С городом на Неве первый раз я познакомился в 1969 году, когда получил первый свой трудовой отпуск, начав работать в Мурманском морском пароходстве.
По прибытии в Ленинград без всяких туристических путевок поехал в город Петродворец и там снял комнату в коммунальном доме рядом с музеем Петродворца. Комнатка, где жила молодая семья, была маленькая, и мне поставили раскладушку. Требований у меня к жилью естественно ни каких не было, так как я просыпался очень рано и без завтрака покидал снимаемую комнату. Возвращался очень поздно, как говорят, уходил из дома, когда семья еще спала, а приходил, уже спала. Единственно чем пользовался, туалетом и умывальником, которые были в коридоре, а что еще нужно было молодому парню.
Но маршрут знакомства с городом по интуиции выбрал правильный. В 7 часов утра от музея Петродворца в Ленинград уходил по реке теплоход «Ракета» на подводных крыльях и причаливал через час хода в районе Эрмитажа. Начинал знакомство с городом на Неве с кафе в районе Дворцовой площади рядом с кассами аэрофлота, где ел кашу, выпивал чай и начинал путешествие по музеям города. Без ложной хвастливости могут сказать, что за 25 дней моего путешествия я посетил все, какие знал и не знал музеи города. Больше всех уделил времени Эрмитажу и старался, а это было удобно, переходить от одного музея к другому пешком. Заканчивая посещение очередного музея, спрашивал у сотрудников, куда можно еще сходить, и так от музея к музею с картой города. Хочу особенно отметить гостеприимство, благожелательность, отзывчивость жителей Ленинграда, которые помогали мне легко находить адреса посещений. Возвращался в Петродворец тем же маршрутом, едва неся ноги, а не они меня, добирался до постели и впадал в глубокий сон. Утром все начиналось сначала. Гостеприимных хозяев квартиры увидел, когда размещался и уезжал, при этом они мне сказали, что и сами-то в музеях не бывали.
Второй раз мое пребывание в Питере было связано, когда работал в филиале Главка «Леншвейпром» в Архангельском производственном швейном объединении.
В те годы существовала, если не повсеместная, то на ряде предприятий, система приписок. Заканчивался месяц, и райком партии запрашивал предварительные цифры по выполнению плана. Если в целом в районе не складывалось выполнение плана промышленности, то начиналась работа с директорами предприятий, кто мог бы еще подтянуть цифры. Делалось просто, коллектив фабрики начинал работать в счет следующего месяца, а продукция отгружалась за предыдущий месяц, и так из месяца в месяц работали 3 дня месяца в счет предыдущего. В нарушение КЗОТ выходили в ночные смены и выходные. Поэтому I декада месяца была всегда нервозной, в такой спешке получался иногда и брак, который нужно было переделывать. Итоги года рассматривались на хозяйственном активе в «Леншвейпроме», который в свою очередь тоже отчитывался перед министерством и Ленинградским обкомом партии. Видимо, поэтому и называется эта отрасль «легкой».
Наш коллектив был молодой — средний возраст 25 лет, все выпускники профтехучилища, естественно, комсомольцы. Я возглавлял комсомольскую организацию на освобожденной основе и тоже был молодым, отношения в коллективе были хорошими, такие же отношения у меня были и с начальниками цехов, все — женщины. И постоянную производственную боль они все время высказывали мне.
