сводило на нет все полученные французами последующие уступки. Во втором Абдул Меджид повелевал, чтобы починка купола была осуществлена за счет Порты под «Высочайшим правосудным покровительством. В случае какого-либо изменения в настоящем его виде Иерусалимский патриарх уполномочивался войти с представлением о недопущении сего»27.
Несмотря на сделанные князем Меншиковым уступки, Порта, под давлением прибывших в Стамбул накануне новых послов: англичанина лорда Редклифа (Стратфорда Каннинга) и француза Лакура, не согласилась подписать ни сенеда, ни проекта ноты, предложенной взамен конвенции Петербургом. Попытки русского посла склонить султана к принятию последних условий вплоть до продления срока ультиматума не возымели успеха. Утратив всякую надежду уладить дело, 21 мая 1853 г. Меншиков выехал из Стамбула со всеми членами своего посольства.
Вслед за тем, ободренная появлением англо-французской эскадры близ Дарданелл, Порта отвергла ультиматум Петербурга. Тогда русские войска заняли Дунайские княжества — Молдавию и Валахию.
Обострившиеся отношения между Россией и Османской империей в это время едва не были улажены примирительными действиями европейских держав: 31 июля 1853 г. представители Великобритании, Франции, Пруссии и Австрии приняли в Вене редакцию ноты, соединявшую в себе части проектов, предложенных Петербургом и Константинополем. Русское правительство приняло венскую ноту при условии, что в нее не будет внесено никаких изменений. Однако Порта потребовала некоторых поправок к ее редакции.
Мирный исход был еще более затруднен тем обстоятельством, что памятная записка графа Нессельроде по этому поводу, сообщенная иностранным правительствам, была понята на Западе как подтверждение притязаний и враждебных замыслов России. Переговоры Императора Николая I с императором австрийским Францем-Иосифом в Ольмюце (26–28 сентября 1853 г.) и с королем прусским Фридрихом-Вильгельмом IV в Варшаве (3 октября 1853 г.) не улучшили политического положения. Принятый в Ольмюце план примирительных действий был отвергнут Францией и Великобританией. В конце сентября произошел разрыв дипломатических отношений между Россией и Турцией после того, как 28 сентября 1853 г. Петербург отверг ультиматум Константинополя очистить Дунайские княжества. 4 октября 1853 г. Османская империя, заручившись поддержкой Англии и Франции, объявила войну России.
После уничтожения турецкой эскадры при Синопе вице-адмиралом Нахимовым (18 ноября 1853 г.) англо-французская эскадра вошла в Черное море (23 декабря 1853 г.). Предъявленный Англией и Францией ультиматум об очищении княжеств был оставлен Императором Николаем I без ответа. Тогда 15 и 16 марта 1854 г. соответственно союзные морские державы объявили ему войну. В январе следующего года к ним присоединилась Сардиния (26 января 1855 г.) Еще недавно спасенные Россией от «парада» европейских революций Австрия и Пруссия отвергли предложение Императора Николая I подписать протокол о нейтралитете. Не принимая участия в войне, Австрия поддержала требования морских держав. Вскоре после разрыва их с Россией Австрия обратилась к России с требованием об уходе из Дунайских княжеств.
Очевидно, что, увлекшись спором вокруг Святых мест, Россия повела себя в нем крайне неосмотрительно, поставив под угрозу свои национальные интересы и свою роль в Юго-Восточной Европе. Ответственность за это во многом лежала на российской дипломатии, которая не сумела правильно оценить по-новому складывавшуюся международную обстановку и поляризацию сил европейских держав. Недооценка Петербургом дипломатических маневров Порты привела сначала к османско-французскому «дуэту», окончательно расстроившему европейский «концерт» Священного союза, и сколачиванию нового военного блока против ее ведущего члена — России. Кроме того, донесения и депеши российских посланников, особенно в европейских столицах, содержали информацию, порой не отражавшую реального положения дел и развитие позиций стран пребывания к Святоместному делу, что в итоге дезориентировало Петербург в определении возможных союзников и противников. Свидетельством тому явилась ошибочная ориентация Николая I на Лондон как на возможного партнера или хотя бы нейтрального наблюдателя вплоть до начала 1853 г., когда уже окончательно определилась ось «Париж — Стамбул».
