НА ЛАДОГЕ
Ладога.
Вечер.
Февраль.
Рыбу ловим,
а вернее, мерзнем
на уже потемневшем льду.
Красное солнце
с горизонтом вровень
предвещает ненастье,
а может, беду.
Но что может страшить
на берегах этих,
видевших такое,
что никогда
не забыть?
Ведь голодные дети
самая жуткая
в мире беда.
Это знает не понаслышке
Александр Георгиевич Тимофеев,
переживший блокаду мальчишкой.
Опуская в лунки крючки,
говорит:
— Наверно,
уйдем сегодня с Ладоги без трофеев,
видно, неважные
мы рыбаки.
И разламывая
подстывшую горбушку,
отправляет
все до крошечки в рот.
Ему, поседевшему рано,
напоминать не нужно,
что хлеб воистину
жизнь бережет.
БОЦМАН
Поднимавшийся в атаку
с отрядом пехоты на Балтике,
конвоировавший английские суда в Арктике,
повоевавший с японцами на Тихом океане
и списанный на берег из-за контузии
при тралении американских мин у Корейского полуострова,
боцман Иван Павлович Чернавцев,
надравшись в заплеванном павильоне Первомайского парка,
не обходил лужи.
Он брел, пошатываясь, посредине дороги,
распевая: «Раскинулось море широко»,
и машины осторожно его объезжали,
а завалившись в глубокую вымоину,
рвал на груди полосатый тельник, ревя:
«Врагу не сдается наш гордый «Варяг».
Когда мы, пацаны, волокли моряка домой
тяжеленного, как набитый камнями матрас,
он незлобливо матерился и обещал назавтра
накормить нас до отвала соевыми конфетами.
НА ПРОХОРОВСКОМ ПОЛЕ
Вокруг поля.
А на пригорке дуб,
Как пригоршни, листья подставляет
Под первый дождик, что по-майски скуп —
Не столько льется, сколько громыхает.
Дуб повидал такое — рассказать
Об этом могут корни вековые.
И молния, как прошлого печать,
Тяжелый ствол у комля раздвоила.
И спрятавшись от холодящих струй
Под кроною, шумящей над поляной,
Я слышу посвист половецких стрел
И лязг железных орд Гудериана.
ПОЛЕ КУЛИКОВО
Правда в том, что Непрядва была,
и дружины здесь насмерть стояли,
погибали и воскресали.
И стрекочут опять до утра
на лужайке былинной цикады.
Ивы в омуте отражаются.
И небесное войско сражается,
чтоб иной мы не ведали правды.
* * *
Станиславу Минакову
Пожалеть еще есть кого.
Потому, пожалуй,
о своей недоле я не говорю
никогда никому.
А вокруг пожары
пожирают землю мою.
И снаряды тупые ложатся близко —
им все равно, чьи жизни отнять.
И словно солдаты, стоят обелиски,
готовые снова страну отстоять.
ВИНТ
Пытаюсь вкрутиться в толерантное общество,
а оно сопротивляется, не желает меня принимать.
Ну и ладно! Не больно-то хочется!
Лучше в рощице погулять.
Почки лопаются, раскрываются.
Листья нежные. Запах пьянящий.
Здесь хотя б на мгновенье покажется:
я не винт, человек настоящий!..
Вот и солнышко мне улыбается.
КОНДИТЕРСКАЯ ФАБРИКА. КОНЕЦ 90-х
Вблизи г. Благовещенска
будет строиться космодром.
Из газеты
Сладковатый витает дух —
карамелевый и шоколадный.
Все пропитано им вокруг
от цехов до железной ограды,
за которою мы, пацаны,
как осколки недавней войны,
на морозе торчали, вдыхая
ароматы заветного рая.
А сегодня здесь тишина,
трубы черные, как обелиски,
словно снова была война
и беда незабытая близко.
Я понимаю: космос, ракеты —
без них Отечеству не обойтись,
но в то, что дети разлюбили конфеты,
не поверю ни в жизнь!..
* * *
Девушка пела в церковном хоре…
А. Блок
В церковном хоре одни старушки,
а всего-то их три.
Печально видеть, печально слушать.
Но теплеет внутри,
когда дрожащими голосами
они о вечности говорят,
как будто в небо взлетают сами
и над нами парят.
Поют блаженно, словно стремились
всю жизнь туда, где птицы кружились.
* * *
Не жалею, не зову, не плачу...
С. Есенин
И жалеет, и зовет, и плачет,
и влечет туда, где по весне
расцветает сад, а это значит —
юность снова ожила во мне.
На траве духмяной, умиленный
тишиною, я лежу и жду —
мне кукушка в рощице зеленой
напророчит радость, не беду.
Ну, конечно: ведь она, вещунья,
не умеет врать, а мне дано,
верю, только счастье...
Полнолуние.
Свет холодный меркнет за окном.
Отражаясь от снегов высоких,
он опять уходит в небеса,
далеко, куда, настанут сроки,
я уйду с улыбкою в глазах.
ФРОЛ
С таким именем великих поэтов не бывает.
Из газеты
Если слава есть отрава,
то безвестность что ли мед?
В деревеньке захудалой
малахольный Фрол живет.
Днем заботы по хозяйству:
куры, гуси, огород.
Вечерами — нет, не пьянство, —
вдохновение он ждет.
Над тетрадкою склонившись,
рифмы подбирает он,
сна, спокойствия лишившись.
Да какой же к бесу сон,
если в «Знамени», районке
напечатали стишок,
и сосед, как критик тонкий,
прогудел: «Ну, Фрол, ты — Блок!»
И не знает он, наивный,
хоть разбейся в доску тут,
что с таким крестьянским именем
стать великим не дадут.
* * *
Старинная игра в слова.
С. Куняев
Для кого-то — игра, для кого-то — судьба,
а для кого-то и смерть...
Надо такие найти слова,
надо сметь и уметь
их говорить, чтобы даже слепой
сердцем увидел — вот
над безразличной безумной толпой
Слово, как солнце, встает.
* * *
Словом утешь — утишь
боль, что грудь разрывает.
Мы не бессмертны, лишь
временно здесь.
И знает
каждый об этом, но
думает — переможет
то, что судьбой дано:
ОН, быть может, поможет
и в занебесную тишь
душу возьмет навечно.
Словом утешь — глядишь,
станет чуть-чуть полегче.
