Заметки о французских переводах русской философии

Известна роль перевода в формировании философий в Европе. Н. С. Автономова1 пишет об этом так: «Каждая из нынешних развитых европейских философий <...> складывалась в проработке концептуального опыта другого: в процессе перевода священных текстов, классических философских текстов, расшифровки и истолкования — как условий непосредственного, соседского и более глубокого, духовного и культурного взаимодействия»2.

Философская коммуникация осложняется неодинаковостью философского языка, который можно понимать как «систему средств организации мысли, которая существует по определенным правилам» и «систему языковых средств со своей лексикой, грамматикой, синтаксисом» — ведь философия «воплощается в материальности языка и его означающих механизмов», она рождается и бытует в национальном языке: «Хайдеггер <...> родился в своем родном немецком языке, и Бибихин3, переводчик Хайдеггера, родился в своем родном русском языке»4. Это обусловливает появление проблемы рецепции (восприятия) «слов, понятий, концепций. <...> восприятие работ русских мыслителей (Бахтина, Лотмана или Выготского) <...> зависит от качества переводов и комментариев, от механизмов и обстоятельств межкультурной рецепции»5.

Как преодолеть проблемы рецепции и обеспечить осуществление философской коммуникации? Какими качествами должен обладать переводчик текстов философии? Вот один из возможных ответов: «<...> квалификацией для участия в издании памятников мысли должно быть сочетание профессионального знания темы, поглощенность ею в качестве основного занятия и литературное мастерство <...>. Он (переводчик. — Н. Г.-М.) выступает полноправным и единственным заместителем возрождаемого им выдающегося, редкостного или гениального философского ума <...>. Перевод единичен и заменим только лучшим переводом. Его создатель, недаром именуемый тоже автором, проходит по всем тайным, не сразу видимым ходам умолкнувшей мысли и один рассказывает об этом пути, заставляя поневоле верить себе»6.

Как представляется, во второй половине ХХ в. многие русские религиозно-философские тексты первой половины этого века счастливо обрели именно такого переводчика на французский язык и благодаря ему стали доступны франкоязычным читателям в разных странах мира. Им был один из виднейших представителей второго поколения русской эмиграции «первой волны» во Франции князь Константин Ясеевич Андроников (1916–1997), официальный переводчик нескольких французских президентов, крупный православный теолог, переводчик большого количества произведений русских философов и теологов.

Привезенный в 1920 г. из послереволюционного Петрограда в Париж бабушкой и матерью (здесь княгиня Елена Константиновна Андроникова работала продавщицей и умерла в 1938 г. от туберкулеза), Андроников получил образование «в хороших колледжах Парижа и Англии, потом Сорбонна, с выпускной работой, посвященной Хомякову. Короткий, прерванный войной, “возврат к земле” (фермерство не по нужде, а по выбору), в 1939-м — доброволец во французской военной авиации, летное училище в Марокко, демобилизация в 1940 г. Во время оккупации Парижа — учеба в Богословском Сергиевском Институте, диплом теолога, а в 1979-м и докторская диссертация. Иподиакон с 1943 г.»7. В 1941–1942 гг. К. Я. Андроников, прекрасно зная, кроме французского, русский и английский языки, начинает переводить тексты Мережковского, Бердяева, С. Н. Булгакова, сам пишет стихи и прозу (а в 1946 г. даже публикует под псевдонимом полицейский роман), преподает французскую литературу в выпускном классе русской гимназии в Булони, теологию в институте Сен-Дени, и лишь в 1947 г., перед отъездом в Москву в качестве переводчика на официальные переговоры, получает французское гражданство вместо статуса беженца8 (с некоторыми деталями профессиональной жизни Андроникова можно познакомиться в тексте интервью с ним, записанного автором данной статьи в конце 1991 г.9).

