* * *
Морозный день сбивался с ног,
Свалившись на голову снегом,
И продохнуть себя не мог,
Хрипя, как конь под печенегом.
И можно было расколоть
Копьем весь мир в бою открытом,
Раз холода сковали плоть
Земли, как выбили копытом.
...Но, повернув, мы клали крест,
И снег смыкался за спиною,
И уходящий год — окрест
Лежал чужою стороною.
ДЕРЕВО
Топор не смог свалить — подсек —
Но ствол не высох, протекая,
А лишь сильней ушел в песок,
Корнями почву протыкая,
И, словно когти сжав, не спит,
И чахнет медленно над ними
Так, словно сторожем стоит
Над всеми тайнами земными...
ТРИ ВОЛХВА
Исходив полземли, и не думая вспять
Поворачивать в степь по следам каравана,
Царство Божье нигде не сумев отыскать,
Три волхва расстаются навек у кургана.
Первый — в черных одеждах — спешит на восток,
Подгоняемый тенью своей на дороге,
И доносит навстречу ему ветерок
Дым кочевий и топот немолчной тревоги, —
И на север уходит второй, на поклон
Холодам, рассыпаясь дождем, мошкарою,
Сквозь себя пропуская несметный полон,
Уводимый к чужому, далекому морю, —
И последний на запад идет посолонь —
Желтой песней песка, языком суховея,
И отточенный меч, обжигая ладонь,
Укрывает под пыльной одеждой своею...
ДВА ВИТЯЗЯ
Сузилось небо, как сеть.
Сжалась звенящая высь.
Там и сошлись, где не грех умереть.
Только на том и сошлись.
Накрепко сшиты копьем и мечом
Жизни и смерти края.
Первый спросил у второго: «А в чем
Верная правда твоя?»
И он услышал в ответ тетиву
Жгучую, как суховей:
«Правда моя — что пока я живу —
Правды не будет твоей».
АПОКРИФ
...В полудреме он видел иные
Небеса, чем над этой землей,
Точно кони, как сталь — вороные
Поравнялись с угасшей зарей. —
Но лишь первые ветры подули
От излучин речных и ракит,
Их сменили горячие угли
Разметавшихся грив и копыт.
И во след им, как легкая пена,
Заблестев, накалясь до бела,
Вырываясь из алого плена,
Бледный конь закусил удила.
И минувшего в мире не стало,
И грядущее кончилось в нем,
Лишь слепящая высь заблистала,
Разливаясь над снежным конем...
И сошлись они в яростном гуле,
Растерявши своих седоков,
И гудящую твердь отряхнули
От усыпанных прахом подков.
* * *
Лети, стрела, пронзая зной,
Сквозь ветер, что тебе подобен. —
Не щит, а только взгляд чужой
Остановить тебя способен.
Твои теперь простор и пыль.
Пускай твоя душа узнает
Как из пустых глазниц ковыль
В степи весною прорастает.
НОЧНОЙ ЗВОНОК
Прохожу под стекольный звон
В расцарапанный таксофон;
Рукавами, пустыми вдрызг,
Невесомый вращаю диск.
Три, четыре, и два, и пять
Бесконечно хочу набрать,
Но сквозь гул отвечает мгла:
«Эта женщина умерла...»
— «Извините! — кричу в провал. —
Я опять не туда попал...»
Шепчут, трубку не положив:
«Неужели еще ты жив?..»
У КОСТРА
Бледный, бескровный дым стелется по земле.
Сморщенная трава высохла на миру.
Вздрагивает костер на золотой золе,
Чтобы скупой огонь ночь осветил мою.
В жаркие небеса искры скользят окрест,
Кратких путей своих переплетая след,
И — посреди глухих, непроходимых мест —
Чем нестерпимей мрак, тем неизбывней свет.
Рвутся, как лоскуты, и обгоняют глаз
Жесткие языки пламени на ветру.
Нет ничего во мне, чтобы жалеть сейчас,
И возродится явь, перегорев к утру.
И сохранит себя, и повторит точь-в-точь
То, что не знает жар, связывая лучи.
