В 2013 году отмечается 400-летие династии Романовых. За последнее время в печати появилось немало объективных и даже доброжелательных материалов, связанных с Юбилеем. И это отрадно отметить, особенно помня те проклятия, которых удостаивались Романовы при Советской власти. Однако не все штампы прошлого удалось преодолеть. И дело здесь не только в прошлом. Попытаемся понять величие и трагедию царствовавшей Династии применительно не только ко вчерашнему, но и к сегодняшнему дню.
О чем спор?
«Русские монархи слишком часто руководствовались желанием остановить время» — прочел я в одном из юбилейных интервью. Совершенно верно, вот только достоинство это или недостаток? Три столетия европейцев — и отчасти русских — приучали к мысли, что прогресс несет в себе одни достижения. Однако это большой вопрос. Для отечественных западников, например, вся история российского Православного Царства есть нечто враждебное цивилизации («рабовладельческая империя»). Для православных христиан — то есть для большинства русских — отечественная государственность, от св. Владимира до Ивана Грозного, Петра Великого и Николая II, есть их собственная, национальная история, отечественный религиозно-державный выбор. Для либералов Февральская революция — долгожданное освобождение от «ига царизма», а для монархистов тот же Февраль — предательство Империи, и Октябрь — логическое продолжение Февраля. Последующая сталинская держава для коммунистов — предмет гордости, для либералов — концлагерь и т. д.В 2005 году Президент России В. В. Путин назвал распад Советского Союза крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века. Я лично думаю, что такой катастрофой был именно распад Российской Империи в феврале-марте 1917 года. Советский Союз пытался — в рамках своей идеологии и крайне жесткими средствами — ее восстановить. Что касается современной России, то она оказывается (нравится это кому-либо или нет) наследницей и преемницей обеих империй. Именно потому в России капитализм западного типа фактически бесперспективен...
Но вернемся к Романовым. Действительно, Романовы — одна из самых успешных династий в мировой истории, начавшая почти с нуля. После Смутного времени Московия представляла собой развалины царства Рюриковичей, по которым бродили лихие люди. И всего через 100 лет громами Гангута и Полтавы Россия заявила о себе как мощной военной державе, при Елизавете Петровне первый раз вошла в Берлин, при Екатерине взяла Крым и присоединила к Империи воинственную Польшу, а в 1814 году разгромила фактически объединенную Бонапартом Европу в самом его «логове» — Париже. Еще со времен Ивана Грозного Россия двинулась через Сибирь в Тихому океану, в конце ХVIII века достигла берегов Америки, а в 1820 году (экспедиция Беллинсгаузена–Лазарева) открыла Антарктиду. В определенном смысле — по праву геостратегического освоения — она становилась Империей четырех континентов. Случайно такие события не происходят: тут был замысел метаистории.Но в 1917 году могучая Российская Империя перестала существовать. Почему это произошло?
Нисхождение власти
Как известно, мы живем во времена всяческих кризисов, и одним из главных среди них является кризис государственности. На наших глазах в Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в других местах «цветные», то есть хорошо срежиссированные, революции пожирают одно государство за другим. Да и на цивилизованном Западе современные государства с большой натяжкой могут носить это гордое имя. На рубеже ХХI века, на глазах ныне живущих поколений, радикально изменились отношения между государством и всем тем, что приходится квалифицировать как не-государство. Речь идет о разных социальных трендах — от крайне правых до крайне левых, и от сугубо теоретических до брутально-воинственных. Однако те и другие объединяет одна черта: все они отделяют себя от государства как горизонтальные (прежде всего финансово- информационные) сетевые структуры от духовной — и тем более религиозной — вертикали, из которой вырастает государственность в строгом смысле слова.В этом плане монархическая государственность есть, несомненно, высший тип государства, ориентированный, по слову И. А. Ильина, на веру и верность, а не на буржуазный рыночный расчет.
Нравится это кому-либо или нет, мы должны признать нисходящий, инволюционный характер государственности на Западе и отчасти в России — в той мере, в какой она разделяет судьбу Запада. Однозначно прогрессируют только технологии — все остальное по меньшей мере спорно. В частности, государственность становится историческим воспоминанием, обслугой капитала, «ночным сторожем» — кем угодно, только не политической волей к истине. В свое время онтологическую природу государства отразил в своих «Законах» и «Государстве» Платон, для которого порядок социума являлся прямым продолжением божественной гармонии космоса (космос, как известно, и означает «порядок»). В Средние века верховная власть признавалась божественной на протяжении многих столетий — коронация европейских королей происходила в Риме.
