«Без нас погибнет этот мир»

Духовные основы и художественные направления современной Санкт-Петербургской литературы

Русская литература имеет непреходящую ценность, обладает духовно-нравственной целостностью. Однако в своем многовековом развитии она, как художественное явление, отражающее историческое бытие, приобретала особенности, определявшиеся спецификой текущего времени. Формула Виссариона Белинского «господствующие понятия своего времени», которую выдающийся литератор применил к литературной критике, имеет прямое отношение и к литературной первооснове. В русской литературе всегда отражалась и сохранялась история России в фактах, идеях и смыслах. Образ страны на мировой арене в прежние времена создавался не только политиками, но и знаменитыми русскими писателями. Русская литература, русское художественное слово давало образцы нравственных ориентиров и стиля поведения и простому человеку, и общественному деятелю. Часто социальные реформы государственной жизни совпадали с преобразованиями в сфере «словесных наук». Так было, когда Михаил Ломоносов в руководстве по риторике разработал облик просвещенного деятеля, так бывало и на рубеже XVIII–XIX веков. И сегодня большой части современной литературы приходится сражаться с чуждыми русскому человеку и русской культуре идеями, образами, словами и оборотами речи, отстаивать культурную самобытность нации.

Мы живем в сложную эпоху, во времена непрестанной литературной революции. Современный, на рубеже тысячелетий, литературный процесс, кажется, невозможно систематизировать, выявить закономерности. Он представляется хаотичным, случайным процессом, что является понятным следствием коренной смены эстетических, нравственных, идеологических парадигм. Как говорит литературовед Н. Иванова в учебнике «Современная русская литература. 1990 — нач. XXI в.», «состоялось тотальное изменение самой литературы, роли писателя, типа читателя»1. Как далее говорится в этом учебнике, «литература добровольно сложила с себя полномочия выступать в качестве рупора общественного мнения и воспитателя человеческих душ, а места положительных героев-маяков заняли бомжи, алкоголики, убийцы и представители древнейшей профессии»2.

Если поверить учебнику и предположить, что таковой является вся современная русская литература, то на ум приходит бионико-биологический термин, используемый для описания устойчивости и целостности биологической системы в среде с изменяющимися параметрами — гомеостазис. И, если современное социальное общество рассматривать с точки зрения нравственности через призму этой литературы, то становится очевидным, что такое общество не только не находится в стадии гомеостазиса (саморегуляции, постоянства состояния), но вошло в фазу самоликвидации, чаемой врагами России. Тогда встает вопрос — как же это общество сможет выполнить им же самим заявленные задачи: обновление социальных институтов, выполнение важнейших государственных проектов, сохранение территориальной целостности и независимости страны?

К счастью, есть другая современная русская литература, которая, к сожалению, не попадает в учебники, не представляется с телеэкранов, не издается большими тиражами. Но именно она является одним из необходимых и достаточных условий «гомеостазиса» общества, хотя и нет пособий, по которым бы изучались произведения лучших современных поэтов и прозаиков России, таких как Валентин Распутин, Валерий Ганичев, Владимир Крупин, Николай Коняев, Глеб Горбовский, Николай Зиновьев, Юрий Шестаков, Василий Дворцов, Юрий Перминов, Николай Иванов и многих многих других. Эти художники слышат «в шуме и в тиши роптанье вечное души» (А. С. Пушкин) и создают доблестную современную русскую литературу. В отличие от многих, глянцево разрекламированных современных писателей и писательниц, беззастенчиво переписывающих и дописывающих Л. Толстого, А. Чехова, калькирующих В. Набокова, М. Булгакова, названные современные авторы создают свой литературный образ современности, неотделимый от русской истории и веры. Каждый из них обладает узнаваемым творческим почерком и запоминающимся художественным тембром в литературном многоголосии.

Россия в любые социальные времена своего государственного существования никогда не жила только материальными интересами, народная душа всегда стремилась связать Небо и Землю. Русской литературе, не чуждой обилию и разнообразию художественных тенденций и творческих методов, всегда была присуща истинная человечность, духовная целостность. Сегодня, когда, кажется, утрачена связь с фольклором, с классической художественной и духовной традицией прошлых веков, когда теряется ориентация в трудно систематизируемом литературном потоке, надежда на возрождение традиционных форм и смыслов все же остается. Если поразмышлять над современным движением литературы, используя прием русской духовной философии, в которой отцом Павлом Флоренским рассматривался смысл прерывности и расчлененности применительно к музыке, то можно обрести надежду. Великий философ считал, что именно расчлененность, квантовость является условием целостности. «Непрерывно текущее однородное время не способно дать ритм. Последний предполагает пульсацию, сгущение и разряжение, замедление и ускорение, шаги и остановки...», — говорил он в работе «Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях». К концу первого десятилетия третьего тысячелетия очевидно оживление ритма в великой симфонии русской литературы, в которой, как известно, новое литературное поколение возникает не по календарю, а вследствие исторических событий, исторических потрясений, затрагивающих основы государства.

