«РОССИЯ!» — СЛЫШУ ВНОВЬ И СНОВА
«Россия!» — слышу вновь и снова:
Испытан слух, и польза вся...
Нельзя мусолить это слово,
Как имя Пушкина — нельзя!
О, вы, ретивые пииты,
Не жаль вам имени страны.
Вы этим именем избитым
Не в хор, а в пыль превращены...
Нет, не в словесной круговерти
Трепать, священное губя,
А лишь — под пыткой,
перед смертью
И то — не вслух, а про себя.
ОЧЕВИДЕЦ
Под вселенский голос вьюги
на диване в темноте
поразмыслить на досуге
о Пилате и Христе...
...Как же так! — руками трогать
воздух истины, итог,
в двух шагах стоять от Бога —
и не верить, что Он — Бог!
Под тенистою маслиной,
на пороге дивных дней
видеть солнечного Сына —
и не сделаться светлей?
Отмахнуться... Вымыть руки.
Ах, Пилат, а как же нам
под щемящий голос вьюги
строить в сердце Божий храм?
Нам, не знавшим благодати,
нам, забывшим о Христе,
нам, сидящим в Ленинграде
на диване — в темноте?!
РОЖДЕСТВО
Край неба — и звезда
в углу, как на конверте.
Рождение Христа —
спасение от смерти.
Снег. Прошлое. Мороз.
Мир распрямляет спину.
Нельзя смотреть без слез
на русскую равнину.
В сугробе, как пенек,
избушка в платье белом.
Но вспыхнул огонек
в окне заиндевелом!
Живи, Земля, живи.
Добра сияйте, знаки.
Рождение Любви —
Прозрение во мраке.
…Ему — людской тоской
быть на кресте распяту.
Тебе — своей рукой
возжечь в ночи лампаду.
ОККУПАНТЫ
На что это похоже:
Как тучи, как бурьян, —
Одни и те же рожи
Заволокли экран!
Кто вздыбил муть такую?
Владельцы вилл, «тойот»?
Кто платит, тот банкует,
Танцует и поет.
Народ нахмурил брови:
На кой ему шуты?
Неровен час, неровен —
Допляшут до беды.
Народ опять обужен,
Обижен, обнесен...
Ему Есенин нужен,
А не старик Кобзон.
ВОТ МЫ РОМАНОВЫХ УБИЛИ
Вот мы Романовых убили.
Вот мы крестьян свели с полей.
Как лошадь загнанная, в мыле,
хрипит Россия наших дней.
— «За что-о?! —
несется крик неистов, —
за что нам выпал жребий сей?»
За то, что в грязь, к ногам марксистов
упал царевич Алексей.
* * *
Вновь отпылала заря.
Смутному голосу внемлю:
«Боже, верни нам царя,
выручи русскую землю!»
Шум этой жизни и гам
я в своем сердце смиряю.
Молча к разбитым ногам
вновь кандалы примеряю.
Ночь на дворе, как стена.
Темень, как камень, недвижна.
Слышно, как дышит страна.
Все еще дышит... Чуть слышно.
КОЛОКОЛА
Еще не рассосалась мгла
над исковерканной Россией,
но вновь поют колокола,
и звоны тают в небе синем.
В церквушках, вставших из травы
забвенья, — и в столичных храмах —
над ширью северной Невы
и над Москвой — вероупрямой!
Ко-ло-ко-ла! — какой раскат,
какая мощь в набатном слове.
...Восславим тех, кто был распят
во времена Христа... и — в нови.
ПОКАЯНИЕ
Гласит божественная лира,
нас уводя от суеты:
не сотвори себе кумира,
не искази Творца черты,
уйми гордыню…
Богом данной
Душе —
в трудах воздвигни храм!
…Ведь даже звезды покаянно
бледнеют в небе по утрам.
РОДИНА, ДУХ МОЙ СЛЕПЯ
Родина, дух мой слепя,
убереги от сомнений...
Разве я против тебя?
Против твоих завихрений!
Что же ты сбилась с ноги?
Или забыл тебя Боже?
Или тесны сапоги
красно-коричневой кожи?
Бодро шуршит ветеран
мимо камней мавзолея.
Мрачно вещает экран.
Слаще застолья и злее!
Корчится вечный огонь.
Русь почернела святая...
...Нищий раззявил ладонь,
а ведь ладонь — молодая!
РОССИЯ — ДАЛЕКО НЕ ХРАМ
Россия — далеко не храм
и не собор, не кроткая обитель.
Она — барак, где вечный тарарам! —
и стыд, и срам, разборки в гнусном виде.
Там лень работать и мириться лень,
а помолиться — бомбой не заставишь.
Спокон веков кулак или кистень —
оружье духа! В душах — скукота лишь.
Лежать на нарах, дьяволу кадить,
проигрывать друг другу в карты...
При жизни в преисподню угодить!
Когда, о, Русь, отклеишься от нар ты?
Я знаю: паразиты кровь твою
сосут и портят. И кромсают душу.
Ты столько лет стояла на краю,
что — в край вросла! Тебя уж не обрушить.
Пусть ты — не храм. Ты — крепость. Ты — жива...
Ты есть неугасимая лампада.
Барак сгорит, как старая трава.
И пусть горит. А храм — достроить надо!
РУССКАЯ ДЕРЕВНЯ
Федору Абрамову
Не крыши, крытые соломой,
не труд с рассвета до зари,
не вкус слезы ее соленой —
а свет, идущий изнутри!
Не путы права крепостного,
не худоба пустых полей,
не гомон пения хмельного,
а совесть нации моей!
Не только с поля-огорода
делилась сущею едой,
но кровь огромного народа
своей питала чистотой.
И если что-то есть и дышит
в моей строке, сверля покой,
оно идет на сердце — свыше!
И — от избушек над рекой...
ТЕБЕ, ГОСПОДИ!
Бегу по земле, притороченный к ней.
Измученный, к ночи влетаю в квартиру!
И вижу — Тебя… И в потемках — светлей.
…Что было бы с хрупкой планетой моей,
когда б не явились глаза Твои — миру?
Стою на холме, в окруженьи врагов,
смотрю сквозь огонь на танцующий лютик.
И вижу — Тебя! В ореоле веков.
…Что было бы с ширью полей и лугов,
когда б не явились глаза Твои — людям?
И ныне, духовною жаждой томим,
читаю премудрых, которых уж нету,
но вижу — Тебя! Сквозь познания дым.
…Что было бы с сердцем и духом моим,
когда б не явились глаза Твои — свету?
Ласкаю дитя, отрешась от страстей,
и птицы поют, как на первом рассвете!
И рай различим в щебетаньи детей…
…Что было бы в песнях и клятвах людей,
когда б не явились глаза Твои — детям?
И солнце восходит — на помощь Тебе!
И падают тучи вершинам на плечи.
И я Тебя вижу на Млечной тропе…
…Но что б я успел в сумасшедшей судьбе,
когда б не омыла глаза Твои — вечность?
ДУША ЕЩЕ ЖИВА
Душа еще жива,
цела — не извели,
как церковь Покрова
над водами Нерли.
Парящая, светла,
хотя в воде мазут.
Грань каждого угла
ясна, как Божий Суд.
Над зеленью полей,
над белизной снегов
она хранит друзей
и... стережет врагов.
