Мир, в котором находится Россия

Статья подготовлена на основании материала из книги «Мысли вслух» (М.: Российская газета, 2011) и публикации в «Российской газете» (29.02 2012).

Определение характера внешней среды для России — непростая проблема, но от этого в значительной степени зависит направление и внешней, и внутренней политики страны. Холодная война закончилась до появления Российской Федерации на карте мира в качестве самостоятельного государства. С окончанием холодной войны ушел в прошлое исторический этап идеологического противостояния двух самых сильных в военном отношении держав — Советского Союза и Соединенных Штатов. Наступил конец двухполярного мироустройства. Многие, в том числе и в нашей стране, считали, что происходит переход к однополярному миру. В пользу этого приводились, казалось бы, убедительные доводы: перестали существовать Советский Союз, Варшавский договор, Совет экономической взаимопомощи (СЭВ) — на мировой арене остались Соединенные Штаты, теперь уже самая сильная в мире страна не только в экономическом и научно-техническом, но и в военном плане. Сохранил и даже усилил свои возможности блок НАТО, объединяющий США и их союзников. Как не подумать в таких условиях об однополярном мироустройстве?

Вывод об однополярности мира после окончания холодной войны основывался еще на двух предположениях: во-первых, что США выиграли холодную войну, а СССР проиграл ее; во-вторых, что и после холодной войны, уже в новой обстановке, США сохранили не только количественные, но и качественные атрибуты сверхдержавы — сплочение под своей эгидой целого ряда государств, которые за обеспечение своей безопасности платили подчинением американским командам. Такие выводы крайне несостоятельны. По словам бывшего посла в Москве Джека Мэтлока: «В США распад Советского Союза восприняли как военную победу, что привело к появлению настроений триумфализма и ощущения всемогущества “единственной в мире сверхдержавы”... Рейган, например, никогда не говорил, что мы победили в холодной войне. Он писал в своих мемуарах, что это результат договоренности между партнерами... США не одержали победу в холодной войне, но американские руководители начали вести себя так, будто они победили»1.

Мэтлок был не единственным в подобных оценках. Один из старейших и наиболее уважаемых политиков Дж. Кеннан назвал «глупостью и ребячеством» предвыборное выступление в 1992 году Буша-старшего, заявившего о победе США в холодной войне.

Нужно признать, однако, что подобно Мэтлоку и Кеннану думали не все, в том числе в Москве. И нисколько не случайно, что под шум разговоров о деидеологизации международных отношений российский МИД начал свою деятельность с проявления готовности ориентировать Россию на следование в качестве ведомой в фарватере, проложенном Соединенными Штатами. Выстраиваемая конфигурация выбивала Россию из мировой политики в качестве независимой силы, что было пагубно для нашей страны. Это происходило в то время, когда мировое сообщество уже признало Россию преемницей СССР, в том числе обладающей статусом постоянного члена Совета Безопасности ООН. Избегать конфронтации с США — конечно, этого требовали наши национальные интересы. Но безропотно присоединяться к «цивилизованному Западу», руководимому США, когда остальной мир российский министр иностранных дел называл «шантрапой», — такая перспектива лишала страну самостоятельности и была чревата ее втягиванием во все более проявлявшийся авантюрный курс Соединенных Штатов.

Президент Б. Н. Ельцин, который в деталях не разбирался в мировых делах, но, несомненно, обладал острой интуицией, предложил мне, тогдашнему руководителю Службы внешней разведки, возглавить МИД. Он, естественно, был знаком с моим резко отрицательным отношением к тенденции однополярного мироустройства — я регулярно, раз в неделю, встречался с Президентом и докладывал ему обстановку в мире, опираясь на анализ источников разведки. Ответил он прямо и на мой вопрос: будет ли способствовать мое назначение министром иностранных дел его переизбранию на второй срок (шел 1996 год) — ведь на Западе смена министров иностранных дел России, да еще и мое назначение, вызовет отнюдь не положительную реакцию? «А может быть, это и к лучшему», — отреагировал Ельцин.

В Соединенных Штатах все больший вес приобретала политика, направленная на утверждение американской гегемонии в мире через однополярное мироустройство. Ее проявлениями стали и расширение НАТО вопреки обещаниям, данным американскими и другими западными руководителями советскому руководству перед окончанием холодной войны, и односторонний выход Соединенных Штатов из Договора по ПРО, существование которого сдерживало гонку вооружений, и предпринятые без санкции Совета Безопасности ООН бомбардировки Югославии, осуществленные НАТО по приказу Вашингтона, несмотря на то, что далеко не все лидеры стран, входящих в этот союз, были, мягко говоря, в восторге от предпринимаемых действий.

Главными проводниками такой политики стали американские неоконы (неоконсерваторы), получившие решающее влияние при президентстве Буша-младшего. Их усилиями была создана доктрина унилатерализма, согласно которой в мире, сложившемся после холодной войны, США берут на себя миссию единолично определять государства, угрожающие безопасности мирового сообщества, и без соответствующего решения Совета Безопасности ООН применять против них вооруженную силу. Принятая Вашингтоном доктрина не предусматривала даже согласие союзников США на их действия — в НАТО существует принцип консенсуса, и доктрина обходила это препятствие.

