К Северной Африке общественный и научный интерес в России пробудился значительно позднее, чем к ближневосточному региону, хотя интерес политический впервые обозначился еще при Петре I, который, руководствуясь военными и торговыми соображениями, стремился расширить сферу влияния империи на южные районы Черноморского побережья, за которыми лежали просторы Средиземноморья и далекой Атлантики. Однако препятствием на пути осуществления планов Петра I было господство Османской империи на южных рубежах России, и все попытки создать хотя бы плацдарм на какой-либо части черноморского побережья успеха не имели. Долгие годы отношения России с Магрибом (Алжир, Тунис, Марокко) отставали от развития связей с ближневосточными странами, и поддерживались только через доверенных лиц в странах Западной Европы, поскольку сообщение по Средиземному морю не представлялось возможным, а отдаленность территорий не позволяла государству вести здесь активную внешнюю политику. Поэтому внимание общественности к североафриканскому региону увеличивалось постепенно, по мере активизации политики Российской Империи в этом направлении.
В годы правления Екатерины II Россия, наконец, смогла утвердиться на северных берегах Черного моря, тогда же были установлены первые непосредственные контакты с Марокко, остававшимся фактически независимым государством, с которым Россия обменялась грамотами, где обе стороны выразили желание развивать дружеские и торговые связи, обеспеченные взаимным режимом наибольшего благоприятствования. Факт существования дипломатических отношений между Марокко и Россией уникален в истории арабских стран, так же как и переписка султанов Марокко с российскими монархами в XVIII — начале ХХ вв. Начало ей было положено перепиской марокканского султана Сиди Мохаммеда Бен Абдаллаха и русской Императрицы Екатерины II в 1778–1783 гг. Россия стала единственной из великих держав, которая не приняла участия в империалистическом разделе Марокко, а миссия первых русских посланников в регионе была наблюдательной и беспристрастной1.
Что касается Алжира, то первые достоверные сведения о контактах России с этой страной относятся еще к самому началу XVIII в. В этот период связи между двумя странами осуществлялись главным образом в рамках российско-турецких отношений2. После получения Россией по договору 1720 г. с Турцией права свободной торговли во всех турецких владениях и на всех территориях, так или иначе связанных с Высокой Портой, русские суда начали совершать заходы также и в алжирские гавани. В середине XVIII в. ими осуществлялась, в частности, перевозка грузов и пассажиров между Алжиром и Александрией. Статистику торговли России с Александрией дает в своей книге «Путешествие по Египту и Нубии в 1834–1835 гг.» Авраам Норов, один из первых путешественников по этому региону. В частности он приводит данные о том, что с 1822 по 1829 гг. в Александрию прибыло 346 купеческих судов, а в обратном направлении отправилось 327. Причем с каждым годом их количество увеличивалось: если в 1822 г. в Александрию прибыло только 10 судов из России, то в 1927 г. их было уже 353. Интересные наблюдения делает А. Норов и в отношении местных жителей, отмечая, в частности, что арабы «проницательнее турок; они учатся скоро и легко, у них много природного ума». Особое внимание А. Норов обращает на восточную специфику, неразрывно связанную с исламом и характеризующуюся особым консерватизмом. «Молодые люди, — пишет Норов, — пробыв 7 или 8 лет в Европе, возвратились в свое отечество с прежними предубеждениями и даже с большим фанатизмом и с большею, чем прежде, ненавистью к франкам... Христианство и исламизм разделены ужасной бездною, и кто знает, когда она будет засыпана»4.
Россия не имела намерений приобретать заморские владения, как это делали западноевропейские державы, и не принимала участие в территориальном разделе африканского континента. Неучастие России в колонизации Африки, в том числе стран, номинально подчинявшихся Стамбулу, ставило ее в выгодные условия, при которых Россия выглядела в глазах африканцев как держава, не навязывавшая своего господства. Доброе отношение местного населения к русским отмечают многие, посетившие этот регион. «Влечение к нам арабов, — пишет Ю. Н. Щербачев, посетивший Северную Африку в 1883 г., — в самом деле, трогательное, ибо стоит вне всяких личных расчетов... Звание русского подданного имеет такое же высокое значение, как в Древнем мире звание civic Romanus»5.
Установление и развитие связей между Россией, Марокко и Тунисом способствовало расширению контактов между населением этих стран, важную роль в которых играли поездки в Северную Африку русских писателей, географов, художников, торговцев и просто туристов. Русская читающая публика имела возможность познакомиться с североафриканским регионом еще в конце XVIII — начале XIX вв., в частности из произведений известного польского аристократа графа Яна Потоцкого, который служил в Коллегии иностранных дел России и много путешествовал по миру. Еще в 1779–1780 гг. граф Я. Потоцкий в составе мальтийского флота плавал к берегам Северной Африки, где состоялись его первые знакомства с берберскими корсарами, а в 1791 г. он посетил Марокко. Со специальной дипломатической миссией он делает остановку в Танжере. Наблюдения за самобытными особенностями местной жизни нашли свое отражение в книге Я. Потоцкого, озаглавленной «Путешествие в Марокко», которая вышла в 1792 г. в Варшаве6. Произведения английских и французских путешественников (в частности африканские очерки А. Дюма) также были доступны русским читателям (в 40–50-е гг. XIX в. в России широко публиковались очерки и путевые заметки иностранных авторов, которые печатались в «Отечественных записках», «Современнике», «Русском вестнике» и др.), однако общей чертой этих публикаций являлось преувеличенно романтическое восприятие, прятавшее недостаточное знание этих стран и формировавшее стереотип «далекого экзотического края». Более того, западные путешественники писали о Востоке с изначальной мыслью о превосходстве всего европейского и смотрели на восточную жизнь с европейской точки зрения, как на некую диковину, или курьез.