Такое «новое поколение» является сегодня творческим ядром Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Слово «новое» определяется в данном случае не возрастным цензом — разброс возраста писателей составляет десятки лет, — но возрожденческими тенденциями в произведениях художников, утверждающих и отражающих исконное стремление человека к Правде, к Истине, к Богу. Благодаря своему религиозно-нравственному строю, пророчеству и мессианству, русская литература с первых шагов приобрела мировое значение. В историческом развитии ею пройдены различные по степени взаимопроникновения и взаимодействия с религией пути, вплоть до богоборчества. Сегодня, когда русский народ постепенно возвращается к своим исконным ценностям, стремится к соборности, к братству, когда страшной ценой собственных потерь постигает смысл «свободы» (с-во-бо-да — с волей Бога) истинной и мнимой, определяющейся древней поговоркой «вольному — воля, а спасенному — рай», литература помогает человеку в этом благом намерении и вновь указывает народу путь к Истине.

Вспомнив тютчевское «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», — к плеяде таких «блаженных» можно отнести ленинградского-петербургского поэта Глеба Горбовского (1931–2019). Знаменитому поэту «посчастливилось» жить в разные времена, при различном социальном строе. Его поэзия — художественный портрет сложной, многогранной русской эпохи, которая включает в себя и Великую Победу, и расцвет могучей советской Империи, и глобальные потрясения конца века, разрушившие привычную жизнь «до основанья, а затем...». Как по документальным кинокадрам историю государства, так по стихам Глеба Горбовского можно проследить историю творческой души в эти роковые времена, когда «судьба и душа — переломаны», когда «отец был отдан палачам, вкусил лесоповал», когда «откупил завод буржуй». От знаменитых «Фонариков», от волнующих своим откровением описаний жгучих страстей поэт в трудном осмыслении бытия идет по каменистой дороге жизни к храму, идет не мимо него, любуясь лишь внешними красотами, но осознанно, со страхом Божиим — входит в храм, для того чтобы набраться сил для дальнейшего творческого пути.

Живу тревогой удручен:
зачем старался понапрасну,
зачем я грамоте учен,
когда и без нее — все ясно?
Дитя борьбы Добра и Зла.
И смерть торчит, как кость, наружу!
Лишь золотые купола
еще подспудно греют душу.
Из гущи жизни в храм зайду.
Не так ли путник, внемля Богу,
завидя на небе звезду,
опять выходит на дорогу...

Сегодня, на стыке двух тысячелетий, к символичному образу пути-дороги — строгой направляющей человеческой жизни, — обращаются многие поэты, пытаясь осмыслить взаимосвязь времен, предсказать судьбу традиции, проследить преемственность нравственных человеческих ценностей. Образ мощной художественной силы — «тысячелетий два материка» — ввел в русскую литературу в своем стихотворении отец Анатолий Трохин — священник Спасо-Парголовской церкви, тонко чувствующий лирический поэт. Он, исповедник и духовник, знающий бездны и вершины человеческого духа, с особой отеческой болью и исконной православной ответственностью пишет о том, что нельзя допустить, чтобы разошлись эти «два материка», удержать которые вблизи друг друга можно только сознательной нравственной силой, крепостью веры и духа, ценностями творчества и милосердия.

Дай, Господи, сущим в темницах
Покров и надежду Твою,
Утеши лежащих в больницах —
Забытых в родимом краю.
В приютах, в давильне вокзалов
Старушечьи слезы утри
И брошенных чад из подвалов
В намоленный храм собери.

Яркой приметой нашего обновляющегося времени можно назвать литературное творчество священников. Светочем в этом делании остается митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), который в тяжелейшие для России времена создавал высокохудожественные произведения христианского общенационального звучания. Сегодня литературное слово несет христолюбивому народу Высокопреосвященный Константин, архиепископ Курганский и Шадринский (Олег Горянов), бывший долгие годы ректором Санкт-Петербургских Духовных семинарии и академии, профессор богословия, член Союза писателей России. Не только любовь к Богу, не только энциклопедичные знания, высокая образованность, но тяжелые жизненные испытания, трудный жизненный опыт дают Владыке Константину материал для творчества, которое наполнено верой в Господа, любовью к России и ее народу. Иначе невозможно было бы создать такие объемные, содержательные в историческом и духовно-нравственном плане книги, как «И познаете истину», «Встань и иди в дом твой» и др.

