Со Средней Азией. Быть или не быть?

Не только череда дежурных поводов обращает нас к теме неизбежного с ней соседства. А может, и большего?

 

Теория — суха, но…

Попытки анализа-прогноза среднеазиатской проблематики нередко наталкиваются на формальный методологический барьер. Бытует мнение, что Средняя Азия — в понимании границ бывшего СССР — ныне требует индивидуального подхода к каждой из стран. А, не будучи гомогенной социально-политической и культурно-исторической общностью, не подлежит рассмотрению как единое целое. Но в самой России гомогенности еще меньше, хотя от федерализма мы не отказываемся. Кстати, США осуществляют политическое планирование в масштабе всей Европы. Это не мешает им находить индивидуальный подход к Великобритании или, скажем, Франции. Более того, наш разрозненный подход к «корректно» партнерствующему с нами самодостаточному Казахстану или постепенно отрывающейся от нас Туркмении на редкость четко вписывается в планы наших геополитических конкурентов, цель которых — невоссоздание нового союза во главе с Москвой. Не вооружившись единым подходом, мы обречены ситуативно реагировать на зреющий таджико-узбекский конфликт или очередную «революцию» в Киргизии. Таким образом, затрудняется формирование концептуальных начал нашей внешнеполитической стратегии, а соответственно отдаляется перспектива комплексного влияния на весь регион, где пересекаются два принципиальных для нас вектора международной деятельности — обращенные к исламскому миру и ближнему зарубежью. Более того, эту концепцию логичнее строить по отраслевому, а не национальному принципу и от общего к частному, а не наоборот: «если собрать сто кошек, тигра, все равно, не получится».

И еще. Нимало не сомневаясь, что политики предпочтут иметь дело с сухим «бизнес-планом», сочтем не менее важным приглашение заинтересованной общественности к менее формализованной дискуссии.

 

Средняя Азия: награда или бремя?

Согласимся с бесспорным. С нашей стороны — заинтересованность в благоприятном ближнезарубежном окружении, использование изученных природных и человеческих ресурсов, наличие в Средней Азии 5–6 миллионов русскоязычного населения (из 60 млн), сохранение элементов единого в прошлом мировоззренческого пространства, ностальгия по советской стабильности задают перспективу многопланового российского присутствия в регионе. У них процесс адаптации к новым геополитическим условиям, формирование внешнеполитических, оборонных концепций идут со скрипом. Большинство стран Средней Азии так и не адаптировалось к условиям автономного хозяйствования вне рамочных связей с Россией. Неизменная сырьевая ориентация обрекает их быть заложниками конъюнктуры мирового рынка, то есть в любом случае соответствовать ожиданиям извне. Казалось бы, встречные курсы предопределены. Если бы так просто!

Средняя Азия была и остается «хребтовой» частью евразийского пространства. Станет ли она его «сердцем», питающим не только себя, но и главную державу смежных континентов, зависит, прежде всего, от принятия нами евразийства. Под ним понимается его не столько идейно-мифологическое, сколько «державно-волевое» начало. Интересы России не могут замыкаться в периметре национальных границ. Но и «переходить» их придется, изрядно подготовившись.

Обращение к Средней Азии требует не только стратегической твердости и тактической гибкости, но главное — некабинетного учета мотивации, менталитета и культурно-психологического уклада населения региона. На него накладывает отпечаток проходящий здесь межцивилизационный разлом между исламом, христианством и конфуцианством, соперничающими между собой не только духовно и далекими от внутренней гармонии. Не придает предсказуемости и близость Индии — главной демографической сверхдержавы ХХI века, готовящейся ступить на геополитический олимп. И неизвестно, как она им распорядится. Рядом — беспокойный в своем ортодоксальном диссидентстве шиитский Иран — многовековой возбудитель внутривидовых — значит, особо острых — противоречий в исламском мире. В Средней Азии могут проявиться идейные корни пантюркизма и панисламизма, националистического самовластия и космополитического компрадорства. Тот, кто ее контролирует, способен влиять по всему периметру Евразийского континента. Проигравший понесет не только абстрактные геополитические убытки. В практическом смысле он захватит в свой дом войну.