Создание в 1845 г. Императорского Русского географического общества знаменовало собой определенный этап в развитии географических исследований и дало новый толчок востоковедным исследованиям. В середине XIX в. внимание русских географов привлекла проблема научного исследования Азии — задача, на протяжении многих десятилетий ставшая для общества основной. Экспедиции же в регионы, непосредственно не примыкавшие к Российской Империи, занимали в деятельности общества незначительное место. Как правило, общество не направляло в эти регионы собственные экспедиции, но давало поручения лицам, выезжавшим по линии организаций и ведомств. Такие поручения, в частности, выполняли А. А. Рафалович, одесский медик и антрополог, командированный в 1848 г. в Африку и на Ближний Восток для изучения чумы, и Э. И. Эйхвальд, совершивший в 1847 г. путешествие в Алжир. Изучая распространение чумы в странах Ближнего Востока и Северной Африки, А. А. Рафалович описал и общественную жизнь, экономику этих стран и внес немалый вклад в географическое изучение Северной Африки. К сожалению, А. А. Рафалович умер молодым (1816–1851), и его полные записи о поездке в Северную Африку не были опубликованы.
Следует упомянуть и о поездке Е. П. Ковалевского. В 1847 г. он был направлен для поисков и разработки золота в Восточном Судане. Узнав о командировке Ковалевского, Врангель обратился в Совет географического общества с предложением послать вместе с Ковалевским ученого — географа и этнографа. Так, с Ковалевским был отправлен Л. С. Ценковский, для которого общество подготовило специальную инструкцию. Экспедиция Ковалевского наряду с успешными розысками золотоносных россыпей провела детальное изучение других районов Северной Африки, и по возвращении из поездки Ковалевский написал о своем путешествии серию статей.
Со второй половины XIX в. Северную Африку активно начинают посещать русские путешественники, что связано и с существенным изменением интересов России по отношению к этим странам ввиду все большего их вовлечения в сферу региональной и международной политики. В это время обострилось соперничество западных держав за сферы влияния на африканском континенте, а эпицентром этого соперничества становится Северная Африка и, прежде всего, Марокко (занимающее выгодное географическое и военно-стратегическое положение на стыке Европы и Африки, вблизи Гибралтарского пролива, на пересечении важных морских путей). Россия при этом не преследовала каких-либо корыстных целей в Северной Африке, поэтому долгие годы не проявляла особой дипломатической активности. После Крымской войны (1853–1856) значительно ускоряется процесс захвата французскими колонизаторами Алжира; победа в войне Франции и Англии, приведшая к изменению соотношения сил в Европе, позволила Франции выделить дополнительные войска и средства на подчинение и «освоение» своей новой колонии. В новой политической обстановке, которая сложилась в Европе после Крымской войны, Петербург стремился путем сближения с Парижем внести раскол в ряды противостоящих России западноевропейских держав, поэтому Россия пересматривает свою позицию в вопросе об оккупации Францией Алжира. Она признает де-факто эту оккупацию, а в декабре 1859 г. учреждается российское вице-консульство в Алжире7. Когда противостояние западноевропейских государств достигло апогея и грозило перерасти в крупный международный конфликт, роль России, определявшаяся ее статусом великой державы, начала сводиться к тому, чтобы не допустить резкого обострения отношений между заинтересованными сторонами, не дать какому-либо западноевропейскому государству укрепить свои позиции в Магрибе за счет или в ущерб другим. К тому же на помощь и поддержку России рассчитывало руководство Марокко, крайне заинтересованное в том, чтобы исключить иностранное вмешательство в свои внутренние дела, с тем чтобы сохранить свободу и независимость8.
Еще более активизируется политика России в Северной Африке в результате победы России над Турцией в войне 1877–1878 гг., а также экспансии Великобритании в Египте и Франции в Тунисе (1881–1882). 20 октября 1897 г. Государственный Совет Российской Империи принял решение учредить российское консульство в Танжере. В это же время устанавливаются контакты и с регентством Тунис.
Путевые впечатления и собранные путешественниками второй половины XIX в. сведения стали не только важной основой для дальнейшего научного изучения этого региона, но и подняли на гораздо более высокий уровень исследование пройденных ими территорий и населявших их народов. Интересно отметить, что во второй половине XIX в. значительно расширяется кругозор путешественника (особенно тех, кто не следует традиционными паломническими маршрутами), в поле его зрения, а главное — в его произведение, помимо «священных предметов» и реликвий начинают попадать не только какие-то исключительные достопримечательности и памятники (например, пирамиды), но и более обыкновенные вещи. Основная идея богоискательства, доминирующая9 в трудах паломников, отступает на второй план. Путешественники обращают больше внимания на быт, обычаи, нравы местного населения, но также и на политическое развитие и государственное устройство страны, на специфику системы управления и т. п. У путешественников возрастает не только исторический, но уже и исследовательский интерес к посещаемым странам, результатом чего становятся важные аналитические наблюдения, размышления о судьбах восточных народов и мировой политики в целом. «Недаром колониальная политика в нашу эпоху, — пишет в путевых заметках Э. Циммерман после посещения Северной Африки, — при настоящем социальном построении европейских наций сделалась неизбежной необходимостью цивилизованных стран... и французское правительство смотрит на свои громадные затраты по поводу Алжира как на неизбежное зло, переносимое в настоящее время ввиду будущих благ»10.
Несмотря на то, что это были люди разных профессий и их путешествия совершались в различных целях, общим для всех становилось стремление объективно понять и разобраться в общественных и политических событиях, происходивших в этих странах, понять жизнь местного населения.
В 1881 г. Марокко посетил известный русский путешественник, член Географического общества Франции К. А. Вяземский. Он стал первым россиянином, побывавшим не только в Танжере, но и во внутренних районах страны, куда добирался по труднодоступным горным тропам, подвергая себя смертельным опасностям и лишениям. Марокканские впечатления и наблюдения Вяземского необычайно интересны, многие данные, собранные путешественником, до сих пор представляют научную ценность. Описывая природно-географические условия страны, автор отметил почти совершенную первозданность окружающей среды, благодатный климат, наличие плодородных земель и изобилие дичи. Мемуары Вяземского содержат ценные сведения о нравах и обычаях, господствовавших в середине XIX в. в высших кругах Марокко, об их отношении к России, интересны описания визитов Вяземского к султану и его визирю, которые не довелось нанести другим русским путешественникам11.
