Должна признаться, что уже в тот момент, когда я согласилась откликнуться на пожелание моих новых друзей из редакции журнала «Родная Ладога» написать эссе о Радоване Караджиче как о литераторе, прекрасно осознавала, что это исследование особого рода. Гораздо более сложное и ответственное, нежели написание его политического портрета или эссе о его роли в истории сербского народа и в мировой истории конца XX — начала XXI веков. Хотя с учетом моего университетского образования по специальности «преподаватель литературы», моего писательского опыта, наличия у меня всех книг Радована, а также того обстоятельства, что я прочитала все, что он говорил и писал и как государственный деятель, и как литератор, эта работа не должно было вызвать у меня серьезных затруднений.
Хочу напомнить, что работы по рассмотрению его литературного наследия в последнее время в основном публикуются в связи с присуждением ему различных наград в области поэзии или в связи с оценкой его вклада в развитие славянской культуры. Правда, немало и тех, кто склонен отождествлять литературное признание Радована, как следствие его политической известности. В этой связи для уважаемых русскоязычных читателей я постаралась собрать воедино основные элементы литературной биографии Радована Караджича, имея в виду также то, что уже два десятилетия он ежедневно находится в фокусе пристального внимания преимущественно интересующейся политикой публики.
История распорядилась так, что Радован Караджич оказался лидером сербского народа в трагические времена, во времена навязанной Боснии и Герцеговине войне в конце прошлого века. В этом смысле он находится в одном строю с генералом Ратко Младичем: Радован в качестве первого и единственного президента военного времени Республики Сербской и Верховного главнокомандующего Вооруженных сил сначала Сербской Республики Боснии и Герцеговины, позднее Республики Сербской, а Младич в качестве первого и единственного начальника Генерального штаба Армии Республики Сербской времен войны. Таково было желание сербского народа, избравшего их своими депутатами в Парламент в 1992 году, чтобы они возглавили оборону от вновь ожившего движения усташей времен Второй мировой войны и поднявшегося воинственного ислама в целях сохранения сербской национальной идентичности на территории Республики Сербской, возникшей после распада бывшей Югославии, хотя программной целью было сохранить тогдашнюю Югославию с тем, чтобы в ее рамках осталась и Босния, и Герцеговина.
Однако если генерал Ратко Младич выбрал на всю жизнь профессию воина и всегда был лучшим или одним из лучших, и можно сказать, что свое место в истории он занял закономерным путем, то остается вопросом, откуда возрос Радован Караджич, ставший политическим трибуном в самый драматический период жизни балканского региона?! До поры он был известен только в кругах сараевских интеллектуалов. Главным в его жизни были семья, друзья, поэзия, психиатрия и — только в конце политика! Но именно Радован Караджич среди всех политических деятелей, претендовавших на главенствующие роли в борьбе народа за братство, единство и свободу всех народов и народностей тогдашней Югославии, стал признанным лидером.
В качестве иллюстрации к этой ситуации приведу такую шутку: когда в конце прошлого века, еще до начала войны в Боснии и Герцеговине, в бывшей Югославии заходила речь о Караджиче, все подразумевали Вука Караджича, создателя сербской азбуки, кирилличной письменности сербского языка. Со временем все так переменилось, что появился такой анекдот: учительница задает вопрос ученику, что он знает о Вуке Караджиче, а он в ответ говорит, что она ошиблась, потому что Вук — это Вук Драшкович (новый сербский политик), а Караджича зовут Радован! После выдвижения против Караджича и Младича постыдного обвинения так называемого Гаагского трибунала (основанного еще в 1993 г.) в геноциде в отношении несербского населения Боснии и Герцеговины, последовало изгнание и запрет обоим заниматься своим делом. Однако, генерал Младич до сих пор ведет свою тайную войну, скрываясь более 10 лет. Радован до того, как его арестовали и выдали в Гаагу, писал стихи и роман и так «лечил души» народа.
Сегодня Караджич опять известен как Радован, он почти ежедневно в зале суда в Гааге бесстрашно рассказывает правду о борьбе и страданиях, выпавших на долю сербского народа Боснии и Герцеговины с начала 90-х годов прошлого века вплоть до сегодняшних дней! Если ему позволят остаться в живых (хотя известно, что в судах Гааги уже вынесены все приговоры по пунктам, на которых строится обвинение, — виновен), то подлинные факты, представленные неутомимым Радованом, помогут опровергнуть все сфабрикованные материалы, и сербский народ сможет защититься от клеветы и чудовищных обвинений! Конечно же, если политику не уготована судьба Слободана Милошевича, как и многих других сербских патриотов, которые различными путями насильственно погибли в тюрьме в Шевенингене.
Кажется невероятным, что в таких трагических обстоятельствах Радован Караджич по сей день остается поэтом мирового масштаба, не только политическим, но и литературным сербским лидером. Литературный дар, абсолютная грамотность проявились у него в раннем детстве, которое проходило в родной Черногории. Но судьба определила ему будущее на нескольких поприщах.
Родился будущий поэт 19 июня 1945 г. в Петнице, небольшом селе в горах на севере Черногории. Караджичи с давних пор были известны как умные, героически храбрые, трудолюбивые люди. Мама Йованка рассказывала мне, что о рождении Радована было объявлено так, будто «ангелы им принесли радость». Как первому сыну в семье ему дали имя Радован — «на радость семьи», уже в неполные девять месяцев он встал на ноги и шагнул в жизнь. Из наших частых доверительных разговоров с матерью Йованкой я узнала, что она жила в нищенских условиях, когда ее муж Вуко находился в тюрьме как четник (а сама она родом из известной партизанской семьи). Радовану было пять лет и три месяца, когда отец вернулся из тюрьмы. С детства он был необыкновенным ребенком, «послушным в отношениях со старшими, но из любопытства безустанно засыпавшим их вопросами, силой духа вынуждавшим относиться к себе, как к равному». После выхода отца из тюрьмы семья Караджичей пополнилась еще тремя сыновьями и дочкой.
