«Голос Родины слышу...»

ИЗГНАННИК

Я горец. Я аварец. Не пророк.
На Родине своей изгнанник я.
Плыву сквозь лет изменчивый поток,
Плыву сквозь годы горя и вранья.

Плыву сквозь слезы, немощен и сед,
И удивляюсь, что еще живой.
На куст колючий времени присев,
Пою, как птица:
                        «Родина, я твой...»

Она молчит. Но верю: в свой черед
Даст для могилы землю без труда.
И над моей могилою сверкнет
Звезда ее, небесная звезда.

Зачем мне постных почестей елей?
Я горец. Я пою свои края.
Изгнанник я на Родине своей,
Но для народа не изгнанник я.

* * *

У гор я своих в долгу,
И вот их наказа суть, —
Я слез сдержать не могу:
— О смерти не позабудь...

Журчат родники, их свет
Тревожит мне часто грудь,
В нем всех уходящих след:
— О смерти не позабудь...

Орлы клекочут от ран,
К Всевышнему лег их путь.
О, Родина!.. О, Дагестан!..
— О смерти не позабудь...

БЕСЕДА

— Где ты, Родина? Где? —
                            к небесам обращаю я взоры.
— Там, где вечно была, — отвечает, —
                            где скалы и горы...
— Что ты чувствуешь, Родина?
— Чувствую горькое горе.
Жаждут крови враги,
                            люди всюду в печальном раздоре.
Стал другим человек,
                            подменили его в новом веке,
Совесть, совесть сегодня
                            смертельно больна в человеке.
Честь моя на кону,
                            ибо средь виртуальных величий
Забывается мой и язык, и очаг, и обычай...
«О, Всевышний, — молю, —
                            береги Дагестан год за годом,
Много туч нависает,
                            склонились они над народом.
Отгони эти тучи своею всесильной рукою,
Подари Дагестану хотя бы немного покоя...»
— Ты куда держишь путь, моя Родина?
— Разве я знаю?
Зло везде и жулье,
                           стая кружит вокруг вороная.
Словно в пропасть я падаю...
— Родина, край мой любимый!
На вершины вернись,
                           на вершины, где клекот орлиный,
Где высокие горы
                           беседуют мирно по кругу,
Неприступные скалы
                           плечо подставляют друг другу.
Чтобы горцы опять стали горцами прежней породы,
Чтоб язык свой родной забывать не посмели народы.

БЕЛЫЙ КОНЬ

Аульчане мои, земляки,
Я все больше люблю вас с годами.
Помню, в детстве, у горной реки
Белый конь был — как белое пламя.

На коне — и глядишь свысока,
И душа замирает порою.
Белый конь узнавал седока,
Сразу сбрасывал он лжегероя.

Белый конь — он в глаза нам смотрел:
Вот и новое выросло племя!
Станешь храбрым джигитом, пострел,
Ногу в стремя смелей,
                              ногу в стремя!

Век машинный бушует, гремя,
Все давно изменилось на свете.
...Но купают, как прежде, коня
В горной речке отважные дети.

РУССКОЕ ПОЛЕ

В русском поле опять только снег, только снег,
Нестерпимо бело в русском поле зимою.
Дни мои, мои годы пустились в разбег.
Я печален, что нет тебя рядом со мною.

Где, любимая, ты? На кого мне пенять?
И куда, и какая взяла тебя сила?
Жаль, что песни моей не смогла ты понять,
Не смогла, а зима вот ее подхватила.

Где, любимая, ты? Песни той уже нет,
Что тебе напевал я душой молодою.
Сколько лет ты мне снишься уже, сколько лет,
Снег идет, снег идет над моей головою.

Снег идет, не видать ни луны, ни звезды,
И душа холодеет от выпавшей доли.
Словно конь подо мною летит без узды,
И лечу на коне я по русскому полю.

Ты — как русское поле, нежна и грустна,
И в груди от тебя столько света и воли!
Все проходит — любовь остается одна,
Если эта любовь — словно русское поле.

ПОКАЯНИЕ

Счастье мое, нежность моя, страсть моя и добро!..
В небе мое орлиное имя, мое перо:
Если мой стих взлетает прямо под небосклон,
Значит, он настоящий, значит — бессмертный он.