Переводческую работу (сначала по контракту) в МИДе Франции К. Я. Андроников начинает 1945 г., в 1947–1952 гг. переводит сам и руководит группой переводчиков в международных организациях, в 1952 г. его приглашают в МИД Франции, в 1945–1958 гг. переводит на всех международных дипломатических конференциях и встречах на уровне министров и глав государств. С 1958 г. он становится единственным официальным переводчиком министерства, в 1958–1976 гг. участвует со стороны Франции во всех политических встречах, конференциях глав государств, министров, в заседаниях различных постоянных двусторонних комиссий (участвует — значит не только переводит, но и готовит эти заседания, пишет каждый раз отчет о них). В разные периоды Константину Ясеевичу довелось работать с такими государственными деятелями разных стран, как, например, Вышинский, Молотов, Громыко, Хрущев, Подгорный, Косыгин, Брежнев, Андропов, Горбачев, Черчилль, Иден, Макмиллан, Эйзенхауэр, Кеннеди, Джонсон, Никсон, Рейган, Неру, Индира Ганди. К. Я. Андроников рассказывал автору этой статьи, что ему неоднократно предлагали большие деньги за мемуары, в частности, о Шарле де Голле, но что он не согласился и не согласится никогда написать ни одной строки о том, чему он был свидетелем. Известно также, что в тех редких случаях, когда Константин Ясеевич рассказывал своим друзьям о каких-либо связанных со своей работой эпизодах, он просил их не делать никаких записей, поскольку полагал ladiscrétion ‘сдержанность; неболтливость, умение соблюдать тайну’ одним из двух необходимых переводчику качеств (наряду со знанием двух иностранных языков как родных)10.

Годы президентства де Голля, а затем Помпиду, по-видимому, были самыми счастливыми для К. Я. Андроникова в профессиональном отношении — его видят в разных странах рядом с де Голлем и, позже, с Помпиду, которые очень ценят князя Андроникова не только как высочайшего профессионала, но и как незаурядного человека, крупного теолога. Об этом, в частности, свидетельствует как то, что 7 апреля 1970 г. в своем небольшом письме-отзыве на книгу Андроникова «Смысл Праздников» де Голль называет автора «мой дорогой друг» и говорит о своей «верной дружбе», так и то, что Помпиду приглашает семью Андрониковых на обед; к тому же у Константина Ясеевича, наконец, появляется свой кабинет — в Елисейском дворце... Однако в 1976 г. при президенте Жискар д’Эстене он вынужден испросить «специальный отпуск», то есть фактически уйти в «предотставку», а в 1981 г. — в отставку, что не помешает ему как частному лицу сопровождать мэра Парижа Жака Ширака в 1983 г. в США и в 1987 г. в СССР11.

В 1953 г. К. Я. Андроников был одним из создателей и до 1963 г. действующим председателем Международной ассоциации синхронных переводчиков (Association International edes Inter prètesde Conférence, AIIC), преподавал синхронный перевод в Высшей коммерческой школе (Écoledes Hautes Étudesde Commerce, HEC), очень престижной и единственной, где в Париже обучали синхронистов, в 1961 г. перешел в Высшую школу устных и письменных переводчиков (École Supérieure d’Interprètes et de Traducteurs (Université Paris III), ESIT), где по 1975 г. включительно обучал устному переводу. Вот одно из свидетельств о вкладе Константина Ясеевича в переводческую практику: «Вместе с несколькими другими русскими эмигрантами “первой волны” (Сергей Самарин, Георгий Тхоржевский, Василий Хлебников, Василий Яковлев) Андроников изобрел, разработал и закрепил ремесло синхронного и последовательного перевода с записью. Работал он с потрясающей легкостью, синтаксическим изяществом, лексическим богатством, умением полуинтонацией отожествиться с переводимым человеком. Это умение принесло ему уважение и благодарность генерала Шарля де Голля, никогда не соглашавшегося ни на какого другого языкового посредника, кроме Андроникова. 17 февраля 1997 г. президент Французской республики Жак Ширак возвел Константина в командоры ордена Почетного Легиона. Такой чести не удостаивался до сих пор ни один переводчик.

<...> Ремеслу своему он с любовью обучил многих молодых переводчиков... Последний синхронный перевод Константина Ясеевича — появление А. И. Солженицына по телевидению в Париже перед возвращением в Россию»12.

К. Я. Андроников был «крупным теологом, продолжателем того, что делалось Флоренским и Булгаковым»13, автором нескольких книг и многих статей по теологии, профессором литургического богословия в парижском Свято-Сергиевском институте, в 1991–1993 гг. деканом этого учебного заведения, одним из основателей телепрограммы «Православие» в рамках религиозного телевещания во Франции, читал лекции, в частности, в 1984–1985 гг. на английском языке в США и в 1994 г. на русском в Москве.