Универсальный геополитический менеджмент нередко сводит борьбу за региональное влияние к искомым экономическим выгодам, утверждению на этой основе благоприятного социально-политического климата по месту приложения усилий. При этом «корректно» затеняется силовой компонент влияния — неизбежность защиты интересов от конкурентов. Преимущества Средней Азии видят и они, не менее нас сознающие, что «хозяин в доме должен быть один». Вступая в эту борьбу, важно знать, с чем мы столкнемся при ее обострении. Обобщенные факторы развития стран региона приведем тезисно, с обещанным упором на их отягощающий потенциал.

Первое. Разновекторность и конъюнктурность устремлений правящих элит пока «спасает» привычная презумпция диктаторского начала в качестве единственного способа внутри- и межгосударственного регулирования. Неразвитость или нереализуемость институтов гражданского общества и демократических процедур ужесточается отрывом коррумпированной светской бюрократии от нищенствующих масс. Последние исламизируются или находят поддержку в традиционных клановых или реанимируемых сословных связях. При этом одно маскируется другим, «закрывая» от непосвященных существо глубинных связей и конфликтов. Усиливается предрасположенность к социальным разломам, в том числе по принадлежности к укладам — «остаточному» социалистическому, вестернизированному и феодально-патриархальному.

Второе. Демонтаж присоветской социально-экономической модели осложняется концептуальной неоформленностью и фрагментарностью возводимой. Возрастает политикоформирующее значение проблем водоснабжения — главной инструментальной базы хозяйствования большинства населения.

Третье. Прогрессирующая пауперизация масс укрепляет социальные основы исламизма. Привыкание к единственно доступной воображению исламской геополитической перспективе, в том числе, статистически подтверждается переходом от прежней мировоззренческо-мобилизующей модели «наш с Россией Восток против чужого Запада» к «нашему Югу против чужих Севера и России». Укрепляются социальные основы парадигмы «чистый ислам против оскверненного» — как смысл поиска лучшей доли. Убывает психологическое отторжение экстремизма, ассоциируемого с решительной защитой ценностей ислама и расширением ареала его распространения. При ожидаемой неудаче западной операции в Афганистане регион угрожает стать важным источником пополнения рядов международного терроризма.

Четвертое. Незавершенность (искусственность) межнационального размежевания (спорных участков на таджикско-узбекской границе — 700, на киргизско-узбекской — 140) усугубляется борьбой национальных элит за доступные им формы регионального доминирования. Восхождение внешнерегионального обрамления к неоднозначному пограничному разграничению Российской империи (СССР) с Китаем, Афганистаном, Ираном, а также административному определению межсубъектных разгранлиний (РСФСР —КазССР) может актуализировать тему пересмотра географических пределов национальных ареалов и на этой основе легитимности существующих границ, «навязанных» «чужой» властью. Симптоматичен перенос казахской столицы в Астану (Целиноград), как форма утверждения государственных начал на севере страны.

Пятое. Сдваивание рядов исламизма и наркомафии. Принципиально российский вектор наркопоставок в условиях уязвимости внешне- и внутрирегиональных границ и трансъевразийской миграционной активности привел к тому, что сама Россия из транзитной территории превращается в основного потребителя тяжелых наркотиков. Это повышает ее «рыночную ценность», следовательно, мотивацию наркодельцов.