Мои беседы с секретарем парторганизации Белых М. В. (она работала технологом и была, естественно, зависима от директора) результатов не давали. Федотова Ия Аркадьевна, директор объединения, мне особо не раскрывала складывающееся положение, но чувствовалось, что у нее не хватало мужества высказывать свою позицию в райкоме партии, так как иногда план не выполнялся и по вине коллектива, а правильно сказать, по ее вине. По складу характера была обидчива, медлительна, как руководителю ей не хватало четкости и требовательности к подчиненным. Могла устроить разнос, но не разложить по полочкам проблемы, не хватало самой профессионализма поставить задачу. Однажды на совещании в Облисполкоме с руководителями предприятий делал разбор председатель Третьяков, и в это время скрипнула входная дверь, вошла Ия Аркадьевна (она везде опаздывала). Виктор Михайлович остановил выступление и спросил: «Кто вы?». Она ответила. «На совещания нельзя опаздывать, оставьте зал», — прогремело как гром среди ясного неба для всех. К сожалению, выводов сделано не было, все это мешало ей в работе жестко отстаивать свои позиции. Также она была между молотом и наковальней. Как коммунист перед райкомом партии, как хозяйственник перед «Леншвейпромом». Парадокс был еще и в том, что новые модели продукции, разработанные своим экспериментальным цехом, нужно было сначала показать в оригинале в Ленинграде в Главке, и если модель утверждалась, то лекала потом выполнялись на предприятии Ленинграда. Филиалы эту работу не выполняли, в связи с чем на согласование новой модели уходило много времени. Новый образец мог выйти на рынок, как правило, не раньше трех, четырех месяцев. А образцы работники фабрики возили в Ленинград в чемоданах на поезде, выполняя одновременно роль и технологов, и грузчиков; и так было каждый месяц. На партийно-хозяйственный актив, была раньше такая форма подведения итогов, в Ленинград ездила директор фабрики и, естественно, она не раскрывала острых проблем, старалась сгладить ситуацию.
Однажды я набрался смелости и позвонил генеральному директору объединения Федотовой Нине Ивановне, однофамилице нашего директора, рассказал по телефону вкратце о наших болячках и попросил, чтобы на очередное совещание в Главке она пригласила и меня. Практики участия на хозяйственных активах кого-то кроме директора не было, и это вызвало интерес у руководства нашей фабрики и, естественно, у райкома комсомола. Получив приглашение на меня, директор ничего не сказала, а потом пояснила — нет командировочных, райком комсомола со своей стороны объяснил — нет поручений, и только после моего звонка в Ленинград вопрос был решен. Так произошел мой первый производственный конфликт, и надо было выйти из него не белой вороной.
По завершении совещания в главке Федотова Н. И. пригласила к себе в кабинет. Нужно отметить, Нина Ивановна обладала сильным характером, резкая, волевая, профессионал, имела авторитет у руководства г. Ленинграда и Ленинградской области, но главное, она была блокадницей. Ее побаивались все. В приемной на меня внимательно посмотрели с интересом — зачем пригласила меня директор?
Я вошел в большой кабинет, Нина Ивановна сидела за рабочим столом. Она была небольшого роста и, как я потом узнал, ноги под столом она ставила на подставку и при входе посетителя старалась не выходить из-за стола. Курила много, в те времена женщин нередко можно было увидеть курящими, видимо, сказывались годы войны. Очень внимательно выслушала то, о чем рассказал. Из нашей беседы я понял, что эти же проблемы имели место в целом в «Леншвейпроме», но сам разговор в неформальной обстановке и с непроизводственником вызвал у нее неподдельный интерес. Она тепло поблагодарила меня и поручила главному инженеру объединения Ферафонтову Н. А. позаниматься со мной, и впоследствии я долго поддерживал хорошие отношения с Николаем Андреевичем, работая уже в Узбекистане.
Следующий приезд в Ленинград в 1983 году уже был связан учебой.
Работал я тогда уже первым заместителем председателя Октябрьского райисполкома города Архангельска, и первый секретарь райкома партии Сажин А. И. пригласил меня на беседу, предложив поехать на учебу в Ленинградскую высшую партийную школу на очное отделение на два года — своего рода повышение квалификации. Предметы были все как в вузах, но специальность после окончания не давалась. Нужно было сдавать приемные экзамены, проходить медицинскую комиссию.
От Архангельской области обком партии направлял 10 человек. После завершения всех организационных процедур в сентябре 1983 года все слушатели, зачисленные в школу, в том числе и наш курс 116 человек, поехали в область на сборы. Вместе с программой оздоровительных и культурных мероприятий в недельный срок с участием деканата, руководства были сформированы руководящие общественные органы, назначены старосты, избраны партгрупорги групп и курса. Программы вечерних мероприятий показали, кто на что способен и как умеет себя вести. Жили все в общежитии в комнатах по два человека, учеба проходила в Таврическом дворце, тогда там размещалась школа. Нужно отметить, школа располагала сильным преподавательским составом. Многие из них пришли с мест.