Теологическое образование и собственные теологические исследования дали возможность К. Я. Андроникову осуществить, может быть, самое важное — сделать колоссальный по объему перевод на французский язык «важнейших богословских и религиозно-философских текстов русских авторов, среди которых о. Павел Флоренский, о. Василий Зеньковский и Николай Бердяев. Благодаря ему в настоящее время почти завершено французское издание всех трудов о. Сергия Булгакова <...>, перевод которых он начал в 1944 году»14. Добавим, что Андроников переводил также работы о. Александра Шмемана, Георгия Флоровского, Федотова, Карташова; он знал о. Сергия Булгакова, скончавшегося в 1944 г. в Париже, в годы своей учебы в Свято-Сергиевском институте и перевел, судя по приведенной в «L’Oreille du Logos» библиографии трудов Константина Ясеевича, 20 работ о. Сергия. Приведем еще одну оценку этого настоящего переводческого подвига: «Много лет отдано блестящим переложениям на французский (с помощью дочери Анны) нескольких тысяч страниц трудов русских богословов и мыслителей: Н. Бердяева, о. П. Флоренского, о. Сергия Булгакова <...>. И все это при тяжелой переводческо-дипломатической работе, начатой в 1947 году. В течение многих лет К. Андроников работал для издательства “L’Age d’Homme” в Лозанне, и выпущенные в свет тома переводов стали бесценным подарком западноевропейскому богословию. Им был проделан труд огромный, но не принесший видимо-ощутимого признания, выраженного в орденах и медалях, ни в конвертируемой валюте, но все это свершалось Константином Ясеевичем “на общественных началах” с христианской надеждой принести пользу и знания другим»15. Кроме религиозно-богословских сочинений К. Я. Андроников сделал доступными для франкоязычного читателя ряд текстов Мережковского, первый том Ключевского, «Игрока» Достоевского (в соавторстве)...

К. Я. Андроников, несомненно, ясно понимал то, каков его читатель (таким читателем, прежде всего, был он сам) и чем этот читатель отличается от русскоязычного читателя произведений русской религиозной философии начала века, каков должен быть французский текст для того, чтобы с ним стал знакомиться и постигать глубины русской религиозно-философской мысли образованный, привыкший к картезианской ясности и отчетливости франкоязычный читатель конца ХХ — начала XXI века. Иначе говоря, у него был образ адресата, которому обычно «автор приписывает внешнюю локализацию в пространстве и времени, а также внутренние (индивидуальные и социальные) признаки, среди прочего языковые, такие как степень владения языком и функциональными стилями, условностями жанра, степень терпимости к неряшливости речи, способность воспринимать речь небуквально и т. п.»16. Он, очевидно, хорошо понимал то, что «обработка речи происходит под давлением фактора адресата (особенно адресата-анонима)»17 и именно так работал над своими блестящими переводами...

 

* * *

Что касается ХХI в., то, несомненно, значительным для международной философской коммуникации событием стал выход в 2010 г. в Швейцарии франкоязычного «Словаря русской  философии».

Как известно, словарь был тем новым способом структурирования философской информации в книге, который был создан в эпоху Просвещения («Философский словарь» Вольтера, 1764 г.). Включая самые распространенные термины и понятия в обширных сферах эпистемологии, метафизики и логики, поясняя то, что они обозначают для философа и какие проблемы с этими терминами и понятиями связаны, философский словарь является введением в самые важные области философии. Каждый философский словарь являет миру особенный «философский облик» того или иного народа, и это создает огромные трудности при переводе, необходимость которого обусловлена современной международной философской коммуникацией. Созданные на материнском языке или переводные, философские словари и энциклопедии служат цели оптимизации философской коммуникации, в том числе и потому, что «любой словарь удобен с функциональной точки зрения: он предназначен для самого широкого круга пользователей и всегда сохраняет возможность избирательного обращения к отдельным элементам содержания без детального погружения в текст»18. Все это обусловливает то, что каждый переведенный философский словарь может быть рассмотрен и как демонстрация решения проблем передачи философского лексикона, и как иллюстрация рецепции национальной философии, родившейся в одном языке, носителями другого языка.

Французский философский словарь «Dictionnaire de la philosophie russe»19 создан на основе двух русских изданий — «Русская философия. Словарь»20 и «Русская философия. Энциклопедия»21. Все три книги содержат персоналии, статьи о главных сочинениях русских мыслителей, отдельных философско-исторических периодах, основных течениях и направлениях русской мысли, философских кружках, журналах, обществах и дают толкование специфических понятий русской философии. В «Dictionnaire de la philosophie russe» вошли не все словарные статьи русских изданий (см. об этом далее), но, кроме переведенных текстов, он содержит и те, что написаны специально для франкоязычного западного читателя.