Царской дипломатии были также присущи прямолинейность и чрезмерная открытость при изложении своих политических планов, в том числе носивших стратегический характер. Чтение вслух канцлером секретных донесений своих дипломатов аккредитованным в Петербурге европейским послам «в порядке поддержания интимности и доверительности контактов» по сути лишало Петербург возможности действовать секретно, скрытно и внезапно в отношениях с европейскими столицами. С другой стороны, в ходе чрезвычайного посольства князя Меншикова послы Великобритании и Франции оперативно получали от Порты детальные отчеты о содержании своих бесед с русским послом и предлагаемых к подписанию документов, о чем в Лондоне и Париже узнавали подчас раньше, чем в Петербурге28.
Примечательно, что после окончания войны многие в российском обществе, в частности в церковных и славянофильских кругах, усматривали в «войне за Святые места» символические черты «крестового похода» западных держав нового времени с религиозным вектором, обращенным (как и много веков назад) в Палестину, а политическим — против России с целью подрыва ее доминировавшего влияния на десятимиллионное христианское население Османской империи.
Россия извлекла из поражения в Восточной войне надлежащие уроки. Основные цели русской политики были сформулированы новым министром иностранных дел князем Горчаковым в циркуляре своим представителям при дворах иностранных государств 21 августа (2 сентября) 1856 г. В документе говорилось о намерении Петербурга жить в «добром согласии со всеми правительствами»29; о свободе действий русского правительства в отношении Венской системы, более четверти века сохранявшей мир в Европе и нарушенной не по вине России; о решении сконцентрировать большее внимание не на внешних, а на внутренних делах страны. Вместе с тем в документе содержалась ключевая фраза, внушавшая внутреннюю тревогу и беспокойство европейским дворам: «Обращаются к России с упреком, что она уединяется и хранит молчание в то время, когда совершаются дела неправые и несправедливые: “La Russie boude, dit-on. La Russie ne boude pas. La Russie se recueille” [фр. “Говорят, что Россия хранит молчание. Россия не хранит молчание. Россия сосредотачивается”.]30
Благодаря этой «внутренней сосредоточенности» и активному последующему религиозно-политическому продвижению на Восток менее чем за полвека после этой войны в Святой земле появилась «Русская Палестина», большая часть которой сохранилась до наших дней.
К концу Восточной войны влияние Великобритании и Франции на Порту достигло своего апогея. Султан Абдул Меджид в знак признательности за победу над Россией впервые за несколько веков после крестовых походов открыл алъ-Харам аш-Шариф31 перед высокопоставленными представителями западных держав для посещения. В марте 1855 г. герцог и герцогиня Брабантские стали первыми западными посетителями горы Мориа. Спустя несколько месяцев там побывал другой британский подданный — миллионер-филантроп, один их видных деятелей еврейской общины Великобритании сэр Мозес Монтефиоре, который, непрестанно цитируя 121-й псалом Торы, был доставлен на священную гору в портшезе32, чтобы нечаянно не коснуться ногой этого заповедного для иудеев места. По настоянию Монтефиоре британцам удалось также добиться от Сераля разрешения на расширение территории синагоги в иудейском квартале Иерусалима. Не были забыты и французы: построенную в XI в. крестоносцами церковь Св. Анны (превращенную Салах ад-Дином в медресе после изгнания латинян из Иерусалима в 1187 г.) султан вернул императору Наполеону III в качестве «подарка французскому народу»33. Правда, на этот раз новые султанские «милости» за счет святынь Палестины уже не выходили за рамки зафиксированного статус-кво. Попытки же нарушить существовавший порядок вещей Святых мест не прекратились и после Восточной войны34.
1 Послание Вселенского Патриарха Германа к Святейшему Правительствующему Синоду от 29 ноября 1852 г. АВП РИ, Ф. 161(1), СПб ГА V-A2, on. 181, 1852, д. 522, л. 686–690. (Приложение, документ № 2. — М. Я.).
2 Копия с донесения К. М. Базили посланнику В. П. Титову в Константинополь за № 45 от 22 мая 1845 г. из Бейрут. АВП РИ, ф. Пос-вo в Конст-ле, on. 577 7, 1845, д. 738, л. 91–100 об.
3 Armstrong К. A. History of Jerusalem: One City, Tree Faiths. Glasgow, 1996. P. 353. D’Alonso, Alphonse.
4 LaRussie en Palestine. Paris. 1901. P. 9.
5 Депеша сэра С. Каннинга Пальмерстону из Тарабия от 19 июля 1850 г. за № 7. Correspondence... Р. 4–5.
6 Там же.