Радован был лучшим учеником своего возраста в Никшиче. Конечно, он не помышлял стать трибуном сербского народа, когда поразил всех своим решением отправиться в 1960 г. в Сараево, где окончил медицинское училище, а затем в 1971 г. медицинский институт. Наряду с учебой он писал и публиковал стихи, занимался журналистикой, сотрудничал с редакциями сараевских газет, редактировал студенческую газету «Полуночник». Во время студенческой революции в Югославии 1968 г. был одним из ее зачинщиков.
Супруга Радована врач Лиляна Зелен-Караджич рассказывала мне: «Он очень рано остановил свой выбор на психиатрии, поскольку это пограничная дисциплина имеет отношение ко всему человеческому существу. Психиатрия имеет достаточно точек соприкосновения с искусством, философией, оставаясь в то же время медицинской наукой. В психиатрии он преимущественно занимался депрессиями и неврозами. Осуществлял исследования в области скрытой депрессии. Совместно мы работали над психоаналитическим толкованием народных песен.
Дольше всего он работал в государственной больнице на Кошево в Сараево, затем в клинике «Доктор Неджо Зец», позднее в Унисовой клинике. Был членом Института коллективного анализа, связанного с одноименным Институтом в Лондоне, также являлся кооптированным членом Лондонского общества группового анализа.
В 1974–1975 академическом году Радован находился в США в качестве стипендиата фонда АЙРЕКС. Стипендия ему была выделена для знакомства с американской поэзией в Колумбийском университете», — вспоминала супруга политика.
Сам Радован так описывает встречу с Лиляной и их совместный путь, который также впоследствии приобрел историческое значение: «На первом курсе познакомился со своей супругой. Родом она из одной из самых образцовых сербских семей Сараево, которая во время второй мировой войны сильно пострадала от усташей. Ее отец экономист, мать — профессор литературы. Мы с Лиляной вместе изучали медицину, и оба специализировались по психиатрии. Нас привлекал феномен души человека. В Сараевском университете было тогда четыре тысячи студентов, а из 30 клиник 3 возглавлялись хорватами, остальные — мусульманами. Через полтора года мы повенчались. Мы занимались индивидуальной и групповой терапией. Были сторонниками теории Юнга. Одинаково думали, что пациенты это люди, находящиеся в поиске души. Я лечил неврозы, психозы, депрессии, она была сексопатолог. Психиатрия — это синтез общественных, социальных, индивидуальных, философских, этических проблем. Встречи с пациентами вызывали огромный интерес и ощущение, что мы помогаем человечеству стать лучше».
Радован благополучно влился в жизнь Сараево, имел всесторонний успех, широкий круг знакомых, но близких друзей было мало. В интеллектуальной элите он считался известным талантливым поэтам: «В нашей литературной дружине он был, так сказать, редким зверем: мы все были на гуманитарных факультетах, а он на медицинском, где в основном обучались дети из так называемых лучших домов. Папины и мамины детишки... Радован среди нас первый женился, первый завел детей. Мы были “ветераны 1968 г.”, а он имел точку опоры: адрес, семью, обязанности, которые делали его более серьезным, чем мы, без таковых обязательств. В его первых поэтических работах было нечто неперекипевшее, бунтарское, затуманенное, несчастное, поскольку он на уроках литературы и теории литературы не готовился стать будущим преподавателем литературы, а, наоборот, на анатомии кромсал трупы.
Радован стал любимцем своего литературного поколения, узнаваемым по рассудительности, терпеливой жертвенности, готовности помочь как “отличный врач и блестящий психиатр”, по своей “учтивости”, бывшей следствием религиозного чувства, которое он вынес из своего дома. Радован был настолько благовоспитан, что иногда кому-то могло показаться, что он человек без темперамента, а позднее выяснилось, что он “несгибаемый”»!» (Из выступления поэта и профессора Райко Петрова Нога, близкого друга Караджича, которое я привела в своей книге «РАДОВАН», Белград, 2002 г.)
Караджич мужал в атмосфере любви духовной, душевной, родовой и творческой. Но особый след в его непримиримой, болящей душе оставило то, что с первых лет своей жизни, начавшейся в Черногории, он остро ощущал критическое отношение и ближайшего окружения, и властей в связи со своим происхождением из «четнической» семьи. Тюрьма, или арестантская, как говорят в народе, реяли над его судьбой. Прежде всего, отец несколько лет находился в тюрьме. И поэтому с первых лет жизни Радован воспитывался мудрыми наставлениями своей матери. Потом и сам на 11 месяцев оказался в заключении, став жертвой сфабрикованной аферы, связанной с кредитно-денежной манипуляцией. Вышел на свободу, когда обвинение было снято, но публичных извинений за нанесенный моральный урон не удостоился. Современники Радована о тех годах говорят, что в Сараево царила мрачная, тяжелая атмосфера. Пострадать мог любой уже на том основании, что кто-либо покажет на него пальцем или в чем-то обвинит открыто. Эту аферу, из-за которой пострадал Радован, говорят, подготовила Служба госбезопасности БиГ, сотрудники которой, как считают, хотели уговорить будущего политика стать шпионом, после того как он год пробыл в Америке. Но испытание тюрьмой не только не ослабило, а, напротив, сделало молодого человека еще более твердым, упорным, энергичным, самоуверенным. И все это отразилось в его поэзии!
В то время в БиГ сербские интеллектуалы, противясь однообразию политического мышления и стремясь вернуться к своей национальной традиции, к своим историческим корням, обратились к известной идее «Младе Босне», рассматривая Гаврилу Принципа в качестве драматического героя косовской мысли, близкой тому поколению югославских националистов, в революционной практике которых присутствовали известные анархистские порывы. Они чаяли «прогресс в прошлое», искали мосты, ведущие к их предкам, которые перешли Албанию, пережили свою Голгофу и дождались воскресения Сербии! (Можно сказать, что таким настроениям родственно, например, стихотворение Радована «Гаврило Принцип».)
