«Мы не предали отчую славу...»

НОВАЯ ПОХОДНАЯ ПЕСНЯ СЛОБОДСКИХ ПОЛКОВ

                           Ю.Г. Милославскому
Ветерок развевает знамена,
за рекой полыхнула заря,
и на запад уходит колонна
от Покровского монастыря.
 
По Полтавскому шляху, на Киев
командиры пехоту ведут.
Это наши полки слободские
за победой на запад идут.
 
Наши жизни, солдат, не напрасны,
потому что написан у нас
на хоругви родимой, на красной,
образ истинный — Харьковский Спас!
 
Преисполнена воли и стати,
осененная с горних высот,
Озерянскую Божию Матерь
Мерефянская рота несет.
 


А за ней с чудотворной Песчанской
выступает изюмский отряд,
Чтобы нечисти ханской и панской
прекратить непотребный парад.
 
Эй, раздайся, мерзотина злая!
Это явная явь, а не сон:
вместе с нами идут — Николаев,
Севастополь, Донецк и Херсон!
 
Поднимайтесь — и Ворскла, и Уды,
встань, народ, от Сулы до Донца
против ведьмы и против иуды,
у которого нету лица!
 
Мы не предали отчую славу
и над Лаврою свет золотой!
Постоим за Луганск и Полтаву,
за поруганный Киев святой!
 
Погляди-ка: над хатой саманной,
в белом небушке, с синим крестом
наш апостол, Андрей Первозванный,
на врага указует перстом!
 
Для солдата нет смерти напрасной —
потому что написан у нас
на хоругви родимой, на красной,
Образ истинный — Харьковский Спас!

 

РАДОНИЦА

Нас покойнички встречают у ворот,
не видалися мы с ними целый год.
 
То-то радость, то-то общий интерес!
То-то новость, — говорю, — Христос воскрес!
 
Большеглазый и улыбчивый народ
населяет этот город-огород.
 
Здрасьте, родичи-соратники-друзья!
Не сорадоваться встрече нам нельзя.
 
Вот и свечка на могилочке стоит,
усладительна и радостна на вид:
 
пламя свечечки колеблется слегка
по причине дуновенья ветерка.
 
Православные, ну как не сорадеть,
если пасочка с яичком — наша снедь!
 
Веселитеся, родные мертвецы, —
наши дедки, наши бабки и отцы!
 
Сядь на лавку, поделися куличом:
дед с отцом стоят за правым за плечом.
 
Подходи, бесплотный дядюшка-сосед,
слушать лучшую на свете из бесед
 
о земном преодоленье естества.
Мы ведь с вами, мы ведь с вами, вместе с ва...

 

КАМУШЕК

                                       Песенка калики
Стоит наш батюшка на камушке,
Под кровом бора — как во храмушке.
Как столп, как крест, как Спас-на-кровушке.
И «Богородицу» поет.
Стоит наш батюшка, наш дедушка,
Приходит к дедушке медведушка
Сухарика отведать, хлебушка,
В ладошку влажный нос сует.
 
Ай, свиристят, щебечут, цвенькают
Пичуги! И пеньки с опеньками
Обсели, а бельчата спинками
У старцевых мелькают ног.
Пусть распрострилось семя змеево,
Крепчает дело лиходеево, —
Да диво дивное, Дивеево,
Намолено среди дорог.
 
А с дедушкою — Божья Матинка!
И, даром что спина горбатенька,
За грешников молися, батенька,
Господень умаляя гнев.
Когда б у старца Серафимушки
За всю за Русь достало силушки
Молиться, не смыкая крылушки —
Два века словно тыщу днев!
 
Где веют промыслы бесовския,
Там плачут ангелы Саровския.
Но живы серафимы русския,
Покров — их до поры таит.
Повырастала снитка-травушка,
Где стынет борушка-дубравушка.
Хоть нет того на свете камушка,
Да батюшка на нем — стоит.

 

* * *

На каноне покаянном
как нам страшно, окаянным,
исказившимся в лице!
Свечка каплями печется.
Обо всех Господь печется.
И о мне, о подлеце.
 
Крест кедровый. Треск искристый.
Что Андрей ни молвит Критский, —
это точно про меня.
Я во всех грехах виновен —
празднословный гордый овен,
саблезубое ягня.
 
Заковыка: как ни просишь,
в жертву не себя приносишь.
Раззудись, душа, виной,
жги колени студной1 мукой;
перед судною разлукой —
нощный мраз и дневный зной.
 
Плачешь? Плачешь. Ах ты, зая!
Покаянье лобызая,
отрезвляясь ото сна.
Марфа с Марьей на иконе.
И оне со мною ноне.
Накануне. На каноне.
И обновка не тесна.

 

МЫ С СЕСТРИЦЕЙ КО СВЯТОМУ ФЕОДОСИЮ ХОДИЛИ...