Семинары проходили очень демократично, активно, они были интересны, насыщены, имелась богатейшая библиотека. В школе было два курса с двухгодичным сроком обучения и четыре курса — с четырехгодичным.
За время учебы посещали парторганизации города. Насыщенной была и культурная программа и по учебной тематике, и по свободной. Широкая возможность была посещать театры города. Незабываемые впечатления остались от театра Товстоногова (уже тогда его называли так). Встречи с Лавровым (к нам ходил в школу играть в большой теннис), Лебедевым, Владимировым, Стржельчиком, Копеляном и другими актерами. По окончании школы слушатели получали высшее партийное образование без специальности.
К большим календарным датам каждый курс готовил тематическую праздничную программу, где задействовались все слушатели с учетом своих способностей — кто пел, кто читал, кто танцевал и т. д. В праздничных мероприятиях участвовали и иностранные дипломаты. На вечер, посвященный дню Кубы, был приглашен посол Кубы в России, и, естественно, с ним была группа кубинцев, которые учились в институтах Ленинграда. При исполнении гимна Кубы не сработала звуковая аппаратура. Наступила гробовая тишина, и тут посол поднялся и без музыкального сопровождения начал исполнять гимн, его подхватили все кубинцы. Исполняли гимн торжественно и мелодично, и с каждым последующим куплетом голоса становились все тверже. Впоследствии с таким отношением к государственной символике я столкнулся, работая уже в Киргизии, когда при исполнении гимна все встают, тишина… прикладывая правую руку к сердцу, все поют, особенно отмечалось это среди детей и молодежи. Мне думается, мы в такой практике не воспитаны. При исполнении государственного и партийного гимна исполняется только мелодия, никто не поет, я бы даже сказал, мы стесняемся это делать где-то и сегодня, не знаем слов, когда после чемпионата мира по телевидению показывают нашу сборную, начинает играть гимн, а члены команды продолжают разговаривать и смеяться.
Состав курса состоял из слушателей, которые прежде занимали должности секретарей парткомов, инструкторов райкома и обкома партии, советских работников, и некоторые из них относились друг к другу в зависимости от занимаемой ранее должности. Мне, как секретарю парторганизации курса, нужно было учитывать на первых порах такие нюансы. Приехали же кто с каким намерением, от кого-то через школу и освободиться пытались. С нами учились вместе представители партийных организаций Латвии, Литвы, Молдовы, Эстонии. Целая группа была журналистов. Не так-то просто было дать поручение, и чтобы оно было выполнено. Ну, везло мне по жизни, на скандалы не нарывался. И до сих пор со многими поддерживаю отношения. Списки слушателей с адресами у меня сохранились. Работая в Центральной избирательной комиссии, я откорректировал их и однажды послал всем поздравительные телеграммы с праздником — каково же было их удивление! Всегда, когда еду в какую-то область, смотрю с кем можно встретиться. А тогда, продолжая учебу, со временем все становилось на свои места, проходила спесь, апломб; дружеские отношения устанавливались во время семинарских занятий, подготовки и проведения партийных собраний, тематических вечеров. В общем, как в бане, где нет генералов, кроме веника. Все стали понимать, что нужно домой ехать с характеристикой на руках. Кому-то учеба в школе помогла, а кто-то на все махнул рукой, стал пить, гулять, впрочем, все как у всех.
Я постарался и в Ленинграде свободное от учебы время использовать на благо семьи. По улице Войнова между общежитием школы и Таврическим дворцом размещался завод автоарматуры, вот там вечерами я стал подрабатывать токарем-фрезеровщиком по выпуску деталей к легковой машине ЗИЛ, увлекся, понравилось, приятно было получать дополнительно материальную поддержку и, прежде всего, конечно, привлекал труд в рабочем коллективе. Не знаю, как успевал по 4 часа работать, учиться, вести общественную работу. Раз в месяц — партсобрание курса, собрание групп; раз в квартал — собрание школы и заседание парткома школы. Да еще готовить праздничные программы, определенные за курсом, ходить в театр. Не знаю, как-то успевал. А еще магазины города Ленинграда притягивали: что-то прикупить жене, детям. Для этого надо было знать где, что и когда будут «выбрасывать». Прийти раньше, занять очередь, купить австрийские сапоги, а иногда и две пары, жене, одежду детям, трюфели, грильяж в шоколаде и по льготной студенческой цене в выходные прилететь домой. Опять же говорю, как это все успеть? — выручали молодость и любовь.