Из «босанского котла», из «балканского варианта коммунизма» начинают группами выезжать сербские, частично хорватские и даже мусульманские интеллектуалы. Трудно было оправдать политику тогдашних властей, которые, арестовав на полном основании мусульманских фундаменталистов, уже тогда являвшихся передовым отрядом тех, кто выступал за религиозную войну в БиГ, тут же для равновесия находили жертв среди сербских и хорватских интеллектуалов, применяя и против них также репрессивные меры. В то же время начинаются и массовые переселения народов из Боснии. Сербы, конечно же, спешили в Белград. Предпринял это и Караджич (1983 г.), но по семейным обстоятельствам должен был вернуться в Сараево, где становилось все труднее быть сербом и православным. История той попытки отразилась в одном из лучших стихотворений поэта «Калимегдан».
Распад СФРЮ имел трагические последствия и, возможно, самые тяжелые в БиГ. Наивно предполагалось, что «братство и единство» сохранят БиГ. Особенно неподготовленными к развитию событий оказались сербы. На Балканах, в кругах международных наблюдателей и «богов войны», все югославское клеймилось как последствие великосербской тирании и даже агрессии!
В такой атмосфере в БиГ создаются политические национально ориентированные партии: Хорватский демократический союз и Партия демократического действия. Сербы считали, что в первую очередь, необходимо организовать Сербское культурное общество «Просвета» (просвещение) для объединения на основе своей культуры, традиции, истории, чтобы оказать отпор надвигающейся военной опасности. Отставание этой партийной консолидации сербского народа могло стать для него фатальным.
Об этом лучше всего говорил сам Караджич: «Многие требования с мест о создании партии мы сначала отвергали, говоря людям, что сербское культурное общество “Просвета” удовлетворит все их запросы, которые тогда еще сводились к объединению сербов в БиГ на базе культуры и информации. В частности, мы тогда ощутили у сербов определенное беспокойство и недоверие в связи с развитием политических событий и потребность в какой-то форме самоорганизации. Тогда мы заявили: вот вам “Просвета” и ее отделения в каждом селе, будете крепить единство в сфере культуры, поскольку мы все еще считали, что не будет необходимости в создании политической партии. Мы полагали, что в таких обществах сербы, наконец, смогут свободно собираться, т. к. последние 45 лет существовал определенный страх в Югославии от подобного рода собраний. Однако, как выяснилось, этого было недостаточно. Поэтому следовало приступить к созданию Сербской демократической партии.
С другой стороны, Сербская Православная Церковь еще не имела за собой сильных интернациональных тылов, позволяющих духовенству выступать открыто в поддержку сербского народа. Сербская Православная Церковь была самой неравноправной структурой в Югославии. Не буду пересчитывать число построенных православных церквей в сравнении с числом построенных мечетей и католических храмов, хотя мы не были против их строительства, но новые сербские церкви не только не строились, но и не разрешался ремонт существующих и разрушенных в ходе войны. Хуже того, некоторые из церквей были разрушены уже после войны. Мы обратились к сербскому народу с несколькими простыми и воодушевляющими фразами: “Сербы! Хотя вы и страдали, хотя жили под притеснением, но вы существуете! Имеете право на существование! Ваше существование никого не должно оскорблять, и никто не имеет права раздражаться из-за того, что вы существуете. Вы готовы и с другими жить в мире. Вы будете относиться к людям точно так, как другие относятся к вам”». (Из интервью Р. Караджича в сараевском журнале «Неделя», 20 сентября 1990 г.)
В таких обстоятельствах на великий православный праздник Петровдан 12 июля 1990 г. наконец, в БиГ была сформирована Сербская демократическая партия, которую еще до этого в Хорватии основал также врач, специалист по психиатрии, человек, имеющий большое влияние среди сербов, доктор Йован Рашкович. Прежние профессиональные политики испугались и уклонились от этой ответственной деятельности, доверив ее поэту и психиатру, сербу и православному человеку Радовану Караджичу. Лично Добрица Чосич, один из самых влиятельных сербских писателей и революционеров, решающим образом поддержал Радована, который с сомнением принял на себя историческую роль вождя сербского народа, надеясь, что это всего лишь вынужденное временное служение... А продлилось оно все время войны и вплоть до наших дней.
МОЯ ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С РАДОВАНОМ
С Радованом Караджичем я познакомилась в Сараево на второй день референдума о независимости БиГ 2 марта 1992 г., объявленного Алией Изетбеговичем, действовавшего по указке своих менторов. Война только что не началась уже в самом Сараево. Случаи резни сербов уже произошли в Герцеговине, с севера силы усташей уже прорывались через Саву и грозили новыми зверствами... В те дни я часто бывала среди военнослужащих остававшихся подразделений Югославской народной армии, вышедших из Словении и Хорватии. Они понесли большие потери в результате действий вооруженных сил новых сепаратистских государств. Военные, все еще веря в то, что остаток Югославии сохранится в объединении братских народов, мне рассказывали о страшных преступлениях, совершаемых местным населением против армии.
В те дни я видела, как возникают баррикады, и как страх и насилие искажают привычный облик Сараево... В здании парламента БиГ мы лишь для вида ожидали результаты так называемого референдума. Алия Изетбегович еще в 14 часов, задолго до окончания времени голосования, объявил о совершенно определенном решении «народа» (читайте: мусульманского, позднее названного бошняки), согласно которому БиГ как самостоятельное государство отделяется от бывшей Югославии. (Турция первая признала ее как независимое государство!) Через несколько минут после того заявления я узнаю, что рядом, в отеле «Холидей Ин», Радован Караджич в качестве председателя Сербской демократической партии обратится к общественности. Толпа журналистов, операторов, каких-то вооруженных людей спешно перемещаются по отелю, где ожидается Радован. Когда он начал говорить, помню его удивление и обеспокоенность, и нескрываемую злость, когда он стал объяснять, что же все-таки происходит в БиГ.
После нашего знакомства он поблагодарил меня за то, что я раньше всех храбро описывала и публиковала правду о страданиях сербов в БиГ (что и сегодня считается храбростью в Сербии!). Затем уступил мне место рядом с собой. Я все время внимательно на него смотрела и слушала. То, что он осознавал опасность надвигающихся несчастий и значение взятой на себя ответственности, выдавала нервозность его руки. Тем более трудно было говорить о позиции и будущем СДП, которую возглавлял уже второй год.
