Токийский процесс о подготовке и развязывании Японией агрессивных войн в канун и в начале Второй мировой войны

Статья написана к 65-летию начала Токийского процесса1в 2011 г.

Обстановка в мире настолько сложна и взрывоопасна, настолько изобилует противоречиями, локальными войнами и вооруженными конфликтами, что вольно или невольно всплывают ассоциации с той ситуацией, которая возникла в годы, предшествовавшие Второй мировой войне. Сейчас, может быть, в мире еще и нет государств — явных агрессоров, сравнимых по менталитету с зачинщиками прошлой мировой войны, но сил, способных подвести многострадальное человечество к взрывоопасной черте, накопилось достаточно много, и они активно действуют.

Как это произошло? Почему мир снова катится в бездну? Что мешает эффективной борьбе мирового сообщества с вызовами и угрозами самому его существованию? К сожалению, внятных ответов на эти вопросы нет. А ведь аналогии достаточно очевидны! А это значит, что вскрытие причин, показ истинных виновников развязывания Второй мировой войны и уяснение уроков того грозового прошлого по-прежнему актуальны.

Анализ как зарубежной, так и отечественной историографии причин и истоков Второй мировой войны свидетельствует о том, что в подходах исследователей имеют место стереотипы, не дающие возможность комплексно оценить реальный ход событий, а порой и уводящие в сторону от истины. Назову два основных стереотипа. Один, в чем-то оправданный, но далеко не создающий целостной картины, связан с евроцентристским подходом к оценкам источника угроз (главным виновником развязывания мировой войны является гитлеровская Германия, которая, действительно, нанесла огромный вред человечеству, особенно народам Европы и, в первую очередь — советскому народу). В основе второго стереотипа лежит ярко выраженный идеологический подход к анализу кануна и начала мировой войны (наличие, с одной стороны, утверждений о коммунистической угрозе, и «вынужденности» координации действий Запада и агрессоров («политика умиротворения») по ее нейтрализации, а с другой — о совиновности Советского Союза в развертывании войны, что обосновывается фактом подписания советско-германского Договора о ненападении и сопутствующих ему документов, а также предпринятыми СССР энергичными мерами по укреплению своих западных границ).

Одной из причин существования таких подходов, как представляется, является недооценка сложности воздействия и на военно-политическую обстановку предвоенных лет, и на сам ход Второй мировой войны всей совокупности факторов, в том числе и в значительной степени — японского фактора. При этом забывается или сознательно замалчивается тот факт, что первые очаги Второй мировой войны были разожжены (захваты Маньчжурии (1931–1932), Северо-Востока Китая (1935), а с 1937 г. и тотальная война против этого государства) именно японской военщиной, причем первая агрессия была организована еще до прихода Гитлера к власти, а один из очагов — в Монголии (11 мая — 16 сентября 1939 г.) — был затушен уже после общепринятого дня начала мировой войны, что существенным образом сказывалось на выработке советской (да и ряда других стран) военной политики как в канун этой войны, так и в последующие годы. Гитлер еще только рвался к власти, а честолюбивые японские генералы уже имели грандиозные планы мирового господства, согласно которым одним из главных объектов агрессии являлся Советский Союз. Токийский трибунал, основываясь на неопровержимых документах и свидетельских показаниях, дал четкую и ясную юридическую оценку преступной военной политике Японии и ее руководства в 1930-е–первой половине 1940-х годов. В те годы, однако, Советскому Союзу приходилось убеждаться в антисоветском курсе правящих кругов милитаристской Японии, что называется, в ходе развития реальных событий.

Советская разведка уже в августе 1927 года известила руководство СССР после тщательной проверки о содержании так называемого «Меморандума позитивной политики» премьер-министра и министра иностранных дел и колоний Японии генерала Г. Танаки от 25 июля 1927 года, поданного ровно за семь месяцев до этого воссевшему на хризантемовый трон 26-летнему императору Хирохито. В меморандуме был предложен откровенно преступный курс, по которому должна пройти Япония, чтобы поставить под свой контроль огромные территории Евразии и других регионов мира. «Для того, чтобы покорить мир, — говорится в меморандуме, цитируемом военными историками Института оборонных исследований «сил самообороны» Японии в одном из томов 110-томной «Официальной истории войны в великой Восточной Азии», — мы должны прежде всего покорить Китай. Если мы покорим Китай, все остальные азиатские страны и страны Южных морей в страхе перед нами капитулируют... Овладев ресурсами Китая, мы перейдем к покорению Индии, Архипелага южных морей, малых стран Азии, Средней Азии и Европы. Если нация Ямато хочет быть высшей на Азиатском субконтиненте, первым шагом для этого является обладание правом господства в Маньчжурии и Монголии». Намечая свою широкомасштабную агрессию, японские лидеры планировали после подчинения Китая «вновь скрестить мечи с Россией». В борьбе за мировое господство считалось необходимым и «сокрушение Соединенных Штатов Америки»2.