В результате слияния слова Божия и художественного слова происходит обогащение литературы духовной силой. Поэтическому голосу отца Сергия Григорьянца, священника церкви Иоанна Предтечи (Чесменской), присущ гармоничный тембр в диапазоне как видимых, так и невидимых составляющих нашего бытия.

                       Памяти протоиерея
                       Николая Гурьянова

К свету далеких мест
Юностью был влеком...
Праздничный благовест
Слышится за окном.
В руки Господь дает
Чашу, кропило, крест...
Божией Правды мед —
В святости русских мест.

Имеют всероссийскую известность многочисленные произведения священника Алексия Мороза, председателя Собора православной интеллигенции Санкт-Петербурга, автора и соавтора более
50 книг и 300 статей, публициста, педагога, литературоведа, критика, мастера оптимистических детских рассказов, которые без лишней назидательности учат детей Библейским истинам. Содержание литературного творчества отца Алексия Мороза, дающего определение нового времени через исследование соотношения современной культуры и христианской традиции, выходит на уровень русской духовной философии. Сродни философским исследованиям и духовная философская публицистика Евгения Лукина, поэта, прозаика, переводчика «Слова о полку Игореве» и «Задонщины».

Происходящее сегодня возрождение этого важного направления мировой философии в Санкт-Петербурге связано с именами видных ученых-писателей — Александра Казина и Александра Королькова. Профессор, доктор философских наук Александр Корольков известен своими фундаментальными трудами «Русская духовная философия», «Духовный смысл русской культуры». Эти книги созданы ученым на основе исследования и осознания непреходящей ценности религиозно-философского осмысления жизни и творчества и являются современным вкладом в традицию духовной критики культуры. Поэтична философия страстного ревнителя русской духовной красоты, профессора, доктора философских наук Александра Казина, автора книг, посвященных духовным основам отечественной культуры: «Философия искусства в русской и европейской духовной традиции», «Великая Россия» и других. Ученый, живущий в жестокую эпоху постмодерна, рассматривает православную цивилизацию как истинную, как целостное произведение Бога — величайшего Художника. Философу присуще творческое осмысление «своеобразия русского искусства в пространстве восточно-христианской цивилизации. При этом под искусством следует понимать не только “рамочное” художество (оно есть продукт весьма краткой по историческим меркам европейской эпохи — эпохи модерна), а всю совокупную социокультурную практику нации, понятую как предметное осуществление духовного идеала»3.

Взаимоотношению Церкви и литературы посвящена книга доктора наук, сотрудника Пушкинского дома Алексея Любомудрова «Духовный реализм в литературе русского зарубежья. Борис Зайцев, Иван Шмелев». В ней писатель дает научное обоснование, и осуществляется теоретическая разработка литературного явления, которое в современной филологии получило название «духовный реализм».

Стремление к духовному идеалу, осмысление его как в метафизическом измерении, так и в зримой повседневности, отличает творчество ряда современных петербургских прозаиков, вновь доказывающих непреложный закон, что высшее искусство — это национальное искусство. В крепкой национальной литературной традиции, представляющей собой живой, бесконечно меняющийся организм с цельной сердцевиной национальной нравственной идеи, работает лауреат более десяти литературных премий, прозаик, историк, публицист Николай Коняев (1949–2018). Им создано множество романов, повестей, рассказов, составляющих национальный литературный фонд. Бескомпромиссность, смелость, энциклопедичность позволяют писателю очистить образы исторических личностей от ретуши, намеренных искажений. В романах об истории царствования Романовых, о преобразованиях Петра I автором с усердием реставратора расчищены фальсификации прежних биографов, пытавшихся опоэтизировать зло, воспеть честолюбие, скрыть от потомков способы достижения цели великими мира сего. На них, убежден прозаик, в полной мере должны распространяться непреложные общечеловеческие нравственные законы. Героями романов Николая Коняева становятся не только люди, наделенные властью, но легендарные личности, герои русской истории. Писатель на основании архивных документов исследует и в художественной форме воскрешает события трехсотлетней давности, времена церковного раскола, разрушая стереотипы, обнаруживает истинные причины страшной национальной трагедии, создает мощный художественный образ протопопа Аввакума. Николай Коняев показывает непростые пути русской истории на примере жизни знаменитого командора Беринга. Создавая живой портрет митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева) в романе «Облаченный в оружие света», писатель, используя в названии слово «оружие» и задумываясь о грядущей русской истории, подчеркивает, что за нее надо бороться, так, как это делал наш великий современник.

