Старинные города российской провинции и сегодня еще отличают не только вековые традиции, древняя архитектура, музейные редкости, но и своеобразный круг людей, которые выделяются самобытностью. Они могут жить и работать в разных сферах, от основной массы горожан отличаются то талантами, то подвижничеством в служении любимому делу, то экстравагантностью в одежде и поведении, а то и просто чудачеством. Они принадлежат к различным социальным слоям и составляют своего рода пеструю, но яркую мозаику. Но стоит одному звену по какой-то причине выпасть, исчезнуть — на его месте возникает зияющая невосполнимая пустота. Полвека проработал в Пушкинском заповеднике С. С. Гейченко, в д. Борки Великолукского района жил публицист И. А. Васильев, совсем недавно еще среди нас ходили ученый-филолог Е. А. Маймин, артист В. А. Порошин, писатели-партизаны И. В. Виноградов, И. Н. Григорьев, журналист В. Е. Карпов. Но ушли они из жизни, и места их в культурной ауре Псковской земли остались невостребованными. Музейные работники И. Н. Ларионов, Л. А. Творогов, учитель литературы Н. Н. Колиберский, врач И. И. Салтан, архитекторы-реставраторы Ю. П. Спегальский, Б. С. Скобельцын, В. П. Смирнов, художники В. М. Васильев, А. А. Оникеенок, музыканты М. И. Ривкин, В. Г. Румянцев, артисты Н. С. Крицкий, Ю. В. Пресняков, В. Д. Лукин, А. И. Багрецов — где им достойная замена? Если внимательно приглядеться к людям, которые последние десятилетия создавали в Пскове талантливые произведения искусства, коллективы самодеятельного художественного творчества, хорошо лечили людей или учили детишек, их число окажется ничтожно малым — 50–60 человек, и оно быстро тает. В небольшом городе каждый мало-мальски талантливый человек на виду во всех своих ипостасях, поэтому горожане почти всегда не разделяют бытового и творческого лица такого человека. Скорее даже, бытовой его образ для многих является определяющим. После его кончины, переезда в другую местность, ухода в иную сферу вдруг выясняется, что город лишился самобытного таланта, которого раньше почти никто не замечал или относился к нему равнодушно. Выступления Семена Степановича Гейченко в студенческие годы я завороженно слушал в Псковском театре драмы в дни Всесоюзных Пушкинских праздников поэзии, во время его многолюдных встреч в вузах, школах, техникумах, библиотеках Пскова. Не раз бывал на его экскурсиях в Михайловском, Тригорском и Петровском. Позже по роду профессиональных занятий я довольно часто встречался с ним, видел на службе, дома, в кругу друзей, на совещаниях, одного и среди тысяч людей, в общении с гостями самого высокого ранга и в бытовых беседах с земляками. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то мог извлечь из бездонных глубин своей памяти совершенно неожиданные вещи. Рассказывал о них ярко, с искрометным, нередко соленым юмором, живым русским языком. В его устах высокие слова не звучали фальшиво высокопарно, а низкие — освобождались от налета приземленности и вульгарности, сливаясь в естественную и образную речь. Он хорошо помнил, как водил на экскурсии по Петергофу Сталина, Кирова, Луначарского, Позерна, Буденного, Тухачевского, челюскинцев, а по Михайловскому — Косыгина и Переса де Куэльяра, генерального секретаря ООН... В 1930-е годы, работая в музеях Петергофа, молодой научный сотрудник С. С. Гейченко консультировал постановки в театрах Ленинграда, готовил выставки к премьерам. С 1934 по 1936 г. он по совместительству работал заведующим методической частью Театра рабочей молодежи (ТРАМ) в Ленинградском ДК им. Глерона «и заразился театральной бациллой». «Но в конце 1936 г. в моей и нашей жизни все пошло кувырком», — вспоминает Семен Степанович. Публикации последнего десятилетия рассказывают о трагической полосе в жизни С. Гейченко. Арестован директор Петергофских музеев Н. И. Архипов. В «Правде» появляется яростный фельетон М. Кольцова, затем статья «О враждебной концепции профессора Семенова-Тян-Шанского», директора Центрального географического музея. В 1937 