7 Титов Владимир Петрович (1805–1891), русский дипломат, писатель. Службу начал в 1823 г. в московском архиве Коллегии иностранных дел. С 1830 г. назначен секретарем Миссии в Турции, в 1839 г. переведен на место генконсула в Валахии и Молдове. С 1840 г. — поверенный в делах, с 1843 г. — чрезвычайный посланник и полномочный министр в Турции. 8 марта 1852 г. выехал в отпуск из Константинополя, куда более не возвращался. В июне 1854 г. был назначен «временно управлять» миссией в Штутгарте (Вюртемберге). В июле 1855 г. декабре 1856 г. и в июле 1858 г. — июле 1865 г. — чрезвычайный посланник и полномочный министр в Вюртемберге. С 1865 г. — член Государственного совета. (Дипломатический словарь. Т. 3. С. 464).
8 Указ, «украшенный» Хатт-и Шариф[ом] (тур.), т. е. «Высочайшим подписом» султана Абдул Меджида, как писали в документах российского МИД. Речь идет о фирмане, во главе которого ставилась собственноручная подпись султана, хатт-и шариф, в котором обозначались тема документа и лица, ответственные за его исполнение.
9 Сборник известий... С. 7.
10 (№ 50) Выписка из депеши полковника Роуза графу Малмсбери из Тарабиа от 20 ноября 1852 г. Correspondence... Р. 44.
11 Украинцев Емельян Игнатьевич (16414–708), думный дьяк Посольского приказа. С 1681 г. ведал этим учреждением вместе с Волынским, а затем с князем Голицыным. С 1681 г. по 1689 г. участвовал в посольских делах. Осенью 1699 г. был направлен царем чрезвычайным посланником в Константинополь. Рассчитывая на внешний эффект, Петр отправил Украинцева не сухопутным, а морским путем на военном корабле, приказав ему по прибытии в Царьград бросить якорь с пушечной пальбой под стенами султанского дворца. Для подтверждения того, что корабль посланника не единственный в России, царь Петр I лично сопровождал Е. И. Украинцева до Керчи вместе с русской эскадрой. Торжественное и неожиданное появление первого русского военного корабля в водах Босфора повергло в полное смятение турок и встревожило европейских послов. Оправившись от первоначального шока от подобной дерзости России, Порта при моральной поддержке европейцев продемонстрировала поначалу непреодолимое упорство на переговорах с русским дипломатом. В конечном итоге переговоры 1699–1700 гг. в Турции завершились заключением выгодным для России Константинопольским договором 1700 г. (Креницин Н. В. Восточный вопрос на почве его истории и политики. СПб., 1900. С. 10–11).
12 Диван — орган при дворе султана, куда входили министры — визири — и другие правительственные сановники. При нем была создана специальная комиссия по выработке текста последнего фирмана, в состав которой входил второй секретарь дивана (в ранге второго визиря, или министра) Афиф-бей.
13 Сераль — (тур.) султанский дворец в Константинополе, расположенный на берегу Босфора.
14 Креницин Н. В. Восточный вопрос... С. 50; [Jomini A.] Etude diplomatique... P. 146.
15 (№ 50) Выписка из депеши полковника Роуза графу Малмсбери из Тарабиа в Лондон от 20 ноября 1852 г. Correspondence... Р. 44.
16 Копия с донесения К. М. Базили А. П. Озерову из Иерусалима от 7/19 октября 1852 г. за № 93 (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161/1 Канцелярия МИД, Г A V-A2, on. 181, 1852, д. 522, л. 477–498 об.
17 Там же, л. 715–721 об.
18 (№ 51) Выписка из депеши полковника Роуза графу Малмсбери из Тарабиа, 20 ноября 1852 г. (зарег. 11 дек.) Correspondence... Р. 44.
19 Весьма секретная депеша А. П. Озерова графу Нессельроде из Пера в Петербург, 4/16 декабря 1852 г. (зарег. 5 января 1853 г.) (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161 (1) СПб ГА VА2, on. 181, 1852, д. 522, л. 695 об.
20 [Jomini A.] Etude diplomatique... P. 148.
21 Звезда была привезена Асфир-эфенди на корабле из Константинополя в Яффу.
22 «C’est honteux cependant pour nous [рукою К. М. Базили рядом с текстом на французском написано им по-турецки «resil.», что в переводе означает «стыдно»]». Донесение К. М. Базили А. П. Озерову (на фр. яз.) из Бейрута, 24 декабря 1852 г./ 5 января 1853 т. АВПРИ, ф. 161 (1) СПб ГА V–A2, on. 181, 1852, д. 100, л. 7.
23 Вифлеем расположен в 9–10 км от Иерусалима и до оккупации Восточного Иерусалима в 1967 г. входил в его административно-территориальный округ.