Шестое. Интервенция дальнего зарубежья ведет к накоплению потенциала конфликтности между Россией и западными «спонсорами-работодателями». Роль последних стратегически — негативна, тактически — ситуативна. В последнем случае — «сдерживающе-провоцирующая»: они и временные локализаторы талибской экспансии, и инструкторы «демократической оппозиции», но, прежде всего, катализаторы исламизма. США, Китай, Япония расширяют доступ к ресурсам Памира и Тяньшаня: урану, золоту, серебру, редкоземельным и цветным металлам. Это встречает заинтересованность стран региона в высокоинвестиционных западных проектах: магистрали ТРАСЕКА, «Север-Юг», каспийский энерготранзит и пр. Ими мы тоже сможем пользоваться, но не владеть. Зато такие проекты ограничивают наши перспективы и одновременно расширяют сферу силовой защиты со стороны Запада.

Седьмое. Превращение Афганистана из государства в конгломерат общинных владений, периодическая «турбулентность» ядерного Пакистана, хроническая враждебность США в отношении Тегерана, не вполне очевидное по последствиям арабское «обновление» обуславливают вероятность экспорта в Среднюю Азию силовых способов достижения политических целей. Возрастает вероятность непредсказуемых геополитических сценариев по логике «демократизации» Ливии.

Названные факторы могут проявиться в любом наборе среднеазиатских стран в зависимости от проявления, прежде всего, трех внутри- и внерегиональных начал: исламо-централизующего, западно-глобалистского и набирающего силу — «придаточно-китайского». В Таджикистане и Узбекистане более вероятно обострение тлеющего конфликта властей с исламистами при обострении межгосударственных отношений. Труднее просчитывается будущее Туркменистана с учетом его внутренней закрытости и экономической всеядности. С Казахстаном и Киргизией связаны перспективные интересы Запада и Китая, в значительной мере взаимоисключающие, но при этом одинаково провоцирующие нас занять чью-либо сторону. Киргизский пример подтверждает весьма условное соответствие этой страны критериям государственности и привычкой решать системные проблемы разовой внешнефинансовой инъекцией. Вспомним: исламская революция в Иране вызрела куда при более благополучном экономическом положении и неограниченной помощи извне.

 

Евразийство — российская обреченность

Вернемся к евразийству в понимании его не как веры, а географических пределов целеполагания. Согласимся с необходимостью единого понимания не только интересов, соблазнов и рисков, но и иерархии понесенных и потенциальных потерь. Поставим во главу угла потери социально-демографические. Зададим вопрос от противного — кто, если не Средняя Азия, способен их облегчить? Неминуемо сокращение населения России на треть, до 90–100 миллионов к 2050–2060 году. Сможем ли мы остающимися миллионами контролировать прежнее пространство? Или обречены делиться с теми из наших соседей, чьи подданные придут, прежде всего, в Зауралье? Ими станут либо китайцы, либо выходцы из Средней Азии, перенаселенной, нищающей, поэтому давящей на политические клапаны сдерживания миграции. Но за китайскими гастарбайтерами рано или поздно придет сюда Пекин. Это будет означать утрату не только «титульной» территории, но традиций державного строительства. Их слом неизбежно обострит и без того давящий на страну «постимперский» синдром. Далее — перспектива коллизий-бунтов — «осмысленных и милосердных». За этим маячит хаотичный или подталкиваемый распад страны и пополнение ею списка канувших в лету. Россия не сможет сохранить себя, уподобившись шагреневой коже. В этом смысле Россия может быть либо глобальной державой, либо глобальной угрозой. Но угрозу «построссийского» значения ликвидируют с «пристрастием», соответствующим ее масштабам. Верить в снисхождение к нам со стороны Запада и Китая недальновидно. Те и другие сделают для нас столько, сколько сочтут для себя полезным. Сила при этом остается одним из главных имплицитных рычагов отведения угроз и обеспечения прочих интересов. Альтернатива этому — обоюдостороннее магистральное движение — наше в Среднюю Азию, среднеазиатов — в хиреющие российские веси-пяди, и так желтеющие, но с более опасным оттенком. Мы непростительно долго приобщаемся чуждой вере. Еще хуже оставаться в плену глобалистских грез о всемирном торжестве общечеловеческих ценностей. Они нас и так уже поставили на грань утраты исторической перспективы. Не о национализме «под Хохлому», тем паче «славянизированных» свастиках, идет речь. Бдительных «нашистов», как и ревнителей «евростандартов», просим не беспокоиться. Но если русские (в приближении к «российским») — это державообразующая нация сходно мыслящих, а не прилагательное к чужим геополитическим существительным, то будем, в первую очередь, рациональны и только во-вторую — политически обходительны. В условиях наметившейся с начала века прагматизации нашей внешней политики, это реально настолько, насколько наш государственный менеджмент овладеет идеей непременности возвращения туда, куда еще пускают. В остальном — исходить из аксиомы: территория может быть утрачена, политическое присутствие никогда.