Что бы ни говорили о подлинности этого уникального документа (его оригинал был, очевидно, уничтожен, как и множество других компрометирующих руководство Японии документов, в период после объявления рескрипта императора Хирохито от 14 августа 1945 года о капитуляции до прихода войск союзников на Японские острова и ареста ими японской секретной документации), но по представлению американского обвинения он был принят Токийским трибуналом в качестве обвинительного документа за номером 169 и признан официальной японской военной историографией, и, как впоследствии отмечал в своих мемуарах «Потрясения периода Сёва» подсудимый бывший министр иностранных дел Японии М. Сигэмицу, последовательность действий Японии удивительно точно соответствовала той, которая была изложена в «меморандуме»3. Именно Япония, в полном соответствии с меморандумом Танаки, разожгла в начале 1930-х годов первые очаги гигантского вселенского пожара, который с рубежа 1 сентября 1939 года стал называться Второй мировой войной. В этом важнейшем правительственном документе впервые в тесной увязке были отражены две линии противоречий и два пути их разрешения. Старые империалистические противоречия — в первую очередь между Японией и США, традиционно соперничавшими в зоне Тихого океана, где выживание и развитие одних наций почти однозначно вело бы к поражению и упадку других, и новые — межсистемные, где Япония и западные державы имели шанс объединить усилия против общего классово-идеологического врага. Разрешение первой группы противоречий виделось Японии на путях вооруженной борьбы с ведущими державами капиталистического мира на южном направлении агрессии; вторую их группу можно было разрешить, лишь уничтожив СССР, МНР и зарождавшееся коммунистическое движение в Китае (северное направление).

Документы Токийского трибунала свидетельствуют, что как на северном, так и на южном направлениях японской агрессии военно-политическое руководство Японии планировало, готовило и осуществляло преступные военные действия в вопиющем противоречии с общепризнанными правилами, нормами и обычаями ведения войны, причем в условиях полного отсутствия угроз самому японскому государству. Дилемма «север–юг» существовала и в планирующих документах, и на практике с первых дней реализации меморандума Танаки, вплоть до самого момента принятия решения о развертывании полномасштабной войны в первую очередь (с 7 декабря 1941 г.) на юге, способствуя мобилизации японского государства на подготовку к крупной войне на любом выбранном им направлении. Однако долгое время приоритет отдавался «северному» антисоветскому направлению.

Ситуация осложнялась тем, что у Японии (так же как, впрочем, и у Германии) стратегия достижения конечной цели, которая, безусловно, подразумевала необходимость «скрестить мечи с Россией», не была (что в те годы не могли понять ни СССР, ни питавшие к нему ненависть страны Запада) идеологически однозначной и прямолинейной. Оба агрессора пошли сначала завоевывать стратегические плацдармы и присваивать ресурсы (природные, материальные, человеческие) у более удобных и слабых стран. Но об этом мир узнал уже, так сказать, «задним числом».

В Токио понимали, что в случае развертывания агрессии против СССР Японии не обойтись без мощного европейского союзника. Вот почему захват власти в Германии фашистами во главе с Гитлером в 1933 году, то есть уже после японской оккупации Маньчжурии, которую Токийский трибунал охарактеризовал как «агрессивную войну против Китайской Республики», рассматривавшуюся «также как средство обеспечения плацдарма для наступательных военных действий против Советского Союза»4, встретили в Японии как своего рода дар судьбы. В Токио все более укреплялись в надежде, что в своем стремлении занять господствующее положение в Европе Берлин сумеет приковать к себе вооруженные силы СССР, Англии, Франции и США, а это облегчит осуществление захватнических планов Японии в АТР. «В своих отношениях с Советским Союзом, — делало в то время вывод правительство К. Хироты, — Германия находится примерно в таком же положении, как и Япония»5. Первым шагом в организации глобального антисоветского альянса стало заключение 25 ноября 1936 года между Японией и Германией Антикоминтерновского пакта, к которому в 1937 году присоединилась Италия, а за ней ряд других стран, в том числе (об этом редко упоминается) в феврале 1939 года — подвассальная Японии и граничившая с СССР Маньчжоу-го, с чьей территории и развернулась спустя три месяца агрессия в районе реки Халхин-гол. В Приговоре Токийского трибунала Антикоминтерновский пакт назван «военным союзом» и охарактеризован как документ, «составлявший основу политики Японии в отношении СССР»6. «Начиная с 1937–1938 годов, — признавал плененный в ходе Советско-японской войны 1945 года бывший главнокомандующий японской Квантунской группировкой войск генерал О. Ямада, называвший антисоветскую политику Японии последовательной, — Квантунская армия имела конкретные планы ведения наступательных военных операций против Советского Союза»7. Однако вопрос о конкретных сроках войны с такой крупной державой, как СССР, требовал тщательной проработки, а сама агрессия — серьезной подготовки.