В тот вечер из-за возникновения угрозы вооруженных столкновений я была вынуждена покинуть Сараево. В Белграде собрала обеспокоенных друзей, и мы вместе читали «Условия для переговоров» Кризисного штаба СДП и сербского народа, которые представил общественности Радован Караджич.
«Вчера, 1 марта 1992 г., были обстреляны не только сербские люди, но и сербские святыни. Тем самым недвусмысленно показано, как может выглядеть судьба сербского народа в суверенной, независимой и международно признанной БиГ. Вплоть до вчерашнего дня сербы верили в традиционные ценности совместной жизни в Боснии и Герцеговине. Благодаря этой вере, мы считали, что нужно согласиться на проведение Конференции о БиГ, более того, мы были ее инициаторами и активными сторонниками. К сожалению, вчера наши ожидания оказались обмануты», — так Радован пытался призвать к разуму подстрекателей войны в Боснии и Герцеговине. Напрасно он выдвигал условия и требования, справедливые и добронамеренные. Это была еще одна попытка, в ряду многих, остановить пропагандистскую шумиху, ведущую к гражданской и религиозной войне. Все конференции, переговоры, выступления, все декларации различных европейских центров — все было напрасно. Из Сараево, где до этого численно преобладало сербское население, сербы были изгнаны в горный населенный пункт, дачный поселок Пале. До конца войны в Пале размещалась власть сербского народа.
Все переговоры и разбирательства перед лицом общества или международных представителей, между Алией и Радованом проваливались под гул все более громких рыданий невинно пострадавших людей. Тех, кто не успел сбежать из Сараево или понадеялся на лучшее, хватали в их домах, подвергали жесточайшим истязаниям, зверски убивали... С окраин Сараево несчастные, запуганные сербы смотрели на свои улицы, школы, места прогулок и вспоминали прежние сараевские красоты и мирное житье.
С болью невосполнимой утраты в интервью журналу «Светигора» в марте 1995 г. Радован Караджич так описал предвоенное Сараево:
«ВОСКРЕСЕНИЕ СКОРЧИВШЕЙСЯ ДУШИ»
«В Сараево и его окрестностях, которые сплошь сербские, я живу уже 34 года, и за это время имел возможность разглядеть душу отдельного человека, коллектива и самого народа. Эта душа расправляется и получает радость только в одиночестве или находясь в сельской местности. Сербский народ в основной массе был изгнан в села. В городах было такое давление, что только смелые и отважные могли показать свою душу и свою духовную принадлежность, тогда как остальные сербы должны были скрывать за сдержанными внешними проявлениями глубокие внутренние переживания. Это действительно было одним из тяжелейших видов насилия прошедшего периода. Хотя должен сказать, что так называемые боснийские сербы относительно религиозной жизни и обрядов и тогда были намного смелее и отважнее, чем сербы из многих других краев...
Так называемые боснийские сербы (а они уже были бывшие боснийские, поскольку мы все боснийское отвергли, потому что наши вчерашние соседи и тогдашние братья на все боснийское поставили печать ислама) были стойкими, но в глубине души. Лишь единицы отреклись от сербских традиций и согласились представлять свой народ во властных и других общественных структурах, чтобы сделать карьеру, помогая усмирять народ, который они сами же представляют.
Это дими-судьба, а ее носители являются представителями религиозных и национальных меньшинств в исламских системах. Дими — это человек, которого в исламских странах отбирают и делают равным себе по уровню благосостояния, а он за это обязан держать представителей своего народа и веры в покорности и подчиненности. Институт дими как явление в Боснии и Герцеговине пустил уже сильные корни, весь остальной народ смотрел на тех своих ложных представителей с внутренним презрением и, конечно же, страдал из-за того, что не может жить всей полнотой своей национальной и религиозной жизни.
...Выходит, понятие “скорчившаяся душа” не значит, что ее не было, а значит, что она очень страдала. Она скрывалась, как ранние христиане, которые прятались, мучились но не сдавались... Несербские народы использовали коммунизм, чтобы держать сербов в покорности, в то время как на втором плане осуществлялась реализация национальных и религиозных программ как римско-католической церкви, так и ислама.
Вспоминаю, как на исламские праздники устраивались крупные городские манифестации: силы правопорядка и сила народа сливались там. Вспоминаю, что не было зазорно идти всем вместе на всенощную во время католического Рождества. А сербы не могли проводить свои праздники, это воспринималось как нечто удивительное, как предательство и нападение на братство и единство. Наши города по сути формировались во время того или иного оккупанта, Турции или Австро-Венгрии, так что сербы в городах уже и по наследству были мучениками...»
МАТЬ РАДОВАНА: «СПОКОЙНО СПЛЮ И ЖДУ»
Чтобы понять характер Радована и чтобы я после книги «Генерал Младич» смогла написать книгу «Радован», не имея возможности встретиться с ним, так как он уже был в изоляции, я стала разыскивать его мать Йованку. Впервые мы встретились в октябре 2001 г. в больнице города Никшич. Острая боль опять, кто знает, в который уже раз приковала ее к постели... Это был один из ее инфарктов.
Казалось, что мы встречаемся после долгого пути друг к другу и пережитых больших несчастий. Как будто мы представляем одно поколение... Каким-то образом соучастники... Я принесла ей сигареты, что строжайше было запрещено, но по просьбе ее внучки я пошла на это нарушение, надеясь, что Йованка от них откажется. Но она так обрадовалась этим сигаретам, будто уже очень давно к ним не притрагивалась. Весело посмотрела на меня и по-детски быстро смахнула их в прикроватную больничную металлическую тумбочку, уже переполненную сигаретами. Естественно, сразу же одну закурила. Взяв меня за обе руки своей свободной рукой, выпуская дым из глубины легких, посмотрела мне пронзительно в глаза и медленно твердым голосом стала наставлять: «Думаю, вам сказали, что я не люблю журналистов. Из них мало кто умеет описать правду или то, о чем ему рассказывают. Мы, Караджичи, имеем очень негативный опыт общения с журналистами. Ко мне их приезжало много и отовсюду. Из Дании, Франции... Французам я вообще не хотела давать интервью. Откуда мне знать, что они там после понапишут. Уже были случаи, когда газеты публикуют материал какого-то журналиста, которого я никогда не видела. Затем его переписывают другие издания. А содержание — выдумка. О чем, я уж и не помню. Вообще неприятное лучше забывать, если это возможно. Но мне почему-то кажется, что тебе я могу верить».
