Музыка звучит

Продолжаем публикацию литературных материалов народного художника Ильи Глазунова, посвященных важнейшим в наше время вопросам — вопросам художественного творчества. В своей многоплановой книге «Россия распятая» всемирно известный живописец задумывается над тем, для чего вообще живет художник, для чего творит, к чему стремится, — если не для удовлетворения своих временных амбиций, а во имя непреходящего — только тогда он приближается к истинным основам и вершинам творчества. Предлагаемое литературное повествование, кажется, не претендующее на серьезные научные обобщения, не изобилующее философской терминологией — по своей эмоциональной силе, сердечной правдивости, исконной русской духовной мудрости приближается к достойным образцам национального литературного творчества, всегда отличающегося особой силой художественного образа, которому автор верен и на живописном поприще. Подготовленный материал тем более интересен, так как посвящен музыкальному искусству.

По согласованию с автором, Ильей Сергеевичем Глазуновы, мы публикуем главы из книги «Россия распятая» (издательство «ГолосПресс», Москва, 2008).

Напротив Русского музея, в бывшем здании Дворянского собрания, находится филармония. Как любили мы, уставшие от лекций, в приподнятом настроении входить в зал с роскошными колоннами и люстрами! Я с замиранием сердца ожидал мгновения, когда дирижер взмахом своей палочки вызовет к жизни невидимые миры волшебных созвучий, подчиняющие волю человека так, как не может подчинить ее даже реальное физическое насилие. Музыка — самое магическое, самое могучее таинство человеческого духа. Не случайно еще в Древнем Египте музыка была под жестким контролем. Жрецов, понимавших ее великое воздействие на людей, а на Кавказе, в Абхазии, согласно древней традиции, музыкой лечили больных.

Бетховен утверждал, что главное для творца — быть добрым. «Чувства добрые я лирой пробуждал», — говорил наш Пушкин. Великий итальянец Джильи с детства помнил слова своей матери: «Если хочешь быть хорошим певцом, будь добрым человеком». И как же много зла в «современном» искусстве XX и XXI веков!

В век деградации мировой культуры стремление к духовному совершенству заменено погоней за материальными благами. Живопись порой доведена или до уровня рабского фотографирования мира, исключающего дух творчества, или до ребуса без ответа в абстрактном формотворчестве, когда произвол «самовыражения», согласно диктату моды, выдается за свободу индивидуальности. Скульптура деградирует до так называемой инсталляции или муляжа из паноптикума или бессмысленное нагромождение из металлолома; «окаменевшая музыка» архитектуры заменена инженерной конструкцией, которая даже не функциональна. Чудо красоты женского тела низведено или до уродства, или до уровня порнографии. Все на продажу! «Деньги — товар — деньги»! Рынок...

* * *

Велико значение для мира музыкального наследия Европы и России прошедших веков. И сегодня мы не можем представить свою жизнь без музыки Баха, Моцарта, Бетховена, Вивальди, Альбинони и других гениев. Мир обеднел бы также, если бы у него отняли творения русских национальных гениев — Чайковского, Рахманинова, Бородина, Мусоргского, Глинки, Скрябина, Римского-Корсакова — всех не перечесть. Мне особенно дороги православные русские церковные песнопения, которые не только являются мостом молитвы между Богом и нашим грешным миром, но и объясняют, что такое понятие Соборности, где все мы, разные, сливаемся воедино, молясь Всемогущему Господу, славя Его и прося Его, Человеколюбца, спасти и помиловать нас. Из глубины седой древности до наших дней проистекает живительная вода родников и святых источников русской народной души, позднее слившихся воедино с верой православной. Судьба русской церковной музыки, по моему убеждению, неотрывна от сопутствующего ей в храме творчества иконописцев допетровской Руси, а позднее русской религиозной живописи XIX века Васнецова и Нестерова. Но думаю, что митрополит Макарий и Иван Грозный были правы, когда Стоглавый собор 1555 года обязал русских иконописцев следовать канонам иконописания Андрея Рублева, ныне канонизированного Русской Православной Церковью. И памятно мне молитвенное восхищение древнего византийца, сказавшего о Сергии Радонежском, когда он побывал на Святой Руси: «Откуда в земле русской светильник сей?» Поистине велико духовное наследие Сергия Радонежского для русского народа и государства. Свыше семисот лет русская православная икона, как и церковное песнопение, не изменяли святоотеческим канонам.

* * *

Как святыню, храню я поморскую рукописную книгу XVII века, подаренную мне Федором Антоновичем Каликиным, моим наставником в понимании горнего мира русской иконы. Небольшая, в черном кожаном переплете с медными застежками, она изумляет высоким мастерством графического искусства. Какие затейливые буквицы, как радостно и чудно цветут причудливые травы на орнаментальных заставках! Над буквами, напоминающими клинопись, располагаются неведомые мне знаки.

