«Господь не оставит Россию...»

РОЖДЕСТВО

Январский день — спокоен,
                                  светел,
как задушевный разговор:
его теплом приютным встретил
Христорождественский собор.

И — тени тают ледяные!
Родильный дом — напротив…
                                  На
снегу папаши молодые
родные пишут имена.

 

 

 

 

 

* * *

А снегу сегодня
            нападало столько,
что хватит его для зимы…
                        В небесах
загадочно светится
                        лунная долька —
улыбкой погожей
                        в Господних устах.
Я чувствую — знаю! —
                        догадку помножив
на свет,
            заполняющий ночь: никогда
Господь не оставит Россию —
                                    поможет,
как было не раз,
                        пережить холода.

* * *

И это утро — Божья милость,
и каждый день, и каждый час…

Россия — нынче мне помстилось —
устала, матушка… От нас? —
шумящих, страждущих, живущих
укромно — друг от друга врозь —
в кирпичных и бетонных
                                   кущах,
и слепо верящих в «авось»…

Вот так же —
                      сам, небось, не мало
шумел, как ветер-суховей! —
«Я не устала…» — скажет мама,
и ты, оглохший, веришь ей…

* * *

Отчего же нынче не спалось? —
Может быть, любовь меня не грела?
Может быть, всю ночь земная ось,
как береза старая, скрипела?
От того ли, что сегодня мал
минимум прожиточный? —
                                  Едва ли…

Или бомж беспаспортный стонал —
не найдя провизию — в подвале?

Было тихо. Ночь была темна…

Несмотря на долгую усталость,
не спалось…
             Поскольку… тишина
в темноте мне вечной показалась.

КЛАДБИЩЕНСКИЙ БОМЖ

Он знает здесь каждую тропку,
он знает о том, что всегда
найдет поминальную стопку
и хлебца. И даже орда
ворон — помешать бедолаге
не сможет…
             Сквозит веково
вчерашнее время в овраге
души горемычной
                      его.

И знает, болезный, что тут он
обрящет и смерть, потому
что кладбище стало приютом
последним — при жизни! — ему.

Живет он — печальник — не зная,
найдется ли место в раю
за то, что он жил, поминая
чужую родню, как свою…

ПОСЕЛКОВЫЙ БЛАЖЕННЫЙ

Вот и рассвет нашептывает, дескать,
стряхни печаль, о суетном —
                                    молчок…

«Христос воскресе!» —
                       солнечно, по-детски
приветствует поселок дурачок:
в глазах — восторг,
                       щебечет сердце птичкой
непуганой… Воистину воскрес!

Блаженный Ваня —
                       крашеным яичком
любуется, как чудом из чудес.

Никто не знает — кто он и откуда,
но прижилась у нас не с кондачка
примета незатейливая: худа
не будет,
              если встретить дурачка, —
ни днем, ни ночью горя
              не случится…

Нет у него ни страха, ни «идей»…
Кого он ищет, всматриваясь в лица
любимых им, затюканных людей?..
И ничего ему не надо, кроме
Любви!..
             Раскрыл, блаженствуя, суму,
и, преломив горбушку хлеба, кормит
небесных птиц,
             слетающих к нему…

* * *

Инфляция. Ненастье. Выживание.
Нет камушка за пазухой,
                                   туза
нет в рукаве, но в сердце — есть желание
пойти туда, куда глядят глаза.

Вот насушу сухариков,
                                   надежную
куплю обувку, ежели найду,
и жизнь начну — неспешную, дорожную,
у Матушки-Природы на виду.

…Живу молитвой — солнечной, латающей
сегодняшние пасмурные дни,
своим трудом…
                       Куда мне дальше кладбища
бескрайнего — с могилками родни…

* * *

Старик всегда встает еще до солнышка —
со вздохом, замирающим в устах.
Живет один: друзья его
                                   и женушка-
лебедушка — давно
                        на небесах.

Растил детей, да где они? Отечеству
служил, греха не ведал за собой…

Не охладел он сердцем к человечеству,
но люди в целом — кажутся толпой.

И, выбрав жизнь по дням-крупицам дочиста,
еще идет он, старче, по тропе
судьбы немолчной…
                        Чувство одиночества
острее ощущается в толпе.

* * *

Ночую — все на сердце ладно! —
у мамы,
           тихо и отрадно
закончив день — тяжелый, как
с плеча чужого лапсердак,
душевным — с мамой — разговором.

Мой сон — как вечность — невесом…
Сплю на диване, на котором
заснул отец мой — вечным сном…

А день, как все родное в мире,
так светел,
             если я с утра
вот здесь — в родительской квартире —
встаю с отцовского одра…

* * *

Громко решают вопросы не спорого быта —
злобно! — соседи,
                           и вот оно — воя, летит
слово убойное, словно бейсбольная бита,
если берет ее в хапкие руки бандит.
Слово — снаряд!..
                           Ах, родные мои…
                                                    И в печали,
и в беготне, и в заботах, и ночью, и днем
мы выживаем тем Словом, что было вначале,
но… исчезаем, когда забываем о Нем…

* * *

Христовым Словом слышен Русский Спас
Нерукотворный — в клекоте и гаме.
Нам говорят: не любят мнози нас…
Ну так и быть — останемся врагами!

Переживем картавую хулу.
Пусть лает нынче каждая собака,
но даже самостийному хохлу
Москва-река дороже Потомака.

Москаль хохлу — товарищ на века!
Язык наш русский —
           так пошло от веку —
всемирного дороже языка
казаху и таджику. И узбеку.

Нам не страшна антихриста орда.
Мы каждого страдальца обогреем:
не потому ль — спаси, Господь — всегда
еврей в России может быть евреем?

Живем — сердечно, стало быть, людьми,
которым чужды пришлые мессии…

Не любят нас… Ну, что же: в нелюбви
такой — лишь часть величия России.

Врагов мы любим — наших: не одним
мы живы днем,
            пусть им не будет пусто…

Но Божьих мы врагов не пощадим,
по слову Иоанна Златоуста!

* * *

С небес, потом с моей родной рябины
стекает свет в земные зеленя…

Вчерашний день и нынешний — едины
в том, что их свет — для завтрашнего дня,
который будет мигом или вехой;
не все ль едино…
                          Лишь бы не смогла
для зрения сердечного помехой
стать в будущем сегодняшняя мгла…

* * *

Поселок мой ночными дышит снами,
не слышно никакого воронья.
С бессмертными родными небесами
сливается окраина моя.

Полночный свет расходится кругами —
Господь рассыпал звездную крупу…

Земли не ощущая под ногами,
не выйти на небесную тропу…

* * *

Запахнута, как душегрейка на вырост,
заря на окраинном тихом леске.
Смиренно вдыхает предзимнюю сырость
поселок, живущий в любви — не в тоске.

Мы зубы по новым законам на полку
кладем,
            но любовь нам Всевышним дана
для жизни…
            Из шумного центра к поселку
и русскому небу — дорога одна.