Таким искренним образом мы тогда познакомились. Связали нас неподвластные бедам и векам святые материнские чувства. Казалось, что своими мудрыми наставлениями она олицетворяет образ матери всех сербов и героев: «А знаешь ли ты, почему все так произошло?! Потому что я всегда такою была. Не согнула меня, не покорила никакая неволя, хотя били меня всю мою жизнь. Я никому не была кумиром, но и не нажила ни одного врага, а тем, которые греховно поступали по отношению ко мне и моей семье, впоследствии было стыдно. Всю свою жизнь я полагаюсь на Бога и справедливость... И всегда меня сопровождала надежда. Сопровождало и утешало меня согласие в доме. Я возлагала надежды на своих детей, а дети мои довольствовались малым и были благодарны за все то, что у нас было.
Где-то пятнадцать лет назад у меня в душе будто что-то созрело, я ощутила какую-то глубокую мудрую силу, дающую способность более смиренно рассуждать о жизни. С тех пор жизнь моя стала смиреннее и легче. И дети все мои были довольны. В этом моем новом ощущении, как и в жизни вообще, Радован всегда был мне опора во всем. В нем я ощущала надежность, в нем всегда видела что-то возвышенное, поистине человеческое. С детства он был непоколебимым и в то же время очень любезным. Именно поэтому я спокойно сплю и жду...»
Так она и уснула: спокойно, тихо, в полном сознании происходящего. Во время последней встречи, опять же в больнице, совсем ослабшая сказала мне при расставании: «Будем считать, что ты пришла попрощаться, так как я решилась уйти... Не могу его больше ждать... Силы мои кончаются!»
Последний раз простилась с ней у ее гроба и ощутила горькую тоску по нашему привычному, уже никогда не повторящемуся разговору... Она умерла на 83-м году 5 мая 2005 года. Похоронена в Черногории. Тысячи людей сопровождали ее до места упокоения и сожалели, что нет среди них ее Радована. А многие верили, что он все-таки был там, хотя многочисленные силы полиции внимательно осматривали всех присутствовавших...
Когда позднее Радована схватили, а точнее сказать, взяли в заложники, я подумала, хорошо, что она не дожила до этого! Она, которая ежедневно наказывала ему, чтобы он живым не сдавался, боюсь, умерла бы в тот же день, как увидела бы его в темнице. Взяли его 21 июля 2008 года, а 30-го перед отправкой в Гаагу его провожал один из его ближайших друзей. Была глубокая ночь, опять ночь, и Радован попросил, чтобы его друг прочитал свое стихотворение «Тайная Вечеря», которое посвящено ему:
Ангелам подрезали крылья,
Архангела опутали проволокой.
Но свечи еще не погасли,
И с первой буквы не дошло до последней...
После сообщения об аресте Караджича на улицах Белграда несколько дней продолжались сдержанные протесты народа. Многие верили, что Радован сможет в Гааге уличить фальшивую историю во лжи, что православный поэт и врач поможет действующему президенту стать выше требований нового мирового порядка.
Друзья, навещавшие его в заключении, говорили мне о Радоване, что он для них представляется «огромным чудом». В его убеждениях за все эти годы ничего не изменилось, что бы с ним ни происходило. Напротив, он еще лучше осознал все, что сделано доброго и плохого. Осознал и те достижения, которых добился сербский народ, и теперь беспокоился, чтобы не потерялось все то, что достигнуто в муках борьбы за справедливость, правду и будущую судьбу сербского народа, что достигнуто в тяжкой борьбе во всех сферах, включая и кровавые жертвы. Друзья рассказывали, что в нем лучилась энергия, которой он воздействовал на них как на пациентов и возвращал им уверенность.
ИЗ ЛИТЕРАТУРНОЙ БИОГРАФИИ РАДОВАНА
Поэзия Радована Караджича по объему невелика: до 1990 года в Сараево вышло четыре его сборника стихов. Но, тем не менее, он обладал большим литературным авторитетом, особенно среди молодых писателей. Принимал активное участие в работе Союза писателей, запомнились его впечатляющие выступления, которые всегда отличала его доброжелательность и милосердие. Он и современной техники не боялся. Тогда вошли в обиход видео- и аудиозаписи, начали вводиться спутниковые программы. Он первый среди писателей приобрел компьютер и приобщил к техническим новинкам остальных, — вспоминает Мирослав Тохоль, ныне известный издатель в Белграде.
В 1968 году вышел первый сборник стихов Радована «ЛУДО КОПЛЕ» («Бешеное копье»), за который он сразу же получил почетную поэтическую премию имени Йована Дучича. Хотя были и литературные критики, которые по поводу этого сборника говорили, что он только «предвещает настоящий талант». Некоторые критики считали, что этот сборник «без сомнения определяет Радована как поэта неоромантического стиля», что это «поэзия надежды и упорства, иногда грусти и печали. Бесспорно, она выражает состояние душевного восторга поэта, влюбленного в жизнь, принимающего все ее проявления – в том числе боль, страдания и смерть. Но наряду с мрачными тонами видно поэтическое стремление к радости, к преодолению трагического восприятие мира».
Затем последовал сборник «Испокон века» (1971 г.), стихи для детей «Чудо есть — чуда нет» (1982, 1994 и 2002 гг.), «Черная сказка» (1990 г.). Литературная критика встретила их похвалами в ожидании, что каждый следующий сборник будет еще сильнее.
