ИЮЛЬ
Июль в Сибири длится дольше лета.
И дольше лета длится сон с утра.
Такая странноватая примета —
Впадаю в сон и лень, когда жара.
Струятся строки медленно и нежно.
Стихи приходят душною волной.
И каждый день так ласково безбрежен,
Байкал и небо блещут бирюзой.
Рисует ветер в небе чьи-то лица.
И лиственницы шепчут о былом.
Рождает святость Господа криница,
Байкальский сон, байкальский вечный дом.
БАГУЛЬНИК
Расцветающий багульник покрывает белый снег.
Буйный, шалый и разбойный. Снег сегодня печенег.
Налетел, украл, поссорил, заморочил бледный лес.
Оттого ли мне дороже золотой весны замес.
Наклоняюсь и лелею я лиловость огоньков,
Пробужденье трав зеленых и прощание снегов.
Мне багульник тот приснился много лет тому назад,
Лиственничный запах теплый и сосенок детский сад.
Облака лежат на прели, вот и кончился апрель.
Май сибирский нам приносит снега и цветов дуэль.
СТИХИ
Стихи рождаются украдкой
Невидимы и не слышны.
Как будто прорастают в грядках
Из полуснов и тишины.
На них прольются кровь и слезы.
Возможно, светлая печаль.
И рифм блестящие стрекозы
Соткут невидимую шаль.
Я эту шаль отдам любимой,
Чтоб в предрассветный, темный час
Была защитою незримой.
А сам взлечу на свой Парнас.
ГРЕХИ
Качаются на ветках птицы.
И вот в кромешной тишине
Я вижу в белых масках лица,
Ко мне пришедшие во сне.
Мне хочется кричать от боли.
Я знаю, кто под маской скрыт.
Грехи вчерашние неволят,
И пробуждают боль и стыд.
Старик Харон пришел к причалу,
Подернут пеплом костерок.
Грехи вчерашние печалят,
И сокращают жизни срок.
* * *
Моему деду Константину Яковлевичу, расстрелянному в 1938 году в тюрьме города
Дмитрова
Учебник молчит, и ушедший палач,
Луна равнодушно смолчала.
Расскажет сухой протокол, кто ловкач,
И чья балалайка бренчала.
В доносах, конечно же, вождь виноват.
А может, соседская зависть.
Был выдан соседям навечно мандат
И право на черную запись.
Как сложно понять, и принять, и простить
Финальные вопли оркестра,
Который лишь «многая лета» вопит,
Не в силах уйти от реестра.
Меня расстреляли, когда-то в ночи.
И снова спасли для России.
Поэтому глупое сердце, молчи,
Пока наполняешься силой.
Ты верил вождю, а я верю себе.
Я верю, что в новой России
Отсутствуют щепки в великой борьбе,
И каждый по своему — сила.
Но право соседа, коллеги, газет —
Осталось еще под вопросом,
Пока в чьих-то душах не вспыхнул рассвет,
И совесть совсем безголоса.
* * *
Дорога столбами размечена
И каплями крови судьба.
Но временем раны залечены,
А кожа от соли груба.
Осталась и нежность, и ласка
В сосуде невзрачном моем.
Седая от стужи окраска
Не портит души окоем.
Меня покупали — не продан.
Пугали, — но я устоял.
Десертом словесным не подан.
И пешкой послушной не стал.
И в озере светлом России
Я черпаю силу и честь.
В глазах Богородицы синих
Для всех утешение есть.
БЫЛО…
Было когда то крыльцо золотое,
Сумрачный вечер под тучей густою.
Мелких дождинок серебряный звон.
Легкий, счастливый и сбывшийся сон.
Булькали лужи, и арфы звенели.
Кто-то вокруг рисовал акварели.
Вечностью пахло и теплым дождем,
Детскими снами и просто житьем.
