Духовный потенциал российской провинции

Российское общество находится сегодня на крутом повороте своей истории, переживая глубокий системный кризис, охвативший все сферы общественного бытия. В конце XX века Россия вынуждена вновь делать мучительный выбор дальнейшего пути на развилке своей истории. Снова в повестку дня поставлены роковые вопросы: Кто виноват? Кому на Руси жить хорошо? Что делать?

Вглядываясь в сегодняшнее смутное время, находишь основания говорить о цикличности нашей истории, о ее вхождении в новый цикл. Заметна тенденция резкого обострения социальной напряженности на стыке веков, глубоких кризисов и катаклизмов, в ходе которых формируются новые социокультурные структуры.

Рубеж XVI–XVII веков ознаменовался, например, расколом и смутой, завершившихся утверждением Самодержавия. Конец XVII — начало XVIII веков прошли под знаком Петровских преобразований, установления абсолютизма. В самом начале XIX века Россия пережила Отечественную войну, а затем трагедию декабризма, заложившего основу «освободительного» движения. Обострившийся на стыке ХIХ–ХХ вв. общенациональный кризис перерос в пламень трех революций, кардинально изменивших вектор общественного развития.

Складывается впечатление, что встреча веков, подобно сближению космических тел, сопровождается мощным выбросом энергии, создающей предгрозовую атмосферу в обществе. Нынешнее поколение испытывает наибольшие перегрузки, ибо живет в режиме одновременного сближения не только двух веков, но и двух тысячелетий. Вспомним, что конец первого тысячелетия сопровождался мощным социокультурным катаклизмом: введение христианства коренным образом перевернуло привычный уклад и все мировосприятие наших далеких предков.

Механизм указанного взаимодействия биофизических, космических, социокультурных и других процессов трудно объяснить лишь с традиционных позиций материалистического мышления. Мы вторгаемся, видимо, здесь в область космологических и других учений, требующих особых методологических подходов. Отметим лишь достаточно очевидный факт: наиболее устойчивую и конструктивную позицию российской провинции в переломные эпохи, ее способность смягчать остроту противоречий, гасить реформаторские инициативы центра, выступающего чаще всего мощным пульсатором революционных нововведений, очагом социальной напряженности и противостояния в обществе.

Именно из провинции вышли здоровые общественно-политические силы, преодолевшие Смуту в начале XVII века. Не в пример столицам, провинция устояла и под безудержным натиском курса Петра Великого на европеизацию страны, сохранив исконно русские традиции и устои. Даже в вулканические дни 1917 года в большинстве провинциальных регионов новая власть устанавливалась мирным путем. И сегодня шквал реформаторских инициатив, поспешных и часто непродуманных нововведений, игнорирования исторических традиций идет из столичных центров, где их волна несет наиболее разрушительную энергию, размывая основы национальной государственности и культуры. Растекаясь по огромному российскому пространству, эта волна постепенно утрачивает свою силу. Деформируя социально-экономическую, политическую сферы жизни провинции, она еще не смогла поколебать корневые, духовные основы российской глубинки.

Способна ли современная провинция стать фундаментальным социокультурным противовесом разрушительным антинациональным тенденциям, животворной основой возрождения Российской Державы? Каков механизм достижения оптимального взаимодействия центра и регионов в обеспечении национального согласия и социального благополучия в обществе? Всегда ли активизация местного самоуправления органично вписывается в русло формирующейся российской государственности? Верно ли видеть в провинции некий консервативный бастион, прямолинейно противостоящий социальным реформам и культурным новациям? Не из провинции ли вышли такие непохожие друг на друга реформаторы как С. Витте, П. Столыпин, А. Керенский, В. Ленин, Н. Хрущев, М. Горбачев, Б. Ельцин?

Подобные нериторические вопросы можно легко продолжить. Они свидетельствуют о социально-практической и научно-исследовательской актуальности указанной проблематики. Неслучайно в последние годы активизировался интерес к ее изучению, к углубленной трактовке самого понятия «провинция».