Важное значение для выработки военной доктрины японского государства на Вторую мировую войну имела, поэтому, серия агрессивных акций, осуществленных с санкции высшего военного командования на границах СССР или в их непосредственной близости. Крупнейшими из них были провалившиеся июльско-августовская 1938 года попытка захвата советской территории у озера Хасан в Приморье и более чем четырехмесячная агрессия у монгольской реки Халхин-гол 1939 года.

События у озера Хасан некоторые японские и отечественные исследователи пытаются представить рядовым «инцидентом», вызванным случайным стечением обстоятельств. Есть попытки и прямо свалить вину на «провокационные» действия СССР. В ходе Токийского процесса, однако, было доказано, что вооруженная агрессия, названная в Обвинительном акте и Приговоре трибунала «войной» против СССР, носившей «явно агрессивный характер», готовилась задолго до японского нападения на советских пограничников 29 июля 1938 года и получила 21 июля санкцию императора Японии8.

Последствия провала Японии в военной авантюре на Халхин-голе также далеко выходят за рамки этого, кажущегося многим локальным, вооруженного конфликта. Токийский трибунал дал ему четкое определение — «агрессивная война» против Монголии и СССР. В Обвинительном акте однозначно и в одинаковой формулировке заявлено в адрес обвиняемых о том, что они и у озера Хасан, и у реки Халхин-гол развязали и вели «агрессивную войну, войну, нарушающую международное право, договоры, соглашения и обязательства», в первом случае против СССР, а во втором — против Монгольской Народной Республики и ее союзника — СССР9. Вместе с крахом, собственно военным, здесь, в самом начале Второй мировой войны, потерпела фиаско и военно-блоковая политика Японии, мечтавшей об углублении союза с Германией.

Агрессия в Монголии была преднамеренно развязана японцами на фоне бурного и сложного для непосредственной оценки развития весной и летом 1939 года дипломатической активности. Переговоры велись одновременно на нескольких направлениях. Продолжалась рутинная работа по разработке тройственного в своей основе агрессивного военного пакта между Германией, Италией и Японией. В этом пакте особенно была заинтересована Япония. При этом Токио настаивал на внесении в текст оговорки об исключительной направленности пакта против СССР. Немецкий посол в Москве В. Шуленбург отмечал 5 июня 1939 года в письме в МИД Германии, что «Япония не хотела бы видеть ни малейшего согласия между нами (Германией. — В. З.) и Советским Союзом»10. Халхинголская агрессия как раз и замышлялась Японией как средство давления на союзников, но обернулась для нее неудачей, сказавшейся на всем ходе Второй мировой войны. Очевидно, что именно подписание 23 августа 1939 года советско-германского договора о ненападении, произошедшее на фоне начатого 20 августа под руководством Г. К. Жукова мощного контрнаступления советско-монгольских войск на Халхин-голе, стало событием, потрясшим токийское руководство и приведшим к отставке кабинета К. Хиранумы и командования Квантунской армии.

Неожиданный для Японии политический маневр Германии был воспринят в Токио как вероломное нарушение положений направленного против СССР Антикоминтерновского пакта, по которому подписавшие его стороны обязались «без взаимного согласия не заключать с Союзом Советских Социалистических Республик каких-либо политических договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения». «В течение месяцев в японских политических кругах, — писал уже в октябре 1939 года, по горячим следам халхинголской войны американский аналитик Дж. Баллентайн, — велись споры по вопросу о желательности переведения Антикоминтерновского пакта с Германией и Италией в военный альянс. Заключение Германией (23 августа 1939 года — В. З.) пакта о ненападении с Советским Союзом, однако, привело в состояние бессмысленности берлинско-римско-токийский антикоминтерн... Действия Германии, которые, вероятно, были предприняты без согласования с Японией, явились резким, внезапным ударом для Японии, вызывая правительственный кризис, и породили мощный всплеск антигерманских настроений»11. «Возможно, — пишет далее Дж. Баллентайн, — что японско-советское перемирие (от 16 сентября 1939 года в халхинголском конфликте. — В. З.) представляет собой принятие Японией условий России в результате давящей на Японию потребности найти выход из сложившейся затруднительной ситуации..., обусловленной подписанием российско-германского пакта и последующей изоляцией Японии»12.