В 50-х годах XIX в. И. А. Гончаров опубликовал путевые очерки «Фрегат «Паллада», написанные им во время кругосветного плавания в 1852–1855 гг. Автор описал свое плавание от Испании вдоль атлантического побережья Африки12. В октябре 1847 г. на несколько дней остановился в Танжере А. Н. Демидов — один из отпрысков знаменитого рода заводчиков Демидовых, оставив в своих воспоминаниях восхищение увиденным им городом. Еще раньше, в 1845 г. поездку в Марокко совершил В. П. Боткин, литературный критик и философ-западник. Во время путешествия по Испании Боткин, воспользовавшись случаем, посетил и Танжер, где остановился на четыре дня. В опубликованные им впоследствии путевые очерки под названием «Письма об Испании» был включен и очерк о Танжере13. Эти заметки вызвали большой интерес у русских и зарубежных читателей. В «Письмах» описаны не только туристические впечатления Боткина, бросившего поверхностный взгляд на людей и страны, через которые он проезжал, но и видно искреннее его стремление понять испанскую и, особенно, африканскую действительность. В. П. Боткин хорошо знал историю завоевания Алжира и был осведомлен о фактах бомбардировки Танжера, предпринятой французскими колонизаторами в 1845 г. Танжерский очерк Боткина, где автора крайне тревожит судьба народов Северной Африки, которые когда-то создали свою цивилизацию, а теперь влачат нищенское существование под угрозой европейской колонизации, обогнал свою эпоху. Интерес к нему особенно проявился в России после испано-марокканской войны 1860 г., когда марокканский вопрос выдвинулся на авансцену европейкой политики. Советский исследователь «Писем об Испании» Б. Ф. Егоров характеризует позицию Боткина как прогрессивное явление своей эпохи, когда «едва ли не впервые в истории передовой русской мысли» прослеживается столь «горячее выступление в защиту народов Востока»14.
В 1883 г. были изданы путевые записки А. Сумарокова, посетившего Алжир, Тунис, Марокко и побывавшего в Сахаре. Сравнивая страны Северной Африки, Сумароков опровергал бытовавшее утверждение о том, что Марокко является замкнутой страной, что обычно отпугивало европейских путешественников и заставляло их объезжать западную оконечность Магриба стороной. «Здешний народ вовсе не так фанатичен, как о нем говорят, — писал А. Сумароков, — и даже ни в какой части Африки, не исключая и Алжирии, я не видел туземцев, дружелюбнее обращающихся с европейцами»15.
Таким образом, тезис европейских политиков о противопоставлении восточного варварства и деспотизма европейской демократии и культуре был поставлен под сомнение.
Начиная с 70-х гг. XIX в. русские путешественники часто посещали и Тунис. В 1873–1874 гг., впервые путешествуя по Северной Африке, здесь побывал известный русский путешественник и исследователь Африки врач В. В. Юнкер (1840–1892). Во время своей поездки он изучал арабский язык, знакомился с обычаями и нравами местного населения. Занимаясь в дальнейшем изучением Восточной и Центральной Африки, В. В. Юнкер с большим вниманием приглядывался к окружавшим его племенам, изучал язык, наблюдал черты, отличающие народности и отдельные племена друг от друга, старался выяснить причины их переселений. Юнкер тщательно и подробно описывал оружие, утварь, одежду. Но это описание — не только формальное описание вещей: повсюду за вещами вырисовываются люди, их создавшие. Юнкер подчеркивает высокое совершенство техники в производстве оружия, изумительное знание свойств металла, чувство гармонии, помогающее сооружать прекрасные галереи и дома16. При этом, описывая украшения и виды одежды и уборов, автор рассматривает их не с точки зрения бессмысленного курьеза, а видит в них известный элемент самобытной культуры.
В сентябре 1875 г. Тунис посетил русский путешественник Л. Ф. Костенко (1841–1891). Его путевые записи («Путешествие в Северную Африку»), вышедшие в 1880 г., представляют интерес для географического и этнографического исследования Туниса. Для книги характерна многогранность наблюдений: приводятся описания народов страны, ее государственного устройства; дается характеристика климата, растительности, достопримечательностей и т. д. В 1884 г. совершил две экскурсии по Тунису русский путешественник, врач и антрополог А. В. Елисеев (1858–1895). Он посетил развалины Карфагена, где, присутствуя на раскопках, изучал подземные жилища пещеры Эль-Хаурис. Наибольшее значение для изучения Магриба имели его антропологические и этнографические наблюдения.
Важно отметить, что все авторы, стремясь смотреть на жизнь арабов как на самобытную действительность, с большим уважением отзываются о национальном характере и психологии, об истории арабов, их архитектуре; в их записках и мемуарах появляются этнографически точные, живописные сцены. В воспоминаниях видны удивление и восхищение тем, что они увидели. Вместе с тем их поражали глубокие контрасты в местном обществе: наряду с добротой и кротостью приходилось сталкиваться с грубостью и жестокостью; роскошь и просвещенность соседствовали с нищетой и невежеством. «Пребывая в безвыходном бедственном состоянии, — пишет Э. Циммерман, — феллах совершенно равнодушно относится ко всяким, не касающимся непосредственно его личности, событиям и к политическим или социальным переворотам в его родной стране. Ему все равно, кто бы ни царствовал в ней — он не чает выхода из своего печального экономического положения, тем более что он, как бы по преемству отличается робкими, миролюбивыми свойствами... При всем том, они трудолюбивы и круглый год без перерыва трудятся в поле, а орошение почвы требует значительных усилий»17.
Во второй половине XIX в. русское общество переживало идейный кризис, который обострил интерес интеллигенции и других слоев населения к социальным проблемам, в том числе к проблеме колониализма. Внимание интеллигенции и представителей политических кругов все более привлекала политика Франции в Северной Африке, широко освещавшаяся в прессе того времени18. Российское посольство в Париже регулярно информировало Петербург о событиях в Алжире, а передовые люди России внимательно следили за вооруженным сопротивлением алжирцев колонизаторам, проявляя при этом большой интерес к личности их вождя. Высокая оценка личных качеств Абд аль-Кадира была дана, в частности, членом-корреспондентом Петербургской академии наук Э. И. Эйхвальдом в книге «Отрывки из путешествия в Алжир», которое он совершил в 1847 г. Характеризуя эмира как «дерзкого предводителя арабов», он подчеркивал, что Абд аль-Кадир «водил в битвы сам фанатически преданных ему кабилов и арабов, служа им примером мужества... потому-то кабилы, предводительствуемые Абд аль-Кадиром, и одерживали победы».