Плацдармом для отработки доктрины унилатерализма стал Ирак, поэтому необходимо подробнее остановиться как на реальности выдвинутых Вашингтоном причин военной операции против Ирака, так и на результатах американской оккупации этой страны.

Предлогом для вооруженной интервенции США послужила фальсификация американских спецслужб, утверждавших, что Ирак производит ядерное оружие. Если его не обнаружила Спецкомиссия ООН, которая проводила длительные инспекции на месте, то его найдут американские военные контролеры, — эти слова звучали в Вашингтоне, когда президент Буш-младший решил ввести войска в Ирак. Через семь лет после ввода войск, во время пребывания в иракском городе Рамади, министр обороны США Роберт Гейтс признал: «Проблема для американцев с этой войной заключается в том, что те предпосылки и предположения, на основании которых мы приняли решение начать боевые действия — то, что Саддам имеет оружие массового уничтожения, — были надуманными».

Если говорить точно, то не надуманными, а вымышленными. После оккупации не только не удалось найти следы ядерного оружия или его производства, но и обнаружить связи режима Саддама Хусейна с «Аль-Каидой» — об их существовании тоже заявляли представители администрации Буша-младшего, пытавшиеся создать общественное мнение, благоприятное вторжению в Ирак.

Уже в ходе военной интервенции был выдвинут еще один побудительный момент — необходимость привнести в Ирак демократию. Слов нет, режим Саддама Хусейна нуждался в демократических переменах. Но такие изменения не могут экспортироваться, тем более навязываться силой, а форма демократии должна учитывать национальные особенности Ирака — историю, традиции, религиозную обстановку, социально-экономическую ситуацию. Этим универсальным правилам пренебрегла под влиянием неоконов администрация Буша-младшего, сконцентрировавшаяся на доказательстве существования однополярного мира.

Результаты вторжения США в Ирак окончательно похоронили доктрину унилатерализма. Операция была начата в 2003 году и через семь с лишним лет, 1 сентября 2010 года, было объявлено о ее окончании — боевые части были выведены из Ирака. Чего добились США, потеряв за этот срок около 5 тысяч солдат и офицеров убитыми и 32 тысячи ранеными? Потери иракцев, в том числе в междоусобицах, начавшихся после американской оккупации, составляют, по различным источникам, от сотни тысяч до миллиона человек.

Я далек от идеализации режима Саддама Хусейна и, в частности, от отрицания его антишиитской политики2. Кровавые столкновения с шиитами происходили и при Саддаме. Это были столкновения между шиитами и правительственными войсками, но не на религиозной почве. После ввода американских войск война между шиитами и суннитами в Ираке приобрела религиозный характер — взрывы, уносящие сотни верующих, происходили и в мечетях.

После американской оккупации усилилась угроза территориального развала Ирака. Будучи корреспондентом газеты «Правда», я с 1966 по 1970 год неоднократно посещал север Ирака, был по указанию Москвы привлечен к устройству мира между курдами и Багдадом. В тот период у меня возникли теплые, доверительные отношения с лидером курдов Муллой Мустафой Барзани. В 1969 году я познакомился с Саддамом Хусейном, тогда еще не президентом, которому были поручены «курдские дела». Во многом благодаря усилиям Советского Союза в 1970 году было подписано мирное соглашение, по которому курды получили автономию. Я спросил Барзани: удовлетворяет ли его автономия в Ираке или он намерен добиваться создания независимого курдского государства? По словам Барзани, в случае реальной автономии его и «палкой не прогонишь из Ирака». «Если будет создан независимый Курдистан, — сказал Барзани, — против него незамедлительно объединятся Ирак, Иран, Турция и Сирия. На их территориях компактно проживают курды, которые будут стремиться присоединиться к курдскому государству». Аналогичный ответ я получил и от сына Барзани Масуда — нынешнего президента Курдской автономии, когда встретился с ним в 2008 году в Эрбиле. Но в настоящее время меньше уверенности в отсутствии сильных сепаратистских настроений у иракских курдов. После американской интервенции курды явно усилили свои позиции на севере и свое влияние в Багдаде. Как представляется, нарастает реальная перспектива арабо-курдских столкновений, особенно в ту пору, когда будет происходить определение границ Курдской автономии, — курды намерены включить в нее г. Киркук и богатейший нефтью район Киркука.

Но и курдской проблемой не ограничивается перспектива развала Ирака на части. Шииты, поддерживаемые Ираном, претендуют на отделение населенного ими юга Ирака. После оккупации страны американцы хотели найти «модус вивенди» в федерализации Ирака, однако эта идея не нашла достаточного числа сторонников.

Поставив во главу угла ликвидацию всего того, что в этой стране было при баасистском режиме, США, по сути, способствовали исламизации государственного устройства Ирака. Объявив вне закона баасистскую партию, которая строилась не по религиозному принципу, Соединенные Штаты начали опираться на исламские религиозные политические объединения шиитов — «Иракский национальный альянс» (ИНА) во главе с шиитским лидером аль-Хакимом, «Государство закона» во главе с премьер-министром аль-Малики. С этими двумя объединениями3, так же как с «армией Махди», которую возглавляет радикальный шиитский лидер ас-Садр, тесно сотрудничает Тегеран, не скрывающий своей приверженности к религиозному методу государственного правления.