Однако, начиная с Ренессанса, в Европе развивался процесс постепенного слома классической христианской парадигмы Средневековья, с его постоянным взаимодействием «града земного и града небесного». Эпоха Возрождения инициировала новый — модернистский проект для государства. Точка сборки власти с этого времени медленно, но верно смещалась от сакрального к светскому, от теоцентрического к антропоцентрическому. Реформация в Германии отделила власть от церкви, в Англии король создал собственную церковь. После кровавой французской революции конца ХVIII века модернистский принцип в политике и культуре делается господствующим. Точкой приложения власти теперь оказывается государственность как таковая, уже не сакральная, а именно светская (даже революционная, как в случае с Бонапартом). Собственно, наполеоновская диктатура, несмотря на весь свой имперский военно-политический арсенал, отодвинула сектор власти в Европе еще дальше от центра — от государственности к экономике, материально-хозяйственной жизни вообще. Буржуазные революции сделали свое дело.
Что касается современной Европы, то здесь традиционная национальная государственность превратилась в несколько архаический инструмент управления, явно отставая по своей социальной эффективности от могущественных «сетевых сообществ» — автономных экономико-политических структур вроде ТНК (транснациональных корпораций) или теневых «неправительственных» организаций («Тройственная (Трехсторонняя) комиссия», «Бильдербергский клуб» и т. п.). В сущности, дело идет о «мягкой» репрессии западных народов, превращаемых посредством искусных политтехнологий в самодовольных «сытых рабов», гордящихся своей принадлежностью к «золотому миллиарду», но не отдающих себе отчета в собственной полной управляемости и безответственности.
Русский вариант
В отличие от Европы, Россия — и прежде всего русская власть — не проделала (во всяком случае, не проделала до конца) подобного нисходящего движения. Со времен Ивана Грозного с его образом священного Царства (Третьего Рима) русское политическое сознание все более утверждалось в том, что Россия — страна не европейская, существующая по другому принципу. «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; ее история требует другой мысли, другой формулы» (А. С. Пушкин). Действительно, вопреки Европе, русская история разворачивается по религиозной вертикали, а не по прагматической горизонтали.
Империя Романовых — яркое подтверждение сказанному. Конечно, жестокий Царь был Петр Великий: достаточно сказать, что в ходе петровской революции население страны уменьшилось почти на четверть. Именно Петр разрушил древнюю православную симфонию Церкви, народа и Державы, отменил Патриаршество и пытался построить нечто вроде европейского абсолютизма в протестантском духе. Однако где бы мы были сейчас без Петра? Можно сколько угодно осуждать его кровопийство («указы написаны будто кнутом») или считать, что Святая Русь после него кончилась, а Церковь в параличе — все последующая судьба Отечества подтверждает его общерусскую и мировую правоту. Петровская Россия — Русь Серебряная, с ее Санкт-Петербургом, Пушкиным, Достоевским и Блоком — это вечный памятник воле и делу Петра. В контексте «большой» истории России, относительно магистральной линии ее вселенского служения, нет сомнения в том, что петровские преобразования, и прежде всего заимствование западных технологий, модернизировали Россию, но не убили Святую Русь. Непостижимо для либералов («перестройщиков») и, может быть, для себя самого — Петр оставил в неприкосновенности сердцевину Святой Руси, хотя и переодел столицу по-немецки. В таком плане Петр Алексеевич Романов действительно стал первым русским интеллигентом...
Теперь о Николае I — еще одном излюбленном персонаже либерально-демократических страшилок. В декабре 1825 года, в самом начале своего царствования, он подавил государственный мятеж, грозивший России не меньшим хаосом, чем 1917-й, — и заслужил ненависть революционеров всех мастей. Если либералы прозвали его «жандармом Европы», то как назвать вдохновителей англо-французской агрессии против России в Крымской войне — тех самых «светочей прогресса», которые так нравятся нашим свободолюбцам? Может, это была благодарность Европы за освобождение от Наполеона? Кстати, именно при Николае I Пушкин перестал быть другом декабристов и стал другом Царя, официальным историком Империи и написал грозные стихи «Клеветникам России». Именно в царствование Николая I Гоголь сложил свою поэму о Руси-тройке. И памяти Николая Павловича посвятил благодарственную статью выдающийся русский мыслитель В. С. Соловьев — кстати, сам во многом западник.
Что касается трех Александров — Благословенного, Освободителя и Миротворца — то сегодня общепризнано их выдающееся положение в отечественной истории. Первый из них «взял Париж и основал лицей», второй освободил русских крестьян от помещиков и славянские народы от турок, третий мог спокойно сказать Европе, чтобы она подождала, пока русский Царь удит рыбу.