При всех морально-политических издержках советско-германского договора (кстати, часто забывается, что аналогичные договоры и соглашения с Гитлером уже имели в 1934 году Польша, вскоре после Мюнхена Великобритания, Франция и некоторые прибалтийские страны) он отодвинул германскую агрессию против СССР почти на 2 года, объективно ослабило Антикоминтерновский пакт, вывело Польшу из числа явных агрессоров13, посеяло в Токио серьезные сомнения относительно политики Германии как союзника Японии, что привело к временной нормализации отношений последней с Москвой. Есть все основания считать, что возникшая в оси Токио—Берлин трещина впоследствии способствовала тому, что Япония не пожелала безоглядно следовать за Германией в агрессии против Советского Союза, отплатив Гитлеру подписанием с Москвой пакта о нейтралитете в апреле 1941 года и развернув в декабре того же года широкомасштабные военные действия на юге.

Тем самым стратегическое поражение потерпело и гитлеровское руководство Германии: подписание советско-германского договора и победа советско-монгольских войск на Халхин-голе отняли у Гитлера важного союзника, ослабили фашистско-милитаристский блок в разворачивавшейся коалиционной мировой войне. Уже это одно оправдывает подписание договора о ненападении с Германией. Не дало на этом фоне ожидавшегося эффекта и заключение Германией, Японией и Италией 27 сентября 1940 года в Берлине после длительных переговоров и взаимных подозрений Тройственного пакта, хотя они, по оценке Токийского трибунала, и «имели в виду совместные агрессивные действия... против демократических держав, в том числе против СССР»14.

Вместе с тем, как показало развитие событий, подписание советско-японского пакта о нейтралитете не отразилось ни в коей мере на темпах военных приготовлений Японии против СССР. И это четко отражено в документах Токийского трибунала. «“Нейтралитет” Японии в войне между Германией и СССР, — констатируется в Приговоре Трибунала, — в действительности... был предназначен для того, чтобы служить ширмой для оказания помощи Германии до нападения самой Японии на СССР.

Доказательства, представленные Трибуналу, указывают на то, что Япония, будучи далеко не нейтральной..., оказывала значительную помощь Германии»15.

Военные же приготовления вблизи советской границы постоянно наращивались, вынуждая СССР держать на Дальнем Востоке около 1 млн своих войск, вплоть до принятия окончательного решения японского военно-политического руководства развязать войну на Тихом океане и не снижались до конца 1943 года. В Токио решили лишь несколько изменить тактику: выждать нападения на Советский Союз Германии и затем вероломно ударить ему в спину в удобный момент, когда он, «подобно перезревшей хурме, готов будет упасть на землю», «одним ударом разрешить северную проблему»16. Как свидетельствуют документы Токийского трибунала, с началом гитлеровской агрессии против СССР японская стратегия была уточнена на императорской конференции 2 июля 1941 г. В ее итоговом документе говорилось, что «если германо-советская война будет развиваться в направлении, благоприятном для империи, она, прибегнув к силе, разрешит северную проблему»17. Однако в ходе Великой Отечественной войны СССР такого шанса совершить новую преступную авантюру против себя Японии так и не предоставил.

Тем временем продолжалось наращивание японской агрессии в Китае. В результате уже к общепринятой дате начала Второй мировой войны японцы контролировали более 25 % всей его территории с населением около 200 млн человек, что составляло около половины всего населения18 и свидетельствовало о том, что была оккупирована и нещадно эксплуатировалась в целях наращивания потенциала экспансии наиболее заселенная и развитая часть страны. Агрессия в Китае сопровождалась тягчайшими преступлениями японской военщины. Малейшее сопротивление жестоко каралось оккупантами. Даже тогда, когда, как констатируется на основе документальных доказательств в Приговоре Токийского трибунала, «к моменту вступления японской армии в город (столицу Китая Нанкин. — В. З.) утром 13 декабря 1937 года всякое сопротивление прекратилось», японские солдаты «проходили по улицам, без разбора убивая китайцев: мужчин, женщин и детей, пока площади, улицы и переулки не были завалены трупами. Насиловали даже девочек-подростков и старух. Многих женщин, изнасиловав, убивали, а их тела обезображивали. ...Убийства и поджоги проводились планомерно, они продолжались в течение шести недель. ...Общее число гражданских лиц и военнопленных, убитых в Нанкине и его окрестностях в течение первых шести недель японской оккупации, превысило 200 тысяч человек»19, а всего за годы агрессии в Китае японскими оккупантами было уничтожено более 35 млн китайцев20. Этим, однако, далеко не ограничивается число преступлений японской военщины — на стол Трибунала легли несколько томов, насчитывающих 650 аффидевитов свидетелей-очевидцев японских зверств против народов различных стран21.