Еще одним результатом американской оккупации Ирака было превращение его в плацдарм деятельности «Аль-Каиды». Массированная переброска боевиков «Аль-Каиды» из Афганистана в Ирак придала этой террористической организации второе дыхание. В свое время много говорили и писали об успехах США, которым удалось с помощью денег и поставок вооружений склонить на свою сторону часть суннитских племен и сформировать суннитскую милицию «Сыновья Ирака» численностью до 100 тысяч человек. Созданные отряды были брошены против боевиков «Аль-Каиды» и нанесли по ним серьезные удары. Но положение далеко не стабилизировалось. В 2009 году на выборах в Ираке победили шиитские партии, и американские обещания создать серьезные позиции для суннитов в руководстве страной, а «Сыновей Ирака» включить в армию и полицию, в общем и целом оказались невыполненными. «Сыновья Ирака» прекратили существование, что открыло дорогу для «Аль-Каиды» в восстановлении своих позиций.

Один из главных результатов американской военной операции в Ираке заключается в том, что она нарушила баланс сил в регионе. После того как был ликвидирован режим Саддама Хусейна, региональной державой стал шиитский Иран. Заговорили даже о возможности создания «шиитского пояса», простирающегося от Ирака до Ливана. Еще до начала вторжения США в Ирак в США была издана книга, авторами которой были бывший президент Буш-старший и его помощник по вопросам национальной безопасности Брент Скоукрофт. Интригующим моментом этой книги было перечисление причин, по которым США во время операции «Буря в пустыне» не пошли на Багдад, а ограничились ударом по иракской армии, оккупировавшей Кувейт, что заставило Саддама Хусейна принять американский ультиматум и вывести свои войска из этой арабской страны. Тогда Буш-старший, Скоукрофт и министр обороны США генерал Пауэлл не ставили своей целью свержение иракского режима, хотя путь к Багдаду был практически открыт. Объясняя мотивы такой «сдержанности», авторы книги пишут, что они опасались того, что Ирак погрузится в хаос, и главное — опасались выхода Ирана на передовые позиции в регионе. Буш-младший и окружившие его неоконы оказались менее предусмотрительными. Так или иначе, но результаты американской военной операции в Ираке продемонстрировали полный провал попыток создать однополярный мир в современных условиях.

Нужно сказать, что подобные попытки предпринимались и в прошлом. Фашистская Германия пыталась создать мироустройство под своим началом. Я далек от того, чтобы ставить Советский Союз на одну доску с гитлеровской Германией, но особенно в 20–30-е годы в СССР была широко распространена идея мировой революции, то есть создания единого миропорядка. История XX века показала, что мир не может быть объединенным на идеологической основе. XXI век, в свою очередь, демонстрирует, что однополярное мироустройство не может быть навязано миру даже в том случае, когда одно из мировых государств, вырываясь из общего ряда, становится самой сильной державой в мире.

Бесперспективность однополярного мироустройства подтвердил развившийся в первой декаде XXI века мировой финансовый кризис, переросший в мировой экономический кризис. Важный урок, который следует извлечь из этого кризиса, — несостоятельность мировой финансовой системы, управляемой из одного центра. Доминирующее положение в ней доллара США очевидно. Но в условиях отсутствия или слабой развитости других резервных валют проявилась неустойчивость такой системы. Очевидно, будущее за созданием региональных финансовых центров. Судя по всему, по такому пути пойдут и КНР, и Россия. Это отнюдь не означает, что следует умалять роль доллара, но можно предвидеть, что привязанность к нему валют многих государств будет ослабевать.

Крах доктрины унилатерализма тесно связан с полной неудачей американской политики экспорта демократии. Стремление силой навязать другим странам американскую или «западную» модель демократии без учета исторических, традиционных, социально-экономических, религиозных особенностей стран-объектов такой политики напоминало троцкистский курс экспорта революции. Троцкисты при этом абстрагировались от вопроса, существует ли революционная ситуация в тех странах, куда они намеревались экспортировать революцию.

Навряд ли полностью исчезли из отношений США с другими странами мотивы назидательной «защиты прав человека», но при администрации Б. Обамы они перестали доминировать. В немалой степени этому способствовал тот тупик, в котором оказалась американская политика в Афганистане. Как известно, после 11 сентября 2001 года Вашингтон объявил войну терроризму и возглавил военную коалицию, составив ее ядро, которая совершила интервенцию в Афганистане. Но многолетняя оккупация этой страны не принесла очевидных успехов в борьбе с международным терроризмом. В таких условиях акцент на расширение применения вооруженной силы в Афганистане с охватом территорий и Пакистана в конечном счете может иметь контрпродуктивный результат — усиление цивилизационных противоречий в глобальном плане. Пожалуй, развитие таких противоречий на цивилизационно-религиозной основе — один из наиболее опасных разворотов событий в XXI веке. Нужно предпринять все усилия, чтобы борьба между цивилизациями не вышла на передний план, когда исторически удалось отодвинуть угрозу глобальной войны.