Царь-мученик и красные банты
Последнему законному русскому Государю — Николаю II — пришлось встретить ХХ век. Двадцатый век в России начался, как известно, с японской войны и революции 1905 года. «Кровавое воскресенье» 9 января было подготовлено революционным подпольем, которое впоследствии и расправилось с возглавлявшим провокационное шествие к Зимнему дворцу священником Гапоном. «Свободолюбцы» и японцы действовали в одном направлении — воевали против Империи. Именно тогда многолетняя либерально-революционная пропаганда — от Радищева до социал-демократов и масонов — дала свои плоды: забастовки, убийства жандармов, восстания на флоте, паралич хозяйственной жизни, бунты нацменьшинств. Слава Богу, что революцию 1905 года не дал довести до конца простой русский народ, благословленный на это св. Иоанном Кронштадтским. В то же время «прогрессивное общество» рукоплескало террористам, посылало поздравления с победой в войне японскому императору и издавало декадентские журналы в стилизованной японской обложке...
Конечно, в тогдашней России были и другие интеллектуальные силы, которые предупреждали либеральную (диссидентскую, говоря современным языком) интеллигенцию, что добром дело не кончится. В 1909 году в Петербурге вышел знаменитый сборник «Вехи», где лучшие русские умы (кстати, сами бывшие марксисты и либералы) призывали отечественных «демократов» одуматься и не доводить дело до нового взрыва. Но куда там! На них дружно накинулся объединенный фронт «борцов за народное счастье» от Милюкова до Ленина. Мудрые предостережения веховцев были искусно замолчаны или дискредитированы, все «порядочные люди» с ума сходили от ненависти к «царизму», и 2/15 марта 1917 года, надев красные банты, поздравляли друг друга с освобождением. Собственно, это была первая в новом веке хорошо срежиссированная «оранжевая» революция...
Однако к октябрю того же года Россия была доведена до полного развала. После падения Царя Милюков, Керенский и К° попытались слепить умеренную парламентскую республику из распадающейся Евразии — но их власть на глазах сужалась, как шагреневая кожа. Уж на что ненавидел большевиков Иван Бунин, доходя в «Окаянных днях» до социального расизма («белая» русофобия), однако даже он указал настоящих виновников русской трагедии февраля 1917 года — тех самых деятелей «прогрессивного блока» в широком смысле слова, которые много лет раскачивали в разные стороны корабль Российской Империи. Начали эту «раскачку» планировавшие цареубийство декабристы, продолжили «шестидесятники-семидесятники», поклонявшиеся дарвиновской обезьяне, а закончили респектабельные думцы (либералы и националисты), арестовавшие законного Царя.
Красный октябрь только довел до логического и политического конца те мечты и воззрения «передовой и просвещенной» части общества, которые она лелеяла по меньшей мере всю вторую половину ХIХ и начало ХХ века. Попытавшись в феврале семнадцатого года воплотить их на практике, то есть разрушив традиционную и успешную для России и русского народа монархическую государственность, эта интеллигентская власть оказалась полностью несостоятельной — одинаково в военном, экономическом и особенно в идейном плане. Либеральные утопии о правовом государстве на манер французской республики в стране, привыкшей жить по вере или воле, свидетельствовали прежде всего о непереходимой пропасти между «белой» и «черной» костью в России, между ее «мозгом» (во многом, к сожалению, импортированном из европейских университетов) и всем остальным органическим составом нации. Вот характерные слова бывшего царского генерала — персонажа философского трактата С. Н. Булгакова «На пиру богов» (лето 1918 г.): «Россия есть царство или же ее вообще нет. Этому достаточно научило нас Смутное время. Этого не понимали только самодовольные «вожди» (интеллигенты-либералы — А. К.), которые самоуверенно расположились после февраля в министерских креслах, как у себя дома. Но пришли другие люди, менее хитроумные (большевики. — А. К.), и без церемонии сказали: позвольте вам выйти вон. Ну, иных и помяли при этом — без этого перевороты не обходятся. А я вам скажу — и отлично сделали. Уж очень отвратительна одна эта мысль об “окадеченной”, конституционно-демократической России. Нет, уж лучше большевики “style russe”, сарынь на кичку! Да из этого еще может и толк выйти, им за один разгон Учредительного собрания, этой пошлости всероссийской, памятник поставить надо. А вот из мертвой хватки господ кадетов России живою не выбраться б!» Что верно, то верно.