«Это древнерусские ноты — крюки, — пояснил Каликин. — Сейчас всему миру известны великие художники Древней Руси, а наши Рублевы в музыке до сих пор в забвении. И фактически большинство наших музыкантов и композиторов их не знает, несмотря на то, что более ста лет некоторые наши ученые ведут работу по изучению великого наследия древнерусской музыки, имеющей многовековую историю. Ведь мало кто знает, что грозный царь Иван Васильевич был не только поэт, но и композитор. Сейчас даже в колокола запретили звонить, а когда-то все русские дети за честь считали петь в церковном хоре. Сам Суворов пел на клиросе!»

«Но неужели до сих пор никто не овладел тайной прочтения древнерусских нотных знаков?» — спросил я.

«Пока нет такого человека в мире, который постиг бы эту мудрость. Только нотная система уже второй половины XVII века доступна нам, да и то дальше кабинета ученых не идет», — сказал Федор Антонович сокрушенно.

И в самом деле, ученые спорили и спорят о происхождении, начале и путях развития русской средневековой музыки. Древняя Русь создала величайшую культуру, выраженную в зодчестве, литературе и живописи. Что мы знаем о церковной православной музыке? А на Руси ее любили и знали в ней толк. Например, былинного героя Василия Буслаева отдавали учить искусству пения. «Пение ему в науку пошло, а и нет таких певцов у нас, в целом славном Нове-городе супротив Василия Буслаева».

А Садко завораживал, подобно Орфею, своей чарующей игрою на гуслях людей, зверей и даже мир подводный!

Не имел он золотой казны,
А имел он гусельки яровчаты...

Напомню читателю, как мой знакомый поэт рассказал мне о старике, который в конце 60-х годов на Псковщине подарил ему свои гусли. Дарил и плакал: «Оставался я последний гусляр, стар стал, света белого не вижу, умру скоро». Его дрожащие старческие руки последний раз любовно коснулись струн. «Ах вы, гусли, гусли-гусель-чики мои, заиграйте вы, гусли, при мне...»

В наши дни, правда, появились ансамбли гусляров, разодетые в якобы народные костюмы, придуманные современными дизайнерами и модельерами. Да что говорить! По сей день не воспроизведена и находится в забвении большая часть записанных еще от живших в те давние годы сказителей подлинных былин русского Севера. В Пушкинском Доме в Ленинграде говорили мне, что даже есть записи Рябинина, портрет которого писал И. Е. Репин. По своему произношению, ритму и музыкальному звучанию наши древние былины напоминают поэмы Гомера и уходят в далекую древность бытия арийской прародины. Слушая в записи подаренные мне Индирой Ганди древнейшие гимны Ригведы, обращенные к Варуне, наши фольклористы из Московского университета подумали, что это старообрядческое поморское церковное пение и датировали его XVII веком. Есть о чем задуматься... Кстати отмечу, что абсолютно забытый великий русский ученый XIX века А. Д. Чертков, погруженный в историю древней славянской расы, немало написавший о славянах пелазгах и также славянах фраках, этрусках и даках, от которых многое заимствовали в своей культуре древние греки, утверждал, что Орфей был фраком по рождению. Сюжет странствий Орфея и его любви к Эвридике послужил Глюку для создания столь любимого мною с юности музыкального произведения:

Потерял я Эвридику
Эвридики нет со мною...

А многие художники-караваджисты Европы изображали драматическую сцену, где змея смертельно жалит возлюбленную поэта.

Напомню, что в древнейшие времена на Руси существовали две самостоятельные нотации (системы нотных знаков) — кондакарная и знаменная. Первая из них была совершенно забыта, и даже ключ к ней, по мнению исследователей, потерян. Вторая же имела гораздо большую жизненную силу и, переживя татарское иго, послужила основой для знаменной нотации (крюковое письмо). Советский музыковед В. Беляев утверждал, что знаменная, или столповая, нотация является русским изобретением, «поскольку и по принципу ее строения и по значению ее знаков не сходна ни с греческой, ни с иными видами безлинейной нотации».

С конца XVII века началось активное проникновение на Русь западноевропейской культуры, что привело к столкновению двух ветвей культуры — старорусской и новой, европейско-католической. В иконописи это характеризуется явлением Ушакова, а в музыке появлением новой системы нотной записи, где напев излагался двумя нотациями — в две строки. Так называемые двое-знаменники дают ключ к пониманию древней нотации, как бы переводят «крюки».