Воинский дух характерен для многих современных произведений. Название романа Ивана Сабило «Открытый ринг» настраивает читателя на то, что речь в романе идет о борьбе. Нет, это роман не о боевых действиях на поле брани, но, что еще труднее и характерно для всего творчества писателя, — о боевых действиях на поле своей жизни, о борьбе за созидание своего бытия. Почему нам так интересна история скромного белорусского паренька, впоследствии ставшего известным русским писателем, ведь в ней нет захватывающих приключений, испепеляющих страстей? В романе нет привычного художественного вымысла, искусственного моделирования ситуаций и переживаний. Исследуя свою душу, свои поступки, заблуждения и постижения в рамках извечных Божиих заповедей, автор словно исповедуется перед читателем. Постепенно, на фоне развития современной истории многострадальной России, его душа исполняется непреходящих истин, начинает понимать, что по-настоящему счастлив человек только тогда, когда просит у Бога не для себя, а для других. Творчество Ивана Сабило духовно в том смысле, в котором мы называем духовной всю русскую литературу, ставящую и решающую коренные вопросы бытия — вопросы о смысле человеческой жизни, о спасении человеком своей души от развращающего зла, о любви к Родине.

«Я выбираю Родину» — этой поэтической фразой из повести «Жили-были три пилота» можно озаглавить все творчество Аркадия Пинчука (1930–2008), профессионального военного, журналиста, сценариста, лауреата Государственной премии. Родина — выбор всей жизни писателя: и тех ее времен, когда в 80-х годах прошлого века, не подозревая о грядущих испытаниях духа русского воинства, сердце его вторило словам публициста Карема Раша: «Мы виноваты перед армией. Мы виноваты перед ней, ни один институт государства за тысячу лет не принес на алтарь Отечества столько жертв, сколько наше воинство»4. И тех лютых 90-х, когда незаслуженные унижения, густая ложь обрушились на нашу святыню, вынужденную покорно склониться перед укрывшимся за спинами народа врагом. Аркадий Пинчук, человек воинской закалки, никогда не боялся открытой борьбы, которую с особым успехом вел на литературном поприще, борясь за русскую душу. Будучи автором публицистических статей, пьес, киносценариев, крупного романа «Белый аист летит», писатель более тяготел к жанру повести. Повесть, как известно, требует особого мастерства, так как, являясь промежуточным звеном между жанрами романа и рассказа, должна обладать философской эпичностью первого и художественной краткостью второго. Очевидно, что Аркадий Пинчук сознательно выбрал этот непростой жанр, считая его наиболее подходящим для решения сложной задачи, которую ставил перед собой — создать высокохудожественную остросюжетную военную русскую прозу для молодого поколения, живущего во все ускоряющемся ритме времени. В этом жанре писателю удалось показать ценность одной секунды войны, создать «эффект присутствия» читателя в представляемых событиях, что достигается писательским талантом, способным расширить и пространственные, и временны́е рамки бытия.

К жанру рассказа, небольшой повести тяготеет проза Александра Скокова, автора таких книг, как «Лимитная прописка», «С пролетной стаей», «Ленинград, не знавший пораженья» и др. Его сложная жизнь сама может стать основой романа в исторических и пространственных границах любимого Отечества, которому писатель служил во многих, самых отдаленных его уголках. Суровый быт Камчатки, Курил, Колымы, наверное, и воспитал в нем бережное отношение к слову, к обещанию, к поступку, к жизни вообще, что выражается в художественном почерке, в лаконизме повествования, достигаемом путем строгого отбора деталей описания, а также в насыщенной образности психологии и действия.

В большой мере история жизни прозаика Юрия Чубкова, автора романов «Колесо смерти», «Бежать некуда», повестей «Кража», «А он винтовочку приладил» и других, влияет на художественные свойства его творчества. В отличие от Александра Скокова, взирающего на Россию как на звездное небо, как будто изнутри своего бытия, Юрию Чубкову посчастливилось взглянуть на свою Родину с расстояния, из заморских стран, с чужих берегов. И это воззрение еще более укрепило веру писателя в особую нравственную миссию России, в то, что до конца зло неодолимо, что оно всегда пытается отвоевать территорию у добра, у правды, которые, хотя и имеют бессмертную природу, нуждаются в защите, через которую они укореняются в душах их защищающих. Человек, наделенный писательским даром, не имеет права не принять участия в этой трудной борьбе.

Творчество Александра Ракова (1947– 2018), известного в Санкт-Петербурге и в России не только как главного редактора духовной газеты «Православный Санкт-Петербург», но и автора многих книг из серии «Былинки», на первый взгляд не кажется воинственным. Однако вот оценка произведений писателя современным классиком Владимиром Крупиным: «...такие книги остро необходимы сегодня для ориентации в теперешней обстановке нашествия на Россию чужебесия. Александр Григорьевич пишет просто, спокойно, доходчиво. Замечает в мелких фактах значительное. В книгах множество ненавязчивых житейских правил, ведущих к спасению». Александр Раков создал свой оригинальный литературный жанр «былинки» на стыке публицистики и художественной литературы. В его «былинках» переплетены стили, которые, имея и художественный, и информационный характер — проповеди, мемуары, письма, стихи, складываются в подлинно литературное крепкое произведение, обладающее не только духовной, научной или исторической, но и эстетически-смысловой ценностью.