В практическом плане это означает, что у нас нет большего приоритета в регионе, чем обеспечение собственной выживаемости. И евразийский масштаб для этого единственно спасителен. Лишь после разрешения этой задачи можно, не слишком напрягаясь, подумать, стоит ли, ради чего, в какой степени уважить «жизненно важные» интересы других. При параллельном учете чаяний тамошнего большинства, пусть и в лице традиционных для них жусов-кланов.

 

Минимальная программа политического максимума

Начать придется с выработки той самой комплексной задачи, которую вряд ли объемлет рекомендация Совбеза или правительственная директива. Нужен политико-академический Интеграционный Центр, определяющий стратегию и тактику, в данном случае «реколонизации Туркестана». Центр, обладающий научно-информационным ресурсом и контрольно-исполнительным инструментарием. А главное — способный в условиях застарелого российского социально-мобилизационного нигилизма («спасибо» агитпропу!) заинтересовать общими перспективами живущих по обе стороны границы с ближайшим для нас Востоком — кстати, чем это не национальная идея, основанная на национальном же инстинкте самосохранения? Не менее важно мотивировать тех, кто в Среднюю Азию поедет и кого мы из нее примем. Еще раз оговоримся, не о антикаримовском-антирахмоновском антрепренерстве, тем более не о пробковых шлемах ведем речь. Из России туда не едет по существу никто. Оттуда мы до недавнего времени принимали по квотам. Например, по статистике у нас работают по 400 тысяч узбеков и киргизов. Пусть приедут по 4 миллиона, но, к примеру, только на Дальний Восток и не в качестве полулегальной рабочей силы на угодьях столичных нуворишей. В отличие от китайцев, своей автономии они там точно не создадут, ресурсов для лоббирования односторонних интересов своих прародин у них недостаточно, но для «задержавшегося» там русского населения они будут привычнее хотя бы по остаточной исторической памяти, а главнее — «безопаснее» для Москвы. Эта же формула может устроить и китайских гастарбайтеров. Подсказанная ориентация их не на пустеющие просторы Отечества, но на среднеазиатские стройки сквозного российско-среднеазиатско-китайского значения для нас явно приемлемее. Но главное, повторимся — обеспечить неуменьшающееся экономическое и физическое присутствие России в регионе. Опыт подсказывает: не говоря о «стройках века», даже контейнерный городок геологов или строителей становится политически перспективной точкой притяжения местного населения, обращающегося сюда за работой, медпомощью или водой (вспомним ее значение!).

Предпосылкой к реализации всего евразийского «мегапроекта» служит определение основных направлений деятельности Интеграционного Центра. Обязательными направлениями видятся: разработка и отслеживание реализации системообразующих программ (гуманитарно-гражданский блок), внутрирегиональной адаптации, анализа внешнего противодействия, проблем безопасности (военный блок), экономической интеграции. Все — вне формальной иерархии, взаимно переплетены и дополняемы. Представлены публицистической интерпретацией актуальных для России задач в регионе.

Главной задачей гуманитарно-гражданского блока станет принципиальное сохранение Средней Азии в зоне российской культуры (в первую очередь — языка). Это достигается через единые образовательные, научно-академические, медийные стандарты, обеспечение сходной с Россией практики партийного строительства. Все — не самое затратное из того, что предстоит сделать. Но даже к этому применим государственный подход, то есть концепция-программа-финансирование-воля-контроль. Последний — здесь и далее — желательно «СМЕРШевский» — по эффективности.

