Куда шла Прасковья?

Шевцов Н. В.

Наумова Е. Е.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В один из дней, разбирая наш рабочий архив, мы обратили внимание на газетную вырезку прошлых лет с упоминанием о том, что в сибирском городе Ишиме собираются установить памятник Прасковье Луполовой — девушке, ставшей олицетворением дочерней любви. Она сумела добиться у Царя Александра I прощения своему отцу, совершив долгий путь из Сибири в Санкт-Петербург. Поступок Прасковьи привлек внимание А. С. Пушкина. Девушка послужила прообразом Маши Мироновой, героини повести «Капитанская дочка».

Прошли годы. Но желание посетить Ишим, расположенный на середине пути между Тюменью и Омском, и увидеть памятник, к тому же созданный по проекту замечательного скульптора В. Клыкова, не оставляло нас. И вот недавно, оказавшись в Западной Сибири, мы решили непременно побывать в Ишиме.

Сели в Тюмени на поезд и примерно через четыре с половиной часа уже пересекали привокзальную площадь Ишима — небольшого городка с населением 75 тыс. жителей. Оставив вещи в гостинице, сразу же отправились к цели нашего визита — памятнику Прасковье Луполовой. Уже очень скоро поняли, что памятник ей — не единственный в городе монумент. Есть и другие. На центральной улице увидели застывшего в бронзе знаменитого советского гимнаста Бориса Шахлина, родившегося, как нетрудно догадаться, в Ишиме. Чуть подальше, ближе к главной площади установлен бюст поэта-декабриста Одоевского, автора пророческого ответа на стихотворное послание А. С. Пушкин «Во глубине сибирских руд...» («В Сибирь»). Александр Одоевский прожил год на поселении в Ишиме. Совсем рядом — другой памятник — казаку Ивану Коркину, основавшему город, в котором мы оказались.

Миновали центр, и вскоре оказались возле храма. Присмотрелись — перед нашими глазами предстала шедшая уверенным шагом, с посохом в руках и с прижатым к груди образом Казанской Богоматери молодая девушка. Мы глянули на нее и поняли, что ничто не остановит юную сибирячку, и она наверняка добьется совершения задуманного. Таким показался нам замысел автора скульптуры, на пьедестале которой можно было прочитать:

Прасковье
Луполовой
явившей миру
подвиг дочерней
любви
Ишим — С. Петербург
1803–1804 гг.

Но надо было торопиться. Мы уезжали на следующий день, 9 мая. Город готовился к празднику, который ежегодно торжественно отмечается в Ишиме. Люди по зову сердца выходят на улицу, образуя стихийное праздничное шествие, свидетелями и участниками которого нам удалось стать.

Приближался вечер, и мы поспешили в местный музей, который в праздничный день мог оказаться закрытым. Хотелось как можно больше узнать и о самой Прасковье Луполовой, и об установленном в ее честь монументе. Но стоявшее рядом с памятником небольшое двухэтажное здание оказалось закрытым. «Он переехал, — сказал, увидев наши метания, спешивший куда-то прохожий. — Находится совсем недалеко, надо только пройти мимо тридцатки, а там налево». Смысл загадочного слова «тридцатка» стал понятен только тогда, когда мы приблизились к зданию дворца культуры, когда-то названного в честь тридцатилетия Ленинского комсомола. Миновав «тридцатку», мы действительно оказались возле музея, но дверь его тоже была закрыта. И вдруг произошло чудо. Нет, никто не вышел нам навстречу из музея. Просто мимо проходила женщина, к которой, отчаявшись, мы обратились с, казалось бы, неуместным вопросом. «Скажите, есть ли в музее экспозиция, посвященная Прасковье Луполовой?» — «А зачем вам музей? — ответила она. — Вот совсем рядом Культурный центр имени Ершова. — И она показала на старинное деревянное здание. — Там директором — Надежда Леонидовна Проскурякова. Это благодаря ей у нас появился памятник Прасковье Луполовой». Успев на ходу поблагодарить нашу спасительницу, мы бросились бежать к домику. Приблизившись, успели «сканировать» памятную доску, сообщавшую, что когда-то здесь располагалась женская гимназия, открытая по инициативе Петра Ершова, автора знаменитой сказки «Конек-Горбунок». Кстати, Ершов родился в усадьбе, находившейся неподалеку от Ишима. Его крестили в городском соборе. Но при всем уважении к замечательному сказочнику мы думали тогда не о нем, а о том, удастся ли нам застать на месте Надежду Леонидовну. Вошли и спросили у продававшей какие-то растения женщины: «Простите, а Проскурякова сейчас здесь?». В ответ услышали сладостные слова: «Да, еще не ушла. Вон, видите открытую дверь?». Мы буквально ворвались в кабинет директора, где кроме нее находился что-то рисовавший мужчина. Представились, сказали, что приехали из Москвы. «Из самой столицы? — услышали в ответ. — Ну что ж, очень приятно». Нетрудно догадаться, что наш разговор касался главным образом истории создания памятника Прасковье Луполовой. «Все началось с того, — стала вспоминать наша собеседница, — что примерно лет десять назад в нашем городе проходил семинар молодых писателей Урала и Сибири. В его работе принял участие первый секретарь правления Союза писателей России Г. В. Иванов. Ему-то я и рассказала историю Прасковьи Луполовой». Позволим себе передать вкратце этот рассказ.

