О произведениях Николая Коняева
О мистическом в рассказах Николая Коняева мне уже доводилось писать. Сам Н. Коняев считает, что «любое мистическое чудо можно объяснить и рациональным путем, через понятную нам физическую реальность». Противоречие? Ведь мистическое, как известно, — таинственное, необъяснимое, потустороннее…
Чудеса в его рассказах — будь то странный ветер, продувающий душу героев многих рассказов, или явление Николая Угодника, или привидевшийся силуэт уже погибшего мужа… — действительно, при желании, можно объяснить; хотя такого желания не возникает, потому что они стали органической частью художественной плоти рассказов, воздушной подсветкой, создающей их неповторимую атмосферу.
Мистика в произведениях, посвященных истории, приобретает у Н. Коняева и особое значение, и несколько иное воплощение. Ведь здесь речь идет о действительно существовавших событиях и людях. В большей или меньшей степени известных читателю.
История — изначальное пристрастие писателя. «Рассказы о землепроходцах», — где поведано о том, как Ермак с малой дружиной казаков сокрушил царство Кучума и освободил народы Сибири, а также о других открывателях великого Сибирского края, — написаны в начале творческого пути, хотя чаще к исторической теме обращаются ближе к склону лет… Чем далее, тем более история занимает верховное место в жизни и творчестве Н. Коняева.
Достаточно заглянуть в его двухкомнатное жилище, чтобы это сразу бросилось в глаза. На книжных полках царит История. Добрые хранители в этом царстве — порядок и жена Марина, на которых зиждется все. В известном смысле можно сказать, что Марина Викторовна Коняева — его постоянный соавтор, потому что она создает житейскую основу писательской судьбы. Но не только это. Вместе с ней написаны некоторые книги, например, солидный, многотомный «Русский хронограф».
Чрезвычайно разнообразна историческая проза Николая Коняева в жанровом отношении. Особо следует упомянуть роман «Аввакумов костер», отмеченный в свое время В. Ганичевым на пленуме Союза писателей России среди лучших произведений, посвященных расколу в русском Православии. Пишет Н. Коняев исторические повести, рассказы, исследования. Например, посвященные династии Романовых. Весьма оригинальны его сатирические памфлеты «Гибель красных Моисеев» — о начале и сущности красного террора. Значительное место в творчестве Николая Михайловича занимает историко-литературное повествование. Прежде всего, следует сказать о книгах, посвященных Николаю Рубцову и Валентину Пикулю. Нельзя не назвать и жизнеописания святых, где свое, особое, представление о времени. И еще — им написаны и несколько исторических драм, многие из них уже были поставлены на сцене.
Колоссальный труд писателя получил высокую оценку. В «Литературной России» (2005, № 29) под рубрикой «Наш рейтинг» был опубликован список «50-ти ведущих прозаиков России, пишущих на исторические темы». В первом его столбце значился Коняев Николай Михайлович (Санкт-Петербург).
Я уже писала, что начинал историческую тему Николай Михайлович рассказами об открывателях Сибири. Все они — казаки Ермак и Семен Дежнев, соликамский крестьянин Артемий Бабинов, Ярофей Хабаров… — были людьми из народа, осознавшими свое призвание: послужить России. Позже, создавая дилогию о Романовых («Первые Романовы. Загадки и мифы династии», 2002; «Романовы. Расцвет и гибель династии», 2003) и «Русский хронограф» (2004–2006), Н. Коняев снова и снова извлекает из глубин легенд и преданий имена простолюдинов, стоявших у истоков исторических событий. Подробное описание жизни и характеров высшего круга, изобилующее деталями, почерпнутыми из писем, воспоминаний, исторических исследований, сменяется изложением событий, творимых простыми людьми, и опять с обилием подробностей, но уже извлеченных из легенд и сказаний. И такое воспроизведение исторической жизни в ее полноте — главнейшая ценность произведений Н. Коняева.
В решающие моменты истории ее движение определяет — в конечном счете — народ. Какая же тут мистика? Но не будем торопиться с выводами. Вспомним хотя бы сведения, которые писатель почерпнул о народных героях из сказаний и легенд. Тот огненный столб на могиле погибшего Ермака, исцеляющую силу земли с его могилы. Однако это — не главное, а только частные проявления.
Проследим за тем, как складывается историческая концепция в произведениях писателя. «Вчитываясь в строки указов Федора Иоанновича, — пишет Н. Коняев в книге «Первые Романовы», — нельзя не поразиться их уверенности в неисчерпаемости народных сил. А чем, собственно говоря, еще и может быть силен правитель, как не этой безграничной верой в неисчерпаемые силы своего народа?» Не принимая распространенных оценок в адрес этого последнего отпрыска «калитинской» династии («слабоумный», «юродивый»), писатель более верит летописи, где он назван «долгожданным».
Ощущая необходимость удобной дороги между Русью и Сибирью, царь Федор не создает специальных коллегий, не засылает воевод, он просто приказывает «сыскать охотников». Именно в год кончины этого царя была проложена нужная дорога. Эту дорогу называет писатель «дорогой Русской судьбы», дорогой, которая связала Святую Русь с пришедшей на смену Россией. И сколько было этих «охотников», которые прокладывали дороги, строили города, возделывали землю, защищали ее от супостатов.
