«В тисках душевного разлада»

* * *

Зло — владыка в мире этом,
Мир ударил в грязь лицом.
Трудно быть его поэтом,
А тем более певцом.

Но звучит, как прежде, лира.
И, как люди не грешны,
Песни те, что не от мира,
Миру больше всех нужны.

* * *

Не помним прошлого уроков.
А стрелка уровня греха
И новоявленных пороков
Дрожит у красного штриха.

К чему пустые разговоры?
Не ими ль дух лукавый сыт?
Судьба Содома и Гоморры
Над всей планетою висит.

МУЗА

Чувства — словно бы в отключке.
Без нее мне очень плохо.
Жду ее, как ждет получки
Работяга — выпивоха.

Говорю ей: «Ну, здорово!
Ты меня не разлюбила?».
Отвечает: «Здравствуй, ...Вова».
...Даже имя позабыла.

* * *

Чтоб мы не думали о Боге,
Нам говорили: «Бога нет!».
Но как-то робко, и в итоге
Нам воссиял небесный свет.

Но живы в памяти фантомы,
И не распахнуты сердца,
Я до сих пор не знаю, кто мы,
Не понимаю до конца.

* * *

С утра я в чисто поле выйду,
И по рассветной тишине
Пойду, не подавая виду,
Как тяжело сегодня мне.

Я лучших чувств не разбазарю,
Мне очень хочется, как встарь,
Служить всем сердцем Государю,
Да только где он, Государь?!.

* * *

                             Я здесь, как в раю.
  Из письма знакомой, уехавшей в США

Позабыв об отеческом крае,
Предпочла ты другую страну.
И своим представлением о рае
Так смогла взвеселить Сатану,
Что душе твоей сразу же, Тома,
Застолбил он местечко в аду.
Возвращайся скорей. Живи дома.
И не надо писать ерунду.

* * *

По парку в старом кепи
Бреду почти без сил.
Ни на земле, ни в небе
Сокровищ не скопил.

Выходит, нерадиво
Я прожил жизнь: все вскачь.
В итоге перспектива
Такая, что хоть плачь.

Уткнулась лбом дорога
Во что — не разглядишь.
На милосердие Бога
Одна надежда лишь.

Вдруг скажет Он: «Детина,
Прощу тебе грехи.
Хоть жил ты, как скотина,
Но Мне писал стихи».

* * *

Все так же небо ярко-сине,
Все так же пьет соседкин зять,
И исчезающей России
Бог знает сколько исчезать.

Вдруг у нее еще в запасе
Падений, взлетов на века?
Так человек о смертном часе
Не может знать наверняка.

ДРУЗЬЯМ

Не понимая жизни сути,
Зачем пишу я про нее?
Полно не радости, но жути
Мое в кавычках бытие.

В мельканье дней пустом и сером,
Пусть послужу я вам, друзья,
Живым, классическим примером
Того, как жить уже нельзя!

* * *

Какой-то пошлой декорацией
Стал облик милой мне страны.
Не жизнью, нет, но имитацией
Ее мы все угнетены.

В тисках душевного разлада
Покоя ищем мы основу,
Забыв, что все идет как надо —
По Иоанну Богослову.

* * *

Не расточая слов напрасных,
Пишу о людях самых разных.
Но что могу я знать о них?
Я — ничего, но знает стих,
Который мне диктует кто-то;
Все записать — моя работа.
Не знаю, нужен ли талант
Писать диктант?

* * *

Нет никакого вдохновения,
Оно погибло. Не помочь.
Остался дух сопротивления
Злу, набирающему мощь.

Коль сердца этот дух коснется,
То ждет тебя, поэт, «успех»:
Стихотворение прольется,
Как кровь на снег...

* * *

Пусть мои стихи порой корявы.
Так ли велика моя вина,
Если я пишу стихи для славы
Той, что обретет моя страна?

Разве б я писал, не веря в это,
В эту для души благую весть?
Я бы сам в себе убил поэта,
Если он во мне, конечно, есть.

ЖЕЛАНИЕ

Выпускаю тебя на простор,
Так исполнись же волей святою:
Чтоб стал каждый писательский стол
Атеизма могильной плитою.

Возмутятся нечистые силы,
Всех мастей закричит воронье!
Так исполнись, хотя бы в России,
Непростое желанье мое.

МЕТАМОРФОЗА

Шел по свалке. Вдруг как кинусь! —
Боже мой, да это ж примус!
Застучало гулко сердце,
Заскрипела в детство дверца.
Все, что было позабыто
Со слезами вспомнил я.
Примус был предметом быта,
Стал частицей бытия.

* * *

Ночью звездною по речке
В утлой лодочке скользя,
Понял я, что вновь от печки
Жить начать никак нельзя.

Все что было — в горле комом,
Но дает душе покой
То, что в веке незнакомом
Те же звезды над рекой.

Те же ивы, те же вербы,
Тот же тихий плеск волны
Успокаивает нервы.
И как будто нет войны...