В 1798 году в Ишиме оказался разжалованный дворянин, отставной прапорщик Григорий Луполов. Его сослали сюда с женой и четырнадцатилетней дочерью Прасковьей за якобы допущенную растрату казенных денег. Луполовы поселились в деревне Жиляковке, расположенной совсем рядом с Ишимом. Отцу удалось устроиться на службу в канцелярию местного суда. Так бы и прожил он оставшиеся годы в статусе ссыльного в глухом сибирском городке, если бы не его дочь, решившая во что бы то ни стало добиться прощения для своего отца. Испросив разрешения родителей, она отправилась в далекий путь, в Санкт-Петербург. Намерение девушки могло показаться безумным, ведь она надеялась получить помилование для родителя у самого Императора Александра I. Ее одиссея началась 8 сентября 1803 года, в праздник Рождества Богородицы. Отправилась она «с одним рублем, с образом Божьей Матери и с родительским благословением». В Екатеринбурге случай свел ее с богатой купчихой, пожалевшей бедную девушку. Почти три месяца прожила у нее Прасковья, а когда наступила весна, снова отправилась в путь, получив от своей благодетельницы рекомендательные письма к ее жившим в Петербурге подругам.

Многие опасности поджидали в пути юную странницу. Ее пытались ограбить, когда она остановилась на ночлег в крестьянском доме. Но негостеприимные хозяева не нашли у нее денег и, пожалев о своих недобрых намерениях, утром накормили ее и даже дали немного мелочи на дорогу. В лютую стужу, легко одетая, она уговорила ямщиков взять ее с собой. И те, закутав девушку в тулуп, сменяя друг друга, бежали рядом с санками, пока не довезли ее до следующей почтовой станции. Почти год добиралась до столицы Прасковья. За это время она преодолела более трех тысяч верст. Трудно сказать, когда и в каком месте дала она себе слово: если вымолит прощение у Государя, то уйдет в монастырь.

Пятого августа 1804 года в канун праздника Преображения Господня добралась Прасковья до берегов Невы. Очень пригодились ей рекомендательные письма. С их помощью ее сначала представили Императрице, а потом и самому Александру I. И Царь внял мольбам девушки, простил и приказал пересмотреть дело ее отца. Григорий Луполов получил разрешение вернуться в родные края, в Малороссию. Царь дозволил «возвратить Луполова на прежнее жилище». Ему и его семье была оказана материальная помощь.

Казалось, Прасковье оставалось только радоваться жизни, ее узнали в высшем свете, у нее появились деньги, а вслед за ними — поклонники. Ведь помимо материального достатка она была хороша собой. Но верная данному обету, она удалилась в монастырь. Сначала отправилась в обитель в Нижний Новгород. Но долгий путь из Сибири в столицу все же подорвал ее здоровье. Она заболела чахоткой. Тогда, в надежде на исцеление, по совету настоятельницы Прасковья сменила обитель, оказавшись в десятинном монастыре Великого Новгорода. Почему-то считалось, что климат там лучше. Но уже ничто не могло помочь ей. Даже не успев принять монашеский постриг, девушка скончалась 4 декабря 1809 года.