Любящий свет огня должен любить и ночь,
Но — не ищи во мне правды огня в ночи.
СЛОВО
I
Быть может, я еще приду
К глубинам, щедрым до улова,
Но даже малую беду
Предотвратить не сможет слово.
Оно рождается, дабы
Идти из сердца человека,
Но — как предчувствие судьбы,
Иль потревоженное эхо.
II
Блажен, кто ведает пути
К себе, когда слова и знаки,
Сойдя с нетленной высоты,
Едва касаются бумаги,
Когда мгновенное звено
Связует век, и как посыльных
На Божий свет — хранит зерно
В коротких бороздах чернильных.
НЕБО
От слов грехопаденья до суда —
Последнего и первого, — не тая,
Сумело только небо навсегда
Остаться в теле, плотью обрастая...
Прощай, прощай, прощай, прощай, прощай —
Навеки, на века, навеки и навеки...
Для черных стай, для самых белых стай
Простор разверзнут в сером человеке.
И, сгинув там — в прошедшем падеже
Творительного времени — бесплодно,
Я есмь уже ничтожество, уже
Исчадье, но еще — слеза Господня...
* * *
Луч осеннего солнца тягуч и искрист,
Разливаясь звенящей водой из колодца. —
И кружит над дорогою сорванной лист
И никак этой грешной земли не коснется...
И вздыхают деревья, качая листвой,
Тормоша обожженные холодом гривы,
И полуденный свет, как янтарь — золотой,
Отовсюду нисходит легко и игриво...
Как свежо, как бесхитростно здесь, на миру
Позабыть обо всем между смехом и снегом...
Почему ж я живу — так, как будто умру
Через пару мгновений, раздавленный небом...
* * *
Средь вечности нам отпускается крохотный миг,
И время уходит, дороги не зная обратной,
И, вновь расставаясь, мы бездной ладоней своих
Спешим зачерпнуть быстротечную воду объятий.
И всходят цветами созвездья на наших полях,
А птица летит, и пустой остается застреха.
Великим сокровищем праху даруется прах,
И верности ищет душа, как магнитная стрелка.
* * *
И тихое утро наступит, и капли дождя,
Теряясь, сольются с травою, песком и асфальтом.
Наклюнется розовый в тучах, скатившихся, да
Вот так и повисших — белесым, как пыль, фолиантом.
И небо очистится, сизую, теплую глубь
Подставив глазам, раскрывая их мало-помалу,
Слепя, будоража, касаясь испариной губ,
Мгновением ока всю жизнь уподобив обману, —
Когда понимаешь, что нет ничего за душой,
Что нет ничего, кроме выспренней выси и бездны,
Которых нельзя удержать, подчинить, и чужой,
Иной глубины невозможно постичь, как не бейся.
И жаль мне всего из того, чем я был, но не стал,
Того, что любил, отдаляясь все дальше и дальше,
Того, что искал, что терпел, что терзался и ждал,
Но так и не взял, и не вытерпел, и не дождался...
Мне жаль, и мне больно смотреть в распростертую высь
Раздавленным взглядом, размазанным серо-зеленым
По синему, — чистому, светлому, хоть удавись, —
Смотреть в никуда пред пустым, как ничто, небосклоном.
Мне жаль, но — колеблется утро на птичьем крыле,
Колышет листва неподатливый контур покроя,
И вновь остается еще невесомой земле
Чуть-чуть тишины, и хотя бы немного покоя...
ЖАР-ПТИЦА
Этот сон все равно повторится,
И не раз, и не два, и не три:
Пролетит темной ночью жар-птица,
Обжигая меня изнутри.
Не проронит ни крика, ни слова,
Только яркой блеснет полосой
Над соломой безмолвного крова,
Над притихшей зеленой росой.
Полыхнет и угаснет без срока,
Превращаясь в рассыпанный чад,
Унося за собою высоко
Этот дом, этот луг, этот сад. —
Только жизнь и оставит, безмолвный
Для тебя открывая рубеж,
Чтоб искать ослепляющих молний
Посреди беспросветных небес.