В аннотации русского словаря говорится: «Авторы <...> исходят из того, что история философской мысли в России является органической частью всемирной истории философии. Русская философия в ее развитии показывает, что основные проблемы мировой философии являются и ее проблемами, хотя <...> подход к ним, способы их усвоения и осмысления глубоко национальны. В словаре <...> раскрываются особенности развития философского знания в России — в онтологических построениях, в теории познания, этике, эстетике, психологии». Что касается энциклопедии, то в ней «стремились изобразить не только прошлое русской философии, но и показать ее современное состояние. Советский и постсоветский периоды ее существования также являются важной частью ее истории <...>. Равным образом и философия послеоктябрьского зарубежья рассматривается в энциклопедии как органическая часть единой отечественной философской культуры <...>». Замечателен и тот факт, что ряд статей энциклопедии и французского словаря посвящены современным русским философам, в том числе и ныне здравствующим.

Одной из целей издания «Dictionnaire de la philosophie russe» было «faire pressentir la riches se inattendue d’un domaine philosophique qui commence à se découvrir»22 ‘создать предчувствие неожиданного богатства целой философской сферы, которая только начинает себя обнаруживать’23. Что касается проблемы рецепции русской философии на Западе, то ее существование (в том числе, как видно из следующей ниже цитаты, и для переводчиков-составителей словаря) декларировано уже в самых первых предложениях предисловия (Présentation, р. 7–8), написанного руководителем французского проекта Франсуазой Лесур и привлекающего внимание, в частности, использованием кавычек при словах русская «философия» (что эквивалентно русская так называемая философия, русская так сказать философия — несколько странно увидеть это в предисловии к огромному по объему словарю!):

«Le public français sera sans doute déconcerté par un “dictionnaire de philosophie” dans le quel très souvent il trouvera autre chose que ce qu’on en tend par “philosophie” en Occident <...>. C’est une pensée philosophique souvent décriée en Occident, négligée, mais surtout mal connue <...>. Pour nous, slavistes occidentaux, il importait de faire ressortir la spécificité de cette philosophie et de ses conditions d’apparition, les circonstances dans lesquelles s’est dégagée une “philosophie” russe originale, et aussi les précautions avec lesquelles ce terme doit être employé pour la Russie au moins jusqu’au XIX siècle» ‘Французский читатель будет, конечно, в замешательстве, очень часто обнаруживая в «философском словаре» нечто другое, чем то, что понимается под словом «философия» на Западе <...>. Это — философская мысль, которую на Западе часто резко критикуют, которой пренебрегают, но, и это самое главное, плохо знают <...>. Для нас, западных славистов, было важно показать специфичность этой философии и условий ее появления, те обстоятельства, в которых возникла самобытная русская «философия», а также то, с какой осторожностью этот термин должен употребляться применительно к России по крайней мере до наступления XIX века’.

Однако если франкофонам удалось создать такой словарь, то, наверное, все же русская философия существует?

Что касается выбора для перевода тех словарных статей, содержание которых, с точки зрения французских переводчиков-составителей, с необходимостью должно было сделаться известно франкоязычному читателю, то ее решение, как представляется, было обусловлено также особенностями рецепции русской философии французскими переводчиками-русистами. Они, как и большинство образованных людей на Западе, привыкли к определенной форме философствования — поэтому составители французского словаря сочли возможным не включать некоторые персоналии, которые в обоих русских изданиях формируют обширную многовековую картину истории русской формы философствования, русской философии.

По-видимому, в связи с этим можно говорить о некотором искажении во французском словаре истории русской мысли, развитие которой «несмотря на смену авторитетов, борьбу различных течений, ломку устоев, <...> представляет единый, непрерывный, имеющий тысячелетнюю традицию процесс, в ходе которого с самого раннего периода были заложены основы русского философского менталитета: повышенный интерес к морально-этической, антропологической, историософской проблематике; учительный, проповеднический, просветительский характер мыслительной деятельности; стремление выражать идеи и концепции более в пластических формах, близких искусству, нежели в дискурсивных, как это присуще Западу со времен средневековой схоластики <...>»24. Российские философы подчеркивают, что «рационализм и эмпиризм являются не единственно возможными, а лишь одними из многих форм философствования25, доминирующими в западной традиции», что, например, «при рассмотрении отечественной философии Средневековья прежде всего следует отбросить навязчивые стереотипы о ее неразвитости, слабом присутствии в духовной жизни общества или даже о полном отсутствии как таковой» и что «подобные взгляды объясняются либо незнанием подлинных памятников древнерусской культуры и прежде всего богатейшего культурного наследия, либо односторонней, неадекватной, ограниченной их интерпретацией»26.