«Сердце у меня на липочке держится», — жаловалась обиженная мной мама. В «Словаре живого великорусского языка» точного значения этого слова нет, но по схожести оно означает «на тонкой ниточке, на паутинке». (Теперь я понял, о чем говорила мама...)

Это глубокое лирическое стихотворение в прозе наиболее полно отражает художественные особенности творчества и суть мировоззрения писателя, очевидно обладающего поэтическим слухом. Поэтому, наверное, в новых книгах он активно использует стихи современных и старинных русских и иностранных поэтов, но не только в качестве иллюстраций к своим «былинкам», не только для создания в повествовании внутреннего ритма, присущего природе, но в знак восхищения величайшим всенародным пластом русской поэтической культуры. Писатель собрал в отдельное издание в двух томах «Поэзию любят красивые люди» и «Поэзия делает землю красивой» все стихи, прозвучавшие в его «былинках», таким образом увековечив память многих и многих известных и неизвестных поэтов.

Книги Александра Ракова — убедительное свидетельство ошибочности мнения современной философии, утверждающей, что в наше время утраты духа невосполнимы, что произошел необратимый процесс. На спор с философией «привлекательного допущения о том, что все, действительно, потеряно» (В. Малахов) уверенно выходят современные петербургские поэты, представляя свое творчество как бесспорный аргумент в этой полемике.

Творчество поэта Николая Рачкова следует рассматривать с точки зрения автономно-ценностного потенциала бытия как такового, т. е. онтологизма. Николай Рачков, полагая дух главным компонентом бытия, близко подходит к истокам сокровенной тайны Жизни. Понимание человеком самого себя в совокупности всех бытийных связей — с миром в целом, с Родиной и соотечественниками, с родными и любимыми, с природой и космосом — с учетом всех превратностей судьбы — процесс сложный, приводящий людей творчески одаренных к пониманию сверхбытийности и к выходу за пределы безысходного, сугубо субъективного личностного существования. Поэт, знающий о страдании своих предков, сам неоднократно приносящий жертву, считает утрату не менее важным условием бытия, чем приобретение. Говоря в одном из своих стихотворений: «Но спасибо тебе за великое чувство утраты...», он уверен, что страдание неотделимо от любви. Любовь поэта многогранна, но особенно вдохновенна она к Родине, воспевая красоту которой, он находит для этого слова особенные: «Божественный свет сентября золотого, сливаясь с душой, превращается в слово», подтверждая мысль Григория Нисского о том, что «ум рождает слово, и слово же подвизает ум. Ничто же ум есть без слова, ничто же слово без ума»5. «Ничто же» творчество Николая Рачкова без России, без православного, жертвенного русского народа, частицей которого осознает себя поэт и о котором мыслит оптимистически:

Пусть он оплеван и облаян,
Оболган так, что свет не мил.
Мы обретем себя.
Мы знаем:
Без нас погибнет этот мир.

Неотделимо от русского народа творчество поэта Олега Чупрова, который при жизни вошел в историю страны как автор слов гимна Санкт-Петербурга на музыку Глиера. Песенность — постоянное свойство души поэта, черпающего как будто из потаенного клада-родника образы трепетной новизны. Мелодичность — особое свойство поэзии Олега Чупрова. Для того чтобы писать песни, которые любит и запоминает народ, надо иметь здоровую душу и независтливое сердце. Да и кому завидовать поэту, если от родителей в наследство ему досталась вся Россия. Поэтому, наверное, он принимает мир в его сложной, непостижимой объективности, в его целостности, не пытается разделить на кусочки, разобрать «по косточкам», но в есенинско-рубцовской традиции старается сберечь каждую его клеточку.

Божья коровка — на Божьей травинке!
Чтоб не спугнуть, обойду на ходу...
И по лесной неприметной тропинке,
Словно по радуге, в небо войду!