В отличие от региона, как нам представляется, провинция — это прежде всего культурологическое, философско-этическое понятие, обозначающее целостное культурно-цивилизационное, духовно-нравственное пространство, характеризующееся общностью национального самосознания, культурно-исторических традиций, социально-политической стабильностью, устойчивостью основных жизненных приоритетов. Главный признак региона — его специфика, отличие от других территорий. Провинция — это прежде всего родовая, корневая общность нации, народа, государства, их глубинная устойчивая основа, типология развития.

Думается, что при таком подходе открывается больше возможностей для исследования глубинных процессов отечественной истории, ее социокультурной почвы. В этом аспекте в истории российской провинции можно увидеть не только банальные противостояния «центра» и «периферии». Важно понять их взаимодействие, дополнение друг друга как субъектов исторического процесса и факторов общенационального единства. В этом взаимодействии провинция выступает как хранительница неких констант социальной стабильности, духовно-нравственной энергии, которая аккумулируется в центре, обретает форму государственной политики и общенациональных идеалов.

Очевидно, что социокультурная почва «центра» наиболее подвержена тектоническим колебаниям и деформациям уже в силу незначительности своей массы, открытости внешнему влиянию, большей напряженности внутренней жизни и т. д. Смута начала XVII в. по существу опрокинула «центр». Из провинции вышли здоровые политические силы, возродившие русскую государственность. В то же время именно столица стала аккумулятором социальной энергии, организующим началом обустройства российского общества.

На протяжении веков Москва воспринималась как символ национального единства. «Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось...» Это не просто поэтическая метафора, а глубокое замечание человека, знавшего национальную историю. При всех превратностях и скачкообразности российской истории, противоречивости отношений столицы (центра) и «земли» (провинции) именно их взаимодействие и социокультурный диалог всегда составляли жизненную конструкцию сохранения и развития государства и общества в целом.

Похоже, что современный взрыв противоречий по своей мощности и глобальности вышел за пределы традиционной парадигмы развития российского общества и получил цивилизационный характер и масштаб. Разговоры о переносе столицы возникали еще в среде декабристов. В частности, в «Русской Правде» П. Пестель предлагал сделать столичным центром Нижний Новгород, расположенный в середине России, где воспоминания о древности «дышат свободой и прямой любовью к Отечеству, а не к тиранам его». С горьковатой иронией и анекдотами о «блаженном острове» воспринималась Москва провинциальным сознанием в период «колбасных» поездов и автобусов «застойного-застольного» времени. Но никогда еще так вызывающе отчужденно, инородно, похоже и враждебно не выглядела Москва в огромном социокультурном, морально-психологическом пространстве страны. Откровенная неприязнь к столице на бытовом уровне сознания провинциалов существенно дополняется резкими обвинениями в ее адрес в научно-публицистической, политической лексике. Отдалившись от всей страны системой бесчисленных административных фильтров и бюрократических рогаток, Москва, по замечанию Е. Н. Старикова, стала инициатором дробления России. По выражению депутата Госдумы В. Липицкого, Москва превратилась в «государство в государстве», обособленное от остальной страны. Вносятся предложения о переносе столицы «из чиновничьей, коррумпированной» Москвы в Новосибирск, Воронеж, Екатеринбург и др.

Обращаясь к наследию Н. А. Бердяева, Н. С. Трубецкого, В. И. Вернадского, Г. П. Федотова, П. А. Флоренского, современные социологи, историки указывают па глубокие исторические корни конфликта «столичности» и «провинциальности», его цивилизационный характер. Так А. С. Ахиезер подчеркивает, что Россия исторически является страной двух суперцивилизаций: европейско-столичной и традиционно-провинциальной. Этот раскол пронизал всю жизнь общества, стал цивилизационной характеристикой страны. Русские, по мнению А. И. Солженицина, расслоились на две разные нации: огромный провинциально-деревенский массив и совсем на него не похожая, иначе мыслящая столичная малочисленность с западной культурой.

Перспективнее рассматривать все же отмеченные противоречия не под углом двух непримиримых цивилизаций, а как естественный исторический процесс развития одной, хотя и не однородной, разноуровневой социокультурной системы общества. Интересно увидеть в этом процессе не только деконструктивную, но и созидательную роль конфликта «столица-провинция», его движущую энергию для саморазвития целостной системы. Не меньший интерес представляет и анализ складывания и функционирования в обществе механизма погашения указанного конфликта, без чего любая система прекратила бы свое существование.