Все русские, побывавшие в Алжире, с восхищением писали о героической борьбе алжирского народа против колонизаторов, высказывали свое возмущение политикой, проводимой французскими властями. Так, А. А. Рафалович, посетивший Алжир в 40-х гг., отмечает в своих записках «умножившуюся бедность» местного населения «через то, что всеми ветвями торговли и промышленности овладели европейцы», а также вследствие «губительного действия страшного разврата и пороков, прививаемых образованными завоевателями» арабам.
Среди работ русских авторов особое место занимает книга путешественника М. М. Ковалевского19, которая впервые вскрыла истинные мотивы политики французских властей в Алжире. М. М. Ковалевский показал, что разложение общинного землевладения проводилось насильственным путем в целях разрушения крепкой организации родовых и общинных союзов, представлявших опасность для сохранения господства Франции в Алжире.
Подробнейшее описание Алжира оставил русский ученый и путешественник, географ, геолог и дипломат, почетный член Петербургской академии наук П. А. Чихачев20, трижды — в 1835, 1846 и 1877 гг. — посещавший Северную Африку с научными целями. В 1880 г. в Париже была издана книга П. А. Чихачева «Испания, Алжир, Тунис»21, в которой последовательно был изложен маршрут путешествия в форме писем, посылаемых П. А. Чихачевым известному французскому ученому и другу Мишелю Шевалье. В этой работе наряду с проблемами естественно-географических наук автор касается также вопросов политической жизни арабского народа в Северной Африке. С чувством глубокой симпатии писал П. А. Чихачев об алжирцах и их сопротивлении французам. Так, описывая свое посещение оазиса Бискра, он отмечает, что от находящейся в нем «деревни Заджа остались лишь полуразрушенные стены и большие кучи обломков — памятники героической борьбы, происходившей между арабами Заджи и французами в 1849 г. Войска последних, численностью 8 тыс. человек при 15 орудиях, примерно в течение двух месяцев осаждали эту несчастную деревню, бомбардируя ее жалкие домишки, построенные из саманных кирпичей. Деревню защищало примерно 2 тыс. арабов, вооруженных плохими ружьями... неприятель занял Заджу, только когда все ее защитники пали на поле сражения, когда их дома были совершенно разрушены. Французское правительство запретило восстанавливать деревню — довольно сомнительная мера предосторожности, если учесть, что развалины Заджи должны не только напоминать арабам кару победителя, но и быть для побежденных раздражающим воспоминанием прошлого и надеждой на будущее отмщение»22.
П. А. Чихачев резко выступал против распространяемого в то время во Франции апологетами колониализма негативного мнения об арабах. «Часто забывают, что дело идет об одной из самых способных и более, чем другие, восприимчивых к цивилизации рас земного шара, — отмечал он в одном из выступлений23. Так, в ходе своей поездки в Тунис П. А. Чихачев особое внимание обращает на предпринимавшиеся тунисскими властями попытки модернизировать социально-политическое устройство страны. «Несмотря на довольно плохую административную систему в Тунисе, — пишет он, — та безопасность, которая царит не только в городе, но и в местностях, расположенных от него в значительном расстоянии, достойна удивления, ибо эта страна еще малоцивилизованна. Однако же с этой точки зрения она оказывается более культурной, чем некоторые государства Европы, например Италия, где Сицилия и даже некоторые окрестности Неаполя еще ничуть не напоминают культурную страну, если говорить об общественной безопасности. Таким преимуществом Тунис обязан энергичным мероприятиям, проведенным нынешним беем и его предшественником»24.
Эдуард Циммерман, путешествовавший по северным окраинам Африки позднее, в 1897 г., дает подробный сравнительный анализ систем управления в Алжире и Тунисе, отмечая, что «протекторат в Тунисе оказался для Франции во многих отношениях выгоднее неограниченного господства ее в Алжире... где господствует не столько земледельческая или коммерческая колониальная система, а скорее бюрократическая или, точнее, чиновничья»25. Подчеркивая значительно более обоснованный характер управления в Тунисе, Э. Циммерман подчеркивает, что «в Тунисе бей царствует, но не правит, а администрацией края распоряжается уполномоченный представитель французской республики. Господствуя, таким образом, в завоеванном крае, французы, однако, не только стараются поддержать уважение туземцев к личности их бея, но сверх того — разумно избегают всего, что могло бы нарушить административные традиции населения. Разместив в стране пятнадцатитысячное войско, состоящее из африканских батальонов, французское правительство беспрепятственно подчиняет своей власти полуторамиллионное население. Французская администрация всячески старается примениться к традиционным обычаям и порядкам нации. Всякие приказы и распоряжения исходят из канцелярии французского резидента, но они подписываются самим беем и скрепляются его печатью. Французское правительство не только признало широкую свободу вероисповедания в стране, но предоставило населению управляться в своих округах по исконно заведенному порядку: те же туземные чиновники, что и прежде, заведуют внутренними делами каждой из областей, те же шейхи, избираемые местными жителями, но утверждаемые беем, остались административными главами племен и сборщиками податей, налагаемых французским протекторатом, но все-таки за подписью бея. Сверх того, устроив для европейских колонистов особую судебную палату высшей инстанции, французское правительство оставило, однако, неприкосновенным существовавшее туземное судопроизводство, основанное на Коране и отличающееся крайней простотой»26. Подробно анализирует Циммерман и причины столь упорного желания Франции захватить территории в Северной Африке. «Несмотря на такие расходы, — пишет автор, — Франция все-таки удерживает за собой свои колонии. Дело в том, что обильные произведения фабрик и заводов в республике не находят себе достаточного сбыта в Европе и нуждаются во внешних рынках. Из всех стран, с которыми Франция могла бы вступать в более тесные коммерческие сношения, Алжир и Тунис по своему положению представляются наиболее надежны в этом отношении. В случае отказа от них Франции другая средиземноморская держава, в особенности Италия, неминуемо овладеет покинутыми землями»27.