Прецедент Токийского трибунала, давшего оценку преступному курсу Японии в канун и в годы Второй мировой войны, имеет непреходящее значение для современности. Актуальное значение имеет, в частности, разоблачение трибуналом практики использования Японией для прикрытия преступных замыслов и моментов перехода к агрессивным войнам различных эффемизмов22 типа «инцидент» и «конфликт» для обозначения военных действий любого содержания и масштаба, «обеспечение самообороны (национальной обороны)», «защита жизненной линии империи» и «проведение национальной политики» для обоснования «вынужденности» развернуть военные действия на чужой территории, строительство «сферы сопроцветания в великой Восточной Азии», «создание нового порядка в Восточной Азии» и «борьба за освобождение народов Азии от гнета белой расы» для пропаганды мнимых целей японской агрессии в регионе и так далее23. Практика использования эффемизмов в свете современных событий заслуживает особого внимания.

Спрашивается, чем отличаются действия НАТО во главе с США в Югославии, Ираке, Афганистане, в ряде стран Ближнего Востока под благопристойными лозунгами «гуманитарной интервенции», «установления демократии», «обеспечения мира и стабильности», в результате которых ликвидируются суверенные государства, уничтожаются десятки и сотни тысяч мирных жителей, насаждается иностранное военное присутствие, захватываются энергетические и другие ресурсы, от эффемизмов милитаристской Японии и нацистской Германии?

В связи с японским фактором, особенно в годы, предшествовавшие мировой войне, следует расставить новые акценты и в анализе т. н. политики умиротворения агрессоров (а точнее — поощрения их к войне против Советского Союза), проводившейся идеологически заданными западными демократиями, известной под названием «мюнхенская политика», но которая родилась отнюдь не в Мюнхене, а на Дальнем Востоке, и не в сентябре 1938 года, а в начале 1930-х годов, когда Западом были позорно сданы японскому агрессору Маньчжурия, а затем, по сути, и весь Китай, «не замечена» агрессия против СССР Японии у озера Хасан.

Дело в том, что агрессия Японии в Маньчжурии в 1931–1932 годах (а именно ее следует признать первым очагом будущего всемирного пожарища) получила лишь словесное осуждение со стороны Запада. На демонстративный выход «обиженной» Японии в марте 1933 г. из Лиги Наций никаких санкций не последовало. Очевидно, лидеров стран Запада вполне удовлетворило заявление главы японской делегации в Лиге Наций Ё. Мацуоки о том, что Маньчжурия оккупирована с главной целью — создать плацдарм для борьбы против СССР. Руки у агрессора были окончательно развязаны, чем Япония не преминула воспользоваться, завершив в 1935 г. захват Северо-Восточного Китая и развернув в июле 1937 году против этой страны агрессивную тотальную войну.

Конечно, западные демократии в союзе с СССР имели объективные возможности пойти другим путем и совместно обуздать агрессоров и на Востоке, и на Западе, но для этого были необходимы определенные условия: взаимное доверие; уверенность в том, что достигнутые соглашения и договоры будут выполняться; готовность в кратчайшие сроки развернуть боеспособные армии, мобилизовать все физические и духовные силы народов на борьбу с фашистско-милитаристской опасностью, непреклонная воля к победе над агрессорами, а этого у западных держав не было. В итоге в мире возникла опасная ситуация: все неагрессивные страны стремились не к тому, чтобы совместными усилиями обуздать агрессора, а к тому, чтобы остаться в стороне от вероятного военного конфликта, переложив главную тяжесть вызревавшей мировой войны на других.

Не похожи ли на это действия ряда стран — членов Совета Безопасности ООН, к числу которых применительно к событиям в Ливии и в целом на Ближнем Востоке относятся и «воздержавшиеся» при голосовании вопроса о применении военной силы против суверенного государства Китай и Российская Федерация? Не является ли это новой редакцией «политики поощрения» потерявшей за последние десятилетия моральные и пространственные ограничения НАТО и не способствует ли это дальнейшему повышению агрессивности и вседозволенности в действиях этого военного блока?

Остро встает вопрос и о соответствии и эффективности ранее принятых международно-правовых норм практике принятия важнейших военно-политических решений. Где юридически очерченные нормы, если говорят о контроле над воздушным пространством, а бомбят по людям на земле, и это не влечет за собой никаких юридических последствий для превышающих предоставленные полномочия стран? Исторический опыт свидетельствует (и это убедительно показал Токийский процесс), что упор на военные методы решения гуманитарных и социальных проблем не только бесперспективен, но и преступен.