Терроризм — не единственный реальный вызов человечеству в наш век. Не меньшую опасность представляет угроза распространения ядерного оружия и других средств массового поражения. Позиция всех участников ядерного клуба, в который входят и Россия, и Китай, так же как преобладающего большинства государств, заключается в том, чтобы не расширять состав стран, уже владеющих ядерным оружием. В настоящее время на пороге обладания им находится КНДР, а Иран создает техническую базу, возможность использования которой для создания ядерных боеголовок вполне очевидна. Понимая степень возникающей опасности, Россия и Китай руководствуются в своей деятельности поисками мирных средств с целью прервать процессы, происходящие в ядерной области в КНДР и Иране. Можно считать, что позиции наших двух стран играют основную роль в сдерживании тех кругов, которые, не заботясь о последствиях, горят желанием применить военную силу против Ирана и Северной Кореи.

Сегодня печатные и электронные СМИ пестрят сообщениями и выводами о готовящемся ударе по Ирану. Есть основания считать, что это один из вариантов развития событий. Судя по обстановке, больше всех заинтересован именно в таком решении «иранской проблемы» Израиль. Он может начать операцию, либо получив на это согласие Вашингтона, либо в расчете на неминуемое присоединение США к военным действиям.

Однако Соединенные Штаты пока что воздерживаются от того, чтобы зажечь «зеленый свет». Очевидно, сказывается ряд причин. Администрация президента Обамы не заинтересована в резком накале обстановки в непосредственно предвыборный период. Не благоприятствует США и нынешняя ситуация в мусульманском мире в связи с тем, что американские солдаты в Афганистане сожгли Коран. Антиамериканские демонстрации захлестнули Афганистан и Пакистан — не помогли публичные извинения, в том числе президента Обамы. Несмотря на широкую поддержку сирийской оппозиции извне, потерпел неудачу план молниеносного свержения режима Асада. Израильский удар по Ирану может в целом потопить этот план — в случае солидарности США с Израилем, наносящим удар по Ирану, а Вашингтону навряд ли удастся уйти от этого, будет трудно положиться на поддержку американской политики в отношении Сирии со стороны арабских государств.

Удар по Ирану был бы авантюрой похлеще даже интервенции в Ираке, порожденной американскими неоконсерваторами, прочно окружавшими президента Буша-младшего (вспомним, что и тогда оправданием военной операции США были оказавшиеся фальсификацией утверждения, будто Ирак производит ядерное оружие). К чему привела вооруженная интервенция против Ирака, широко известно: дестабилизация, полураспад страны, разгул терроризма, разбалансирование ситуации во всем регионе.

Думаю, что мнения многих в руководстве США отражает заявление председателя комитета начальников штабов генерала Мартина Демпси, который после бесед, проведенных в Израиле, публично и категорично высказался против удара по Ирану. Но на этом рано ставить точку. Беспрецедентный случай, когда заявление самого высокопоставленного американского генерала получило оскорбительную оценку как «служение иранским интересам» со стороны администрации израильского премьер-министра Нетаньяху. Еще более беспрецедентно, когда в пользу такой оценки высказались двое американских сенаторов, находившихся с визитом в Тель-Авиве, Маккейн и Грэхем. Если кто-то ожидал от этих ультрапатриотов защиты чести своего, американского военачальника, то он просчитался. Это, как мне представляется, подтверждает тот факт, что в Соединенных Штатах, особенно в конгрессе, далеко не все негативно настроены в отношении возможности удара по Ирану. В пользу такого вывода говорит не только перебазировка в Персидский залив значительных военно-морских сил США, но и подозрительно участившиеся визиты в Иран (два в течение одного месяца) делегации МАГАТЭ, которая, очевидно, в значительной части утратила независимость, свойственную ей при прежнем руководителе аль-Барадеи. На этот раз делегация МАГАТЭ потребовала открыть ей доступ в Парчин — комплекс по производству вооружений южнее Тегерана. Иран отказал. Кстати, этот комплекс ранее не значился в качестве «подозрительных мест» по производству ядерного оружия.

Против обретения Ираном ядерного оружия настроены практически все, в том числе и Россия. Но как добиться этого? Конечно, не военным путем — находясь в стеклянном доме, в данном случае на Ближнем Востоке, опасно бросаться камнями. Контрпродуктивны и экономические санкции. В преддверии запрета на импорт иранских энергоносителей странами Европейского Союза (с 1 июля прошлого года) Иран сам прекратил их поставки в Великобританию и Францию, переориентируя экспорт на Азию. Трудно, если вообще возможно, рассчитывать на то, что Китай и Индия откажутся от импорта иранских нефти и газа, а от прекращения их потока в Европу пострадают прежде всего сами европейские страны. Прогнозы свидетельствуют, что это приведет и к общему росту цен на энергоносители.

