Стихи и песни
БЛОКАДА
Глава из поэмы «Ради жизни на земле»
(в сокращении)
Встали насмерть, в землю врылись,
Не расплавились в огне,
За родимый город бились
Девятьсот великих дней!
Ленинград лежал в пожарах,
Задыхался, весь в дыму,
Но по мужеству, пожалуй,
Равных не было ему!
Разве только Севастополь,
Разве только Сталинград
За бесстрашие и стойкость
С Ленинградом встанут в ряд.
И по Ладоге звенящей
В Ленинград, в огонь, вперед
Шли машины страшным маршем,
Кто по льду, а кто под лед…
Прорывались в город чудом,
Чтоб помочь ему, помочь.
Хлеб — туда, а боль — оттуда,
Всю блокаду, день и ночь…
О блокаде Ленинграда
Разве можно рассказать?
Это видеть было надо,
Лично выплакать глаза.
В чем спасение? В работе,
В битве яростной с врагом.
Там — в окопе, в доте, в дзоте,
Здесь — за каждым за станком.
Вера вечная в победу,
В дело правое свое.
Неужели силы нету
На фашистское зверье?
Есть, конечно! Сила духа —
Вот чем наш народ силен,
Шел сквозь битву и разруху,
Новой болью закален.
Люди жили, воевали,
Презирая смерть и страх,
И оружие ковали
В развороченных цехах.
Ленинград больной лечили,
Ухитрялись возрождать,
И детей своих учили
Выживать и побеждать.
И при свете зажигалок
Билась жизнь во все концы.
И работали читалки,
И в театры шли бойцы.
И победных дней началом,
Всех симфоний впереди,
«Ленинградская» звучала
Песней пламенной в груди!
И собрав по крохам силу,
Сквозь январские снега
Ленинград в атаку двинул
На заклятого врага!
Память наша кровоточит
Вечной раною сквозной,
Тани Савичевой строчки
Все шатают шар земной!
Ленинградская блокада —
Память вечная о ней!
Всем живущим помнить надо
Девятьсот бессмертных дней…
ПОД РЖЕВОМ
Отцу моему, фронтовику
Ивану Петровичу Ножкину,
посвящаю...
Под Ржевом от крови трава на века порыжела,
Под Ржевом поныне шальные поют соловьи
О том, как под Ржевом, под маленьким городом Ржевом,
Великие, долгие, тяжкие были бои.
Под Ржевом к девчатам спешат на свиданье ребята,
В округе задорные, звонкие песни звучат,
Порою не верится даже, что с песнями рядом
В пробитой земле и поныне осколки торчат.
Под Ржевом и ночью, и днем не смолкали сраженья,
А враг был одет, и обут, и силен, и жесток,
Под Ржевом сжималось, сжималось кольцо окруженья,
И наши от пуль и от голода падали с ног.
Под Ржевом болота, повсюду болота, болота,
Трясина да кочки, да ямы, да редкий ивняк,
И в эти болота без счета, без счета, без счета
Врезались герои отчаянных наших атак!..
Под Ржевом, уже на пороге родимого крова,
Последним усильем старались врага удержать,
Жестокою, страшною осенью сорок второго
Война пожинала бесчисленный свой урожай!
Под Ржевом в кровавой, свинцовой, сплошной круговерти
Не дрогнули славные дети родимой земли,
Рванулись в прорыв окруженья долиною смерти,
И в этой долине бессмертье свое обрели…
А ныне в долине колышется хлебное поле,
А ныне в долине снимают тройной урожай…
А там, под землею, в три слоя, в три слоя, в три слоя
Солдаты, солдаты, солдаты России лежат!
А дома поныне все ждут их, все ждут — не дождутся,
В сердцах у родных все кипит неоконченный бой,
А дома все верят, надеются, — вдруг да вернутся?..
Хоть в песнях, хоть в книжках, хоть в сказках вернутся домой!..
Под Ржевом от крови трава на века порыжела,
Под Ржевом поныне шальные поют соловьи
О том, как под Ржевом, под маленьким городом Ржевом
Великие, долгие, тяжкие были бои...
СИБИРЬ
Россия зреет за Уралом,
В Сибири крепнет Русский дух,
Здесь каждый встречный стоит двух,
Здесь, что ни сделаешь, все мало!
Здесь, средь лесов, и рек, и гор,
Среди раздолий синеоких,
Какой простор для дум высоких,
Какой для творчества простор!
Здесь, от Урала до Байкала,
Среди запасов мировых,
Среди Планетных кладовых,
России завтрашней начало!
Всегда крепка, сильна, вольна,
Неупиваемая чаша,
Сибирь — земля родная наша,
Ты для России создана!
Тебя стараются подмять,
Тебя стремятся обезглавить,
Высокий дух твой обесславить,
В служанки к недругам отдать!..
Но не надейтесь, господа,
Нет, вам Сибирью не разжиться,
Вам ею можно подавиться,
Сибирь не сдастся никогда!
И в наши дни, в наш век суровый,
Сибирь, Державу удержи, —
Скажи свое златое слово,
Во всеуслышанье скажи!