Что касается собственно проблемы перевода русского философского лексикона, то, как указывает Франсуаза Лесур, у «Dictionnaire de la philosophie russe» были предшественники — «История русской философии» В. В. Зеньковского, изданная в переводе К. Я. Андроникова, а также появившийся в 2004 г. под редакцией Барбары Кассен «Европейский словарь философий: лексикон непереводимостей» («Vocabulaire européen des philosophies: diction naire des in traduisibles»), который содержит также и русскую часть. Именно она вызвала ряд откликов российских профессиональных философов, в одном из которых отмечено: русская часть «создана, как ни странно, украинской командой; хотя, собственно, почему бы и нет? Из одного интервью с Б. Кассен после выхода книги можно понять, будто она специально обратилась к украинцам, которые, абсолютно владея русским языком, достаточно внеположны, чтобы отнестись к русской философской терминологии с отстраняющим удивлением <...>. Представленный ими русский отдел служит прекрасным примером упражнения в (авто)экзотизации. Статья о собственно русском языке написана французским индологом (!) Шарлем Маламудом (он перевел «Хождение за три моря» Афанасия Никитина) и украинским философом, специалистом по «модальному реализму» Валентином Омельянчиком. Неудивительно поэтому, что модальность, избранная дуэтом, оказалась весьма экзотичной <...>. Их гипотеза состоит в том, что «русская философия формируется [в 30-40-е годы XIX в.], исходя из немецкой диалектики, истолкованной в рамках «диглоссийного мышления»» <...>. Среди русских непереводимых слов мы находим следующий список: соборность, богочеловечество, мир, поступок, правда, свобода, свет, другой, истина (а также: подноготная! важный философский термин...), народ, самость, страдание <...>. Увы, дело просто в том, что за последние три четверти века на европейские языки были переведены считанные книги русских философов. Проблемы, как передать русские философские «непереводимости», просто-напросто не существует. <...> слово «богочеловечество» представляет собой вовсе не русскую «непереводимость», а перевод греческой theoantropia. То же касается и «соборности», о которой автор соответствующей статьи Ж. Нива все же сообщает между делом, что это слово само есть попытка (небесспорная и оспаривавшаяся) перевести греческое khatolikos <...>. Что впоследствии и богочеловечество, и соборность обросли новыми коннотациями, делающими проблематичным их перевод «обратно», — несомненно. Но переводчики и традуктологи-переводоведы знают, что это справедливо для любого перевода, не обязательно перевода философских текстов»27. Автор этой рецензии пишет в заключении: «Легче и приятнее фанфаронить <...> многогранностью, неуловимостью, а потому якобы «непереводимостью» «правды» (justice и truth), «мира» (world, community и peace), «света» (world и light), чем развивать свой философский язык <...>. Было бы гораздо интереснее и наверняка полезнее изучить и показать, как современный русский (украинский, армянский, татарский и др.) язык работает над освоением и переводом классической и современной философии <...>»28.

По-видимому, в том числе и с отмеченными особенностями русской части «Европейского словаря» связано то, что обращение к предшествующим работам практически не облегчило работу составителей словаря «Dictionnaire de la philosophierusse» над философской лексикой — Франсуаза Лесур утверждает в своем предисловии (р. 13), в частности: «<...> les traductions habitu ellement admises des termes les plus courants se sont souvent révélées irrecevables, car trop approximatives» ‘обычно подходящие переводы самых употребительных терминов оказывались часто неприемлемыми, поскольку были слишком приблизительными’. Однако, несмотря на все трудности, проблема передачи на французский язык русского философского лексикона переводчиками «Dictionnaire» была вполне решена, что может быть показано несколькими примерами29:

Богоискательство («<...> религиозно-философское течение, возникшее в начале ХХ в. в среде русской либеральной интеллигенции — философов, литераторов, “новоправославных” священников (Мережковский, Бердяев, Розанов, Булгаков...)) — «Chercheurs de Dieu [Bogoiskatel’stvo]» ‘Искатели Бога’.