Тронутые набожностью Прасковьи, ее дочерним подвигом монахини, по согласованию с церковными властями, похоронили ее не на городском кладбище, а в подцерковье главного монастырского храма Рождества Богородицы. На могиле установили мраморную плиту.

Шли годы. И поклониться праху Прасковьи стали приходить многочисленные паломники. Ее даже хотели причислить к лику святых.

О ее судьбе стали рассказывать в литературных произведениях. Так, в начале XIX века вышел написанный на французском языке роман «Елизавета, или ссыльные в Сибири». Его написала Мари-Софи Коттен. Та самая, произведениями которой зачитывалась одна из пушкинских героинь, Татьяна Ларина. Речь идет прежде всего о романе «Матильда, или Воспоминания из времен крестовых походов». Обладающий всеми лучшими человеческими качествами, герой романа, благородный предводитель мусульман Малек-Адель, храбро сражается с крестоносцами. Им-то и восхищалась Татьяна, в чем можно убедиться, прочитав девятую строфу третьей главы «Евгения Онегина». Малек-Аделем назвал И. С. Тургенев великолепного коня, принадлежавшего главному герою вошедшего в «Записки охотника» рассказа «Конец Чертопханова». Он же, Тургенев, упоминает о Малек-Аделе и в повести «Первая любовь». Наконец, Малек-Аделем «бредили, искали его везде» русские дамы в романе Загоскина «Рославлев». Но ведь Татьяна вполне могла прочитать и роман о Елизавете. Его сюжет, однако, был весьма далек от того, что в действительности произошло с Прасковьей Луполовой.

Гораздо ближе к реальным событиям оказалась повесть другого французского автора — графа Ксавье де Местра. Она называлась «Юная сибирячка» и пользовалась большим успехом не только среди широкой публики, но и литераторов. Во всяком случае, великий Стендаль ценил ее за «особую драматическую силу». На Западе до сих пор сохраняется интерес к этому роману де Местра: в последний раз он был переиздан в начале нынешнего столетия. И вот тут-то можно обратиться к самым удивительным предположениям.

Дело в том, К. де Местр был хорошо знаком с родителями А. С. Пушкина, бывал у них дома и читал там свои стихи. Кроме того, жена К. де Местра, Софья Загряжская, приходилась родной теткой Наталье Николаевне Гончаровой, супруге А. С. Пушкина. Так что наверняка поэт знал произведения своего дальнего родственника, в том числе и его «Юную сибирячку». Не исключено, что де Местр мог рассказать Пушкину интересные подробности из жизни Прасковьи Луполовой. Наконец, биографию Луполовой включили в «Словарь достопамятных людей русской земли». А Пушкин пользовался его материалами при создании «Капитанской дочки». Вот и получается, что юная сибирячка могла быть прообразом капитанской дочки — Маши Мироновой. Напомним, что и та, подобно Прасковье Луполовой, обращалась к царствующей особе с просьбой о прощении, но только не отца, а жениха.

Аналоги подвигу Прасковьи появлялись и за границей. Так, в начале XVIII века шотландская девушка Хелен Уокер отправилась пешком из Эдинбурга в Лондон для того, чтобы добиться помилования для приговоренной к смертной казни сестры. Молодая шотландка послужила прообразом Джини Динс, героини романа Вальтера Скотта «Эдинбургская темница». Хелен Уокер также удостоилась памятника на своей родине.

Ну а теперь, дорогие читатели, позвольте нам перенестись в Москву, где уже после возращения из Ишима состоялась наша встреча с Г. В. Ивановым. «Я хорошо помню разговор с Надеждой Проскуряковой, — начал свой рассказ наш собеседник. — Восстанавливая подробности жизни Прасковьи Луполовой, Надежда Леонидовна, которая тогда работала в местном краеведческом музее, упомянула о том, что отец девушки до ссылки в Сибирь служил в Елизаветграде, нынешнем украинском городе Кировограде. Сам же я в начале семидесятых годов прошлого столетия тоже служил в этом городе, в ракетных войсках. Так что получилось, что мы с Прасковьей Луполовой оказались своего рода земляками. А земляки должны помогать друг другу. Но если серьезно, то услышанная история глубоко взволновала меня. Прасковья Луполова, решили мы, за свой подвиг заслуживает памятника. А создать его может только тот скульптор, который особо ценит русскую историю и ее героев, как знаменитых, так и обойденных славой. Я, конечно же, имел в виду Вячеслава Клыкова».