Небо, радуга — существуют в мире света, в мире души. Но есть пространство тьмы, хаоса, смерти. Между этими мирами проходит граница — край света. Эта граница — есть крайняя черта обороны жизни на земле, идет на ней бой духовный, в котором принимает участие поэт-воин, капитан 1 ранга, подводник — Борис Орлов. Своим творчеством, своей личностью он никого не оставляет равнодушным, тем доказывая, что его поэзия и он сам, поэт, выросший в девственной русской провинции, воспитанный бабушкой-монахиней, ставший боевым офицером русского-советского флота, окончивший Литературный институт им. А. М. Горького, выпустивший около двух десятков поэтических книг, сегодня находится на переднем краю обороны правды, света творчества и самой жизни. Ощущение Истины как света присуще русской философии и русской литературе, оно придает русскому православному христианству ярко выраженный оптимистический характер. Творчество Бориса Орлова тоже оптимистично, ярко, целостно, причем эта особенность его поэзии не приобретенная, но врожденная. Как признается сам поэт: «Для меня с детства существовало два мира: один — созданный Богом, второй — построенный людьми. Причем Божий мир был более близок и понятен, чем человеческий, ибо в нем я не видел лукавства, лжи и фальши». Поэт стоит «на краю света», вооруженный своей верой. Есть большая вероятность с таким оружием выиграть бой с тьмой, со смертью:

На Божий мир смотрю не из угла,
И не унижусь я до личной мести.
Я сердце поднимаю против зла,
А «не убий» — во мне на первом месте.

Юрий Шестаков (1949–2010), лауреат государственной премии им. А. Фета, поэт философского склада, тоже чувствует, что «незримый бой идет», и по мере своего недюжинного таланта принимает в нем участие. При сравнительно небольшом количестве поэтических произведений — они умещаются всего в четырех книгах, выпущенных автором за два десятилетия, творческий пласт поэзии Юрия Шестакова огромен. Он огромен по обширности тем, по глубине их исследования, по художественной значимости и эмоциональному воздействию. Это творчество в целом сродни симфонии, в которой главная тема — тема любви к Родине. Поэт разрабатывает исторические темы, используя память культурную и драгоценные крупицы личной памяти. Природа — особая ипостась бытия поэта. В его стихах о природе открывается мир поэтически сложный, многогранный, в них происходит олицетворение явлений природы как неотъемлемой части человеческого существования. Но Юрий Шестаков не удовлетворяется исследованием только красот земных или красоты людских взаимоотношений. Он стремится к философским обобщениям. Интересом к образу мироздания в целом, к исследованию того преобразующего начала в человеке, которое возвышает его над судьбой, Юрий Шестаков обязан в большей степени своему учителю — Арсению Тарковскому. Поэт трагически переживает вечный разлад человека с Богом и пытается своим творчеством дать ответ на мучительный вопрос:

Что будем значить для Вселенной мы?
Что зреет в звездный мир из тьмы веков
Под влажной скорлупою облаков?..

В великой симфонии русской поэзии XXI века слышны поэтические голоса многих современных петербургских поэтов. Творчество Ивана Стремякова (1941–2017), коренного сибиряка, человека, несущего в своей душе исконную, непобедимую русскость, запоминается и новизной видения такого знакомого нам вечного мира, и своеобразием метафорического поэтического языка, которым поэт говорит просто о сложных смыслах бытия.

Мне на родных ухабинах не тряско,
Не скучно у сиротского стола,
Смахну слезу, когда с утра на Пасху
Ударят все вокруг колокола.
И купола на солнце заиграют,
И разнесется радостная весть.
О, Родина! О, Русь моя Святая!
Как хорошо, что ты на свете есть!

Особой индивидуальной окраской, новым современным звучанием, неожиданными личными интонациями, находящими свое место в многоголосном спектре мировой жизни, обладает поэзия Валентина Голубева, также утверждающая исторические ценности русского духа. Эта поэзия самобытна, но ее можно рассматривать как пример художественного отражения русского сознания в новых формах исконной национальной традиции.

— Где ты? Да как же ты смог?
Кликать над бездной устану.
Поздно! Склонюсь, одинок,
Над поминальным стаканом,
Корка да соли щепоть,
Ворот рубахи разорван...
Мне улыбнется Господь
Молнией в небе грозовом.

Процесс обретения национального сознания — процесс напряженной духовной работы сродни дару, который не появляется сам по себе, но обретается в результате развития самосознания. Хотя русскому человеку это обретение дается легче, благодаря наследственному «русскому духу» или, говоря современным языком, ментальности, под которой понимаются выработанные на протяжении веков национальные особенности восприятия бытия. Художественным примером такого обретения является творчество Владимира Марухина (1952–2018), автора нескольких поэтических книг. Особенно наглядно прослеживается духовный путь к истине в его поэтической книге «На распутье». Стихи, расположенные в первой ее части, кажутся ступеньками лествицы, постепенно подводящей к постижению вечного смысла нашего врéменного бытия, к умению различать добр и зло, к пониманию необходимости самопожертвования. На этой лествице поэту удается «навсегда прозреть».

Я понял сердцем, пред распятьем стоя:
Стяжать при этой жизни благодать
Святого Духа —
Всех страданий стоит.

Поэма «Затмение» является поэтическим апофеозом понимания того, что непобедима русская душа, наполненная любовью и верой, непобедим народ, знающий, что только «слиянье русских сил дает победу».