Вот, что говорит Райко Петров Ного, лучший знаток поэзии Радована: «Когда вспоминаю те наши литературные дни и поэзию Караджича — а я ее собрал, скомпоновал и опубликовал в 1992 г. в Сербском литературном союзе под заголовком “Славянский гость”, — так вот в те первые дни нельзя было даже себе представить, что это будет тот самый искусный, таинственный и тонкий автор “Испокон века” и тем более автор “Черной сказки”. В своем творчестве он отдавал дань французским символистам, мистическим поэтам и поэтам советского или российского Октября. Конечно же, с ярко выраженным патриотизмом, который, разумеется, впитан им с молоком матери. И если бы не последующие события, Радован, совершенно очевидно, был видным сербским поэтом и весьма-весьма значимой в литературе личностью...»
Вторая книга стихов Караджича «ИСПОКОН ВЕКА» (вышла в 1971 г.) вызвала восхищение литературной критики. Было очевидно, что среди молодых сараевских поэтов, которые в 60-е годы громко заявили о себе, Радован Караджич занял особое место. Хотя в медицинских лабораториях выдающийся поэт изучал анатомию человека, он более всего стремился к познанию человеческой души. Стесненные материальные условия его существования только обогащали поэтическое творчество новыми красками, способствовали поиску новых, более емких и выразительных форм.
Если в юношеской первой книге Караджича «БЕШЕНОЕ КОПЬЕ» основная мысль заключается в словах — «Не смей поверить, что Бог все держит в сборе, / чтобы все не расползлось. / Поверь, что это ты / и есть тут что-то, что в твоей воле» — свидетельствовали о риторической, исконной, транспарантной самоуверенности в собственной силе и силе слова, то в книге «ИСПОКОН ВЕКА» прежде сложная, приглушенная поэтическая «вселенная слова» озаряется светом благородных картин, с испокон веков через которые всходит древность так же, как если бы из-под нового, только что отпечатанного текста робко пробивалась непрочитанная старинная рукопись.
Лучшие стихи в сборнике «ИСПОКОН ВЕКА» обладают художественной емкостью, даже скупостью выражения, кажется, что они — «и испокон века, и переписанный пергамент». Эти стихи сложных смыслов, словно запертые на семь замков, и сейчас пленяют читателей тайной, зашифрованной поэтическим языком.
Радован в стихах записывал свои предчувствия и завещания за много лет до того, как сербы совершили мученический путь на свою Голгофу. Он публиковал свои апокалипсические видения, предчувствуя и свою роль в будущей истории. Нежный и взлохмаченный, недосягаемый, с широким лирическим размахом, поэт семейных любовных песен он, казалось, не соответствовал образу исторической личности. Когда я попросила его супругу выбрать для книги «РАДОВАН» единственное стихотворение, она без размышлений назвала «Случай трава».
А вот сборник детских стихов «ЧУДО ЕСТЬ — ЧУДА НЕТ», по моему мнению, значительно отличается от прежних. Это умно-остроумные, неожиданные тематически, стихи в вопросах и ответах, предназначенные озорным, интеллигентным умникам-непоседам, каким, по словам матери Йованки, был и сам Радован. Если обо всей поэзии и литературном наследии Радована можно сказать, что оно еще должным образом не осмыслено, то этот сборник в своем особом литературном жанре требует значительной читательской грамотности и эрудиции. В сборнике есть стихи пророческие, когда автор прозревает будущее и свое, и своей родины в грядущих событиях. Одно из таких стихотворений, конечно же, «ВОЕННЫЕ БОТИНКИ»... Этот сборник получил награду имени Бранко Чопича «Дороги детства» и до сего дня отпечатан тремя тиражами 1982, 1994 и 2002 годов.
Выйдя без приговора и оправдания из тюрьмы после одиннадцати месяцев заключения, Радован несколько лет спустя создал свою «ЧЕРНУЮ СКАЗКУ» (Сараево, 1990 г.). Доктор Никола Колевич так теоретически охарактеризовал это творческое событие: «Радован Караджич сильно возмужал как поэт, а его поэзия все более перерастала в своеобразную борьбу и единство сказки и реальности, личного трепета и общего бытия и, в частности, его врожденного “эстетического восприятия” и давления антисказочных форм жизни... Так случилось, что камерная, домашняя лирика вышла в белый свет и ответила на черные вызовы смутного времени и при этом не изменила себе».
«ЧЕРНАЯ СКАЗКА» выстроена из трех циклов стихов, среди которых есть и любовная лирика, «Ex ponto», «Черная сказка» и «Словарь страха». В мрачной тюремной неизбежности, в страданиях физических, поэт находил ответы на многие свои вопросы средствами языка в национальной и культурной памяти. «Ex ponto» — это цикл стихов об изгнании, среди которых исключительное значение имеют стихи «Ад» и «Вечное рабство»!
«Возвращенцы» пришли на край света, чтобы восстановить старый очаг, а в доме:
Ни единой искорки,
Кроме тех, что в аду,
Под небом, сердитым на сербов,
Дом ломает головы
И ищет пророческое сознание!..
В незабываемых стихах о родине поэт любуется каждым образом родного края, они наполнены болью и воспоминаниями о доме, родителях, об отце, о его Петнице, так он назвал и одно из лучших стихотворений. В тюрьме Радован пытался представить, как бы держались в подобных обстоятельствах предки его славной фамилии. Поэт вспомнил, что Петница — это не только его родное, но и мифологическое герцеговинское село, и что его отец Вук — тезка самого известного из славных дробняков, выходцев из герцеговинской Петницы, Вуки Стефановича Караджича, и что через его стихи, как через «тростник страха», начал «раздувать рассвет чести». В своих стихах он погружался вглубь тысячелетней истории в поисках спасительной соломки, в поисках надежды разбежавшиеся слова собрать каким-то образом в «главные слова». «Его поэзия встряхнулась, строфа стала приподнято-радостной, а скрытая глубинная энергия слова расшатала мелкий искусственный лирический образ», — отмечает Жарко Ружич в своем послесловии к сборнику «От Бешеного копья до Черной сказки», вышедшем в 2001 г.
Никола Колевич по другому поводу об этой книге среди прочего говорит: «Усиленные историческим и архетипическим эхом прозвенели новые стихи Караджича о родине, о Дурмиторе как о завещанной с испокон веков горной вершине и, особенно о Гавриле Принципе как носителе и реализаторе вековой памяти. В соответствии со свойственной ему поэтикой лирической выдуманной сказки автор и Гаврилу представляет как добродушного, но решительного духа, который стреляет в бессмыслицы на груди царя. Лирически обозначенное, но эпически укорененное в истории такое прозрение Караджича представляет и саму историю как некую черную сказку».