О событиях в Алжире в это время часто писали «Современник», «Сын отечества», «Русский инвалид», «Военный сборник» и другие популярные русские журналы28. Наиболее же крупные и обстоятельные исследования этого региона, особенно Алжира, появившиеся еще в 50–70-х гг. XIX в., принадлежали перу русских военных. Командировки военных представителей носили большей частью военно-научный характер и были призваны дать материал о действиях колониальных войск других держав, а также об организации управления на покоренных территориях. Офицеры Генерального штаба командировались в Африку, как правило, официально в качестве военных наблюдателей. Собранный ими материал должен был послужить основой для разработки политики России на Кавказе. В этих трудах тщательный обзор и исследование иностранных источников подкреплялось собственными наблюдениями авторов. Офицеры Генерального штаба являлись основными руководителями и реализаторами военной разведки Российской Империи и в значительной мере способствовали формированию ее внешней политики.
Еще в конце XVIII в. русские военные подробно изучили систему управления и организации армии в Алжире, который в это время мог выставить армию численностью до 100 тыс. человек, из которых 10–12 тыс. приходилось на очаг янычар — своего рода гвардию правящего режима.
В 1776 г. русский офицер М. Г. Коковцев был командирован с целью ознакомления с портами Туниса и Алжира. В своих записях он воспроизвел политическое устройство Туниса, описал населявшие страну народы, которые четко разграничил на местные — арабов и берберов и пришлый — турок. Через все описание утверждается мысль о неверности господствовавшего в Европе мнения об отсталости народов Туниса. Отмечая положительные качества тунисских жителей, М. Г. Коковцев заявил, что отсталым является не народ, а форма государственного правления, так как дей, по сути дела, находился на положении пленника. Внутренний механизм янычарской тирании строился на рабской взаимозависимости деспота и привилегированной корпорации его подданных. Этот порядок был закреплен ритуальными правилами. Дей выступал как своего рода пожизненный президент, избиравшийся без ограничения срока полномочий. Для его избрания требовалось единогласное решение, вследствие чего выборы превращались в длительную процедуру, которая продолжалась, как свидетельствует М. Г. Коковцев, «дотоле, пока все согласятся в наименовании себе начальника»29. Если достичь согласия не удавалось, то противоборствующие стороны выясняли отношения с помощью оружия (в 1672–1816 гг. из 25 деев 14 пришли к власти путем военного переворота). После избрания дея разлучали с семьей и водворяли во дворец. У себя дома он мог проводить лишь один день и одну ночь в неделю. Придворные неусыпно следили за каждым его шагом. Даже свое имущество дей не мог передать наследникам, после его смерти оно отчуждалось и поступало в казну.
М. Коковцев свидетельствует о том, что фактически за пределами трех управляемых провинций начинался «совершенно иной мир», охватывавший коренное население. Этот мир жил по своим законам. Он имел собственных вождей-шейхов, не подотчетных в племенных делах чиновникам дея. Арабские и берберские племена были автономными ячейками, социально и политически обособленными от янычарского государства. «Каждое поколение сего народа, — писал М. Коковцев, — составляет особливую Республику под ведением своих Шеков, коих они из старших своего рода избирают»30. Эти «республики» представляли собой в действительности арабские или берберские племена, в которых господствовал клановый дух, враждебный всякой централизованной системе государственной власти. Господство янычар распространялось примерно на 1/6 часть современного Алжира. Кочевые племена Сахары, берберское население горной страны Кабилии совершенно не признавали власти янычарских правителей. Многие племена в отдаленных от побережья районах находились в очень слабой вассальной зависимости от турок. Но даже и те племена, которые населяли прибрежную часть страны, терпели власть янычар лишь до тех пор, пока она не вмешивалась в их внутреннюю жизнь и не покушалась на их собственность.
На интенсивность практических востоковедных работ, проводившихся в военном ведомстве, решающее влияние оказывала внешняя политика российского правительства на восточном направлении. Начало 50-х годов характеризовалось, как известно, назреванием так называемого восточного кризиса, главным стержнем которого были русско-английские и русско-турецкие противоречия на Ближнем Востоке. Пристальное внимание к колониальной политике европейских держав, особенно к военным акциям Англии и Франции в Азии и Африке, побудило военное ведомство России уже вскоре после заключения Парижского мирного договора 1856 г. направить во Францию двух преподавателей Николаевской Академии Генерального штаба, подполковников В. М. Аничкова и А. И. Беренса. В программу их командировки кроме ознакомления с французскими военными учреждениями входила поездка в Алжир. Отчет офицеров об этой поездке включал очерк о военной и гражданской администрации Алжира, характеристику местных племен и описание военных действий в 1857 г. в Кабилии. А. М. Беренс непосредственно принимал участие в военной экспедиции французских войск в Кабилию, имевшей целью одним ударом положить конец независимости, сохраненной племенами этой области до 1857 г. Статья В. М. Аничкова, опубликованная в журнале «Современник» в 1857 г., представляла собой блестящий пример антиколониальной публицистики, в которой автор с глубокой симпатией рассказал об алжирском народе, который «никогда не расстанется с мечтой о свободе»31. А. М. Беренс в 1858 г. напечатал в «Военном сборнике» статью «Кабилия», в которой автор дал не только детальное описание хода и анализ военных действий, окончившихся покорением Кабилии, но и сообщил сведения о географии, топографии этой горной области, описал ее население, его обычаи (это было первое на русском языке описание этой горной области). А. М. Беренс подчеркивал высокие качества кабилов как воинов, приводил яркие примеры мужества и доблести горцев. Рассказал он и о тех методах, благодаря которым французам удалось покорять племена: полное разорение края, угроза голодной смерти для населения. «Нам кажется, — пишет А. М. Беренс, — что и в настоящем взгляде образованных наций по отношению к младшим... братьям своим по человечеству преобладает предрассудок, будто бы единственным средством к цивилизации их служит сила оружия... В причинах, которые увлекли французское правительство прибегнуть к силе оружия для завоевания этой страны, нам кажется, весьма ясно отражается убеждение в преимуществах такого насильственного способа перед всеми остальными мирными средствами... Кабилы... по своему общественному и политическому устройству далеки от первобытного, дикого состояния»32.