Чает победу «русских сил» и Александр Люлин. Его стихи, обжигающие своей правдивостью, безыскусной простотой, являются результатом осознанного труда и бессознательного вдохновения. Утверждение поэта: «Любовь — краеугольный камень — лежит в основе бытия» — мысль выстраданная, обдуманная, пережитая, но даже сформулированная она несет свет веры, нерационального отношения к миру. Александр Люлин, очевидно, относится к тем богатым творческим натурам, которые не позволяют рациональной идее, заданной надобности подчинить свой дух. О творчестве этого поэта можно сказать словами А. Н. Толстого: «Искусство есть такое идеальное изображение жизни, которое приводит человека в состояние напряженного желания идеального, т. е. красоты, духовной чистоты, добра» (А. Н. Толстой. Статья «Голубой плащ»). Для того чтобы привести к этому состоянию читателя, стремление к идеальному должно быть присуще поэту. У Александра Люлина оно очевидно, хотя трудно в пределах видимого мира, отягощенного грехами, стремиться к справедливому суду, к правде. Предчувствуя существование законов совершенства, видя «осколок неба на земле», Александр Люлин всем своим творчеством встает на защиту красоты, которая у него ассоциируется не только с образом любимой женщины или матери, но в первую очередь с Родиной, с ее природой, с ее историей и верой.

У меня, у славянской твари —
Так уж распорядился Бог —
Все в единственном экземпляре:
Мама, Родина и любовь.
Мне любая страна — чужбина,
Кроме той, где на свет рожден.
К ней любовью христианина
Я пожизненно пригвожден.
Я стою у столба позора,
У распятия, у креста:
Сострадательному лишь взору
Открывается красота...

У распятия, у креста находит красоту Ирэна Сергеева, поэт бережно-экономного, убедительного, узнаваемого поэтического слова. При всей их поэтичности стихи Ирэны Сергеевой обладают особым художественным своеобразием, которое заключается в непостижимой емкости, глубине и целостности каждого стихотворения. Выражаясь словами Е. Трубецкого, можно сказать, что каждое стихотворение «подчинено архитектурному замыслу». Есть что-то «каменное», незыблемое в поэтических миниатюрах поэтессы, где очевидна смысловая концентрация вокруг некоего Главного Смысла, «Камня живого», вокруг Которого всегда людно, тесно, нет лишнего, незаполненного пространства. Именно так, «в тесном смысле слова», в непременной, присущей духовному искусству симметрии вокруг единого центра, строится каждое стихотворение Ирэны Сергеевой.

Час проспала — и выспалась.
Крошки не съев, сыта.
Мысли сложила в исповедь,
Встав на порог скита.

Женская поэзия в современной петербургской литературе является ее особым достоянием и может быть представлена именами многих талантливых авторов. Острое чувство греха и покаяния, духовная свобода, красота и любовь отличают светлую лирику Татьяны Егоровой. Образы вечности она ищет не столько в небесах, сколько на своей родной грешной земле: в скромных русских деревянных церквушках, мастерски создавая их поэтические образы; в судьбах подвижников и страстотерпцев, простых людей и гениев, наделенных талантами. Свет и тепло несут людям негасимые лампадки ее поэтических творений.

Путь известен, но заранее не задан.
По Писанию и вопреки ему.
Дьякон вышел, и афонский ладан
Сам собой рассеивает тьму.

Стихи Елены Шаляпиной — это стихи русского поэта, не опаленного модной ныне рациональностью, но наполненные ценностями духовными. Несмотря на то, что поэтесса во многих своих произведениях обращается к трагическим, горьким страницам личной жизни, неотделимой от жизни ее возлюбленной России, они не изнуряют рефлексией и скептицизмом. Наоборот, это стихи, имеющие смысловую основу, очаровывающие бережным отношением и к поступку, и к слову. Каждое ее стихотворение является самостоятельным полотном и лучится неиссякаемой верой и надеждой. Поэтесса уверена, что ее жизнь хранима кем-то, «кто до рассвета, воздевая руки, так дерзновенно молится о нас». К зримому образу «воздетых рук» поэтесса обращается не раз, что свидетельствует о ее горнем зрении, о ее умении видеть невидимое.

И холодок одиночества в сердце проник

Горьким предвестником горшей, быть может, разлуки...

Прошлого непоправимый листаю дневник.

Дворик больничный... и клена воздетые руки...