Древняя Русь знала такое учреждение, как придворная капелла, члены которой назывались «государевыми дьяками». В XVI веке, например, пение входило в программу воспитания детей и юношества. В Москве существовала специальная школа пения Сильвестра Медведева. А известных новгородских «распевщиков» (певцов) Иван Грозный вызывал в Москву.

* * *

С великого Государя Николая I русское общество в лице своих лучших представителей национально мыслящей интеллигенции начало жадно собирать народные сказания, былины и песни.

Когда я думаю о народности музыкальной культуры, с благодарностью вспоминаю подвижников-пропагандистов народного хорового пения. Имена их все более и более забываются...

Одним из страстных пропагандистов истинно русской народной песни был Митрофан Ефимович Пятницкий. Как-то у букиниста мне встретилась книга, на обложке которой были изображены русские крестьяне в народных костюмах. Книга называлась «Концерты Пятницкого с крестьянами». Перелистывая ее, я еще и еще раз думал о том, как мало знаем мы об истоках нашей древней музыкальной культуры, а ведь песня — воистину душа любого народа. Не могу удержаться, чтобы не познакомить читателя с небольшими выдержками из этой, еще до революции изданной, книги.

«Вся музыкальная Москва приходила слушать концерты Пятницкого с крестьянами. Музыкальные критики помещали на столбцах московских газет восторженные отзывы: “Песни, исполняемые крестьянами, очень интересны и по словам и по напевам; среди них есть прямо жемчужины, но особенную окраску и значение они получают в народном исполнении...»

«Громадная заслуга М. Е. Пятницкого именно в том, что он привез поющую деревню из медвежьих углов сюда, в сердце России, оторванное от этих углов. Песни удивительно стройно и хорошо поют, так поют именно для себя, в силу накопившейся в груди потребности — петь...»

«Искатели новых форм музыкального творчества забрели в тупик, запутались в хитрых комбинациях хроматических модуляций, энгармонических замен, гармоний на тоновой гамме и проч. Но они слепо не видят, что есть новая оригинальная область, открывающая огромные перспективы, — русская песня. Здесь могут быть найдены новые законы гармонии, дано новое направление искусству, здесь — новый источник вдохновений...»

Не правда ли, читатель, как злободневно звучат эти слова сегодня, когда мы живем в мире, где попраны все проявления народного искусства, столь чуждые массовой безликости стандартов шоу-бизнеса.

В глухих, заброшенных деревнях, тогда еще хранящих живые предания далекой старины, Пятницкий отыскал и соединил вместе народную песню — и художников этой песни, живущих ее образами. Музыкальные полотна его хора, словно былины, напоминали слушателям, что русская земля рождает великих правителей и могучих богатырей, воплотителей народного разума, духовной и телесной мощи. Песни изумительного хора всегда живут в сердце каждого, кто любит шум наших лесов, родное русское приволье лугов и полей, ясную гладь наших рек, кто сохранил идущее из глубины веков чувство молитвенного восторга перед красотой Божьего мира. Никогда не исторгнутся из души моей певучие и могучие старые русские песни и древние церковные молитвенные песнопения!

И еще одно важное обстоятельство. Благодаря деятельности Митрофана Ефимовича Пятницкого во многом разрушилось представление о примитивности и «несложности» русской песни. Русская народная музыка, как и всякая национальная культура, выработала в течение веков высокие и непреходящие художественные ценности.

Песня — правда, говорит народ. В старину русские крестьяне говорили музыкальным языком, близким к языку творцов древне-славянских песнопений, возносящих хвалу Всевышнему. Русский народ без помощи иностранных учителей и книг создал целый ряд музыкальных средств, которыми по сей день пользовались наиболее серьезные и талантливые наши композиторы. Разве это не удивительно? Думается, ни у одного народа нет таких богатых в гармоническом отношении песен, как песни русские. Обстоятельство это — общепризнанный факт.

К сожалению, нас вынудили так удалиться от живительных истоков русской народной музыки. А какой фурор в начале XX века произвел оркестр балалаечников Андреева! Даже чопорный Лондон стоя аплодировал этому чуду нашей русской самобытности. А ведь именно у него «позаимствовал» тему Лары автор музыки к всемирно известному фильму «Доктор Живаго». Незадолго до революции наша национально мыслящая молодежь издавала нигде ныне не упоминаемый журнал «Вешние воды», где я прочел восторженную и обстоятельную статью о триумфе великого Андреева и его подлинно народных музыкантов.

Общеизвестны своим значением для мировой культуры русские сезоны в Париже, организованные Дягилевым. По сей день мы не осознаем, а иногда и не желаем признавать великую светоносную роль явления русской культуры, вдохнувшей новую жизнь в сумерки Европы.