В ходе разрешения указанного противодействия осуществляется мощный выброс энергии, порой не столько разрушительной, сколько созидательной по своей направленности и питаемой за счет внутренних резервов жизнеспособной системы общественного развития. В данном контексте переломными, цикловыми моментами в развитии отношений между двумя указанными субъектами историко-культурного процесса рельефно выступают такие исторические вехи: рубеж первого и второго тысячелетия с принявшей христианство столицей и остальной еще языческой провинцией; стык XIV–XV веков, связанный с возвышением провинциальной Москвы до национального центра собирателя русских земель; встреча XVI–XVII вв. с ее Смутой и формированием на основе социальной активности провинции самодержавного государства; конец XVII — начало XVIII вв., — “иноземный” град Петра и национальная провинция со старой столицей в условиях модернизации страны; начало XIX в. с павшей столицей и взлетом национального духа сражавшейся провинции; начало двадцатого столетия с его революционным Петроградом и выжидающей провинцией, изменением вектора социального прогресса; сближение второго и третьего тысячелетия в условиях падения авторитета столицы, ее растущего противостояния с провинцией, системного кризиса российского общества, поисков новых путей общественного развития.

В модном ныне противопоставлении местного самоуправления диктату центра под лозунгом равноправия субъектов федерации не всегда учитываются особенности складывания российской государственности. В условиях отсутствия развитых рыночных механизмов центр объективно выступал стержневой конструкцией организации и функционирования всего общественного организма. Современная обвальная децентрализация, рассеивая многие иллюзии на этот счет, привела не к долгожданной самостоятельности периферии, а к еще большей ее зависимости от межрегиональных монополий, местных кланов, коррумпированного подобия былого организующего центра.

На рубеже ХIХ–ХХ вв. в среде русской интеллигенции было излюбленным сравнение России с витязем на распутье. Образ васнецовского богатыря символизировал не только социальную напряженность в обществе, но и недюжинный дух и силу нации, способной сделать решительный шаг навстречу тревожному будущему. Вряд ли уместен подобный образ для характеристики современного состояния страны, измученной затянувшейся смутой. Здесь скорее напрашивается сравнение ее с усталым изможденным путником, готовым, почти не задумываясь, свернуть в любую сторону, лишь бы получить кратковременный отдых. В период, когда нация должна дать ответ на вызов времени и сделать свой исторический выбор, подобная социальная апатия может иметь катастрофические последствия. В этих критических условиях особо возрастает роль и ответственность интеллигенции за судьбу страны, за формы и содержание исторического выбора нации, сохранение и преемственное развитие национальных ценностей.

 На всех переломных этапах отечественной истории интеллигенция брала на себя авангардные интеллектуальные, а то и организационные функции в осмыслении критического момента общественного развития, в выработке способов освоения, а подчас и формирования новых социокультурных реалий. На этом пути у интеллигенции, наряду с неоспоримыми достижениями, было немало просчетов, заблуждений, нередко усугубляющих напряженность переходного периода. При всей противоречивости роли интеллигенции ей вновь суждено и сегодня быть в эпицентре исторического перелома, оказывать во многом определяющее воздействие на ход как позитивно-созидательных, так и негативно-разрушительных процессов вхождения страны в новую эпоху.

Опыт истории говорит о неисчерпаемых возможностях духовности российского общества, позволяющих преодолевать критические полосы в развитии государственности и культуры. Живительные корни духовности неразрывно связаны с российской провинцией, ее богатым историческим прошлым, культурными традициями.

На переломных этапах истории всегда возрастала роль российской провинции в сохранении и развитии государственности и культуры. Так было в годы смутного времени, когда в глубине России родилась здоровая энергия, направленная на восстановление и укрепление российской государственности. Так было и в суровое время Великой Отечественной войны, когда из провинции на помощь осажденной столице шли сибирские, уральские, костромские и другие полки и дивизии.

Хочется верить, что на сегодняшнем драматичном этапе истории нашего Отечества ключевые родники духовности российской провинции вновь пробьются целительной энергией возрождения великой России.

При всей противоречивости и драматичности нашего прошлого мы можем и должны гордиться своей историей, а значит — и верить в свое достойное будущее.