Как бы то ни было, никто не вынес — и уже при жизни — столько клеветы, как Николай II. Волей судьбы Николай Александрович Романов оказался «крайним» в той цепи нисхождения (инволюции) нашей (и общеевропейской) истории, которая вела от христианской монархии к сетевой манипуляции олигархических кланов — «новому прекрасному миру». Ни Иван Грозный, ни Петр Великий не смогли бы удержать падающую с религиозно-онтологического «верха» к прагматически-буржуазному «низу» цивилизацию — разве что несколько задержать («подморозить») ее. Пресловутое отречение Николая II — акт, направленный на спасение русской крови от междоусобицы в условиях, когда большинство правящей элиты (как «правые», так и «левые») уже вошло в зону социального соблазна, подтолкнув туда же и уставший от затянувшейся войны народ. Между прочим, если бы Россия сохранила набранную в начале ХХ века экономическую динамику, она, как подсчитано специалистами, к 40-м годам ХХ века вышла бы на первое место в Европе (или даже в мире) по уровню своего хозяйственного и технологического развития. И до Москвы и Волги немцы в Первую мировую не дошли — бои шли в Галиции и Польше. Но Бог судил иначе, и мученик Николай причислен теперь к лику святых вместе со всем своим зверски убитым семейством.
Некоторые выводы
Наиболее серьезным упреком монархии Романовых является, во-первых, «синодальный плен» Церкви, и, во-вторых, крепостное право. Однако во времена Синода петербургские императоры оставались такими же благословленными на царство христианскими государями, как и до Петра. Что касается зависимости крестьян от помещиков, то, вопреки либеральным преувеличениям, крепостное право осуществлялось на Руси во многом как родовая, семейная организация жизни. Точно сказал об этом в 1918 году С. А. Аскольдов в статье «Религиозный смысл русской революции»: «Русь была до отмены крепостного, а отчасти и после него страной рабов и рабовладельцев, но это не мешало ей быть Святой Русью, поскольку крест, несомый одними, был носим со светлой душой и в общем и целом с прощением тех, от кого он зависел, поскольку и те и другие с верою подходили к одной и той же святой чаше. Так праведность десятков миллионов очищала и просветляла в единстве народного сознания грех немногих тысяч поработителей, к тому же грех, часто ясно не сознаваемый в качестве такового ни той, ни другой стороной». Это было царство семейного типа, в отличие от насильственного закрепощения крестьян при Советской власти. Династия Романовых создала и по мере сил поддерживала великую Православную Империю и культуру, и отрицать это было бы столь же неразумно, сколь и неблагодарно. Другое дело, что не надо Романовых идеализировать. Один Бог без греха.
Нравится нам это или нет, Россия — страна веры и верности (или их нарушения), но не механика «общественного договора». В отличие от Запада, где гражданин и государство суть равноправные юридические лица (государство как «ночной сторож»), русский человек не столько независимый гражданин («Смит против Соединенных Штатов»), сколько воин («мобилизованный и призванный») своего соборного церковно-государственного целого. Воин-солдат, в отличие от гражданина, дает присягу («прежде думай о Родине, а потом о себе»), поэтому эмиграция в другие, неправославные по своему устроению, страны издавна квалифицировалась на Руси как предательство, бегство с поля боя. Национальная государственность сознательно (и еще больше — подсознательно) воспринималась (и до сих пор воспринимается) народом как воплощение Удерживающего от тайны беззакония, грядущей в мир. (2 Фесс. 2:7). В классическом народном представлении московский Царь или петербургский Император — это сакральные религиозно-политические фигуры, стоящие рядом с Патриархом (симфония властей) в деле спасения Святой Руси, а не просто «регуляторы рынка», как это оказалось в Европе после буржуазных революций XVII–XVIII веков. В превращенной форме это касается и Советского Союза. Наши генсеки, как и нынешний Президент — продолжатели имперской традиции. Так было, есть и будет, пока стоит русская земля.
Возможно, Россия сегодня — это единственная в мире страна, сохранившая религиозный потенциал жизни и культуры, в отличие от нехристианского (языческого) Востока, или от постхристианского Запада, практически расставшегося с верой уже в эпоху Просвещения. В основе отечественной цивилизации лежит устойчивая духовно-онтологическая структура, которая воспроизводит себя под разными именами и знаменами на протяжении вот уже тысячи лет. Внешне она напоминает знаменитую матрешку, в сердцевине которой находится религиозно-языковое ядро — Православная вера и славяно-русский язык. Вокруг этого ядра с течением времени наращиваются цивилизационные оболочки — культура, государственность, технологии. Отсюда и наше национальное отношение к власти, собственности и свободе.
Завершая эту статью, замечу, что нам, живущим в современной России, необходимо взять в ХХI век все лучшее, что было создано предками в истории — и царской, и императорской, и советской. Монархия, аристократия и демократия не могут жить друг без друга.