В заключение невозможно не остановиться на оценке того, как к урокам прошлого относятся в современной Японии. В последние 20–30 лет в этой стране усилилась кампания по оправданию территориальных притязаний к странам Восточной Азии, ревизии итогов Второй мировой войны, разжиганию реваншистских настроений. Целями этой кампании являются устранение «комплекса неполноценности», возникшего, по мнению японских руководителей, у «нации Ямато» в результате поражения во Второй мировой войне, пробуждение чувства «национального самосознания», «патриотизма», готовности вернуть Японии «былую славу». Уже не раз предпринимались попытки пересмотреть в реакционно-милитаристском духе японские учебники, в позитивных тонах показать историю японских военных авантюр в обширном АТР. Лишь под давлением официальных заявлений со стороны правительств стран-жертв былых агрессий министерство просвещения Японии отказалось от внесения в учебники положений, прямо оправдывающих в глазах молодежи преступления, совершенные японским милитаризмом против других народов. Тем не менее министерству удается протаскивать в учебники реакционные взгляды под видом укрепления «гражданственности и патриотизма»24.

В русло реваншизма и шовинизма, возрождения «духа страны Ямато», «исконно японских ценностей», идей «национального превосходства», «исключительности японской нации» направлен и целый ряд мероприятий, в том числе введение в 1982 году «дня памяти погибших воинов» 15 августа (день обнародования в 1945 году императорского рескрипта о капитуляции Японии во Второй мировой войне), попытка возрождения и поднятия до уровня государственной религии синтоизма, издавна питавшего японскую военщину милитаристскими и националистическими философско-религиозными концепциями.

Символом синтоизма в Японии является милитаристская святыня — токийский храм Ясукуни, где захоронен прах и хранятся списки многих крупных военных деятелей и простых солдат разных периодов истории Японии, в том числе семи главных военных преступников, казненных в 1948 году по решению Токийского трибунала. После войны синтоизм в Японии был запрещен, а церковь отделена от государства. Справедливое возмущение, поэтому, вызывают посещения, начиная с 1975 года, храма Ясукуни официальными лицами. Первое время, правда, посещения храма представлялись как «визиты частных лиц». Совершали такие «частные» визиты в Ясукуни в октябре 1969 года император Хирохито, в декабре того же года наследный принц, а ныне император Акихито. Нанес такой визит в храм в апреле 1983 года и премьер-министр Японии Я. Накасонэ. Однако 15 августа того же года Я. Накасонэ в сопровождении министров возглавляемого им правительства вновь побывал в Ясукуни. Причем накануне газета «Иомиури» процитировала японского премьера, который, рассуждая о некоем «поворотном моменте», наступившем в послевоенной истории Японии, подчеркнул, что посетит Ясукуни как официальное лицо. Накасонэ подтвердил 14 октября 1986 г., что его правительство способствовало увековечению в храме Ясукуни памяти генерала Х. Тодзио и 14-ти других крупных военных преступников25. Регулярно посещали храм Ясукуни и почти все последующие премьер-министры страны от правящей ЛДП Японии.

В связи с этим хочется поделиться впечатлениями от посещения в мае 1991 г. мной вместе в другими советскими, монгольскими, китайскими и японскими участниками проходившего в Токио симпозиума по истории событий у реки Халхин-гол храма Ясукуни и действующего при нем музея военной истории Юсюкан. Поразило то, что ни в храме Ясукуни, ни в музее военной истории, которые, как нам стало очевидно, все больше превращаются при поддержке правительства в учреждения милитаристской пропаганды, мы не увидели и намека на осуждение милитаристского прошлого Японии, на порицание тех, кто не раз ввергал страну в агрессивные войны. Все экспонаты музея Юсюкан направлены на то, чтобы сформировать у японцев представления о некоей «великой миссии Японии в Азии», стремлении «вырвать азиатские народы из-под гнета белой расы», создать «Великую сферу сопроцветания», а если где-то и приходилось применять оружие, то это из-за того лишь, что эти «неблагодарные» народы не желали понять и принять эти «благородные устремления» японских покровителей. У меня сложилось впечатление, что посещение храма Ясукуни и музея Юсюкан не воспитывает у современных японцев чувство стыда за содеянные японской военщиной в годы минувшей войны преступления, а вызывает в их сознании лишь ностальгию по утрате добытых отнюдь не праведным путем завоеваний. А это, памятуя о далеко не безоблачном историческом прошлом Японии, опасно, как для народов мира, так и для самих японцев, особенно для молодежи.

Фактом является и то, что в результате умело поставленной пропаганды подавляющая часть японского общества поддерживает существование вопреки положениям статьи 9-й конституции современных вооруженных сил под названием «силы самообороны», воссоздание министерства обороны страны и службы внешней разведки, а антивоенное движение в стране в последнее время значительно ослабло. Современные вооруженные силы Японии почему-то вновь, как и в годы кануна и периода Второй мировой войны, решают в пределах 1000-мильной зоны от Японских островов и даже в совершенно других регионах мира, где ведутся вооруженные конфликты, задачи, даже отдаленным образом не затрагивающие «самооборону» Японии, не говоря уж о том, что японская конституция вообще провозглашает отказ Японии от права обладания вооруженными силами и разрешения международных споров с применением военной силы.