Где же выход из ситуации, при которой Иран наращивает процессы обогащения урана, но заверяет всех — и это, как представляется, соответствует действительности — что не создает ядерное оружие. Пока во всяком случае. Естественно, Иран следует подталкивать к тому, чтобы он не углублялся в процессы, которые вызывают тревогу в мире. Но силовые приемы однозначно вызовут обратную реакцию. Разрядить обстановку в интересах всех могли бы переговоры с Ираном по целому комплексу проблем, включая безусловно контролируемое исключение производства ядерного оружия, но наряду с этим — создание условий для мирного использования атомной энергии, отказ от экономических санкций, вовлечение Ирана в позитивные процессы мирного урегулирования в регионе. Этот комплекс должен предусматривать и нормализацию американо-иранских отношений. «Мы предлагаем признать право Ирана на развитие гражданской ядерной программы, включая право обогащать уран, — пишет в статье “Россия и меняющийся мир” Владимир Путин. — Но сделать это в обмен на постановку всей иранской ядерной деятельности под надежный и всесторонний контроль МАГАТЭ. Если это получится — тогда отменить все действующие против Ирана санкции, включая односторонние».

Мне представляется, что такой подход, а не выдергивание из всего комплекса справедливых, однако подчас целенаправленно обостряемых требований МАГАТЭ, возможен. Альтернативы такому «пакетному» решению нет. А для его воплощения в жизнь, очевидно, следует незамедлительно возобновить прерванные переговоры с Ираном шести государств — США, Россией, Китаем, Францией, Британией и Германией.

Совместных усилий требует противодействие и другим угрозам и вызовам. Среди них резко обострившаяся климатическая ситуация в мире. События 2010 и 2011 годов дали немало примеров, насколько опасна для жизни и благополучия сотен тысяч, миллионов людей разбушевавшаяся природа. Необходимы коллективные работы в области прогноза климатических изменений на земном шаре.

Итак, поражение идей однополярного мироустройства в XXI веке стало реальностью. Ушла в прошлое и двухполярная система, существовавшая в годы холодной войны. К какому мироустройству движется мир сегодня? При всей разнице подходов к попыткам ответа на этот вопрос политики-реалисты исходят или, во всяком случае, должны исходить из понимания, что складывающееся мироустройство, с одной стороны, объективный процесс, а с другой — должно просматриваться через призму способности удовлетворить потребности мирового сообщества в укреплении стабильности и безопасности на международной арене. Я принадлежу к тем, кто без колебаний утверждал и утверждает, что уже в конце прошлого столетия после окончания холодной войны начала складываться многополярная мировая система. Ее становление было предопределено неравномерностью развития различных государств. В докризисный период, то есть до 2008 года, доля Китая в приросте мирового ВВП превосходила долю США в 6 раз. Быстрее американской экономики развивались экономики Индии, Европейского Союза. В период мирового финансово-экономического кризиса такая тенденция не изменилась.

Важно подчеркнуть, что неравномерность развития затронула и такую важнейшую область, как технико-технологическая. США пока сохраняют мировое лидерство в этой области, но к ним начал приближаться Китай. В 2008 году доля Китая в мировом экспорте высокотехнологичной продукции составляла 21 процент, в то время как доля США — 13 процентов, Германии — 9,3 процента, Японии — 7,1 процента. Если экстраполировать нынешние тенденции в мировом научно-техническом прогрессе, то, по мнению целого ряда экспертов, у Китайской Народной Республики есть реальные шансы уже к середине XXI века приблизиться к США. Центрами научно-технического прогресса остаются и объединенная Европа и Россия, особенно в области фундаментальных наук.

Однако ряд политиков и политологов, несмотря на объективные показатели крайней неравномерности экономического и технико-технологического развития государств, отказались признавать многополярность современного мироустройства. Все больше понимая ущербность позиции прямой защиты однополярной системы, акцент, также и некоторыми российскими политологами, делался на том, что многополярность якобы сама по себе отрицает возможность объединения усилий государств в укреплении мировой стабильности и безопасности. Один из наших политологов писал: «Очень точно выразилась по этому поводу Кондолиза Райс». И далее следовала цитата из статьи бывшего государственного секретаря США: «Некоторые с восхищением — и даже чувством ностальгии — говорят о многополярности так, как будто она хороша сама по себе и к ней следует стремиться ради нее самой. Реальность же состоит в том, что многополярность никогда не была объединяющей идеей. Она представляла собой необходимое зло и поддерживала состояние без войны, но никогда не способствовала победе мира. Многополярность — это теория соперничества, теория конкурирующих интересов и — хуже того — конкурирующих ценностей»4.

Здесь все поставлено с ног на голову. Я не знаю ни одного политика или ученого-политолога, который испытывал бы ностальгию по поводу многополярности в прошлом — до Первой или Второй мировой войны. Но разве можно игнорировать неоспоримый факт, что нынешнее изменение контуров мироустройства, переход к многополярному миру осуществляется в условиях нового этапа глобализации. Это приводит к тому, что наряду с многоцентризмом развивается и взаимозависимость различных мировых полюсов. Темпы роста мировой торговли обгоняют темпы роста мирового ВВП. Транснациональный характер предпринимательских связей становится доминирующим.