Лирика Ирины Важинской (1960–2015) обладает духовной глубиной и щемящей откровенностью. Поэтесса перед читателем не пытается предстать ни в лучшем свете, ни подчеркнуть свою яркую природную красоту. Скорее, наоборот, — отступает в тень храмовых сводов, чтобы мы смогли лучше рассмотреть все то, о чем с такой болью и любовью нам рассказывает художник, которому дано услышать минувшее и увидеть грядущее. Все ее стихи наполнены личными, нескрываемыми переживаниями, во многом связанными с судьбой Родины, подвергшейся на долгие годы духовному разорению. Поэтесса своим творчеством и противостоит ему, и восстанавливает порушенное. И это такой же жизненный подвиг, как подвиг солдата. Своей судьбой Ирина Важинская подтвердила, что настоящая поэзия — жертвенна.

Распята церковь на Голгофе деревенской
Над руслом усыхающей реки.
И скорбью переполнены вселенской
Шиповники, полынь и васильки.
Случайный путник добредет едва ли
До стертых прихожанами ступеней.
Здесь прадедов когда-то отпевали
И тихо опускались на колени
В часы простой, но истовой молитвы —
Пред Ликами преображались лица…

На пороге храма, там, где «пред Ликами преображались лица», осмысливает бытие и поэт Андрей Ребров, пытающийся преодолеть временнýю и пространственную ограниченность человеческой жизни. Это преодоление может быть только духовным. Когда красота реального мира и нравственная сила авторской мысли сливаются, то рождается нечто новое, по определению Виссариона Белинского «долженствующее быть сущим» и «совершенно никогда и нигде небывалое». Читая стихи Андрея Реброва, осознаешь, что они действительно особенные, такие, каких еще никто не писал. Поэт создает свой образный Космос, включающий великий мир Вечности и малый мир, переливающийся разноцветными земными красками, насыщенный непостижимыми образами зримой Красоты. Непостижимыми внутренними силами, вероятно, заключенными в одаренности поэта, этот мир, в каждом миге которого «длится свет», этот мир, будучи протяженным, сжат в пространстве и сдерживается в пределах поэтического творения, чаще всего небольшого, состоящего из двух-трех строф. Притом, что поэт предполагает неразграничение мира того — евангельского и мира этого — житейского, сам он творит с неким отдалением, с особым страхом и почтением к миру тому, который озаряет «зоркая свеча» его веры, позволяющей в минуты духовного прозрения увидеть, как

...вдоль Смоленки Ксения, сияя,
Идет в юдольной мгле по мостовой.
Грядет сквозь годы в образе бедняцком,
Всю Русь вместив в ладонях — на груди.
И я спешу, спешу, но не угнаться —
За ней, идущей тихо впереди.

Очевидно, что Андрей Ребров не одинок на этом, освещенном духовным светом пути, объединяющем многих петербургских писателей. Современная петербургская литература, возвращающая ценность русскому слову, становится явлением общероссийским, так как живое русское слово всегда способствовало соборности, объединяло людей. Именно в связи с этим ее качеством ей чинятся искусственные преграды. Преодолеть их нам удастся только сообща.

Свидетельством уникальности петербургского пласта литературы начала XXI века является отсутствие суживающих границ литературных школ или выдуманных направлений. Однако при всем разнообразии творческих почерков, художественных стилей, жанров, у новой санкт-петербургской литературы есть общая тенденция — наследование традиций великой русской духовной классической литературы. Эта связь глубинная по содержанию творчества, а не по манере, магистральное ее направление — «возврат к глубокой простоте, простоте, над которой надо думать и которую надо почувствовать» (Г. Свиридов). Не поток субъективного болезненного сознания, а выстраданное сердцем понимание действительности, глубокая, развивающаяся мысль, чувство Родины как целого, чувство истории в сегодняшнем дне, возвращают в нашу новую современную литературу традицию, сознание неразрывности и бесконечности жизни. В осмысление запоминающейся поэтической строки Николая Рачкова, сказанной о русском народе и доказанной выдающимся поэтом всем его творчеством: «Без нас погибнет этот мир», думается, что гибель мира определяется все-таки промыслом Божиим. Но с уверенностью можно сказать, что без духоносной русской литературы, без ее светозарного слова, без ее чаяния о Божием мире, который онтологически развивается в сокровенном согласии с русской жизнью, в «этом мире» могут начаться процессы аннигиляции. И люди творческие, несущие искру Божию таланта, тем уверенней могут помешать этому процессу, чем отчетливее будут понимать, что без их веры, без их трудного пути к истине — померкнет этот мир.

2008–2014 гг.



1 Современная русская литература (1990-е гг. — нач. ХХI в.): учебник для вузов. М.: Академия, 2005. С. 3.

2 Там же. С. 4.

3 Казин А. Л. Русская красота. СПб.: Алтейя, 2003. C. 3.

4 Раш Карем. Небываемое бывает. М.: Военное издательство, 1990. С. 40.

5 Цит. по: Безлепкин Н. И. Философия языка в России. СПб.: Искусство, 2001. С. 10.