Здесь же — обсчет и обеспечение важнейшего интегрирующего начала — поощрение службы среднеазиатского населения в Вооруженных силах России. Незабытый советский опыт подсказывает: едва ли не главным фактором межкультурной адаптации в СССР являлась служба представителей разных национальностей в Советской Армии. Со сноской на сегодняшние, в том числе, национальные правовые акты, это может быть стимулируемый заинтересованной стороной обмен призывниками и контрактниками. Он может быть реализован как через привычный призыв по контракту в российские гарнизоны на территории региона (Таджикистан, Киргизия), так и путем «командирования» отслуживших в российской армии призывников в «зарубежную стажировку» в армии стран Средней Азии, прежде всего, на дефицитные там специальности. Если часть из них там осядет, это будет благом для нашего будущего. Ибо само движение «туда» затормозит и обратный исход русских соотечественников, зачастую справедливо считающих себя брошенными. Солидарные задачи антитеррористической борьбы помогут определить сферы предпочтительной общей заинтересованности. В идейно-политическом смысле весьма перспективным представляется служба среднеазиатов на Северном Кавказе, их опыт противостояния экстремизму. Отечественные мобисты, поднаторевшие в понятных условиях «военно-патриотического энтузиазма», подскажут приемлемые схемы.

Обещающим выглядит научно-практическая реанимация полезного опыта интеграционного строительства в царской России и СССР — от генерала Кауфмана до Фрунзе. С тем, чтобы при нынешней умудренности не уподобляться Сталину с Орджоникидзе, в 1921 году заново искавших пути размежевания Южной и Северной Осетии. В исторически недавнем 2008 году мы увидели, что из этого получилось.

Решение задач внутрирегиональной адаптации предполагает, во-первых, мотивацию пророссийского слоя местных элит, которые в большей степени, чем на Западе, определяют настроения масс. Среди тамошних элит есть пророссийские, протурецкие, происламские, на подходе прокитайские, но основная масса — прагматично-всеядные. Пока это в нашу пользу. Как и то, что в Казахстане пока существует встречный интерес к «практическому» евразийству. Вместе с тем противодействие интеграционным процессам в СНГ имеет стойкую тенденцию к усилению, отражающую процесс замены присоветских управленцев обладателями западных дипломов. Этим актуализируется среднеазиатская аппликация сталинского лозунга «Кадры решают все!» Ближайшей задачей пророссийских управленцев (где, как не у нас, их готовить?) видится, как мы уже заметили, воспрепятствование оттоку русскоязычного населения, в ряде случаев их защита. Несколько лет назад движимая интернациональными чувствами москвичка Татьяна Сапунова частным образом выступила в защиту евреев. Какая из тамошних структур на системном уровне защищает русских? Кто, кроме нас, заинтересован эту систему создать и обеспечить ее дееспособность? Перспективной выглядит нацеленная работа с лидерами сложных и замкнутых групп: по опыту Таджикистана — каратегинцами, дарвазцами, памирцами-исмаилитами, особенно ванчцами. Они исторически занимают позицию отстраненности от политики национальных центров, в том числе иногда не ориентированной на интересы России. Таким образом, укрепление нашего влияния в регионе видится одновременным с расширением социальной базы дружественных режимов, а также их стабилизации. Притом, что лоббизм — это не профессия, а устойчивый личностный мотив.

Во-вторых, рациональное использование исламо-главенствующего потенциала, который не противоречит евразийским началам самой России. Скажем честно: исламизацию здесь не сдержать. И в локальном смысле она может быть даже полезна. Пресекать следует экстремизм, противопоставляя ему ностальгию по внутренней стабильности и доступности ресурсов шестой (пусть — восьмой) части суши. Это ли не самостоятельное, востоковедческо-теологическое направление работы с широким полем задействования межконфессиональных связей?