В 1849 г. была опубликована книга полковника Генерального штабаМ. Н. Богдановича«Алжирия в новейшее время»33, в которой подробно анализировались боевые операции армии эмира Абд аль-Кадира, сопротивлявшегося французскому завоеванию. Эта работа интересна тем, что является одной из первых книг на русском языке об этой стране и, кроме того, как ее определяет сам автор, представляет собой «свод всех лучших сочинений об Алжире». М. Н. Богданович так же, как и А. М. Беренс, с большой симпатией относится к вождю алжирского народа, давая ему следующую характеристику: «соединяя с приятной наружностью высокие душевные качества — великодушие, неустрашимость, бескорыстие, умеренность, — Эмир иногда увлекался гордым сознанием своих достоинств, и тогда в его взоре отражались глубокие думы хитрого политика и искусного военачальника. Порою мимолетная улыбка являлась на устах его, не изменяя задумчивого, несколько грустного выражения, обычного ему — назначенному от колыбели к уединенной жизни марабута. Но когда он являлся на коне в челе своих воинов, то, несмотря на небольшой рост свой и простоту одежды, затмевал всех своим мужеством. Не раз он кидался во всю скачь навстречу пускаемым с французских батарей ядрам и гранатам, стараясь поселить в арабах презрение к опасности»34. Одновременно критикует автор и методы управления покоренной территорией. «Покорение Алжира было так быстро, так неожиданно, — пишет М. Н. Богданович, — что французы не знали, какое сделать употребление из завоевания... Французы уничтожили в завоеванной стране издавна существующий образ управления, не заменив его другим, сообразным с свойствами и обычаями жителей... Изгнание из страны турок... было большой ошибкой... Вместо того, чтобы действовать на туземцев кроткими мерами, французы... резали головы, истребляли целые племена без различия возраста и пола и опустошали страну. Война превратилась в отчаянную беспощадную борьбу, которая стоила дорого обеим сторонам»35.
Рассказывая о жестокостях, чинимых французскими войсками в Алжире, М. Н. Богданович подробно описывает уничтожение 19 апреля 1845 г. в горах Кабилии целого берберского племени Улед-Риа. «У самого входа в пещеру, — пишет автор, — тяжкий могильный запах подал первую весть об ужасной участи кабилов. Остатки истлевшей одежды и животных, совершенно обнаженные тела людей, обращенных лицом к земле и облитых кровью; таковы были предметы, представившиеся взору французов. В числе жертв этой страшной драмы были многие женщины, погибшие вместе с детьми, находившимися у них на руках. Из 800 человек, укрывшихся в пещере, в живых осталось не более 40»36.
Интересно, что автор подробно рассматривает военные учреждения, созданные Абд аль-Кадиром, и показывает недостатки плана Бюжо по покорению Алжира, которые отмечает в своей работе и сам маршал37. «Колонизация идет весьма медленно. Французское правительство для содержания в повиновении страны держит 5 линий укреплений, армию до 65 тыс. человек. Девятнадцать лет войны стоили французскому правительству 1300 млн франков (325 млн рублей серебром). Единственные выгоды, доставляемые французам этой страной, заключаются в том, что она служит школой для французских войск, и правительство имеет возможность удалять туда беспокойных людей»38. Важно подчеркнуть, что, подробно анализируя политику Франции в Северной Африке, М. Н. Богданович проводит параллель с политикой России на Кавказе, одновременно указывая на неаналогичность положения Франции в Алжире. «Подобным образом Россия, для владения Закавказьем, принуждена вести беспрестанную войну с непокорными племенами на пути в эту страну, но эта война необходима, потому что Россия, отказавшись от обладания Закавказским краем, не только потеряла бы многие пункты соприкосновения с Турцией и Персией, не только лишилась бы богатой страны..., но еще подвергла бы набегам полудиких кавказских племен пределы империи на всем пространстве между Черным и Каспийским морями»39.
В 1860 г. была опубликована работа А. М. Макшеева40, который побывал в Алжире в 1858 г. Автор детально описал различные стороны жизни в Алжире и высказал интересные замечания об управлении страной французами.
Во второй половине XIX в. изучение Востока в военном ведомстве получает свое дальнейшее развитие. Связано это было с тем, что в ходе преобразований в России, затронувших и русскую армию в 60–70-х годах, существенно изменился взгляд на роль и значение науки вообще в военном деле. Постепенно и не без сопротивления сходили со сцены генералы «николаевской школы», подобные военному министру, печально известному своей деятельностью в период Крымской войны В. А. Долгорукову или его преемнику Н. О. Сухозанету, которому принадлежало знаменитое сравнение науки в военном деле с мундирной пуговицей. Новое время требовало новых людей, новых идей и взглядов. Наиболее ярким представителем нового типа военных деятелей был Д. А. Милютин, который в течение 20 лет (1861–1881), будучи на посту военного министра, оказывал огромное влияние на ход преобразований в вооруженных силах России, на внешнюю политику страны и на систему военного образования. Милютин ставил перед офицерами Генерального штаба задачу всестороннего изучения государств (прежде всего сопредельных с Россией). При этом требовал он от военной географии не только описательной, но и аналитической работы41.
Дважды (в 1884 и 1898 гг.) побывал в Северной Африке известный российский географ, исследователь и путешественник, офицер Генерального штаба М. И. Венюков. Он был послан на средства Русского географического общества при содействии Военного министерства и, кроме Северной Африки, посетил острова у восточного побережья континента42.