Богостроительство («<...> религиозно-философское течение, возникшее в русской социал-демократии после революции 1905–1907 гг.») — «Constructeurs de Dieu [Bogostroitel’stvo]» ‘Строители Бога’.

Двоеверие («<...> древнерусское сознание при господстве православного учения включало элементы языческого прошлого, что принято называть “двоеверием”» — «Doublefoi [Dvoeverie]» ‘двойная вера’.

Евразийство («<...> идейно-политическое и общественное учение в русском послеоктябрьском зарубежье 20–30-х гг.») — «Eurasianisme (ou Mouvementeurasien)» ‘евразийство (или евразийское движение)’.

Иосифляне («<...> сторонники и последователи Иосифа Волоцкого. Как церковно-политическое течение иосифлянство сложилось в конце XV — начале XVI в... Иосифляне выдвигали на первый план... социальную миссию религии и церкви как организующего начала человеческого общежития») — «Joséphiens [iosiflâne]» («Josephde Volok» ‘Иосиф Волоцкий’).

Младороссы («<...> одно из течений русской эмиграции <...>, соединившее в себене которые элементы сменовеховства <...> и евразийства на платформе признания свершившейся революции») — «Jeunes-Russes [Mladorossy]» ‘младые русские’.

Нестяжатели (сторонники религиозного течения 2-й половин XV — середины XVI в., «нестяжатели выступали против втягивания церкви в мирские дела <...>») — «Nestiajateli [Nestâzateli] (lit. «nonacquereurs»)» ‘(лит. «неприобретатели»)’.

Почвенничество («<...> литературно-общественное и философское направление 60-х гг. XIX в. <...> основополагающей была идея о “национальной почве” как основе и форме социального и духовного развития России» — «Enracinement [Pocvennicestvo]» ‘укорененность’.

Сменовеховство («<...> идейно-политическое и общественное движение, возникшее в начале 1920-х гг. в среде русской зарубежной либерально настроенной интеллигенции. Получило свое название от сборника “Смена вех” <...>» — «Changement de jalons [Smenovehovstvo]» ‘смена вех’.

Соборность (<...> «специфическое понятие русской философии, выработанное Хомяковым <...>. По Хомякову, церковный Собор выражает идею “единства во множестве” <...>. В этом смысле, считал он, православная церковь, органично сочетая два принципа — свободу и единство, противоположна католической авторитарной церкви, где есть единство без свободы, и протестантской церкви, где существует свобода без единства» — «Sobornost (conciliarité)».

Как представляется, публикация на французском языке в лексикографической форме обширной информации об истории и современности русской философии, несомненно, будет способствовать оптимизации как рецепции русской философской традиции франкоязычными читателями разных стран, так и философской коммуникации в целом.

 


