О моем отношении к религии. Вынужденные пояснения

                                                                                          «Я не выступал как носитель какого бы то ни было
                                                                                                                             особого религиозного учения»

В обществе в последнее время нарастает полемика относительно тех позиций, которые я занимаю в области религии. Подчас дело доходит до совсем не обоснованных небылиц и фантазий. В этой связи я хотел бы дать кое-какие пояснения. Я вынужден был дать эти пояснения, потому что в последнее время фантазии и оскорбительные инсинуации на мой счет стали расти как снежный ком.

Изначально мое мировоззрение складывалось в начале 80-х годов на основе традиционализма. Это философское направление настаивает на том, что:

— современный мир является аномалией;
— новое время и его культура, наука и философия представляют собой девиацию в отношении сакральных традиций и религий, и, следовательно
— полнота истины обретается в сфере древних мифов и религиозных верований, которые напрямую обращались к вечному и неизменному Началу.

Таких взглядов придерживались французский философ Рене Генон и его последователи Юлиус Эвола, Титус Буркхардт, Мишель Вальсан, Фритьоф Шуон и т. д. Традиционалисты считают, что все религии являются более истинными, нежели светское секулярное мировоззрение, — отсюда приглашение к межконфессиональному диалогу и исследованию того, что их объединяет перед лицом «общего врага» — светских секулярных, атеистических, эволюционистских, материалистических, позитивистских идеологий.

При этом разные традиционалисты по-разному оформляли эту стартовую установку на сходство религиозных и сакральных учений — вплоть до выдвижения гипотезы существования «изначальной (примордиальной) Традиции», откуда берут свое начало исторические религии.

В таком ключе (с определенной натяжкой и на основе специфической, не совсем ортодоксальной экзегезы) можно интерпретировать некоторые исламские теории и определенные высказывания отцов Церкви (в частности, Климента Александрийского1 и даже отдельные фрагменты из Посланий Святого Апостола Павла к Римлянам2, там, где идет речь о даровании Богом пути к истине языческим народам не через Откровение, но через созерцание тварного мира в дохристианские периоды).

Исходя из этой же философской установки на позитивное отношение к мифам, мистике и духовным учениям, традиционалисты изучали эти доктрины, подчеркивая однако различие между традиционными священными науками и искусствами и современным оккультизмом, спиритизмом и теософией (которые они считали продуктами смешения, извращения и Нового времени, то есть проявлением современного духа, что для них синонимично лжи). Следованием этой линии можно объяснить мой интерес к традиционным конфессиям (исламу, индуизму, иудаизму, буддизму, политеистическим религиям и культам), а также к мистическим учениям: всем этим я интересовался с философской и исследовательской точки зрения, никогда не идентифицируя себя ни с одним из этих направлений, но вместе с тем стараясь глубже их понять, а не просто раскритиковать или опровергнуть.

Традиционализм оказал на меня решающее воздействие, и я сохраняю верность этим базовым установкам — в первую очередь, убежденность в правоте духовных традиций и в ошибочности философий Нового времени — до сего дня (что не мешает, впрочем, мне изучать и детально исследовать и эти философии, а также науки и политические учения современности). Изложению основ традиционалистской философии я посвятил несколько своих книг («Пути Абсолюта», «Мистерии Евразии», «Философия традиционализма» и т. д.), а также много статей и выступлений.

В 1988 году, следуя во многом идее Генона о том, что каждый традиционалист обязательно должен практиковать конкретную религию, соответствующую его культуре или свободному выбору (сам он предпочел ислам и переехал из Франции в Каир), я воцерковился в лоне Русской Православной Церкви, хотя крещен был еще в детстве (в возрасте 5 лет в городе Мичуринске).

Постепенно углубляясь в православное вероучение, я стал замечать некоторые противоречия между эксплицитными истинами Православия и определенными установками традиционализма. Если одни аспекты христианской догматики можно было истолковать в символическом ключе, близком к традиционалистской герменевтике, то другие были несовместимы. В результате размышлений над этими проблемами была написана книга «Метафизика Благой Вести», в которой я попытался изложить традиционалистский взгляд на Православие, четко подчеркивая — в чем, на мой взгляд, это допустимо, а в чем — нет.

Еще более я развил проблематику противоречий между традиционализмом и христианством в статье «Контринициация», рассматривая геноновскую концепцию «контринициации» (единой структуры, стоящей за всеми антитрадиционными и антирелигиозными тенденциями) как слишком абстрактную реконструкцию, противоречащую не снимаемому догматическому расхождению традиционных конфессий между собой.

Размышляя над этими не простыми философскими темами, я никогда не претендовал на создание какого-то собственного учения и, тем более, не представлял себя «вероучителем». Я поступал как философ, мыслитель, стремящийся постичь определенные духовные истины — с опорой на традиционализм. При этом я все это время оставался прихожанином Русской Православной Церкви.

Я вполне допускаю, что те или иные тексты, которые были написаны и опубликованы в этот период, могут расходиться с каноническими православными толкованиями, и если указания на такие расхождения основательно подкреплены ссылками на православную традицию, то я заведомо готов признать свою индивидуальную ошибку и истинность православного вероучения. Церкви всегда виднее, Церковь всегда права. И это отношение к безусловному и непререкаемому авторитету Церкви, а также к шаткости любого индивидуального воззрения (в том числе и моего собственного) — также есть фундамент моей философской (традиционалистской) позиции.