И лишь в тех случаях, когда воля правителя таинственным образом насыщается народными устремлениями, он становится вождем, направляющим историю. Так случилось в 1812 году. «Происходило некое неподдающееся рационалистическому объяснению действо… Возникало то мистическое единство, которое и делает непобедимым народ и его государя». Нечто подобное случилось сто тридцать лет спустя во время Великой Отечественной войны («Романовы. Расцвет и гибель династии»).
В книге о Валентине Пикуле Н. Коняев назовет истинную Историю «народной историей». У народа действительно была своя дорога жизни — в отличие от тех тропинок, по которым пробирались стоящие у власти в борьбе за собственное благополучие и положение.
В исторические оценки писатель всегда включает нравственный критерий. «Чистое» и «нечистое» постоянно борются в истории. Определяют нравственную суть поступков их «мотивы и побуждения». Образ, воплощающий сатанинское начало, — «какан» («Аввакумов костер»), опустошающий человеческие души, убивающий веру, добрые побуждения, принципы. Здесь было где разгуляться мистическим страстям. Не раз случаются таинственные перевоплощения предприимчивого черта, сгорает и вновь появляется на столе опасная книга и т. д. И, конечно, в центре исторической концепции — представление об «ангеле Родины», о народном герое, который мистически охраняет ее в годины бедствий. В судьбе этих героев «с зловещей последовательностью» повторяются «нелепости и случайности в нашей истории…», приводящие их к гибели. «Может быть, — спрашивает писатель, — это и не нелепости, а закономерность?» («Легенда о Ермаке»).
«Слишком напряжены силы, потому что все приходится делать самому. Ведь, наверное, не Ермак должен был проверять, выставлены ли посты, как не Макаров должен был думать о протравливании рейда, но — увы…» В этом сдержанном «увы…» таится упрек человеческому множеству, от которого, в конечном счете, и зависит ход истории.
История полна странных, таинственных совпадений, заключающих в себе глубинный мистический смысл. Династия Романовых. Начало ее связано с Ипатьевским монастырем. Расстреляны последние Романовы в Ипатьевском доме. Первого царя из династии Романовых звали Михаил; последнего, в пользу которого отрекся Николай II, — тоже звали Михаил. И особенно потрясают совпадения цифровые. «В цифрах, означающих памятные даты нашей истории, скрыта мистическая, завораживающая сила. Напишешь одну, а рука, кажется, сама подставляет следом другую, третью… И словно бы расступается тьма времени. В глубине его обозначаются очертания событий, явными становятся мотивы и побуждения, которыми руководствовались наши предки, совершая свои деяния» («Легенда о Ермаке»). Коняев обнаруживает историческую связь между ХVII веком, временем Смуты, и 1917 годом. Цифровые совпадения — это, я бы сказала, ключевые знаки глубинных исторических совпадений.
В подобных таинственных совпадениях, как в движении истории, так и в судьбе отдельного человека (предощущение Николая Рубцова о дне своей гибели — «Я умру в крещенские морозы»), Н. Коняев видит не случайность, а следствие некоего духовного единства жизни, исторического единства прошлого, настоящего и будущего. О таком единстве — совсем в духе философии Николая Булгакова, которую Николай Михайлович тогда едва ли хорошо знал — он писал еще в январе 1981 года в журнале «Север» в рецензии на книгу А. Никитина «Возвращение к Северу»: «Она едина, эта жизнь: и та, что была, и та, что будет… Понимание единства жизни — вот главное нравственное достижение героя книги».
Прошло четверть века, многое изменилось, и теперь писатель может распахнуть душу и выразить полно, раскованно свою убежденность в том, что многое таинственное, мистическое доступно разуму верующего сердца, — в конечном счете — потому, что за каждой тайной стоит единое Вечное, деяния и воля Всевышнего.
Еще несколько слов о мистике. Когда я погрузилась в эту проблему, меня постигло подобное ощущение. Нужно было проверить высказывание о «народной истории» в книге Н. Коняева о Валентине Пикуле, которую я только что читала. И вдруг… Оказалось — книга исчезла. Но пропасть ей было никак не возможно. Или ее и не было вовсе? Или она сгорела по воле какана?.. Не к ночи будь сказано!
Я только что читала очерк Николая Михайловича о В. Пикуле «Марш мертвых команд». Очевидно, основа очерка разрослась, превратилась в воображении (или во сне) в книгу? Я просмотрела очерк. Нет, я читала иной, обширный текст! Мистика! Не вдаваясь в развитие событий, скажу, в те дни я много читала разных книг. Из памяти вылетело, что прочитан был электронный вариант книги о В. Пикуле, посланный мне Н. Коняевым. Кто бы подумал лет сорок назад, что книгу можно переслать, не выходя из дома и не пользуясь услугами почтальона?
Кто знает, может быть, через десятки, или сотни, или тысячи лет воскреснут умершие, облекутся кости их плотью. Ведь предвидел пророк Иезекииль задолго до Рождества Христова воскресение из мертвых. Ведь изобразил Ф. Бруни видение этого воскресения на центральном плафоне одного из главных соборов России — Исаакиевского. Да, все может быть — ведь человек разумный создан по образу и подобию своего Творца. И мистика, наверное, тоже существует исторически, т. е. во времени.