Почти за каждый сборник поэзии Радован получает какую-нибудь значительную награду, правда, часто сопровождаемую сопротивлением окололитературных кругов, но когда его захватила политика и унесла в военных вихрях, поэтическое вдохновение Радована будто утихло. Как знак поддержки и уважения его друзья издатели продолжали публиковать сборники стихов Караджича, которые обладают непреходящей ценностью: «Славянский гость», 1992 г.; «Испокон века и другие стихотворения» — избранная поэзия, опубликованная в Цетине в 1995 г.; «От Бешеного копья до Черной сказки», Нови Сад, январь 2002 г.; «Под левую грудь века», Ниш, октябрь 2005 г.
Стихи Радована переведены на русский, французский, английский, итальянский языки. В 1995 г. итальянский литературный журнал «Ла валиса» напечатал письмо Радована Караджича, в котором итальянской общественности он сообщает о геноциде сербов, при этом было опубликовано несколько его стихов. «Сербско-русский / русско-сербский журнал «Наше слово» в 1997 и 1998 гг. перевел на русский язык и напечатал его стихотворения «Двойник», «Ад» и «Надежда».
Общий список литературы о Караджиче содержит почти десять тысяч страниц. Но его первые книги сегодня являются настоящей редкостью в библиотеках бывшей Югославии, невероятно, но их нет в библиотеках Сербии, Боснии и Герцеговины, Черногории...
ПРОЗА РАДОВАНА
У Радована опубликованы два прозаических произведения — шутливая пьеса «СИТОВАЦИЯ» в 2002 г., и единственный роман «ЧУДЕСНАЯ ХРОНИКА НОЧИ», который он послал из неизвестного места в 2004 г. издателю Мирославу Тохолю, бывшему министру информации в Правительстве Республики Сербской.
«Чудесная хроника ночи» является автобиографическим романом, философским, исповедальным, в котором поэт-политик в увлекательном, метафорическом изложении исследует все трудные темы своей жизни, весь свой трагический опыт. «...Все романы в какой-то степени являются мемуарами, а мемуарные романы — это воспоминания, мечты, скитания, фантазии». Осознавая, что «надо молчать», поскольку собственные слова могут привести к гибели, Радован описывает мрак своего заточения, свои страхи и пути их преодоление, он не сдерживает себя, чтобы «молчать письменно и устно», хотя и считает, что «все невысказанное укрепляет изнутри»!
Учитывая условия, при которых роман инкогнито появился перед читателями, можно сказать, что он, действительно, остался «непрочитанным» и неисследованным, неразъясненным, покрытым завесой тайны. Некоторые друзья и враги даже усомнились в подлинности авторства. Однако, когда Радована арестовали, в его компьютере была найдена электронная связь с Тохолем, что явилось определенным доказательством того, что Тохоль мог таким образом получить рукопись Радована, как он и утверждал на презентациях этой книги. Но, тем не менее, власти Сербии позволили опубликовать произведение «военного преступника» огромным тиражом и разрешили продавать.
ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ РАДОВАНА
Для того чтобы слова Радована о правде звучали и в его отсутствии, постарался и наш Международный комитет правды о Радоване Караджиче. С 2003 по 2006 гг. мы опубликовали шеститомное издание его «ИЗБРАННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ», в основном благодаря стараниям председателя этого комитета, академика, профессора Юридического факультета доктора Кости Чавошки, известного борца за справедливость и правду о сербском народе. В первых двух книгах опубликованы политические документы, военные распоряжения, выданные с 13 июня 1992 г. до конца войны в 1995 г., являющиеся самым надежным свидетельством деятельности властей и президента Республики Сербской.
Военные письма Караджича, опубликованные во втором и третьем томах, обладают художественной формой, образной подачей мысли. Они имеют исключительное значение, поскольку относятся к самым важным событиям периода войны, а получали их и отвечали самые видные политики того времени, деятели искусств, военные, представители международных гуманитарных организаций. Акты милосердия и различные обращения, собранные в четвертом томе, являются мощным доказательством против самых болезненных и самых чудовищных обвинений в адрес Радована, Армии РС и всего сербского народа. По моему мнению, самые увлекательные — это интервью и выступления Радована Караджича, напечатанные в пятом и шестом томах. Напомню, что ценнее всего то, что в сборе документов и их комментировании Радован лично сотрудничал с членами Комитета и редакторами вплоть до октября 2001 г.
СЛУЧАЙ С НАГРАДОЙ РАДОВАНА
За сборник стихов «СЛАВЯНСКИЙ ГОСТЬ» Радован Караджич в 1993 г. получил весьма значительную на территории Югославии Литературную награду им. Ристо Ратковича, которая ежегодно вручается поэтам на литературных встречах в Белом Поле, городке на севере Черногории. Во время присуждения награды черногорский поэт Ранко Йовович сказал следующее: «Караджич — поэт христианского одиночества, поэт раздумий, покаяния и прощения. Караджич стоит пред распятием даже тогда, когда его душа наполнена радостью жизни. Он ведет свой рассказ, пишет свою и в то же время нашу поэму. Он заглядывает в ад. Его поэзия — это сопротивление, начиная еще с того юношеского “БЕШЕНОГО КОПЬЯ”. Его поэзия — это жажда утешения, нравственных перемен... Его поэзия — это молитва и жертвоприношение... Так судьба захотела. Бог избрал Радована Караджича, как и многих наших пастырей, таких как Петр Цетиньский, Владыка Рад, Милянова Црнянский, король Никола и множество других, для того чтобы перейти реку живого огня, и чтобы они были не только мудрыми пастырями, но и государственными и военными деятелями, знаменосцами своей родины.
Можно сказать, что родное место нашего народа — Голгофа. И родное место сербской поэзии — Голгофа. И Ловчен — Голгофа, и Фрушка гора, и Сербская Босния испокон веку — Голгофа...»