В течение 90-х годов прошлого века я внимательно исследовал историю и философию эпохи раскола XVII века, и пришел к выводу, что это событие было катастрофой в русской церковной истории, не излеченной до сих пор. Я увидел безусловный прерыв древней православной традиции в реформах Патриарха Никона, и еще более в последующей за ними секуляризации русского общества при Петре — т. н. «синодальный период» в истории Русской Церкви. Я посвятил старообрядчеству цикл статей3, стараясь вжиться в истину этой части русского общества, возшедшей ради верности древним устоям на Голгофу.

Признание справедливости позиции и удивительной точности катастрофических прогнозов старообрядцев относительно происходящих в Церкви и обществе XVII века перемен (секуляризация) привело меня к старому обряду. Но при этом множественность старообрядческих конфессий, их разобщенность и внутренние экклесеологические разногласия, а также целый ряд других соображений (например, наблюдение за тем, что и клир и прихожане Русской Православной Церкви чрезвычайно далеки от «классических никониан» XVII–XVIII веков и сами ищут часто свою историческую идентичность), удержали меня от разрыва с РПЦ.

Я остановился на Единоверии, и стал с 1998 года прихожанином единоверческого храма Михаила Архангела Русской Православной Церкви в Михайловской слободе. Я остаюсь им до сих пор, являясь «клирошанином» и в некоторых случаях исполняя роль церковного чтеца. С точки зрения церковных правил, таким образом, я 23 года (на сегодняшний 2010 год) являюсь воцерковленным христианином, стараюсь строго соблюдать церковные правила и предписания, посты, исповедь духовнику и принятие Святых Даров, при этом в качестве философа исследуя вопросы истории религии, богословия и экклесеологии и в качестве ученого изучая и преподавая в Высшей школе (МГУ им. Ломоносова) социологию, философию, политологию, этнологию, психологию, геополитику, историю науки и культуры.

С периода 1998 года (обращение к Единоверию) я стараюсь поступать так, чтобы любые мои тексты, затрагивающие вопросы Православия и религии в целом, носили взвешенный характер (что не всегда, признаю, соблюдалось мной в юности) во всем, что касается вопросов вероисповедания, и если я рассматриваю другие религии или выношу какие-то суждения о христианстве, то поступаю осмотрительно, всякий раз подчеркивая, что речь идет не об исповедальном заявлении, а о философском или научном утверждении. И снова могу повторить, что если мои тексты или действия могут быть найдены Русской Православной Церковью как не соответствующие ее установкам, то я заведомо готов признать ее правоту, и свою неправоту.

Но при этом я хочу подчеркнуть, что никогда, ни ранее, ни в последние годы я не выступал как носитель какого бы то ни было особого религиозного учения. Единственное религиозное учение, которое я исповедую, это — Православие и единственная Церковь, которую я считаю истинной — это Русская Православная Церковь Московского Патриархата. (Единоверие — с 1800 года — является каноническим направлением в рамках этой Церкви, что было подтверждено в 2000 году в праздновании 200-летия Единоверия в Московском Кремле с участием Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, членов Священного Синода и других клириков.)

Теперь о моих политических взглядах. Я основываю политические взгляды на основании убежденности в абсолютной правоте священной Традиции. Эти взгляды являются консервативными и патриотическими. Я убежден, что нашему народу необходимо обратиться к корням и укреплять свою идентичность, а не идти по пути Западной цивилизации и модернизации в либерально-демократическом, секулярном ключе. Я считаю, что правильное общество — это общество, основанное на началах религии, нравственности, обряда, добра, укрепления идентичности и следования по пути к спасению души. Мы должны думать, в первую очередь, о вечном, а не о прошлом, настоящем или будущем. В будущем нас неумолимо ждет одно — страшный и нелицеприятный Суд.

Мои политические взгляды широко известны, и имеют, естественно, как сторонников, так и противников. К сожалению, политические противники из либерального западнического лагеря не брезгуют подчас никакими средствами для очернения своего идейного противника. Подчас бывает (и это, увы, не редкость), что сознательная клевета исходит и со стороны людей, отстаивающих сходные позиции. Это мне совсем не понятно и крайне неприятно. Я нахожу такое отношение недостойным, и готов отстаивать свои взгляды в открытой полемике с любым из тех, кто оспаривает мои позиции или выступает с их критикой. Но я считаю низким использовать в этой полемике прямую клевету, особенно касающуюся моих религиозных взглядов.

Я вынужден был дать эти пояснения, потому что в последнее время фантазии и оскорбительные инсинуации на мой счет стали расти как снежный ком, что я связываю не столько с настоящим пробуждением религиозного самосознания, сколько с повышением накала политической борьбы за определение того пути, по которому суждено идти России. Я всегда утверждал только одно: Россия должна идти по путям Христа, должна воцерковиться и обратиться к своим духовным корням, не обижая и не притесняя другие конфессии, представители которых традиционно проживают на нашей земле. Очевидно, что далеко не все в нашем обществе, а тем более в современных российских элитах, с этим согласны. У всех есть право мыслить по своему — Бог создал нас свободными. Но те, кто основывают отстаивание своей мысли на клевете и неправедном очернении других, унижают, в первую очередь, самих себя.

 


1 По учению Климента Александрийского, Бог дал эллинам философию как инструмент Богопознания.
2 Из послания Святого Апостола Павла к Римлянам (Глава 1).
3 А. Дугин. Русская вещь. Т. 2. М. 2001.