1   Выдающийся российский философ Н. С. Автономова является также блестящим переводчиком, в частности, текстов французских философов (М. Фуко, Ж. Деррида) и психиатров (работы Л. Шертока и Р. де Соссюра, Ж. Лапланша и Ж. Б. Понталиса).
  Автономова Н. С. Открытая структура: Якобсон — Бахтин — Лотман — Гаспаров. М.: РОССПЭН, 2009. С. 424.
  В. В. Бибихин (1938–2004) известен как философ и выдающийся переводчик, в частности, произведений философов М. Хайдеггера, Г.-Г. Гадамера, В. Гейзенберга, З. Фрейда, К. Г. Юнга, Х. Арендт, В. Дильтея, У. Эко. Он переводил и комментировал тексты Аристотеля, Дионисия Ареопагита, Григория Паламы, Николая Кузанского...
  Автономова Н. С. Философия языка Жака Деррида. М.: РОССПЭН, 2011. С. 16–17, 25.
  Автономова Н. С. Познание и перевод. Опыты философии языка. М.: РОССПЭН, 2008. С. 19.
6   Бибихин В. В. Слово и событие. Писатель и литература / отв. ред. и сост. О. Е. Лебедева. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. С. 187–188.
  Кривошеин Н. И. Памяти Константина Андроникова. К сороковому дню кончины // Русская мысль, № 4193, 16–22 октября 1997 г.
  L’Oreille du Logos. In memoriam Constantin Andronikof. Lausanne: Editionsl’Aged’Homme, 1999. P. 95.
   Голубева-Монаткина Н. И. Русская эмигрантская речь во Франции конца ХХ века. Тексты и комментарии. М.: Едиториал УРСС, 2004. C. 112–119.
10   L’Oreille du Logos. In memoriam Constantin Andronikof. Lausanne: Editions l’Age d’Homme, 1999. P. 10, 80, 96–97.
11   L’Oreille du Logos. In memoriam Constantin Andronikof. Lausanne: Editions l’Age d’Homme, 1999. P. 5–25, 98, 164.
12   Кривошеин Н. И. Памяти Константина Андроникова. К сороковому дню кончины // Русская мысль, № 4193, 16–22 октября 1997 г.
13   L’Oreille du Logos. In memoriam Constantin Andronikof. Lausanne: Editions l’Age d’Homme, 1999. P. 10.
14   Иоанн Свиридов, прот. Умер князь Константин Андроников // Русская мысль, № 4191, 2–8 октября 1997 г.
15   Кривошеин Н. И. Памяти Константина Андроникова. К сороковому дню кончины // Русская мысль, № 4193, 16–22 октября 1997 г.
16   Демьянков В. З. Образ адресата // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник. М.: Флинта; Наука, 2003. С. 376.
17   Арутюнова Н. Д. Фактор адресата // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 40, № 4, 1991. С. 359.
18   Риторика М. В. Ломоносова: проект словаря / науч. ред. П. Е. Бухаркин, С.  С. Волков, Е. М. Матвеев. СПб.: Геликон Плюс, 2013. С. 10.
19   Dictionnaire de la philosophie russe / Sous la direction de Mikhaїl Masline (éd. Respublika, 1995 ; éd. Komplex, 2007). Édition française sous la direction de Françoise Lesourd. Lausanne: Editions L’Age d’Homme, 2010. 1009 p. (Collection SLAVICA dirigée par Gérard Conio, Georges Nivat et Vladimir Dimitrijevic. SérieIdéa).
20   Русская философия. Словарь [Электронный ресурс] / под общ. ред. М. А. Маслина. 1995. Режим доступа: www.logic-books.info/node/425.
21    Русская философия. Энциклопедия [Электронный ресурс] / под общ. ред. М. А. Маслина; сост. П. П. Апрышко, А. П. Поляков. 2007. Режим доступа: log-in.ru/books/russkaya-filosofiya-encsiklopediya-kollektiv-avtorov-filosofiya.
22   Dictionnaire de la philosophie russe / Sous la direction de Mikhaїl Masline (éd. Respublika, 1995 ; éd. Komplex, 2007). Édition française sous la direction de Françoise Lesourd. Lausanne: Editions L’Age d’Homme, 2010. P. 14.
23   Здесь и далее перевод автора статьи.

24    История русской философии: учеб. пособие; ИФРАН [Электронный ресурс] / отв. ред. М. Н. Громов. 1998. Режим доступа: plfile/root/biblio/1998/Hist_rus_ph_1.pdf. iph.ras/ru/.
25    См. об похожем отношении к древнекитайской форме философствования, например, в работе С. Ю. Рыкова «Древнекитайская философия» (М.: ИФРАН, 2012. С. 12–13): «Те, кто отказывается признать наличие в Древнем Китае подлинной философии, обычно ссылаются на то, что там якобы отсутствовали рациональные методы аргументации (перефразируя на наш язык, в Древнем Китае были «мудрецы», но не было тех, кто «рассуждал», «разъяснял» и «аргументировал»). Это объясняется только лишь их неосведомленностью, поскольку современная синология довольно много узнала о древнекитайской рациональности [...], которая во многих отношениях была похожа на западную [...]. Имелся в древнекитайской мысли и общий набор тем, сходных с [...] трактовками предметов западной философии».
26    История русской философии: учеб. пособие; ИФРАН [Электронный ресурс] / отв. ред. М. Н. Громов. 1998. Режим доступа: plfile/root/biblio/1998/Hist_rus_ph_1.pdf. iph.ras/ru/.
27    Маяцкий М. Непереводимости реальные и воображаемые. Листая «Европейский словарь философий: лексикон непереводимостей» / под ред. Б. Кассен // Логос. 2011. № 5–6 (84). С. 17–19.
28    Там же. С. 20–21.
29    Далее толкования даются по указанным русским словарю и энциклопедии.