Жизнь моя — что слеза моя, душу сжигала мне,
Годы мои пробивала и оседала на дне.
Век мой двадцатый оставил отметины на лице,
Век мой три точки проклятия запечатлел в конце.

Там, где конец, там четко все начинается вновь:
Снова грехи все те же, ненависть и любовь.
Ненависть вновь клянется в том, что она мне друг,
Ну а любовь разрывает круг моих жарких рук.

Что же мне делать, Всевышний, выхода нет в судьбе,
Я опоздал с молитвой, поздно пришел к Тебе.
Позже других смиренно встал я на намазлык,
Люди уже молились, преображаясь вмиг.

Что же мне делать, Всевышний, вот я перед Тобой —
Грешник вчерашний, нынешний грешник уже седой.
Вот он я, жизнь прожигавший, ныне растерян я:
Путь все короче, Господи, здесь моего бытия.

Годы идут к закату, рад я Тебе служить.
Но если забуду прошлое, как же мне дальше жить?
Песней, зовущей к Богу, я оглашаю даль.
Но победит ли песня дней окаянных печаль?

Может быть, в правде этой все же таится ложь?
Ты милосерден, Всевышний, знаю, меня поймешь.
Ты лишь один измеришь жизнь моих горьких слез,
Жизнь изреченного слова в мире вселенских гроз.

Нет, ничего не прошу я, Ты обо мне не радей.
Разве я сам не вижу, как Ты устал от людей.
Лишь сбереги мою душу тогда, когда в полный рост
И я поднимусь обреченно, шагну на сиратский мост.

* * *

Есть звезда красоты, мы ее потеряли когда-то,
Где-то в небе она...
Я во сне слышу голос набата.
Это бьет она в колокол,
                         навевая легенды и были:
Люди, люди, вы в жизни
                         о жизни преступно забыли!..
Я хотел бы писать о любви,
                         возвышающей душу людскую,
Озаряющей время,
                         но писать не могу, не рискую.
Дни такие настали,
                         что совесть и честь не в почете,
Волны Каспия вянут,
                         ведь даже они на учете.
Та звезда красоты
                         часто снится глухими ночами.
Как о ней я мечтал,
                         увидать ее в жизни не чая!
Разве только во сне снизойдет,
                         на подушку приляжет,
О таланте, о месте его в этом мире расскажет.
И, конечно, о том,
                         что не для же простого присеста
Средь людей у поэта
                         должно быть особое место...
...Как талант уберечь,
                         если бездари царствуют рядом?
Как сберечь свое имя,
                          коль травят они его ядом?..
...Голос Родины слышу:
                          чего тебе, сын мой, неймется?
И могилу получишь,
                          и для имени место найдется.

ОГОНЬ ГЛАГОЛА

Где судьбы нашей, горе измерившей, пик,
Где из сердца рванувшийся горестный крик?
Где стихов об Отчизне пленительный свет,
Чтоб остался в народе бессмертным поэт?

Где он, мед правдой жизни наполненных строк,
Чтобы пить, как лекарство, в назначенный срок?
Где свобода, добытая в страшной войне,
Где наш путь к ней, в какой он теперь стороне?

Где мечты в лунном свете крылатых ночей,
Где огонь вдохновенно сиявших очей?
Звуки неба! Да кто их расслышит уже?
Вон как пусто в измотанной, жалкой душе.

Я привязан к судьбе, как унылая тень,
Нету слов, чтобы выразить нынешний день.
Боже, беды от нашей страны отврати,
Дай ей время, чтоб силы набраться в пути.

Мы о будущем думали прежде, мой друг,
Не купить и не взять было нас на испуг.
У ненастного века мы нынче в плену.
Кто наш почерк поймет? Что поставит в вину?

Кто из наших в дороге знобящей погиб?
Сердце градом побито, как вольный Гуниб.
Языку все страшней чужеродный приют.
Продают нашу песню и нас предают.

Можно ль что в этом мире навеки сберечь?
Постоим до конца за родимую речь.
Так обнимемся, друг, наши души не лед,
Если в них еще держится древний полет.

И не зря, неспроста есть в стихах наших все ж
И величие гор, и волнистая рожь,
И глагол наш горящий возвышен и строг,
Коль живут в наших строчках Отчизна и Бог.

Перевод Николая Рачкова