                                               Светлане Кековой
Мы с сестрицей ко святому Феодосию ходили,
мы с сестрицей у святаго Феодосья побывали:
мы с сестрицей страхом Божиим умы похолодили,
мы с сестрицей славой Божией сердца посогревали.
 
Мы, веселые, на паперть, мостовую выходили,
с Крестным ходом — со Печерской Богородицею Свенской,
с Феодосьем, и спивали в поднебесье «дили-дили»
колокольцы, оль, над Киевскою Лаврою Успенской!
 
Оттого ль мы увидали переливистые крýги,
что на небо поглядели, благодатные, ликуя?
Подарил игумен радость всем радевшим вон какую —
светозарныя для грешников зажегши радуг дуги!
 
Ой, сестрицынька, ты помнишь ли те дуги, солнцесветы,
те восторг, и синь-усладу, диво-полымя с востока!
Как младенцы мы смеялись, позабыв про наши леты,
и водицей умывались, золотою, из истока.
.................................................................................
Так и жить бы, светик мой, моя отрада-голубица,
только глянь-ко, что за толпы у Святой Софии вьются?
Что за сходка непотребная толчется и клубится,
и камланья над Крещатиком кричащим раздаются?
 
У, как тля зашлась ничтожная в столице православной!
Ржавь — бесóв своих — сзывает самозванцем безобразным!
Знать, такое попущенье, значит, биться нам в неравной,
значит, выпало и нам стоять стоянием непраздным.
 
Одолеем вовкулаку, порасскажем правды-были —
как с тобою мы небесы возлюбили, обнимая...
Дай же, Боже, быть когда-нибудь такими, как мы были
в день особенный, по-новому шестнадцатого мая.

 

СОРОКОВИНЫ

Третий день... девятый... сорокóвый... Враз поправит Даль: сороковóй.
Что толочь — трепать словарь толковый, бестолковый в песне роковой!
Горевые думы домочадца: домовиной память горяча.
Батя прилетает попрощаться. Тает поминальная свеча.
 
Я гляжу — поддатый, бородатый — на немую вертикаль огня.
Батя, ты теперь — прямой ходатай пред Престолом Божьим за меня.
Ты отныне выйдешь в бело поле серафимов, ангелов и сил.
Ты такого не видал николи, ведь всегда немногого просил.
 
Как тебе? Не холодно скитаться? Может статься, даже веселó?
Я — с тобой не прочь бы посмеяться. Только нынче — губы мне свело.
Все сегодня видится нерезко... Колыхнулась пламени стрела.
Шелохнулась, что ли, занавеска?.. И душа — узнала, обмерла.

 

 

НОЧЛЕГ В ОПТИНОЙ ПУСТЫНИ  

                         Юрию и Инне Зайцевым
1

тот кто спал обнимая святые гроба
кто по капле в себе прозревает раба —
не отринул Господней свободы
и какая б на сердце ни пала журба
не изгнал не спугнул осененья со лба
что навеяли Оптины своды
 
тот кто спал — как живое обнявши гранит
кто охранную память гранита хранит
преисполнится славного Слова
да вмещает сознание меру вещей:
мощь победы исходит от этих мощей...
не ветшает вовеки обнова
 
2
простую постели рогожку на полу
в Казанском храме тут у белых плит в углу
в приделе у Креста где слышно свят свят свят
устал? приляг усни где старцы трезво спят
и с ними ж выйдешь в сон неизмеримый сей
и снимешь злобу дней... Антоний Моисей
лежат в гробах гляди учись как надо спать
сады по берегам реки уходят вспять
по синим куполам теки река теки
реки пророк пока нет края у реки
хотя б во сне... не зря ж ты меж мощей залег
эй здравствуй Жиздра-жизнь — предвечного залог
проснешься в двух шагах от злата алтаря
есть правда и в ногах: знать, дадены не зря
надежда не пуста как твой поклон Кресту
во дни и вне Поста стоящий на посту

 

* * *

Проснешься — с головой во аде, в окно посмотришь без очков,
клюешь зеленые оладьи из судьбоносных кабачков.
 
И видится нерезко, в дымке — под лай зверной, под грай ворон:
резвой, как фраер до поимки, неотменимый вавилон.
 
Ты дал мне, Боже, пищу эту и в утреннюю новь воздвиг,
мои коснеющие лета продлив на непонятный миг.
 
Ты веришь мне, как будто Ною. И, значит, я не одинок.
Мне боязно. Но я не ною. Я вслушиваюсь в Твой манок,
 
хоть совесть, рвущаяся в рвоту, страшным-страшна себе самой.
Отправь меня в 6-ю роту — десанту в помощь — в День седьмой!
 
Мне будет в радость та обновка. И станет память дорога,
как на Нередице церковка под артобстрелом у врага.


 


1    Курсивом выделены обороты из Великого покаянного Канона преподобного Андрея Критского.