Глобализация не приводит к развороту по спирали к прошлому. Многополярность XXI века резко отличается от многополярности, существовавшей в XX столетии. Она сама по себе не подталкивает к конфронтации между государствами, созданию враждебных друг другу военных союзов, значение которых имеет явную тенденцию к снижению. Им на смену уже приходят — это было абсолютно нехарактерно в прошлом — интеграционные объединения государств главным образом в области экономики или политических соглашений, направленных на стабилизацию обстановки в том или ином регионе5.

Переход к многополярной системе — это процесс, а не одноразовое изменение, имеющее законченный характер. Поэтому большое значение приобретают различные тенденции, подчас противоречивые, проявляющиеся по мере этого перехода. Некоторые из них имеют своим источником неравномерность развития государств, успехи или неудачи интеграционных объединений. Непосредственно сказывается и подвижное соотношение между, условно говоря, курсом на перезагрузку отношений и унаследованной у холодной войны инерционной линией поведения государств, укоренившейся во время периода откровенной конфронтации. Это соотношение двух тенденций проявляется и в политической, и в военной, и в экономической областях. Поэтому правильный вывод, что многополярное мировое устройство само по себе в условиях глобализации не ведет к конфликтным ситуациям, военным столкновениям, не исключает весьма сложной обстановки, в которой осуществляется процесс перехода к такой системе.

В виде антипода многополярному миру появилось понятие «бесполярный мир». Родоначальником такого представления о мироустройстве после двухполярной системы можно считать Ричарда Хааса — президента американского Совета по международным отношениям. Написал на эту тему книгу «Второй новый миропорядок» и Николай Злобин — директор российских и азиатских программ американского Института мировой безопасности (бывший Центр оборонной информации США). На определенном этапе теория «бесполярного мира» стала достаточно модной и была подхвачена некоторыми российскими политологами.

Что представляет собой идея «бесполярного мира»? Ричард Хаас, изложивший ее в статье, опубликованной в журнале «Форин афферс» (2008. № 3), противопоставил бесполярность, «где власть распределена по многочисленным, более или менее равным друг другу центрам», многополярности, «когда власть сконцентрирована в некоторых определенных точках». Злобин назвал бесполярным «мир, где большие страны утрачивают контроль за международной повесткой дня, где региональные проблемы и конфликты выходят на первый план, — Иран, Ирак, Северная Корея, Ближний Восток, Абхазия, Южная Осетия, Косово. И часто большие страны не совсем понимают, как реагировать в той или иной ситуации, какую политику проводить»6.

«Бесполярники» исходят из того, что сегодня не только невозможен однополярный мир — это абсолютно правильно, — но на смену соперничеству и конкуренции различных неравно развивающихся полюсов пришла их беспомощность, когда «уже нет определенных центров силы и политического влияния».

Расширение круга центров силы и влияния в мире — это, конечно, верно подмеченная черта современного мироустройства. Но это отнюдь не идентично ликвидации механизмов контроля над «международной повесткой дня», доведению роли национальных государств чуть ли не до нулевой отметки, превращению в самостоятельных игроков на международной арене стран, создавших (кстати, при прямом участии тех же великих держав) конфликтные ситуации.

Такое рассмотрение обстановки в сегодняшнем мире выглядит весьма поверхностным. Конечно, «Большая восьмерка» уже не может претендовать на выработку международной повестки дня, но акцент в таких условиях справедливо делается на использовании с этой целью «двадцатки». Естественно, Совет Безопасности ООН не должен отражать по составу в первую очередь постоянных членов, положение, сложившееся после Второй мировой войны, но речь идет не о его ликвидации, а о расширении числа участников СБ. Действительно, многие малые страны нагнетают обстановку в регионах, но можно ли из этого сделать вывод о бесполюсном мире? А как тогда расценивать тот, как представляется, неопровержимый факт, что нейтрализация этих опасных очагов региональной напряженности невозможна без прямого участия государств, которые в бесполярном мире, по мнению авторов этого понятия, уже не обладают ни силой, ни влиянием.

Сторонники идеи «бесполярного мира» считают, что он неизбежно приведет к хаосу, дестабилизации. Как противостоять этому? Ричард Хаас пишет весьма определенно: «США должны поработать над средствами провалов государственных проектов и ликвидации последствий таких провалов.

Это потребует создания и обслуживания еще более мощных вооруженных сил, способных лучше противостоять тем угрозам, которые они встречают и в Афганистане, и в Ираке. Вдобавок к военным резервам необходимо создать их гражданский аналог для успешной аккумуляции талантливых кадров с целью работы над основами национального строительства. Оказывая слабым государствам экономическую и военную помощь, мы сможем обеспечить им успешное выполнение своих обязательств перед соседями и собственными гражданами»7. Разве все это не программа восстановления тенденции однополярного мироустройства, конец которого вместе с другими провозгласил сам Хаас?