Анализ внешнего противодействия предусматривает, в первую очередь, аудит существующих и планируемых сквозных для региона социально-экономических проектов на предмет их соответствия долгосрочным интересам России. Его политико-методологической основой должно стать тотальное противодействие США и Западу со стороны местных элит. США уже вышли на второе место по влиянию в регионе. Данный посыл не означает возвращения тотальной конфронтации и лежит в русле исповедуемого Западом прагматизма: «отдай невесту, а после будем друзьями». В противодействии американскому присутствию не следует вступать в полемику, будь то в сфере пресечения исламизма-терроризма или по правозащитной тематике. Подобные споры, как показал опыт, Америкой интерпретируются исключительно в своих геополитических интересах. Эффективным представляется противодействие американскому влиянию за счет противопоставления западным «соблазнам» обоснованных предложений-стимулов, исходящих из «евразийского центра». Пока же главное, чтобы и в России и в Средней Азии поняли: увеличение у нас западного присутствия означает дифференциацию локальных отраслевых интересов, у них — это предпосылка к переориентации на антироссийскую альтернативу в ущерб историческому партнерству. При этом важно, чтобы инициатива исходила из Средней Азии — пусть она ведет диалог с американцами и их союзниками.

В отличие от мер в отношении Запада, противодействие Китаю может быть обеспечено на сегодняшнем, весьма благоприятном для Москвы и Пекина геополитическом фоне: в совместных проектах пусть участвуют, по крайней мере, рабочей силой. Задача не в том, чтобы сделать китайцев союзниками. Главное, чтобы они не стали врагами, видя нас при этом не просто «равновеликим», но естественным «руководителем» региона. И если наша очевидная территориальная уступка (о чем следует чаще напоминать) этому поможет, то интерпретировать ее логично в увязке со Средней Азией.

Не должен противодействовать российской политике в регионе и Пакистан, весьма динамичное и территориально близкое государство исламского мира. После распада СССР из всех стран Центральной Азии раскладка сил наихудшим образом изменилась именно для него. Утрата его геополитической ценности после завершения Москвой афганской кампании дополнилась возрастающей на Западе подозрительностью к исламу, а также все более явственным дрейфом Индии к США. Поэтому доступ к Средней Азии, а также стабильность транзита с китайским Синьцзяном становятся для него приоритетными. Необходимо выработать российские условия обеспечения (лоббирования) этих и производных от них интересов. Если Пакистан получит доступ в регион, то в чем будет состоять его политическая «рента» за наше содействие? Какова будет наша реакция на его выход к тем же ресурсам по договоренности лишь со странами региона? Точно также необходимо сформулировать и озвучить российскую позицию по поводу влияния базирующихся в Пакистане исламистов на региональную ситуацию. Общая позиция России не может совпадать с антипакистанской при СССР, поскольку она была тесно связана с поддержкой Индии. Теперь, когда Индия скорректировала свой курс в пользу сближения с США и стала претендовать на гегемонию в Южной Азии, поддерживать ее по инерции, тем более в противовес Пакистану, не всегда дальновидно.