Даже после ужасающей по масштабам и последствиям катастрофы с атомной электростанцией Фукусима японское правительство демократов, изыскивая финансовые средства на восстановительные работы (2 мая 2011 г. японский парламент выделил на эти цели около 50 млрд долл. США), оставило сравнимый с этой суммой военный бюджет Японии (сопоставимый с военными расходами ядерных держав Англии и Франции) нетронутым, резко урезав социальные программы26. Могут сказать, что японские военные внесли большой вклад в ликвидацию последствий природной и техногенной катастроф, и с этим нельзя в данной конкретной ситуации не согласиться. Но почему этим должны заниматься вооруженные силы, у которых, как оказалось, не было в распоряжении специальной техники (роботов, мощных инструментов для резки арматуры и прочего...), а не специализированные организации типа российского МЧС?

В условиях, когда Японии никто реально не угрожает (в новой и новейшей истории не было ни одного примера угрозы вторжения в ее пределы вооруженными силами каких-либо государств) и когда она сама имеет территориальные претензии к соседним странам, прежде всего к России, продолжающийся рост ее военных приготовлений не может не расцениваться рядом государств АТР как серьезный вызов региональной безопасности. Тем не менее, используя механизмы политико-идеологической индоктринации, правящие круги Японии не без успеха создают у японцев представление о наличии в регионе многочисленных источников угроз безопасности страны. Наряду с тезисом о росте ракетно-ядерной опасности со стороны КНДР, активно пропагандируются мысли об угрозе со стороны обогнавшего Японию в экономическом развитии и крепнущего в военном отношении Китая и укрепляющей свои дальневосточные рубежи России. Тревогу у международной общественности вызвали факт принятия в 1999 году парламентом законопроекта, придающего официальный статус старым императорским флагу и гимну, с которыми японская военщина развязала крупномасштабную агрессию в регионе в 1930-х годах, заявления высшего руководства (премьер-министр И. Мори) о том, что Япония — божественная страна во главе с императором, как символом ее божественности27.

Токийский трибунал вскрыл истинные преступные замыслы и бесчеловечные методы осуществления японской экспансии в Азии и по справедливости наказал организаторов этих преступлений против мира и человечности. Однако официальная Япония проявляет вопиющее неуважение к решениям международного суда. В отличие от Германии, где осуждение нацистского прошлого закреплено и в политических, и в юридически обязывающих документах и реализуется в реальной политике государства, ничего подобного не произошло в Японии. И это, с учетом вышесказанного, вновь подтверждает важность нового и нового привлечения внимания мировой общественности как к урокам Международного процесса над японскими военными преступниками периода Второй мировой войны, так и в целом к урокам истории.


 

 