В спорах о нынешнем мироустройстве в пользу многополярности, как это ни выглядит на первый взгляд парадоксально, высказалась администрация Б. Обамы. В мае 2010 года была опубликована новая «Стратегия национальной безопасности США». Перед тем как передать этот документ для ознакомления в конгресс — с представителями прессы встретились госсекретарь США Хилари Клинтон и советник президента по вопросам национальной безопасности Джеймс Джонс. Характеризуя новую стратегию США, Х. Клинтон заявила о готовности принять факт многополярности нынешнего мира: «Мы не можем допустить, чтобы США отсутствовали где-либо в этом большом мире. Но мы готовы работать со всеми странами и использовать принцип многополярного подхода (к решению международных проблем), и мы хотим изменить свой подход в сторону многополярного мира и мультипартнерских отношений». По ее признанию, в современном мире в одиночку США не могут решить ни одну глобальную проблему — в этом отразился разрыв с тенденцией построения однополярного мироустройства. По словам Клинтон, США намерены укреплять отношения не только с традиционными союзниками, но «с такими ключевыми странами, как Россия, Китай, Индия» — это прозвучало как ответ на теоретические изыскания «бесполярников», отрицающих роль великих держав в определении направлений развития ситуации на мировой арене. В подтверждение этого вывода можно привести слова Д. Джонса о том, что «стратегия США предполагает усиление роли “Большой двадцатки”».

Изменение подходов США к проблемам мирового устройства и миропорядка, сближение их опубликованной стратегии с образовавшимися реальностями после холодной войны создают условия для взаимодействия центров многополярного мира против общих вызовов и угроз, в первую очередь международного терроризма, распространения ядерного оружия, природных катаклизмов. Это отнюдь не означает, что нивелированы геополитические, геоэкономические и иные противоречия между полюсами, но они не должны определять суть политики тех, кто по-прежнему несет ответственность за международную безопасность. Конфронтационность многополярности в прошлом, приведшая к Первой и Второй мировым войнам, становится достоянием истории. Именно становится, а не уже стала. Многое зависит, в частности, от того, удастся ли в тех же Соединенных Штатах взять реванш силам, убежденным в необходимости американского гегемонизма через однополярное мироустройство современного мира.

Каково место России в этом многомерном мире? Прежде всего, нужно сказать, что Россия унаследовала те природные преимущества, которые были у Советского Союза. И после распада СССР Россия остается самым большим по территории государством на земле, расположенным на двух континентах — в Европе и Азии. В недрах России суммарно более трети мировых природных ископаемых. Кроме того, Россия унаследовала у СССР весь — подчеркиваю, весь — ракетно-ядерный потенциал и ныне является единственным в мире государством, сопоставимым с США по своим военно-стратегическим возможностям.

Все это так. Но эти преимущества не вечны. Для их воспроизводства необходимы недюжинные постоянные усилия. Говоря, например, о природных дарах России, следует, как это ни прискорбно, привести следующие факты: около 95 процентов российской территории расположены севернее Западной Европы и северной границы Соединенных Штатов. Именно в этих районах, где по определению товарно-рыночное производство нерентабельно, расположено от 60 до 95 процентов всех российских природных богатств — нефти, газа, редких металлов, леса. Постоянных усилий по модернизации требует и ракетно-ядерный потенциал России — на это уходят огромные финансовые средства.

Нужно признать, что экономика — самое слабое звено для России, выступающей в качестве мировой державы, но, несмотря на все еще нерешенные проблемы, есть основания считать, что экономический рывок России состоится. Характеризуя сегодняшнее экономическое положение России, можно с уверенностью сказать, что она преодолела самую острую фазу мирового экономического кризиса. В результате предпринятых антикризисных мер удалось предотвратить разрушение банковской системы, обозначилось обновление реального сектора экономики и, что очень важно, не допущено падение уровня жизни населения. Важно и другое: в России растет число лиц, стремящихся модернизировать экономику. Перспективу экономического развития России не перечеркивают еще не преодоленные препятствия.

Определяя место России в сегодняшнем мире, следует учитывать и искреннее стремление нашего государства играть одну из ведущих ролей в реальных делах по сохранению стабильности и безопасности на международной арене, и все более вписываться в мировую экономическую систему. Для внешней политики страны погоду не делает та сравнительно небольшая группка российских граждан, которая ошибочно считает, что, пока не решены жгучие внутренние проблемы, нам не следует претендовать на роль великой державы. Люди, придерживающиеся таких взглядов, очевидно, не понимают — дело даже не в одних лишь традициях, а в том, что без России трудно, если вообще возможно, противодействовать вызовам и угрозам человечеству в XXI веке. Не следует забывать, что Россия сама является объектом этих вызовов и угроз. Вместе с тем активное участие нашей страны в международных делах, несомненно, облегчает решение внутренних проблем.

Нетрудно заметить, что мировой экономический кризис не заставил Россию, как некоторые другие государства, искать выход из трудностей в протекционизме, изоляционизме. В частности, не изменилось стремление нашей страны к вхождению в ВТО, хотя это в целом положительно, но чревато рядом непростых последствий, которые российской делегации приходится устранять или смягчать во время переговоров.