Руководство школы подвело итоги первого года обучения, и победителю-группе была вручена путевка в Минск. Незабываемые дни, впервые в Минске. Там тоже была аналогичная школа. В поезде у Коли Корепанова в руках гитара, полное купе ребят и песни: «городские цветы, городские цветы...». Вспоминаешь, как во сне.
В феврале месяце 1985 года перед очередной сессией в школе прошел слух о возможном направлении определенного числа слушателей на работу в Узбекистан. И этот слух оказался реальностью. Меня пригласили в партком на беседу и высказали свои соображения о возможной работе в Узбекской ССР, как бы поинтересовались моей реакцией, видимо, еще и как секретаря парторганизации курса, на это предложение. Конкретно ничего не было сказано, да, думается, и они еще не знали предметного содержания будущего, предупредив о неразглашении состоявшегося разговора. Но, на всякий случай, рекомендовали вовремя откликнуться или проявить инициативу.
Для меня это было под вопросом, ведь без согласия Архангельского обкома партии, который направлял на учебу, по окончанию учебы решение мог принять только обком. Однако уже в марте меня пригласил к себе ректор школы Андреев Б. Г. и ознакомил с принятым им решением — направить в командировку от всей школы меня, а также сокурсников Алимова Сашу из Мурманска и Соколова Диму из Вологды в Москву в ЦК КПСС. Это было как гром с ясного неба для всех, но любопытство победило.
На Ленинградском вокзале Москвы нас встретил представитель ЦК, и мы на машине поехали на старую площадь, где из нас никто никогда не был. Машина заехала во двор комплекса зданий, на входе предъявили не паспорт гражданина, а партбилет, зашли в 6-ой подъезд, там размещался организационный отдел ЦК. На пятом этаже остановились в холле, где было еще несколько человек, видимо, таких как мы. Никаких вопросов друг к другу, ни разговоров между собой, да и понятно, в таком месте все впервые и одержимы таинством будущей с нами беседы. По коридору не было никаких хождений, гробовая тишина, и только знаменитые красные ковровые дорожки привлекали наши взгляды, остальное ничем не выделялось, все очень скромно. Затем пригласили в кабинет заместителя зав. сектором ЦК Пономарева И. Он нас представил всем: Козырь А. В. из Белоруссии, первый секретарь райкома партии одного из районов Могилевской области; Бака В. И., зав. отделом Шаховского горкома партии Московской области.
Пономарев стал рассказывать нам о той работе, которую сегодня проводит ЦК КПСС в Узбекской республике по результатам проверки партийной организации Узбекистана, и о принятом решении ЦК направить по просьбе ЦК Компартии партийных и советских работников из других регионов союза на один год, было подчеркнуто: «для оказания практической помощи».
Это коснулось и работников правоохранительных органов. Всего в республику планировалось, а часть уже была на местах, направить 117 человек. Хотя мы и знакомы были с материалами постановления ЦК КПСС по данной республике, но, как оказалось, поверхностно. Пономарев передал нам в хорошем оформлении материалы ХVI Пленума ЦК Компартии Узбекистана под грифом «секретно». Когда я стал знакомиться с материалами пленума, то сначала не поверил написанному. Речь шла о массовых фактах кумовства, взяточничества, коррупции (тогда еще этот термин не употреблялся) в республике под руководством первого секретаря ЦК Компартии Ш. Рашидова, позже все это назвали «хлопковым делом». Складывалось впечатление, что так живет вся республика. Пономарев и дал посыл секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева: «вы направляетесь для наведения порядка»; да, именно это имелось ввиду под общим понятием «оказание практической помощи».
Оказалось, это разные понятия, и каждый понял эти слова с учетом своих личных качеств, таких как карьеризм, амбиции. И впоследствии, как показало время, была и разная «помощь»: приехали и такие работники, которые не нужны были на своих местах, от многих просто избавились. Забегая вперед, скажу, из 117 человек к концу 1990 года в Республике осталось 5 человек. Уехали, кто по состоянию здоровья, кого сняли, кого по-тихому отправили обратно, а кто придумал причину, чтобы вернуться домой. Сашу Алимова направили в Каракалпакию, не проработав и года, он вернулся в Мурманск по состоянию здоровья жены. Дима Соколов поехал в Фергану вторым секретарем горкома партии и через три года вернулся в Вологду.