Тем не менее, эта награда вызвала характерные «внелитературные» события и отклики. В самой прозападной тогда белградской газете «Политика» 5 сентября 1993 г. прозвучали несправедливые слова, как, например: «...Масштаб поэзии тех, кто в какой-то момент своей жизни фигурируют и известны публике преимущественно как политики, следовало бы измерять исключительно судом критики и реакцией читающей публики. Поскольку нет шансов увеличить значение произведения, по крайней мере, когда речь идет о суде времени, сколько бы оно в данный момент ни было украшено эпитетами, основа которых вообще определяется другими, нелитературными мотивами... Награду им. Ристо Ратковича за поэтический сборник “Славянский гость” получил Радован Караджич, хорошо сейчас всем известный как лидер Боснийских сербов и президент Республики Сербской. Хотя для Караджича это и не первый “выход” в мир поэзии, реакция и отклики были разные, в том числе и такие, чья мотивация имеет не литературную, а исключительно политическую природу».
В откликах на присуждение этой награды было слишком много «едкого привкуса политики», и я была свидетелем затруднений хозяев данной редакции в следующем году, когда им было запрещено упоминать имя этого лауреата на традиционной фотовыставке и называть его поэтом.
ПРЕМИЯ ИМ. МИХАИЛА ШОЛОХОВА — КАРАДЖИЧУ
Еще большее возмущение и потрясение недругов вызвало известие от 16 июня 1994 г., что Радовану Караджичу в торжественной обстановке в Москве вручена литературная премия им. Михаила Шолохова.
В мотивировке жюри Международного Союза писателей России и Содружества Независимых Государств, а на самом деле бывшего Союза писателей СССР, Караджичу выражалось признание за исключительный вклад в развитие славянской культуры.
Председатель жюри Юрий Бондарев сказал: «Сегодня действительно знаменательный день. Мы вручаем награду, которая носит имя Михаила Шолохова, самого выдающегося писателя двадцатого века, великому человеку, близкому по духу и крови, господину президенту Республики Сербской Радовану Караджичу».
В тот же день даже лондонский Таймс открыл настоящую пальбу из сотен орудий ненависти в своем редакционном комментарии: «Как выяснилось, Радован Караджич наряду с остальными своими достижениями является еще и поэтом. Этот лидер боснийских сербов на Западе более известен как двуличный переговорщик и бессовестный военачальник, которого обвиняют в военных преступлениях.
Эта награда, возможно, имеет и политический подтекст, как это обычно и бывает. Русские националисты, вероятно, оказывают честь человеку, которого считают славянским героем, одновременно подтверждая факт, что его взлохмаченная с проседью прическа больше подходит поэту, чем суровому военному корреспонденту. Подтверждает, однако, и известное желание тиранов иметь уважение интеллектуалов и симпатию со стороны народа.
Поэзия — это антитеза тирании... Поэтому не удивляет, что массовые преступники со временем пытались смягчить свой образ изящными искусствами» и т. п…
Подобным образом взволновалась и редакция берлинского «Тагесцайтунга».
Но, к сожалению, именно черногорский ПЕН пошел в еще более жесткое наступление. В письме протеста был объявлен приговор, согласно которому Радован Караджич является «одним из главнейших виновников страшной трагедии Боснии и Герцеговины и балканского кошмара вообще».
«Мы уверены, что таким решением вы оказываете себе медвежью услугу», — говорится в этом письме русским писателям и указывается на их огромные возможности быть влиятельными носителями духа свободы, гуманизма и возрождения, но только в том случае, если они будут опираться на действительных великанов русской литературы от Пушкина до Солженицина, а также на современные тенденции в цивилизации. Российских писателей предупреждают, что этой наградой Караджичу они «вызывают новые разочарования».
Несколько дней спустя белградская газета «Борба» сообщает, что «писатели Швейцарии призывают своих российских коллег отменить решение о присуждении премии им. Михаила Шолохова Радовану Караджичу за его поэтический сборник “Славянский гость” и за “исключительный вклад в славянскую культуру”. В письме к мировой общественности и всем российским деятелям культуры, напечатанном в газете “Сегодня”, подчеркивается, что от них ожидают, что они оградят себя от этого исключительно политического акта». Письмо формально направлено Союзу писателей России, где 15 июня награда была вручена лидеру боснийских сербов в атмосфере одобрения его политической деятельности и высокой оценки поэтического творчества.
«Мы остаемся при своем решении, поскольку считаем Радована Караджича достойным врученной ему награды. Его качества политика и поэта вообще не ставятся под вопрос, а возможность пересмотра нашего решения полностью исключается», — заявил Сергей Лыкошин, секретарь Союза писателей России.
Московский Фонд всехвального апостола Андрея Первозванного по предложению Международного фонда славянской письменности и культуры наградил в 1995 г. Орденом Андрея Первозванного Радована Караджича как «несгибаемого борца и выдающегося поэта» за его «жизненный путь, посвященный высокому служению своей родине и народу, укреплению братства славянских и православных народов».
Союз писателей России и Большое жюри вновь подтвердили свое уважение к творчеству Радована Караджича, его верности и непоколебимому служению единству славянских народов, присудив ему в 2008 г. награду «Имперская культура» в номинации «Славянское братство». (В том году в этой номинации награда была присуждена и генералу Ратко Младичу!)
Свое скромное эссе я хотела бы завершить следующим выводом: и Радовану Караджичу, и Ратко Младичу исключительное признание ежедневно выражает сам народ, еще при жизни возведя их в легенду, посвятив им многочисленные эпические песни в народном стиле! Этот классический эпический десятистопный стих, который наряду с гуслями сейчас осваивается и в других музыкальных и вокальных формах, имеет более сильное воздействие по сравнению с теми средствами, которыми СМИ промывают мозги молодым поколениям! В десятистопном стихе четко узнается и подтверждается, кто есть кто, и что есть что. Поэтому неудивительно, что многие годы неизменно первые места по популярности среди молодежи и в народе занимают Ратко Младич и Радован Караджич. И судя по всему, со временем их влияние будет только возрастать.
Перевод с сербского В. И. Полянина