24 Послание Вселенского Патриарха Германа к Святейшему Правительствующему Синоду от 29 ноября 1852 г. (в «точном» переводе с греч. на рус. яз.) АВП РИ, 0.161(1), СПб ГА V-A2, on. 181, 1852, д. 522, л. 686–690.
25 Так как речь шла действительно о чрезвычайной миссии, граф Нессельроде предложил императору на пост чрезвычайного и полномочного посла в Константинополь (где уровень дипломатического представительства с Портой до этого ограничивался лишь уровнем Миссии. — М. Я.) опытных дипломатов — графа А. Ф. Орлова и графа П. Д. Киселева (брата российского посланника в Париже). Но выбор императора остановился на князе Меншикове, имевшим более высокий титул «светлейшего князя», пользовавшимся большим доверием царя и уважением при дворе за острый ум, чувство юмора, тактичность и честность.
26 Впервые Николай I поинтересовался мнением Лондона на этот счет в ходе своего визита туда в 1844 г. Тогда англичане склонны были сказать более «да», чем «нет». Однако дальше составленного графом Нессельроде соответствующего меморандума дело не пошло.
27 Текст фирмана, полученного А. С. Меншиковым от султана. Сборник известий... С. 19–21 (Приложение, документ № 4 – М. Я.).
28 Накануне Крымской войны в Лондоне, Париже и Вене уже имелось важнейшее для того времени новшество — телеграф, позволявший получать срочную информацию в день ее отправки. Английские и французские депеши отправлялись обычной фельдъегерской почтой до Вены за 5–7 дней, а оттуда могли быть отправлены шифртелеграммой. В Константинополе и Петербурге телеграф стал широко применяться только после войны. Русские фельдъегеря доставляли срочные депеши из Константинополя на Дворцовую площадь за 10–14 дней.
29 Очерк истории министерства иностранных дел 1802–1902. С. 134.
30 Там же.
31 Алъ-Харам аш-Шариф (араб. «Благородная Святыня». — М. Я.) — третья по значимости (после Мекки и Медины) мусульманская святыня, куда после изгнания крестоносцев, как и в двух других мусульманских святынях, вход для «неверных» был воспрещен.
Иудеи также почитают это место святым для себя. Там, согласно их верованию, располагался «Второй Храм» или «Храм Соломона», разрушенный в 70 г. н. э. войсками будущего римского императора Тита. Примечательно, что иудейские иерархи считают святотатством любые попытки единоверцев ступить на «Храмовую гору» без предварительного ритуала «очищения», а также до прихода мессии, который, по иудейскому преданию, и должен вернуть «сынам Израилевым» их святыню.
До захвата византийского Иерусалима войсками халифа Омара ибн аль-Хаттаба (638 г.) и включения города в состав арабского халифата гора Мориа использовалась жителями города в качестве городской свалки. После захвата Иерусалима крестоносцами (1099 г.), истребившими практически все мусульманское и иудейское население города, латиняне провозгласили «Латинское королевство», перестроив мечети «Благородной Святыни» в католические соборы. В 1187 г. освободивший Иерусалим от крестоносцев Салах ад-Дин восстановил «долатинский» статус-кво города: всему католическому духовенству было запрещено проживать в Иерусалиме, куда из Константинополя после 88-летней ссылки вернулся Православный Патриарх. Салах ад-Дин разрешил также иудеям вновь селиться в городе.
32 Портшез — (фр.) легкое переносное крытое кресло, в котором можно сидеть полулежа.
33 Armstrong К. A. History of Jerusalem... P. 355–356.
34 Весьма показательна в этой связи фраза французского генерального консула в Иерусалиме г-на Леду (Ledoulx) в беседе с губернатором Иерусалима Решадпашой в ходе очередной попытки латинского духовенства посягнуть на права православного духовенства накануне ремонта Вифлеемского храма (в 1889 г.). Леду «настойчиво выражал ему свою претензию принимать прямое и деятельное участие в ожидаемых [ремонтных. — М. Я.] работах и свое право на это подкреплял Крымской войной, сказав: «Зачем же мы (французы) ее вели, как не для приобретения прав в Иерусалимских Святынях, что, наконец, он (Леду) не допустит никаких переделок и исправлений, если он не будет в них участвовать». Секретное донесение консула в Иерусалиме В. А. Максимова послу А. И. Нелидову в Константинополь. Иерусалим, 26 июня 1889 г., № 312. АВП РИ, ф. Пос-ео в Конст-ле, on. 517/2, д. 3348, л. 44–4.