Пономарев озвучил предложения ЦК по нашей будущей работе в республике, мне предлагалась должность второго секретаря горкома партии г. Маргилан Ферганской области. На учебу я поехал с должности первого заместителя председателя Октябрьского райисполкома г. Архангельска. То есть все направляемые назначались на более высокие должности, чем занимали ранее.
Я задал вопрос о заработной плате, попытка Пономарева узнать, позвонив по внутреннему телефону, результата, не дала. Позже я понял, что такие вопросы не принято задавать в руководящих органах партии. Хотя он попытался пояснить, что там низкие цены на рынках, в парторганах есть столы заказов и т. д. Не получили мы ответа и на вопрос, известно ли об этом решении нашим обкомам партии. Закончился разговор тем, что нам предлагалось подумать, с семьями обсудить высказанные нам предложения. Когда вернулся в Ленинград, меня сразу же вызвал ректор, и, зайдя в кабинет, увидел его возбужденным, нервным, лицо имело багровый цвет. Я понял, что-то произошло. Не предложив мне присесть, он в резкой форме начал разговор: кто позволил тебе задавать вопросы в ЦК... (не привожу другие слова), ты не оправдал доверие парткома школы… Я попытался объяснить, что семья, двое детей, что они сами должны разъяснить все социальные вопросы… Не дав закончить, Борис Григорьевич выкрикнул: в ЦК дважды не вызывают, уходи.
В удрученном состоянии я покинул кабинет, вечером того же дня решил позвонить домой, но не жене, а первому секретарю своего райкома партии Сажину А. И., надеясь, что он знает о данной ситуации. Александр Иванович ничего об этом не знал. И по голосу я почувствовал, что он как-то возгордился о своем воспитаннике, не отключая телефон, решил проинформировать первого секретаря горкома партии по селектору. И вот тут для нас обоих была полная неожиданность. Елезов В. Г. не знал, что я на связи, и открытым текстом: ну его..., пошел он... без согласования с нами принимает такие решения. Пусть едет куда хочет, здесь ему работы нет. Короче, без меня — меня женили. Так закончился мой день, сна не было, домой звонить не стал. Да и раньше вопросы о будущей работе, занимаемой должности и где работать — это мы с женой никогда не обсуждали. Решение всегда было за мной, и я благодарен супруге за доверие, в тоже время это была высокая для меня ответственность.
Проснулся с больной головой. Дежурный по общежитию, где мы жили, передал: к ректору в 11 часов. От общежития до Таврического дворца идти минут 15. Мысли в голову хорошие не приходили, видимо, до сессии не допустят и летом государственных экзаменов не видать. Но, как говорится, все, что ни делается, все к лучшему. Я захожу в кабинет ректора. Борис Григорьевич сидит за столом, тихо пробубнил приветствие, показал на место за приставным столиком и продолжил что-то писать. Я обратил внимание, что на столе лежали командировочные удостоверения и билеты. Ректор поднял глаза и сказал: через 3 часа будет машина в аэропорт, передал мне необходимые документы и сказал, что в Москве встретят.
Снова Москва, все те же люди. Пономарев встретил, добродушно начав разговор словами: «я знаю, что вы все дали согласие на работу». Назвал оклад второго секретаря горкома партии. Дальше обсудили чисто организационные вопросы, что и когда мы должны были делать. Но главное, вернуться собраться и сразу вылететь в Ташкент, где нас уже ждут. Больше я уже вопросов не задавал. И домой не звонил никому.
До окончания учебы в школе оставалось 3 месяца, поэтому мы в июне должны были приехать для сдачи государственных экзаменов. В школе все дела сделали быстро. Обратил внимание на запись в трудовой книжке: отчислен из состава слушателей в связи с направлением ЦК КПСС на практическую работу в Узбекскую ССР от 07.04.1985 года. Вещи собрали, деньги получили, билеты до Ташкента вручили. Снова Пулково.