Задачей военного блока станет, во-первых, определение иерархии краткосрочных угроз — если мы прошляпим очередной «ошский взрыв» или массовое форсирование Аму-Дарьи-Пянджа родственниками «здешних» таджиков-узбеков, долгосрочного планирования не понадобится. Сочтем, мягко говоря, дискуссионным решение о передаче таджикам охраны границы с Афганистаном, неизменно «бодрствующим» и не утратившим склонности к геополитическим сюрпризам. При всем уважении к генштабу и Минфину здравый смысл подсказывает рационализацию размещения российских воинских контингентов — фактически — постов дальнего обнаружения противника, хотя бы в лице наркокурьеров. Между таджикскими Кулябом и Бадахшаном наших сил нет. Еще при охране границы российскими пограничниками с борта вертолета, летящего по кромке Аму-Дарьи, нередко можно было одновременно лицезреть по два плота с нарушителями. Зато остаточные российские войска «сдвинуты» на запад Таджикистана. Для чего — поддержки «раиса Рахмона»? Но опираться следует на политику, а не на политика, кому и как бы он не был лично предан. Более того, опыт военно-политического анализа подсказывает: проблема легче идентифицируется на уровне глаз, чем из любой поэтажности московской академической высотки с видом на Кремль. Антиисламистский мониторинг плюс зримое присутствие сдерживающей силы — главные предпосылки к последующему силовому невмешательству. Вмешательство же для нас малоэффективно. Хватает Чечни. На худший случай необходимы «социально-опосредованные» базы антиисламистского противодействия. Об их военно-техническом наполнении логичнее посоветоваться с военными. Наличие функционально близких органов (региональной антитеррористической структуры ШОС, антитеррористического центра СНГ, системных элементов ДКБ (в частности коллективных сил быстрого развертывания), аппарата пограничного взаимодействия и российских военных баз), очевидно, востребует единого координирующего органа. Им может стать Интеграционный Центр.

Принципиальным видится усиление контроля над ситуацией в Афганистане, прежде всего северном. Устранение еще в далеком 2001 году таджика Ахмадшаха накануне антиталибской операции, а потом и «почетное забвение» влиятельного узбека Дустума от обратного подтверждает потенциальную лояльность России определенной части их соплеменников. Они, «благодаря» западному марионетке пуштуну Карзаю, не менее вытеснены на политическую обочину, чем при короле, его племяннике (Дауде) и последующих «творцах» афганской государственности. Наверняка преемники Ахмадшаха здесь найдутся. Способствовать переориентации их с наркобизнеса на политические задачи — трудно, но подход к ним следует искать. В частности, через личные интересы, как и раньше, властвующих здесь элит Пандшера-Тулукана-Кундуза-Шерхана-Хайратона-туркменизированного севера провинции Герат. Они же должны знать, чьи, какие интересы, каким образом следует защищать. В то же время опыт подсказывает: непосредственное иностранное присутствие в Афганистане затратно и неэффективно.

Поднаправлением — в рамках военного — следует считать борьбу с наркотрафиком. Для среднеазиатов борьба с ним — элемент политической игры и способ оправдания внешнего донорства. Наркоэкспансия в Россию — угроза ее национальной безопасности. Подобно тому, как США ведут с ней борьбу в Латинской Америке (вспомним устранение панамского президента Норьеги), мы вправе делать то же, добившись полномочий России на самостоятельность, пусть и под флагом ООН, ШОС и т. д. Определенную роль в региональных антинаркотических программах могли бы сыграть США и Япония, финансирующие соответствующую деятельность в Афганистане. Но при этом они должны «почувствовать разницу»: где действуем мы, где — среднеазиаты. Экономический блок останется пока самым нераскрытым, ибо требует отраслевых знаний, в том числе в части, касающейся источников финансирования евразийского «мегапроекта». Он же наиболее связан с административной регламентацией, прежде всего, в рамках СНГ. Последнее все более теряет свое значение в пользу двусторонних и региональных связей. Но если так, то распадутся и союзы, созданные или создаваемые под его эгидой. Не исключено, что первоочередной задачей экономического блока станет оценка дееспособности и рациональное ранжирование названных объединений по их соответствию принципиальным задачам интеграции: ЕврАзЭС и прочих многосторонних форматов. В том числе при понимании их неперекрываемости, взаимодополнения друг другом, а также различиях в степени оформленности.

 

* * *

Любая степень дискуссионности представленных предложений не вызывает, на наш взгляд, сомнений в актуальности самой темы. Позиция по каждому приведенному и неучтенному пункту должна быть, как минимум, сформулирована. Но если она станет пунктом плана, то важно, чтобы хватило воли его воплотить в жизнь. Впрочем, что является альтернативой тому и другому?

(2011 г.)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Больше статей от этого автора