«Я часто бываю в Ишиме, — говорит Г. В. Иванов, — как председатель жюри Международного конкурса премии имени П. Ершова для детей и юношества. Участвую в награждении его победителей. Союз писателей России проводит этот конкурс совместно с культурным центром Ишима. Кстати, в 2015 году отмечается 200-летие со дня рождения автора «Конька-Горбунка». А нашему конкурсу исполнится десять лет. С Прасковьей же Луполовой, со своей землячкой, я теперь встречаюсь достаточно регулярно — навещаю ее памятник каждый раз, когда приезжаю в Ишим».

Вернувшись в Москву, Г. Иванов позвонил в Ишим и сообщил номер телефона скульптора. А о том, что произошло дальше, мы уже знали от Надежды Проскуряковой. На свой страх и риск она позвонила в Москву. Ответил сам Вячеслав Михайлович. Хоть и короткой была беседа, но история преданной дочери его действительно взволновала. «Пришлите хотя бы ее краткое житие», — воскликнул он. А когда прочитал его, то принял окончательное решение. 27 марта 2004 года Клыков приехал в Ишим с гипсовой моделью памятника Прасковье. Если первоначально планировалось установить бюст, то в дальнейшем возникла мысль создать полноценный монумент. Клыков приехал в Ишим не только для того, чтобы показать макет. Он хотел выбрать место для него. И, конечно же, ему хотелось увидеть края, вдохновившие когда-то Прасковью Луполову на ее беспримерный поступок.

Макет одобрили, договорились поставить памятник в августе, на Черняковской площади, названной в честь купца-мецената, рядом с Никольской церковью, неподалеку от тех мест, где жила Прасковья.

В местном педагогическом институте скульптор встретился со студентами, жителями города. Отвечая на один из вопросов, он произнес удивительные слова: когда я узнал, что Прасковье было всего девятнадцать лет, то сразу подумал, способна ли моя дочь, которой двадцать четыре года, или кто-то из моих сыновей совершить такой подвиг. Думаем, что этот вопрос Клыков задал не только самому себе, но и всем нам и нашим детям. И что мы ответим на него?

Клыков уехал, а в городе начался сбор средств на создание памятника. Мы посмотрели список жертвователей. Суммы добровольных взносов колебались от пятидесяти до четырех тысяч рублей. В сравнении, например, с зарплатами футболистов высшей лиги это были крохи. Коллектив центральной городской библиотеки внес всего тысячу рублей. Но учитывая, сколько получали тогда библиотекари, их скромные пожертвования дорогого стоили...

Пятого августа 2004 года, ровно через 200 лет с того дня, как Прасковья Луполова пришла в Петербург, состоялось ее символическое возвращение в Ишим. В город приехала фура, доставившая памятник высотой примерно два метра и весом две тонны, вместе с гранитным восьмитонным постаментом. На следующий день началась установка памятника с помощью единственного в городе двадцатитонного крана. Она продолжалась четыре часа. Седьмого августа состоялось открытие памятника.

«Есть у нас в городе и другой памятник, — вздохнула Надежда Леонидовна Проскурякова, — «Черный ворон». Он простоял в центре города всего три месяца. А потом его перенесли на городское кладбище. Почему черный ворон? Да потому что он символизирует крестьянское восстание, охватившее в 1921 году всю Западную Сибирь. В советской литературе оно называлось не иначе как кулацко-эсеровским мятежом. Восстание утопили в крови, с последними из его участников жестоко расправились в районе Вагайских болот, на острове Притынном. Многие из восставших, предчувствуя свою гибель, пели печальную песню «Черный ворон».

Мы отправились на кладбище, расположенное на окраине Ишима. На высоком гранитном пьедестале сидела огромная птица — могучий ворон, державший в когтях колючую проволоку. Надпись на пьедестале гласила: «Жертвам восстания 1921 года». Почему же перенесли памятник? Неужели мы стесняемся своей истории и стараемся спрятать ее трагические страницы на кладбище?