г. — «Дело Греча». Осенью начались разоблачения «врагов народа» в музеях Ленинграда. В жизни С. Гейченко пора метаний, поиска места в жизни. Он поступает в аспирантуру Академии художеств, работает в репинских «Пенатах», в Русском музее. Пушкинском Доме, по командировке Института русской литературы в конце 30-х гг. едет в Михайловское для составления архитектурно-исторического паспорта села. Думал ли он, что здесь развернется потом главное дело его жизни? В ту зиму он встретил в конторе Михайловского лесничего Кузьму Афанасьева, который изучал немецкий язык. Как оказалось, не случайно: при гитлеровцах он был директором заповедника, потом ушел с власовцами в Польшу, Германию, был судим как изменник Родины. По приказу фашистов срубили 50 тысяч сосен заповедного леса. В 1943 г. немцы закрыли музей, устроили в нем «дом отдыха». Потом все ценное вывезли на грузовиках. О своих «хождениях по мукам» Семен Степанович вспоминать не любил. В ленинградском доме на проспекте Майорова он снимал комнату в квартире Иоргенсон Александры Николаевны, русской, бывшей замужем за гражданином Дании (он был арестован НКВД в 1935 г., а жена — в 1941 г.). Здесь собирались друзья: литераторы, искусствоведы, инженеры. Гейченко С. С. был арестован последним — 13 июля 1941 г. по ложному доносу журналиста Бориса Мазинга. Обвинен в связях с «врагами народа» (поэтом Н. Клюевым, директором музеев Петергофа Н. Архиповым). В день ареста С. С. Гейченко занятия антисоветской деятельностью отрицал, своих подозреваемых товарищей не выдал. Но уже 19 июля 1941 г. в протоколе появились его «искренние показания». Суд военного трибунала войск НКВД. Приговор от 21 августа 1941 г. — 10 лет лагерей. Один из участников застольных бесед приговорен к расстрелу, другие получили сроки. Дорога в холодном вагоне на север. В пути обокрали, и в лагерь С. Гейченко прибыл в холщовых брюках и парусиновых ботинках. Главарь зеков, получив доклад, что ему (Гейченко) «пришили по науке», дал старую куртку. Товарищами по лагерному несчастью были сестра певицы Обуховой, муж балерины Вербовой, родственник писателя Абашидзе, люди разных национальностей, профессий и рангов. Каждый день работа на лесоповале. Заболевших лечили солидолом и хвойной водой. В августе 1943 г. Гейченко освободили. Он едет к матери и сестрам в Пермь, навещает находившегося на поселении Николая Ильича Архипова. Короткое учительство в школе, а затем мобилизация в армию, быстрая подготовка, служба в минометном взводе на Волховском фронте. В боях под Новгородом чуть не утонул, чудом спасся, дважды ранен, потерял руку. Всю оставшуюся жизнь ходил с пулей в левой ноге. Февраль 1944 г.: Тбилиси, госпиталь, южное тепло, чистота, тишина... После выписки развозил слепых и безногих солдат по городам и весям. Познакомился с Любовью Джелаловной — верной подругой и женой. Затем поездки в Москву и Ленинград, хождение по инстанциям, просьбы о работе. Хлопотали и друзья. Давали отменные характеристики и рекомендации. Он мог стать первоклассным ученым, мог возглавить музей в Кусково. Но судьба распорядилась иначе. 28 мая 1945 г. приказом № 57 по Институту литературы АН ССР старший научный сотрудник С. С. Гейченко назначен директором Пушкинского заповедника с месячным окладом 1600 рублей. Впереди у опаленного войной солдата Семена Гейченко было почти пять десятилетий подвижнического труда, радости и огорчения, зависть и козни врагов, счастье творчества и осуществление грандиозных проектов, широкое признание и слава, звание Героя Социалистического Труда, которое он получил первым среди музейных работников СССР. Правда, далеко не с первой попытки: над хранителем Пушкиногорья долго еще висела зловещая тень статьи 58-й. Но всего этого Семен Гейченко весной 1945 г. еще не знал. Он, несмотря ни на что, был победителем — остался жив, одолел беду, уцелел под жестокими ударами судьбы, не утратил до конца жизни веру в Добро и Справедливость, не очерствел душой. Впереди было полвека жизни у Лукоморья. Но об этом еще напишут книги.