Еще раньше, в конце августа 1874 г. в Алжир в составе французских экспедиционных войск отправился капитан Генерального штаба А. Н. Куропаткин. В качестве военного агента при французской армии он участвовал в военных экспедициях французских войск в Сахару. Богатый материал, собранный им во время пребывания в Алжире, послужил основой для нескольких публикаций в «Военном сборнике»43 и книги «Алжирия»44. В этой работе автор значительное место уделил колониальным французским вооруженным силам: их организации, обозам, способам передвижения и ведения войны в пустыне. При этом он подробно рассмотрел историю завоевания Алжира французами, привел богатый этнографический материал, рассмотрел организацию управления колонией. А. Н. Куропаткин объективно оценил причины поражения алжирцев в их борьбе за независимость под руководством Абд аль-Кадира, методы и последствия политики колонизаторов. Объясняя первоначальные успехи французских войск междоусобной борьбой между различными алжирскими племенами, он отмечал, что «при этих условиях завоевание Алжирии могло бы продвигаться весьма быстро, если бы не появление талантливой личности Абд аль-Кадира, соединившего под свои знамена как жителей городов, так и жителей гор, как номадов, так и оседлых. Завоевание Алжирии сопровождалось разорением побежденного народа... Вместе с наплывом европейского населения, часть которого составляют далеко не сливки общества, в туземное население стали проникать пьянство, азартные игры, разврат и связанное с ним распространение сифилиса... В результате уменьшилось туземное народонаселение». Автор резко осуждал французскую колониальную систему как бесперспективную в политическом и невыгодную в экономическом отношении, поскольку она сопровождалась разорением населения. «Несмотря на видимую солидность административной организации в Алжире, — пишет Куропаткин, — она имеет весьма важный недостаток, заключающийся в недоверии населения к лицам, поставленным для его управления. С одной стороны, этого недоверия трудно избежать в отношениях побежденного к победителю, с другой, сами победители еще увеличивают его, назначая начальниками туземцев (шейхами, каидами, ага) лиц, им неприятных, часто верных только по наружности и постоянно играющих двуличную роль. Лучшим выходом из этого затруднения было бы разрешение туземному населению самому выбирать своих ближайших начальников (шейхов и каидов), но французы, в видах политических, еще не считают возможным даровать им это право»45.
Подводя итог обзору основных работ русских путешественников и военных, посетивших с разными целями и задачами Северную Африку, необходимо отметить, что все эти работы представляют собой ценный вклад русской науки в изучение африканского континента. Их труды имеют большое и важное значение для географии, этнографии, истории и формирования политических систем в арабских странах.
Несмотря на то, что их записки и воспоминания неравномерны по объему, полноте охвата тех или иных сторон жизни, степени объективности увиденного (что зависело от продолжительности пребывания в регионе, эрудиции и образованности авторов, меры их заинтересованности и понимания действительности), их общие взгляды были глубоко гуманистичны и продолжали просветительские идеи передовой дворянской интеллигенции XVIII в. Недостаточность знаний о Северной Африке, специфика политических воззрений, господствовавшие в это время в России, несомненно, влияли на их мировоззрение и зачастую мешали объективно и беспристрастно анализировать восточную действительность. Однако можно утверждать, что высокая оценка восточной культуры, ее вклада в сокровищницу мировой цивилизации, равно как и искреннее сочувственное отношение к угнетенным с одновременным протестом против угнетателей стали традиционным в восприятии Востока русской общественностью, которая знакомилась с далекими странами Магриба через записки путешественников и донесения офицеров Генерального штаба.
1 История русско-марокканских отношений связана с именем Александра Михайловича Горчакова (1798–1883), государственного канцлера и министра иностранных дел России. В бытность поверенным в делах России во Флоренции А. М. Горчакова интересовала проблема средиземноморской политики России. Занимаясь вопросом обеспечения «национальных интересов торговли» России в бассейне Средиземного моря, Горчаков обратил внимание МИД на выгоды от налаживания отношений и торговли с Марокко.
2 В 1518 г. султан Алжира (бывший корсар) Орудж Барбаросса признал себя вассалом Турции. В 1671 г. власть над Алжиром фактически перешла от турецких пашей в руки практически независимых от Константинополя деев, избиравшихся советом янычарских офицеров и командирами корсарских кораблей. В 1705 г. последний турецкий паша был изгнан из Алжира. С этого времени власть Высокой Порты над Алжиром носила чисто номинальный характер. Выплата Алжиром постоянной дани Турции прекратилась, хотя деи и продолжали время от времени посылать в Константинополь подарки в знак вассальной зависимости. Фактически же Алжир превратился в XVIII в. в самостоятельное государство. В Европе продолжали рассматривать Алжир как территорию, юридически зависимую от турецкого султана. 5 июля 1830 г. Алжир был занят французскими войсками. Турция ограничилась при этом формальными протестами. — См.: S. Gsell, G. Marcais, G. Yver. Histoire de l’Algeri. — P., 1927; G.Tahar. Dorgouth Rais. Le Magnifique Seigneur de la mer. — Tunis, 1974; Н. А. Иванов. Османское завоевание арабских стран (1516–1574). М., 2001.
3 Путешествiе по Египту и Нубiи въ 1834–1835 гг. Авраама Норова. — Санктпетербургъ, 1840. С. 184.
4 Там же. — С. 375–376.
5 Поъздка въ Египетъ. Из Константинополя въ Каиръ. Ю.Н. Щербачева. Москва, въ Университетской типографiи. М.: Катковъ, 1883. С. 28.
6 Одним из первых среди европейских ученых Я. Потоцкий очень удачно сумел подметить особую роль ислама в жизни североафриканских народов, который формирует определенный тип менталитета, отражается на своеобразии местной культуры. Далее в своих записях он дает характеристику отличающемуся необузданной жестокостью марокканскому султану Мулаю Исмаилу. В своей книге «Рукопись, найденная в Сарагосе» Я. Потоцкий живо и образно описывает берберскую атмосферу Марокко, Туниса и Алжира, рассказывает о жизни мавров, изгнанных из Испании и унесших с собой неутомимую жажду мести. См: Я. Потоцкий. Рукопись, найденная в Сарагосе. — М.: Художественная литература, 1971.
7 Ограниченность контактов между Россией и Алжиром привела к закрытию российского консульства в 1862 г., которое было вновь открыто только в 1884 г.
8 Для решения всех перечисленных проблем в город Танжер — центр международной активности в Марокко — в 1898 г. Генеральным консулом Российской империи был назначен старший советник в звании камер-юнкера Василий Романович Бахерахт, кавалер ордена святого Владимира. С этого времени Россия стала непосредственно представлена в Марокко наравне с другими государствами, что позволило ей оперативно и в соответствии с собственными интересами решать вопросы своей геополитики.
9 Так, например, Авраам Норов, совершивший путешествие по Египту в 1834 г., пишет: «Единственный светоч в истории первобытной — есть Библия. Я старался постоянно руководствоваться ее указаниями и читать исполнение Боговдохновенных пророчеств по лицу земли фараонов... Первые воспоминания, пробудившиеся во мне, были Библейские... тут колоссальный образ Моисея с распростертыми руками над народом израильским, предстал моему воображению». — Путешествiе по Египту и Нубiи въ 1834–1835 гг. Авраама Норова. Санктпетербургъ, 1840. С. 1, 29.