Скажи, скажи на всю Планету, —
Мощнее в мире гласа нету,
Скажи, России помоги,
И пусть заткнуться все враги!..
КАК ЖЕ ТАК, «ГОСПОДА» ОФИЦЕРЫ?..
Окровавлена совесть и честь, ошельмована вера,
Всюду хаос, да стон, да разгул, да тревога, да мрак.
Как же так, как же так, как же так, господа офицеры,
Почему же в России такой, извините, бардак?
Почему на себя мы все меньше и меньше похожи,
Почему так стремимся чужую личину надеть,
Почему мы не братьев, а недругов видим в прохожих,
Почему так боимся друг другу в глаза поглядеть?..
Потому что когда-то так дружно рассудку не вняли,
А поверили лживым пророкам, фальшивым речам,
И заветы отцов, идеалы свои разменяли,
Второпях растащили Отечество по мелочам.
Потому что забыли и предали Господа Бога,
Потому что готовы друг друга продать за пятак,
Потому что ушли далеко от родного порога,
И назад возвратиться не можем, не можем никак.
Потому что так долго врагам ослабляли подпругу,
Растеряли друзей, а взамен никого не нашли.
Потому что когда-то не встали горой друг за друга,
А, напротив, когда-то горой друг на друга пошли.
Потому что за страшный развал нашей милой России,
За жестокие муки, за боль, что стерпела она,
До сих пор ни с кого, ни с кого до сих пор не спросили,
Не назвали народу преступные их имена.
Вот и ходим, блуждаем в кошмарных душевных потемках,
Как чужие, идем по родимой своей стороне.
По великой и вечной дороге от предков к потомкам
Вместо тройки заветной летим на Троянском коне!
А в глазах опустевших, как в зеркале, души пустые,
Я такого без слез ни понять, ни принять не могу.
Где ж вы, Слава, и Доблесть, и Честь незабвенной России,
На каком рубеже задремали, на чьем берегу?
Господа офицеры, да что ж вас не слышно не видно?
Онемели, ослепли, оглохли вы, что ль, навсегда?
Безразличие ваше к Отечеству, ах, как обидно, —
Ведь Россия была офицерством горда и тверда.
Господа офицеры, пора из окопов подняться,
И себя обрести, и застенки души разломать,
И раздоры забыть, и грядущим проникнуться, братцы,
И собравшись въедино, Россию с колен поднимать!
НЕ СУЕТИСЬ!..
Сидели двое высоко в горах,
Вокруг цвело Абхазское раздолье,
Прекрасная осенняя пора,
Уютное домашнее застолье.
Дым от костра среди каштанов плыл,
Текла неторопливая беседа,
И журналист хозяина просил
О тайнах долголетия поведать.
Скажи, отец, открой нам свой секрет,
Как людям в долголетье окунуться,
Как ты сумел прожить сто двадцать лет,
И устоять, не дрогнуть, не согнуться?!..
Старик взглянул в заоблачную высь,
Вздохнул, сказал как будто между прочим, —
Ты главное, сынок, не суетись,
Ни в чем, ни перед кем, ни днем, ни ночью…
Не суетись, и с малых лет трудись,
И не завидуй никому на свете,
И от людских пороков открестись, —
И ты сто двадцать лет с улыбкой встретишь!…
Старик сидел, спокойствием дыша,
За горизонт орлиный взор нацелив,
Дым от костра лениво, не спеша
Тянулся меж каштанов еле-еле…
БАКЕН
Одинокий огонь в ночи,
Деловитый, упрямый, глазастый,
Море бесится и кричит,
Надрывается пеной вихрастой.
Накрывает его волной,
Ветром набок и навзничь валит,
Но горит он, горит все равно
На невидимой магистрали!
Не поддастся морю и впредь,
С безрассудством стихии споря,
Он же бакен, он должен гореть,
И чего так волнуется море?..
КИЕВСКАЯ ЛАВРА
И снова Лавра рвется в небеса,
За землю зацепившись на бегу,
И снова я гляжу во все глаза,
И снова наглядеться не могу.
И снова память в прошлое зовет,
И вечностью кружится голова,
Тысячелетье — вот оно, живет
В металле, в камне, в мыслях и словах.
Незримое воочию встает,
Неведомое обретает плоть,
И песню потаенную поет,
И время озаренья настает,
Чтоб лед души усталой расколоть.
И оживает книга бытия,
Я с трепетом листать ее берусь.
Неведомая Родина моя,
Прадедовская Киевская Русь!
Открытая и светлая душой,
Добру и Правде кровная сестра,
Уверенно шагала в мир большой,
Друзьям на радость и врагам на страх.
Здесь наша боль и гнев, к плечу плечом,
Вставали на обидчиков с мечом,
Здесь наша радость песней родилась,
И птицей вольной в небо поднялась.
Священные, славянские места, –
Здесь и поныне дышится легко,
И тешит глаз земная красота,
И чуть слышна мелодия веков.
И фрески улыбаются со стен
Роднею нашей ласковой, большой,
И снова подымают нас с колен...
Да кто сказал, что все былое — тлен?