...Будучи за границей в гостях у известного итальянского композитора, я услышал «русский реквием», то есть, по-русски, панихиду, записанную на пластинку, которую хозяин поставил специально для сравнения с реквиемами Моцарта и Верди. Пел хор белых казаков под управлением Жарова. Не могу передать всю силу впечатления от нашей православной панихиды по убиенным за Отечество на поле брани! Мужественная скорбь, рыдание народной души, вековое страдание по верным павшим сынам России... Мы были потрясены глубиной и строгой напевностью древних мелодий, столь близких высотой своего духа бесценным откровениям всемирной музыки.

Там много лет назад я узнал о том, что весь мир издает в пластинках

«Сокровища мировой классики» творения русских, порою безымянных композиторов, о которых я никогда не слышал на Родине! Хорошо в свое время диктатура пролетариата насаждала воинствующее безбожие! Все, что связано с церковью, подлежало запрету и забвению... как опиум для народа! И мне тогда думалось: почему мы можем слушать, знать, исполнять и пропагандировать западную католическую религиозную музыку — и при этом предавать полному забвению свою православную русскую музыку средневековья?

К счастью, многое переменилось у нас с тех пор. Продаются пластинки и компакт-диски с русской и византийско-греческой православной церковной музыкой, от древних песнопений до XX века, когда в церкви пел ектенью великий Шаляпин. Строятся и реставрируются храмы и монастыри, работают иконописные артели. Уповаем, что пастыри русской православной церкви не допустят гибельного для церкви Христовой «ереси ересей» — экуменизма, насаждаемого ныне в мире.

Меня когда-то хлестнул по сердцу афоризм Фридриха Ницше: «Каждый великий народ имеет великие песни. Но почему же русские имеют великие песни?» Типичное для немца высокомерие и нежелание признать за русскими право быть великими — даже в музыке...

Еще в советское время, особенно в годы войны и после нее, народ пел свои любимые песни, и с этим не могли не считаться ни советские композиторы, ни руководители идеологии. Сегодня все изменилось. У Ницше уже не возникло бы вопроса ни о великих русских песнях, ни о великом народе. Попса — стало понятие интернациональное; наши песни погребены в однообразно-безликом грохоте и примитивности хитов шоубизнеса, и сезоны Большого театра уже обычно не начинаются с оперы великого Глинки «Жизнь за царя» (переименованной в «Ивана Сусанина»). А ведь именно он первым воплотил живую мелодику великорусской песни в своей музыке. С него началась блистательная эра национальной русской оперы.

Отметая феерии солнечных итальянских опер-маскарадов, русские композиторы создали оперы-драмы, исполненные высочайшей духовности, обращенные к исторической памяти народа. И мне понятна творческая близость двух гениев музыки — Модеста Мусоргского и Рихарда Вагнера, открывших новые пути развития европейской оперы, черпающей вдохновение и многообразие замыслов в народном эпосе, сказаниях и легендах. Как до Сурикова у нас не было исторической народной драмы в живописи, так до Мусоргского не было народно-исторической музыкальной драмы. «Не музыки нам нужно, не слов, не палитры, не резца; нет, черт бы вас побрал, лгунов, притворщиков с tutti quanti (все прочие. — И. Г.) — мысли живой подайте, живую беседу с людьми ведите, какой бы сюжет вы ни выбрали для беседы с ним», — провозгласил Мусоргский. Музыка гениального композитора, стремившегося к изображению «тончайших черт человека», распахнувшего драму нашей истории, ширь души русской, явила огромный размах эпических характеров и стала совершенно новым и пока последним значительным словом во всемирной оперной музыке.

Под стать Мусоргскому гениальные композиторы Бородин и Римский-Корсаков, они, как и Чайковский, творцы бессмертной музыки, имена которых знают и восхищаются во всем мире.

Мистически одержимый Скрябин, которого я так любил в юности, верил в магическую силу искусства, способную изменить мир. Его «Прометей» и «Поэма экстаза» производили ошеломляющее воздействие на современников. Наверное, нечто похожее ощутил и художник Валентин Серов, слушая в Байройте оперу Р. Вагнера «Гибель богов». Побледнев, он сказал «Вагнер вплотную приблизился к постижению тайны жизни и смерти на земле».

Любя всей душой гениального Рахманинова, я все глубже понимаю, почему он, оказавшись в изгнании, оторванный от России, не смог создать больше ничего равного своим фортепьянным концертам. Так Антей, оторванный от родной земли, терял свои силы...

Я уже писал, что в моей мастерской во время работы всегда звучит музыка. Особенно я люблю слушать после русских композиторов Шумана, Франка, Грига, лишь недавно узнал, что «Венецианское адажио» Альбинони, столь не похожее на другие его сочинения, он создавал, имея в руках старые византийские ноты, привезенные крестоносцами из разгромленного ими Царьграда.