1  Судебный процесс над главными японскими военными преступниками, проходивший в Токио с 3 мая 1946 г. по 12 ноября 1948 г. в Международном военном трибунале для Дальнего Востока. Перед судом предстали 28 человек: премьер-министры Японии разных лет К. Койсо, Х. Тодзио, К. Хиранума, К. Хирота, вице-премьер-министр Н. Хосино, военные министры С. Араки, С. Итагаки, Д. Минами, С. Хата, военный вице-министр Х. Кимура, морские министры О. Нагано, С. Симада, морской вице-министр Т. Ока, командующий японскими войсками в Центральном Китае И. Мацуи, представители высшего генералитета А. Муто, К. Сато, К. Доихара, И. Умэдзу, министры иностранных дел И. Мацуока, М. Сигэмицу, С. Того, дипломаты Х. Осима, Т. Сиратори, министр финансов О. Кайя, организатор фашистского движения молодежи К. Хасимото, идеолог японского милитаризма С. Окава, правительственные чиновники К. Кидо, Т. Судзуки. Трибунал приговорил к смертной казни через повешение Тодзио, Итагаки, Хироту, Мацуи, Доихару, Кимуру и Муто, 16 подсудимых — к пожизненному тюремному заключению, 1 — к 20 и 1 — к 7 годам лишения свободы. (См.: Токийский процесс // Военная энциклопедия. В 8 т. Т. 8. М.: Воениздат, 2004).
2    Цит. по: Дайтоа сэнсо кокан сэн си (Официальная история войны в великой Восточной Азии). В 110 томах. Токио: Асагумо, 1970–1980-е годы / Далее: Дайтоа сэнсо кокан сэн си / Т. 8. Дайхонэй рикугун бу (Секция сухопутных войск ставки). Ч. 1. Сева дзюгонэн гогацу мадэ (До мая 1941 года). С. 138–139.
3   In: War in Asia and the Pacific, 1937–1949. Vol. 13. The Sino-Japanese and Chinese Civil Wars (Part 1). History of the Sino-Japanese War. Vol. 1. P. 5. Не сомневаются в существовании меморандума Танаки такие известные отечественные исследователи, как доктора наук Л. Н. Кутаков (см.: Кутаков Л. Приход к власти правительства Г. Танаки. В кн.: Япония. М., 1987. С. 90) и А. А. Кошкин (см.: Кошкин А. А. Крах стратегии «спелой хурмы». М., 1989. С. 14–16), японские историки и специалисты в области дипломатии такие, как Д. Обата, Т. Токино (см.: Обата Д., Токино Т. и др. Нихонси (История Японии. Токио, 1967. С. 489) и И. Тогава (см.: Сева гайко годзюнэн (50 лет дипломатии периода Сева). Токио, 1973. С. 28–29).
4   Цит по: Милитаристы на скамье подсудимых: По материалам Токийского и Хабаровского процессов. Документы. М., 1985. С. 95, 144.
5   In: War in Asia and the Pacific. 1937–1949. A Fifteen Volume Collection / Ed. by Detwiler D. and Burdick Ch. Vol. 2. Political Background of the War. Appendix No. 1. Hirota Cabinet’s National and Foreign Policies. N.Y., 1966. P. VII.
6    См.: Милитаристы на скамье подсудимых: По материалам Токийского и Хабаровского процессов. Документы. М., 1985. С. 139.
7   Цит. по: Центр хранения историко-документальных коллекций. Ф. 451/п. Оп. 5. Д. 72. Л. 17.
8   См.: Милитаристы на скамье подсудимых: По материалам Токийского и Хабаровского процессов. Документы. М., 1985. С. 95, 152–155.
9   См.: там же. С. 95, 96, 157.
10  См.: TSRS-Vokietija (СССР-Германия), 1939-1941. Сб. документов и материалов. В 2-х т. Т. 1. Вильнюс, 1989. С. 15.
11  The Far East Situation. Lecture Delivered 17 oktober 1939 by Mr. Joseph W. Ballantine at the Naval War College. Newport, R.1. 3881-3281/10-18-39. P. 22.
12  Ibid. P. 25.
13  Гитлеровское окружение тщательно прощупывало, насколько Польша созрела к превращению сотрудничества, сложившегося в период ликвидации Австрии и Чехословакии, а также при ее параллельных контактах с Японией в военный союз против СССР. Однако Берлин абсолютно не устраивало, по сути, единственное условие, выдвигавшееся Варшавой в ходе переговоров 24 октября 1938 г. Ю. Липского и 6 и 26 января 1939 г. Ю. Бека с И. Риббентропом, которое заключалось в том, что вермахт должен был обрушиться на «большевистскую Россию» в обход Польши, к примеру, через Прибалтику или Румынию, уступить Польше Украину, подарив ей выход к Черному морю, и Литву, что укрепляло ее позиции на Балтике. Устраивал ли такой подход Германию, полякам стало известно лишь 1 сентября 1939 г. Очевидно, что Варшава в своих расчетах жестоко ошиблась: Берлину не нужен был еще один гегемон-конкурент на геополитическом пространстве Европы.
14  Цит по: Милитаристы на скамье подсудимых: По материалам Токийского и Хабаровского процессов. Документы. М., 1985. С. 100.
15  Там же. С. 151.
16  Цит. по: Дайтоа сэнсо кокан сэн си. Т. 20. С. 301; см. об этом подробнее: Кошкин А. А. Россия и Япония: Узлы противоречий. М., 2010. С. 259–272.
17  Цит. по: История войны на Тихом океане: Пер. с япон. В 5 т. Т. III. М., 1957–1958. С. 379–380.
18  См.: Зимонин В. П. Последний очаг Второй мировой. М., 2002. С. 23.
19  Цит по: Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. 3-е изд., исправленное. М., 1984. С. 467–468.
20  In: Beijing Review. 1985. May 6.
21  См.: Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. С. 456.
22  Под эффемизмом следует понимать обозначение в благопристойных выражениях неблаговидных дел.
23  См.: Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. С. 472.
24  Акахата. 1983. 1 июля.
25  Ясукуни дзиндзя (Храм Ясукуни). Токио, 198З. С. 12, 14; Токио симбун. 1983.16 августа; Япония и проблемы безопасности в АТР. М., 1996. С. 95–97.
26  The Milirtary Balance. 2000/2001. L., 2000. P. 200; Независимая газета. 2011. 22 февраля; Красная звезда. 2011. 4 мая.
27  Токио симбун. 1999. 16 августа; Независимая газета. 1999. 17 августа.