Принципиально важно для России то, что президенту Обаме удалось настойчиво преодолеть сопротивление противников Договора по СНВ, подписанного им и Президентом Медведевым, и довести дело до ратификации Договора конгрессом США. Очень многие не верили в такую возможность, однако ратификация состоялась. По Договору для двух стран в течение семи лет установлен потолок ядерных боеголовок — не более 1550, развернутых и неразвернутых носителей — до 800. Ратифицировала Договор СНВ-3 (такое он получил название) и Государственная Дума. После этого решающее значение будет иметь отношение сторон к проблеме взаимосвязи между стратегическими наступательными вооружениями (о пределах которых договорились) и противоракетной обороной. В американском конгрессе, можно считать, преобладают те, кто полагает, что подписанный Договор СНВ не связывает США в осуществлении их линии на одностороннее развертывание глобальной ПРО с эшелоном в Восточной Европе вблизи российской территории. Россия, которая не в состоянии вести гонку с США в области ПРО и не намерена делать это, будет вынуждена в таком случае выходить из Договора СНВ-3 и наращивать наступательные ядерные силы. Мы недвусмысленно предупредили об этом Вашингтон. Надежда на то, что, несомненно, ослабленная Россия по сравнению с Советским Союзом не справится с этой задачей, безосновательна. В условиях возникновения реальной угрозы потери состояния обоюдного ядерного сдерживания военная элита, патриотические силы в обществе сумеют настоять на мобилизации необходимых финансовых, материальных, интеллектуальных ресурсов для того, чтобы не допустить опасного для России изменения в соотношении ракетно-ядерных сил. Конечно, это крайне нежелательно для России, так как придется часть этих средств, по-видимому значительную, использовать уже не на социальные нужды и не на гражданское строительство.

В этой связи вспоминаю свой разговор еще в 70-х годах прошлого столетия с американским коллегой Г. Сондерсом, с которым близко сошелся во время участия в так называемом Дартмутском движении8. За плечами у Сондерса была служба в Госдепартаменте США, и он мне рассказал об «игре», которая состоялась во время Карибского кризиса. Условием «игры» был разбор ситуации без применения ядерного оружия. Сондерс возглавлял команду «красных», которые приняли решение «не выводить ракеты с Кубы». Ответная реакция противоположной стороны, по словам Сондерса, была следующей: «нанесение локального ядерного удара по городу с небольшим населением». Сондерс от имени своей команды прекратил игру, заявив, что в таком случае «красные» либо ответят всеми имеющимися ядерными средствами, либо в Кремль придут военные. Иной реакции не предполагалось. Очень поучительные воспоминания...

Было бы хорошо, чтобы наши американские партнеры решали проблему ПРО, предвидя результаты тех или иных вариантов и в краткосрочном, и в долгосрочном плане, не упуская из виду, что сотрудничеством с Россией можно на деле воспрепятствовать опасной для всех гонке вооружений с ее, прямо скажем, тупиковым результатом. Если она приведет к глобальной ядерной войне, то это будет война, способная уничтожить все живое на земле. Сознательный расчет на подготовку такой войны? — думаю, он отсутствует. Но присутствует страх, который может сыграть зловещую роль. Присутствует и случайность, которая может обернуться трагедий. Словом, нужно стремиться к росту взаимного доверия.

 

 


1    Интервью журналу US News and World Report 22 января 2010 г.
2    При Саддаме Хусейне у власти в Ираке находились в основном сунниты, в то время как 60 процентов населения Ирака составляют шииты — представители другого направления ислама. В общемировом плане соотношение иное — суннитов около 90 процентов среди мусульман.
3   Их основой стали две иракские шиитские партии — Высший исламский совет Ирака и Партия исламского призыва («Даава»).
4   Независимая газета. 2008. 16 сентября.
5   Вспоминаю, что, будучи министром иностранных дел, после поездки в Индию выдвинул идею «треугольника» — Россия, Китай и Индия. Идея заключалась не в создании формального союза, тем более военного, а в сближении углов этой «геометрической фигуры», существование которой было призвано сохранять стабильную обстановку в обширном регионе. Идея получила развитие, во всяком случае, она, очевидно, способствовала сближению Индии и Китая, отношения которых желали лучшего. Наряду с двусторонними отношениями стали практиковаться «треугольные» обсуждения, консультации, которые приносили несомненную пользу.

Сравнительно недавно появился расширенный вариант — БРИКС: к трем странам, образующим треугольник, добавилась латиноамериканская Бразилия, затем Южно-Африканская Республика. Критерием для такого образования могла послужить объединяющая все эти страны черта — достаточно быстрое увеличение ВВП. Это, конечно, имеет немалое значение для выработки совместных подходов к различным тенденциям, развивающимся на глобальном уровне, особенно в финансовой области. Определенное понимание такой «четырехугольной общности» внес сам автор термина БРИК Джим О’Нил, один из руководителей международного инвестиционного банка Goldman Sachs. В начале 2011 года он предложил расширить БРИК, объединив эту четверку стран не только с ЮАР, но и с Турцией, Южной Кореей, Индонезией и Мексикой в группу «рынков роста». Это предложение О’Нил сделал в связи с тем, что, по его мнению, следует отказаться от термина «развивающиеся страны», так как в такую категорию входят страны, демонстрирующие разный экономический рост.
6    www.inosmi.ru, 9 июня 2009 г.
7   Foreign Affairs. 2008. № 3. May-June.
8   «Дартмутские встречи» регулярно проводились между представительными советскими и американскими группами. В отсутствие регулярных контактов по официальной линии такие встречи играли положительную роль в обсуждении злободневных вопросов безопасности и региональных конфликтов.