10 Циммерман Э. По северным окраинам Африки. Путевые очерки. Вестник Европы. Кн. 7. 1899. С. 331.
11 Отдельные дневники К. А. Вяземского опубликованы в книге Т. Л. Мусатовой «Россия-Марокко: далекое и близкое прошлое». М.: Наука, 1990. С. 75–91.
12 Гончаров И. А. Фрегат «Паллада». Очерки путешествия в двух томах. М.: Наука, 1976.
13 Письма об Испании В. П. Боткина публиковались в журнале «Современник»: № 3, 10, 12, 1847 г.; № 11, 1948 г.; № 1, 1849 г.
14 См.: Звигильский А. Творческая история «Писем об Испании» и отзывы о них современников. Ленинград, 1976.
15 Сумароков А. Картины Африки и Азии (Русского путешественника). СПб., 1883.
16 Юнкер В. В. Путешествие по Африке. М.: Государственное издательство географической литературы, 1949.
17 Циммерман Э. По северным окраинам Африки. Путевые очерки. Вестник Европы. Кн. 7. 1899. С. 187.
18 Когда в 1830 г. Алжир был захвачен Францией, Россия длительное время воздерживалась от официального признания этого факта. Такая позиция России объяснялась двумя факторами: с одной стороны, царское правительство не могло не считаться с тем, что передовые люди России резко выступали против захватнической политики Франции, а с другой, оно опасалось неизбежного усиления позиций Франции в Средиземном море в случае, если ей удастся закрепиться в Алжире, и выжидало, рассчитывая на то, что Франция завязнет в колониальной войне на алжирской земле. Действительно, после взятия столицы Алжира 5 июля 1830 г. французской армии потребовалось еще почти 20 лет для того, чтобы ценой гибели 100 тыс. солдат и офицеров подавить сопротивление алжирского народа. С 1835 г. борьбу алжирцев возглавил эмир Абд аль-Кадир, который вынужден был прекратить сопротивление только в 1847 г. после того как Франция заставила султана Марокко Абд ар-Рахмана взять на себя обязательство прекратить всякую помощь алжирскому восстанию.
19 Ковалевский М. Общинное землевладение. Причины, ход и последствия его разложения. М., 1879.
20 Выдающийся русский путешественник и ученый Петр Александрович Чихачев родился 16 августа 1808 г. в Санкт-Петербурге (Гатчине). После окончания дипломатической школы был определен на работу в Министерство иностранных дел и одновременно приступает к глубокому изучению естественных наук. С 1834 по 1836 гг. П. А. Чихачев посетил различные страны Южной Европы, Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки. Но, уступая своему призванию дипломата, в 1836 г. оставляет службу и всецело решает посвятить себя научным исследованиям.
21 P. de Tchihatchev. Espagne, Algerie et Tunisie. Paris, 1880; в 1975 г. книга была переведена на русский язык и при участии Института этнографии АН СССР издана в Москве.
22 Чихачев П. А. Испания, Алжир, Тунис. М., 1975. С. 204.
23 Цит. по: Шведов А. А., Подцероб А. Б. Советско-алжирские отношения. М., 1986. С. 21.
24 Чихачев П. А. Испания, Алжир, Тунис. М., 1975. С. 291.
25 Циммерман Э. По северным окраинам Африки. Путевые очерки. Вестник Европы. Кн. 7. 1899. С. 301, 330.
26 Там же. С. 298.
27 Там же. С. 331.
28 Позднее, находясь уже в изгнании в Дамаске, Абд аль-Кадир был награжден Россией высоким орденом Белого Орла за спасение 10 тыс. восточных христиан во время мусульмано-христианской резни в Сирии в 1860 г. Царское правительство, пойдя на этот беспрецедентный для тогдашней России дружественный в отношении национального алжирского героя жест, стремилось подчеркнуть чувства симпатии русских людей по отношению к алжирцам.
29 Коковцев М. Г. Достоверные известия об Альжире. СПб., 1787. С. 58.
30 Там же. С. 48.
31 Хмелева Н. Г. Вооруженная борьба алжирского народа за независимость в XIX в. М.: Наука, 1986. С. 19.
32 Беренс А. М. Кабилия в 1857 г. СПб.: Военный сборник, 1858, № 11, 12.
33 Алжирiя в новъйшее время. М. Н. Богдановича, Генерального Штаба полковника, Императорской Военной академии профессора. — Санктпетербургъ, Въ типографiи военно-учебных заведенiй, 1849.
34 Там же. С. 66.
35 Там же. С. 56, 64.
36 Там же. С. 162.
37 Bugeaud. L’Algerie. Des moyens de conserver et d’utiliser cette conquete. Montrond, 1843.
38 Алжирiя въ новъйшее время. Богдановича М. Н. Генерального Штаба Полковника, Императорской Военной Академии Профессора. Санктпетербургъ. Въ типографiи военно-учебных заведенiй, 1849. С. 180–181.
39 Там же. С. 181.
40 Макшеев А. Очерк современного состояния Алжирии // Вестник Русского географического общества. СПб., 1860 г. № 3.
41 Взгляды Д. А. Милютина на военную науку проявились еще в середине 40-х годов, когда он был назначен преподавателем военной географии в Академии Генерального штаба. В академическом отчете за 1845 г. указывалось, что он, «выпущенный из академии в 1836 году, успел в течение 8 лет приобресть столько сведений и опытности, что, приступив к преподаванию одного из самых трудных предметов, вполне оправдал выбор начальства: способности его и познания, обогащенные приобретенными им во время поездки за границу и в бытность его на Кавказе сведениями, принесут, без всякого сомнения, много пользы академии». Н. П. Глиноецкий. Исторический очерк Николаевской Академии Генерального штаба. СПб., 1882. С. 62.
42 Изучение Африки в России (дореволюционный период): сборник статей. Отв.ред. А. Б. Давидсон, Г. А. Нерсесов. М.: Наука, 1977.
43 Куропаткин А. Алжирия: военно-статистический обзор. СПб.: Военный сборник, 1876. № 3–7.
44 Алжирiя. Составил Генерального Штаба Капитанъ Куропаткинъ. СПб., 1877.
45 Там же. С. 124.
